Маджента

Виктор появляется на Медной улице в полдень. Без макияжа и с застёгнутой рубашкой (чтобы не было видно тату) он кажется сам себе уязвимым, он привык носить принадлежность Силко как броню, однако сейчас от неё больше вреда, чем пользы. Слава Виктора идёт далеко впереди него самого — мантра любого жителя Подземки: не сталкивайся с Оком Зауна, с дочерью Ока Зауна, со шлюхой Ока Зауна — отчисленный из Академии уже наверняка знает о нём, так пусть хотя бы не узнает с первого взгляда. — Не подскажете, где… — Учёный пилтошка, которого выгнали? Вон, третий дом с конца, там, где табличка с молотом. Ещё одно преимущество — обычные зауниты, те, что не являются завсегдатаями «Последней капли», тоже не узнают его, не могут представить, что этот сгорбленный калека с тростью, с синеющими кругами под глазами может быть тем самым Виктором, о котором ходят слухи. В их фантазии он наверняка невероятный красавец, а совсем не то несуразное существо, что сейчас мнётся возле фруктовой лавки. — Кажется, у вас часто спрашивают? — со слабой улыбкой говорит Виктор. Женщина у корзины с яблоками фыркает. — Каждый второй. Но мне несложно — парниша славный, рукастый, хороший кузнец. Идут за ним — а по дороге и у меня что-то берут. Намёк понят. Виктор лезет в карман плаща и вытаскивает несколько серебряных шестерней. Глаза напротив округляются. — Его зовут Джейс Талис, — тут же выдаëт торговка, накидывая фруктов в мешок, и каждое яблоко обтирает о фартук. Какие чудеса творят деньги, — Никто не знает, за что его отчислили, он даже спьяну не рассказывает. Естественно. Если студента с богатыми покровителями, очевидно, стипендиата, погнали так далеко, что ему пришлось спуститься аж в Заун — там должно быть нечто экстраординарное. — Благодарю, — Виктор кивает и вешает мешок себе на плечо. Жалко чужих усилий и своих денег — такое он не ест, пропадëт зря. Хотя, может, отчисленный не против гостинцев? Звякает колокольчик на двери, когда Виктор заходит в лавку и тут же ëжится. Почему здесь так жарко? Понятно, что кузница, но не настолько же! — Иду! Пока где-то за стеной хозяин громыхает чем-то (и, кажется, запинается — слышно звон металла и ругательства сквозь зубы), Виктор оглядывает лавку. Слишком уютная и светлая по меркам Зауна, на стенах висят инструменты, некоторые довольно тонкой работы. Не просто кузнец, но и умелый инженер — понимает Виктор. Это хорошо, в будущем может пригодиться. На прилавке валяется счëтная книга и горстка монет. Виктор косит взгляд — на окнах нет решëток. О Жанна, если бы не Джинкс, этого несчастного уже не просто ограбили бы, а точно сняли последние штаны. — Извините за задержку, я просто… Джейс Талис, отчисленный из Академии учëный, превосходит все ожидания на свой счёт. Широкая ладонь зачëсывает влажные волосы; по виску пробегает капля пота, скатывается на точëную шею и теряется где-то за воротом безрукавки. Тяжело вздымается грудь — Виктор невольно прикидывает, смог бы он сцепить руки в замок за спиной такой мощной фигуры. За время работы в борделе, до того, как Силко выкупил его, Виктор успел насмотреться на разных выходцев из Академии, старых и молодых, красивых и не очень — но такого видит впервые. Медленно моргает, но отлитая из бронзы статуя никуда не девается. — Чем могу помочь? Виктору требуется пару секунд, чтобы совладать с голосом, он прокашливается. — Подарки принимаете? Ваши соседи очень щедрые люди, а мне столько не нужно, я просто дорогу спросить хотел. И наконец избавляется от ноши, неуклюже закидывает сумку на стол; по прилавку катятся яблоки, блестят красными бочками. — О… — Талис провожает их взглядом и чешет затылок. — Вы просто поболтать или… По делу? Похоже, к нему чаще заходят поглазеть, чем что-то заказать, но Виктор не может таких людей обвинить — пялиться и впрямь есть на что. Усмехается уголком губ. — По делу. Он вытаскивает из внутреннего кармана плаща чертёж, свёрнутый в трубку, и раскатывает его по столешнице; прижимает топорщащийся уголок яблоком. Раз уж он здесь, почему бы не совместить приятное с полезным? Пришлось постараться, чтобы заставить Джинкс вычертить схему дополнений для руки Севики, как полагается, не уляпав всё вокруг розовой краской. Виктор бы с радостью сделал это сам, но — руки уже давно не слушаются, с его дрожью невозможно провести даже одну ровную линию. Глаза у Джейса Талиса загораются, когда он видит чертёж протеза. — Так вы изобретатель? Здорово! Ко мне пока редко приходят такие клиенты… — Не то чтобы… — Виктор ведёт плечами. — Скорее, балуюсь наукой в качестве хобби. — Да ну, — когда Талис улыбается, становится видно щербинку меж передних зубов и чуть заострённые клыки. Одновременно очаровательно и интригующе. — Что же это за профессия такая, что Вы проектируете подобное просто для развлечения? Прежде чем ответить, Виктор опирается локтями на прилавок, чуть наклоняется, чтобы взглянуть на Джейса Талиса немного снизу вверх, сквозь полуопущенные ресницы. Заправляет прядь волос за ухо. — Хм, ну как сказать… Если я не ошибаюсь, в Пилтовере это называется эскортом. Лицо напротив краснеет стремительно, равняясь по цвету с яблоками на столе. Виктор прекрасно понимает, что делает сейчас. Конечно, он лукавит, когда называет себя несуразным — очевидно, люди что-то находят в его лице, иначе он бы не забрался через постель так высоко, несмотря на свои увечья. Он знает: скажи о своей работе вслух, и собеседник не сможет думать ни о чём другом, будет представлять как это происходит, на каких поверхностях, невольно представит с собой. Когда-то Виктора это отвращало до тошноты, казалось унизительным, но теперь он несёт этот приём как спрятанный в рукаве отравленный кинжал. Все мысли Джейса Талиса — на его скульптурном лице, написаны так ярко, что даже щуриться не надо, чтобы прочитать. Он даже пьяным не выдаёт секреты? Пускай. Виктор не из тех, кого пугают сложности. Существует множество способов спутать сознание. — Итак, — как ни в чем не бывало продолжает он, — Я хотел бы изготовить вот эти и эти элементы. По поводу материала… Готов выслушать предложения, какой металл способен выдержать высокие температуры лучше всего, на данный момент я смог нагреть Мерцание до… Едва ли Джейс Талис слушает его: дрожат длинные тëмные ресницы, взгляд скачет от чертежа к лицу Виктора и обратно; язык нервно проскальзывает по нижней губе с трещиной посередине. Слишком красивый, слишком здоровый, слишком искренний — в Зауне ему будет тяжело. — Мистер Талис? Кажется, вы немного потерялись. Мне повторить? — А? О… Нет-нет, я всё понял, — трясёт головой. — Я бы предложил сплав железа и никеля и, может… Около одиннадцати процентов хрома? А, всё-таки слушает, да ещё и думает над тем, что слышит. Значит, не стоит быстро ставить на нём крест — мальчик очень приличный. Даже удивительно, откуда в выходце из Пилтовера столько вежливости? — Думаю, к концу недели я смогу изготовить несколько пробных образцов, чтобы проверить, какие лучше подойдут… — Джейс торопливо вносит запись в тетрадь на столе. — Можно будет прийти в пятницу после обеда. И… Как мне вас называть? Заминка на долю секунды, Талис не успеет её заметить. — Ви… Вик. Просто Вик. И можно на ты — боюсь, мне придётся заходить сюда очень часто. — Это же отлично! Я имею в виду… Дело даже не в том, что я хочу больше заказов, просто вы- ты звучишь как человек, который очень хорошо понимает, что делает. Мне в последнее время такого не хватает. У бедняжки после отчисления тоска по общению с умными людьми, какая жалость. Но Виктор не находит в себе места для искреннего злорадства, потому что понимает, потому что всерьёз в Нижнем городе его воспринимают только Силко, Джинкс и Синджед, остальные гоняют по венам разработанные им варианты Мерцания, дышат на фабриках через респираторы, им придуманные, и в то же время за кружкой горячительного обсуждают только то, как же это Виктору не тяжело с его-то больной ногой каждый день перед королём Зауна падать на колени. А когда ширнёшься — боли нет, и на коленях стоять не трудно, ты ничего не чувствуешь — вот и весь ответ. — Что ж, буду считать это за разрешение приходить иногда и без повода, — Виктор улыбается. — Если ты не против, конечно. — Нет-нет, я только за! Пожалуйста, заходи, когда захочешь. Ну нельзя быть настолько доверчивым — думается Виктору. В Подземке прямо говорят только рабочие, пьяницы и сидящие на самопальном Мерцании торчки, в общем, низшие звенья цепи. На Променаде же в ходу язык манипуляций, в каждом слове намëк, угроза, двойное дно, Виктор владеет этим наречием в совершенстве и уже не умеет по другому, поэтому смотрит в яркие глаза напротив и ждëт подвоха, когда единственная ловушка в этой комнате — он сам. Капкан с зубьями, отливающими зелёным от яда. — Поставь решëтки на окна, — не удержавшись, советует Виктор. — Удивительно, как тебя до сих пор не ограбили.

♦

Виктор сидит на полу, подложив под себя пару диванных подушек и откинувшись спиной к креслу. Это не очень удобно, подлокотник давит на затылок, но такие мелочи несложно потерпеть, потому что пальцы Силко путаются в волосах, перебирают пряди. В этом жесте на самом деле нет никакой нежности — будь на месте Виктора собака, Силко между делом почесал бы за ухом и её; не проявление чувств, но простое желание чем-то занять руки. Виктор знает всё это, но подставляется под прикосновения. Силко редко мягок с ним, чаще жесток, а в основном просто холоден. Пальцы движутся медленно, почти убаюкивающе, но Виктор не ведëтся — владелец этих самых пальцев в любой момент может передумать и сжать волосы в кулаке, дëрнуть на себя. Не сказать, что Виктор будет против, жизнь учит принимать всё, что дают, но лучше не давать слабину. Поэтому он просто устраивается поудобнее и разворачивает пилтоверскую газету: за пару серебряных шестерней расторопные грязные уличные мальчишки добыли целую кипу новостей за последние пару месяцев (какие-то явно были выловлены из мусорного бака, но то ерунда). Виктору плевать на Пилтовер с его безразличными золотыми шпилями, местные жители хороши только тем, что у них можно своровать, но. Но ему не плевать на Джейса Талиса, о котором наверняка что-нибудь да написано, хотя бы какая-нибудь завалялась маленькая заметка на последней страницы дешëвой газетëнки. Однако Виктор ошибается. Не крохотная колонка в углу, а первая полоса одного из самых продаваемых еженедедьников. Выпуск за прошлый месяц.

ВЗРЫВ НА УЛИЦЕ АКАЦИЙ — ЧТО ОТВЕТИТ СОВЕТ?

Виктор читает статью по диагонали, ему не особо интересны отмазки Академии или решение суда, самое главное: показания очевидцев. «Это был взрыв! Мне кажется, я даже видела голубые молнии!» «Балкон обвалился за пару секунд!» «А мне этот Джейс Талис никогда не нравился. Лицо у него подозрительное» «Кирамманы просто не знали, что за змею на груди пригрели» — С каких пор тебя интересует Верхний город? Силко подаëт голос так неожиданно, что Виктор почти вздрагивает. Он не видит его лица, но чувствует, как янтарный глаз жжëт ему затылок. — Не то чтобы прям интересуюсь, — уклончиво отвечает он. — Просто в последнее время много судачат, что рвануло у них там что-то. Решил узнать, в чëм дело. Он не торопится рассказывать Силко о Джейсе Талисе. Не потому, что боится, но потому, что Око Зауна ценит чëткие действия с конкретным результатом, он не терпит пустых обещаний. Виктор пока не может ему что-то предложить, сам ещё не понимает, на что наткнулся. Рука в волосах замирает на миг, но потом снова продолжает накручивать отдельные пряди на пальцы. — Думаешь, там что-то есть? О, там не просто «что-то». Голубые искры, здание, осевшее за пару секунд, как торт, в который воткнули ложку. Чем же ты занимался, Джейс Талис? — Да кто ж его знает, — пожимает плечами. — Наверное, просто какой-то дурак не умеет управляться со взрывчаткой. — Хм. Точка на макушке перестаëт гореть — Силко возвращается обратно к своим бумагам на столе. Виктор осторожно сглатывает. Одно из главных табу — ложь. Лгать Силко запрещено. Лучше убить себя до того, как он обнаружит обман, потому что суицид покажется избавлением по сравнению с тем, что последует в качестве наказания за враньë. Но сейчас — чисто технически — Виктор не врëт. Просто недоговаривает, а это не одно и то же. Если он обнаружит что-то стоящее, если сможет присвоить это себе, то тогда и откроет рот. Может быть, тогда Силко его даже похвалит. Эта мысль так же сладка, как узел в солнечном сплетении, который скручивается каждый раз, когда он касается его не за тем, чтобы ударить. — Всё, достаточно на сегодня. Силко захлопывает расчётные книги и откидывается на спинку кресла, чуть отъезжает от стола; с усталым видом потирает переносицу. Теперь Виктор может поменять позу и устроить подбородок на чужих коленях. Удобнее не становится, ноги такие же жёсткие, как подлокотник, но это и не важно. — Планы на вечер? Виктор трётся щекой о брючину, и на ткани остаётся россыпь блёсток с его век. Силко одним небрежным движением смахнёт их, как только заметит, но пока — пока Виктор любуется своей маленькой шалостью, жалкой попыткой оставить след своего присутствия. Его метки никогда не живут долго, самое большее — полчаса. — Хорошая книга, сигара и сон. День был длинный. Виктору дважды повторять не надо, он мальчик неглупый. Чуть покачиваясь, поднимается на ноги, нащупывает трость. Ему есть, чем заняться, чердак полон чертежей, которые надо разобрать (половину выкинуть — некоторые идеи безнадёжно устарели), а ещё есть новенькие хрустящие пилтоверские книги, те самые, украденные Джинкс. Виктор читает их по чуть-чуть, по паре страниц, как награду за каждый прожитый день. Ну и конечно остатки Мерцания, особенная вариация, чтобы уколоться — и уронить себя в сон. Пустой и без частых пробуждений, такой у Виктора только с фуксией в венах, без неё: тревога и подскакивать в два, четыре, шесть утра. Когда-то после таких подъёмов Виктор часами мог сидеть у порога чужой спальни, прижав ухо к стене в попытках услышать чужое дыхание. Понадобилась пара болезненных уроков, чтобы отучиться. Сейчас же Виктор только коротко улыбается человеку, который пускает к себе в кровать только за тем, чтобы вытрахать до потери пульса. — Доброй ночи.

♦

В пятницу Виктор показывается в кузнице с ссадиной на скуле. Его самого она не слишком беспокоит, но, похоже, пугает Джейса: тот только и делает, что смотрит на щеку, показывает свою работу, но не глядит на неё, обсуждает чертежи, не видя их. Его глаза прикованы к ранке, и брови сходятся к переносице всё больше и больше, складку между ними хочется разгладить пальцем. В каждом его вздохе и движении сквозит беспокойство, но Виктор намеренно делает вид, будто не замечает. В итоге Джейс не выдерживает: — Я знаю, что это не моë дело, но… — Ты прав, это не твоë дело, — безразлично отсекает Виктор, но, немного подумав, добавляет. — Ничего особенного, просто у спонсора выдалось неудачное утро. И за этими словами действительно нет других смыслов. Утро Силко началось с новости о том, что Поджигатели напали на одну из поставок Мерцания, половина товара была уничтожена. Чëртовы светлячки уже давно заноза в заднице, нет ничего удивительного в том, что Силко был не в духе. Но он даже не ударил его намеренно? Просто неудачно ткнул лицом в стол, прямо в пепельницу. Дурацкая случайность. — Это… Это ужасно. Виктор пожимает плечами. Он не согласен. Ужасно — было в борделе до выкупа, чудовищно — в первый год после смерти Вандера. Виктор до сих пор помнит, как выглядел узор на подошве, что опускалась на его лицо. То, что сейчас? Детский лепет. Даже не стоит упоминания. — Неужели тебе правда… Всё равно? — Странно, что тебе нет. О всех клиентах так волнуешься? Пойман с поличным: Талис вздрагивает, отводит взгляд и со смущëнным видом потирает шею. — Другие клиенты ко мне битыми не приходят… — Ничего, всё ещё будет. Быть битым в Зауне абсолютно естественно. Скорее, здесь даже странно быть не битым. В ответ Джейс издаёт невнятный звук, крутит в пальцах отвёртку. Его переживания беспричинны, они видятся второй раз в жизни, кто в своём уме будет сопереживать человеку, которого едва знает? Конечно, Виктор осознаёт, что производит неизгладимое впечатление, но неужели настолько? — Я просто… Не понимаю. — Чего именно? — Как настолько умный и талантливый человек оказался на такой… работе. — А торговцы людьми не то чтобы любят спрашивать, кем ты хочешь стать, когда вырастешь. У них всё просто, страшные — на фабрики, симпатичные — в бордели. Виктор не может сказать, что был красивым подростком, но, видимо, в свои тринадцать он был хорошеньким достаточно, чтобы на его ногу не обратили внимания. К счастью, годы сидения на Мерцании выскоблили из его памяти всё о том времени, выжгли фуксией до пепла, осталась только лёгкая тошнота при виде железных решёток. В клетках было тесно, холодно и голодно, больную ногу приходилось прижимать к груди. Возможно, не будь этих недель — он бы не хромал потом так сильно. Не стоило сбегать от Синджеда. — Прости. Это и правда не моё дело, я не должен был лезть. Будь у Джейса Талиса собачьи уши и хвост — те бы уже грустно висели. Виктор теряется. В Зауне счастливых судеб нет ни у кого, кругом одни калеки, сироты или те, кто предпочли бы ими стать, пьяницы и наркоманы, сирые и убогие. Виктор среди них — не особенный, не самый несчастный, зайди в любой ближайший бордель и найдёшь там с дюжину тонких поломанных мальчишек с биографией буква в букву. Разница только в том, что он чуть выше в пищевой цепи, но даже то не его заслуга, а скорее бывшего сутенёра, который много лет назад догадался притащить его на смотр к одному из своих клиентов. — Не забивай себе этим голову, я от своего положения не страдаю, — Виктор отмахивается. — Лучше расскажи, с чего это ты решил, что я умный и талантливый. — Читал твои заметки на чертежах. — Это всего лишь протез. — Вот именно, — вдруг оживляется Джейс. — Я уже успел насмотреться, какие тут обычно мастерят конечности, и вполне способен отличить, когда человек работал на пределе своих знаний, а когда просто потратил свои умения на что-то слишком лёгкое для себя. Будто кончиком пера изнутри по рёбрам мажет; Виктор невольно ёжится. На проект руки и впрямь ушла всего пара-тройка вечеров за чашкой кофе, будь Джинкс более усердным исполнителем — они закончили бы ещё быстрее. Но откуда Джейс Талис знает? В этой комнате должен быть только один капкан, никаких нелепых мышеловок. — Поэтому всю эту неделю я только и ждал, пока ты придëшь. Хотел спросить — может, нужна помощь с какими-то, ну, личными проектами? Конечно, у тебя нет причин мне доверять, но… Джейс не смотрит на него, когда говорит. Чуть вжимает голову в плечи. Беспокойные руки, которые то щупают детали на столе, то мнут кусочек чертежа, выдают его тревогу. И Виктор вдруг всё понимает. — У тебя же здесь совсем нет друзей, да? Джейс вздрагивает. В яблочко. Холëный пилтоверский цветок, выдранный из родной земли, из уютной оранжереи, небрежно брошенный в заунскую грязь. Виктор хорошо знает нравы учёных Академии — они никогда не протянут руку помощи тому, кого считают ниже себя, они сблизятся с тобой ради гранта, но бросят, как только ты перестанешь быть полезным. Они хороши только молоть языком — сколько красивых слов они рассыпали перед Виктором, сколько раз они обещали выкупить его, забрать из борделя, заботиться, любить вечно, но по итогу исчезали в ту же секунду, как заканчивалось оплаченное время. Никто из них не пойдёт за изгнанным в Нижний город. Даже короткого письма не чирканёт. — Насмехаешься надо мной? — упавшим голосом роняет Джейс, выламывая брови, всё лицо искажается в гримасе горечи. — Ни в коем случае. Просто знай — твоё дружелюбие наверняка напрягает местных, тут с пелёнок учат никому не доверять. — И тебя напрягает тоже? Да, но я готов потерпеть и наступить себе на горло, чтобы добиться желаемого. — Нет. Выдох облегчения, пожалуй, даже слишком громкий; широкие плечи расправляются. — Я даже не думал, что здесь к этому другое отношение. Я просто привык… Всем угождать, быть удобным, быть приятным — Виктор знает, этикет Верхнего города ему знаком, но зачем пилтоверцу выслуживаться перед равными себе? Эта мысль вынуждает Виктора взять все свои выводы о Джейсе Талисе, смять в кулаке, выкинуть и начать сначала. Талантливый учёный (с Кирамманами в качестве покровителей) из-за неудачного эксперимента изгнан из города. Ладно, влиятельный род от него отказался, но неужели дом Талисов не смог защитить своего наследника? Виктор оглядывает кузницу. Где-то в глубине, за прилавком проглядывает фотография в рамке — мальчик и мужчина, что сжимает его плечо. Почему-то они не особенно похожи друг на друга. Рядом с фото женский портрет, небрежный карандашный набросок. Ох, ну конечно. Сирота. Виктор возвращается взглядом к лицу перед собой. Пилтовер город без национальности, однако коренных верхних, живущих здесь не одно поколение, определить легко, что-то есть в их чертах, выдающее сходу. Высокомерие, может быть. В глазах Джейса Талиса только блики от света из окна. — Ты не местный? В ответ тот моргает. — Как ты понял? — Интуиция, — Виктор ведёт плечами. Что ж, теперь многое понятно. Пилтошка с золотой ложкой в заднице на проверку оказался чужаком что для верхних, что для нижних. — Вытравливай из себя это пилтоверское подлизывание, Джейс. Нижний город не ценит таких выкрутасов. Так Виктор называет его по имени впервые. Легко и непринужденно, между делом, но Джейс замирает. Его лицо вспыхивает. О Жанна, как же легко им манипулировать, дети на заунских грязных улицах — и те менее доверчивые. Виктора должно это радовать, но он не может отделаться от ощущения, что издевается над кем-то маленьким и беззащитным, типа котёнка или щенка. — Что касается проектов… Это слишком личное, то, чем он делится лишь с Силко, но, если хочешь получить чужую искренность — нужно предложить в ответ нечто равнозначное. Джейс Талис, может, и наивен, но не настолько, чтобы вываливать причину своего отчисления первому встречному. — Покажу, как закончим с протезом. — Отлично! Я буду ждать. Джейс сияет, как летнее солнце, которого в Зауне не видать, хочется зажмуриться, отвернуться, прикрыть лицо рукой, но Виктор смотрит, не отрываясь, и чужая улыбка выжигает ему глаза.