dispose of me

У Вонбина перехватывает дыхание, как будто он задыхается, когда натыкается на изысканно оформленные окна. Он отчаянно двигается, пытаясь найти точку опоры на вибрирующей поверхности, чувствуя, как на него давит вес мужчины. Его ноги болтаются над землей, он неудержимо дрожит, полагаясь только на твердую хватку на его бедрах, чтобы удержаться в вертикальном положении. Мужчина с силой входит в него, в более интенсивном и беспорядочном темпе, чем раньше. Такой угол позволяет ощутить более глубокое проникновение, заставляя его бессознательно издавать тихий стон из своего и без того слюнявого рта. — П-подожди, люди могут у-увидеть нас. Он задыхается, его дыхание вырывается, как порыв ветра, когда он спотыкается о подоконник. Задыхающийся и испуганный, он, шатаясь, прислоняется к центру окна, одной рукой хватаясь за опору, а другой вцепляясь в руку мужчины. Вонбин убежден, что чувствует ухмылку на верхней части спины, его губы игриво касаются кожи там, где он недавно целовал и покусывал. Когда мужчина крепко сжимает блестящие локоны, его самообладание превращается в выражение непоколебимого доминирования. Мощным толчком он опускает голову, отчего по щеке Вонбина пробегает дрожь, когда она соприкасается с безупречной поверхностью полированного стекла. Все, что Вонбин может выдавить из себя — это жалкое хныканье, пока он остается в ловушке под этой грозной фигурой, простая демонстрация доминирования, которая напоминает ему о его неполноценности. — Они уже столько всего повидали, что уж тут скрывать. Мужчина хихикает, в его тоне слышится насмешка. Несомненно, эта ситуация послужила не более чем своего рода поблажкой, его пальцы ловко играют с веревками, которые так крепко связывали Вонбина. Это было жестоким напоминанием о суровой реальности, в которой они оказались, о которой Вонбин должен был слишком хорошо знать. Тем не менее, он обнаружил, что не может подавить охватившее его негодование по отношению к человеку, маячившему у него за спиной. То, как этот человек без особых усилий заставил его стремиться к чему-то, кроме него самого, приводило его в ярость. — Ты всегда такой безрассудный, — пробормотал Вонбин, надеясь, что его слова никто не услышит. Однако, как и ожидалось, мужчина позади него уловил ехидный комментарий. Казалось, он обращал внимание только на то, что угрожало его господству, подобно тираническому монарху, обладающему абсолютной властью над своими подданными. Вонбину следовало быть более осторожным, и, возможно, он смог бы избежать этой ситуации. Но не было смысла жаловаться на действия, которые уже были предприняты. — Что это было? Потребовал мужчина, его хватка на бедрах Вонбина усилилась, пока на самом его теле не остались глубокие синяки. На самом деле, это было не более чем простым напоминанием об их нынешнем затруднительном положении. Он знает, что с этим человеком шутки плохи, и глупые действия Вонбина не останутся незамеченными. Однако, как всегда, он притворяется невежественным в надежде, что вся эта ситуация улетучится, как безвкусная шутка из плохо написанного комедийного скетча. Но в этом мире роскоши не было места глупым ошибкам. — Ничего, я разговаривал сам с собой, — с привычной легкостью выдумывает Вонбин, надеясь скрыть свои истинные чувства неподдельного страха. Он молится, чтобы мужчина не заметил, когда чувствует, что хватка на его бедрах ослабевает, давая ему краткий момент облегчения. Но любое чувство спокойствия быстро разрушается, когда мужчина сжимает его руки все сильнее, все глубже погружаясь в тело Вонбина. Однако, несмотря на свой собранный вид, он дрожал от неловкости при его прикосновении. Ошеломляющие ощущения вызывают у Вонбина тошноту, когда он любуется захватывающим видом на суматошный город внизу. Яркие огни и шумная толпа сливаются воедино, образуя завораживающую игру цветов, подобном вихрю, который только усиливает дезориентацию Вонбина. Он зажмуривается, когда мужчина грубо и безжалостно трахает его, каждое движение посылает волны дискомфорта по его телу, словно внутреннее давление, сдавливающее изнутри. Прежде чем у него появляется шанс сделать еще один вдох, его внезапно грубо дергают за прекрасные волосы. Резкий рывок обжигает ему кожу головы, и все, что ему хочется — это заплакать и исчезнуть. — Кто разрешил тебе закрывать глаза? — мужчина усмехается ему на ухо, его слова сочатся презрением. Вонбин чувствует горячее дыхание на своей шее и послушно открывает глаза, в ужасе от того, что может произойти, если он ослушается. Это было средством принижения и намеренного причинения ему боли, постоянным и непреодолимым признаком того, что это бремя лежит на нем одном. Он почти чувствует осуждение проходящих мимо людей и их пронзительные взгляды, которые обжигают его кожу. Каждая секунда кажется вечностью, когда он задерживает дыхание, отчаянно молясь, чтобы никто не задерживал на нем свой взгляд слишком долго. Кажется, что клеймо позора, наложенное на него, будет следовать за ним, куда бы он ни пошел, отбрасывая темную тень на каждый его шаг. Груз позора безжалостно давит на плечи. Слезы наворачиваются на глаза, когда он с вызовом прикусывает губу, в то время как мужчина входит в него с безудержной жестокостью. Каждое движение небрежное и дикое, как у потерявшего контроль дикого зверя. Вонбин не может не думать, что этот человек сам по себе ничем не лучше животного, он был чистой грязью. Возможно, он был ничем не лучше него самого, поскольку беззастенчиво стонал в ответ на каждый сильный толчок в его сладкое тело. Он не был высшим существом, просто еще одним смертным, поддавшимся желанию. В тот момент он был не более чем равным, поскольку его тело напрягалось с каждым последним толчком, а умелые руки гладили его и без того чувствительную длину. Белая жидкость выстрелила на стекло с изысканной резьбой, все его тело корчилось в конвульсиях при звуках проезжающих мимо машин, и он думает, что сошел с ума. Рухнув на саму поверхность, которая была его холстом осквернения, он не обращал внимания на то, кто мог быть свидетелем всех этих пыток. Казалось, что он полностью утратил все остатки самообладания, которые, возможно, еще оставались в нем. К сожалению, похоже, что он снова не в состоянии выползти из ямы, которую он сам же и сотворил.

***

Его всегда окружала некая грация и утонченность, которые замечали те, кому посчастливилось быть с ним рядом. Он излучает ауру непроницаемости, никогда не позволяя ни малейшей уязвимости просочиться сквозь его тщательно продуманный фасад. Он очень гордится этим качеством, которое отличает его от других. Для него стало второй натурой сохранять самообладание и идеально исполненный характер. Какой-то его части это нравилось, он наслаждался восхищением и завистью других, когда они видели, как он, казалось бы, идет по жизни, не заботясь ни о чем на свете. Тем не менее, это цепляется за него, как нежелательное бремя, от которого он просто не может избавиться. И это был не кто иной, как он, который разглядел фасад насквозь и смело снял слои своей вымышленной личности. Если бы кто-то увидел его в таком состоянии, то наверняка счел бы его жалким и прискорбно патетичным. Видеть, как он, скорчившись в тесном углу ванной, воспроизводит голосовое сообщение с видом отчаяния, как будто от этого зависит само его существование. Действительно, Вонбин считает, что его жизнь зависит именно от этого сообщения. — Привет, любимый, я надеюсь, что у тебя все хорошо. Мое сердце болит за тебя с того дня, как я уехал в эту утомительную командировку. Ынсок может подтвердить, как сильно я скучаю по тебе, ведь он устал слушать, как я все время говорю о тебе, хотя мне ни капельки не жаль. Я постоянно думал о тебе, Вонбин-хен, и одна лишь мысль о тебе может даже вызвать у меня слезы на глазах. Проходя сегодня мимо ювелирного магазина, мы с Ынсоком наткнулись на изысканнейшее кольцо, украшенное бриллиантом в форме крошечной звезды. И все, о чем я мог думать, это о том, как идеально оно сядет на твой нежный пальчик. Это заставило меня мечтать о нашем совместном будущем, где мы могли бы счастливо проводить каждое мгновение в компании друг друга. Моя любовь к тебе не знает границ, и я не могу дождаться, когда мы снова воссоединимся. Пожалуйста, береги себя и не забывай есть и пить много воды! Твое благополучие всегда является моим главным приоритетом. О, и обязательно перезвони мне, когда получишь это сообщение! Я тебя люблю! Пока он снова и снова слушает этот голос в телефоне, внутри него что-то меняется. Эмоции, которые он так отчаянно хотел похоронить, снова начинают всплывать на поверхность, и он чувствует, как их тяжесть давит ему на грудь. Он знал, что больше не должен этого делать. Но он снова нажимает на воспроизведение голосового, и в горле у него образуется знакомый комок. На этот раз голос на записи был наполнен такой любовью и тоской, что у него по спине пробежали мурашки. Это был голос, который он слышал бесчисленное количество раз прежде, однако теперь он имел другой вес и значимость. — Любовь моя, мое сердце болит при мысли о том, что я могу тебя расстроить. Я видел боль в твоих глазах, но ты молчал всякий раз, когда я пытался заговорить с тобой об этом. Тебе больше не нужно скрывать от меня свои чувства, хен. Твое присутствие в моей жизни потрясло меня так, как я и представить себе не мог, и я дорожу тобой больше, чем можно выразить словами. Ты помнишь суп, который я приготовила для тебя? Тот, который ты так любил? Я приготовил его снова со всей любовью, которая осталась в моем сердце. О боже, это было так банально, не правда ли, ха-ха. Забавно, что мы никогда раньше по-настоящему не ссорились, а теперь, когда это произошло, я чувствую себя потерянным без твоего руководства. Но знай, что моя любовь к тебе остается непоколебимой, и что каждое мгновение, которое мы проводим порознь, кажется мне вечностью, потому что мое сердце принадлежит только тебе. Береги себя, Вонбин-хен. Я люблю тебя. Вскоре он почувствовал, как теплые слезы текут по его лицу, окрашивая темный экран телефона. Моргнув, он вытирает оставшиеся слезы и нажимает 'стоп' на голосовом сообщении. Тем не менее, желание заплакать все еще остается в нем, и на мгновение кажется, что все, чего он хочет — это позволить своим эмоциям снова свободно вылиться сквозь слезы. Простота и уязвимость этого поступка были бы редкой снисходительностью для того, кто привык к жизни, полной самообладания и контроля. И все же в этот момент это кажется самой естественной вещью в мире, катарсическим освобождением, которое может принести ощущение покоя и ясности, как ничто другое. И он не мог не слушать снова и снова, смакуя каждое слово, каждую интонацию. Он не мог заставить себя удалить голосовое сообщение. Он действительно должен. Но в тот момент, когда нежный звук его слов окутал его, словно крепкие объятия, он перенесся обратно в более счастливые времена. И на эту короткую секунду в его мире снова все стало на свои места. Но, как всегда, это было ненадолго. — Что ты там так чертовски долго делаешь! Тишину внезапно прервал голос, выведший его из транса. Он взглянул на свой телефон, и гладкое устройство в его руке внезапно стало тяжелым. Он уже почти час находится в ванной, погруженный в размышления и чувства, которые не должны иметь никакого значения. Он уже должен был осознавать, что не имеет права так долго задерживаться в этой комнате. Но он не смог устоять; он жаждет спокойствия, которое приходит, когда находишься в уединении от испытующих взглядов других. Когда он неторопливо подходит к унитазу и кладет палец на ручку, он глубоко вдыхает, прежде чем нажать, слушая привычный звук смыва, что на самом деле является пустяковой задачей. Он быстро моет руки куском мыла, оставленным на раковине, и его взгляд падает на собственное отражение в зеркале. Его некогда уверенный вид теперь выглядит жалким, когда он смотрит на него покрасневшими и опухшими глазами, слезы все еще цепляются за его длинные ресницы. Стремясь скрыть любые следы уязвимости, он неоднократно брызгает водой себе в лицо. Он не может позволить, чтобы его видели в таком виде. Он знает, что в этом доме это запрещено. Стоя у элегантной деревянной двери, он слышит громкий и неистовый стук, эхом разносящийся по коридору. Его сердце колотится, дыхание становится прерывистым, и он дрожит от страха, зная, что беда снова настигла его. Роскошное окружение, кажется, насмехается над ним, подчеркивая разительный контраст между его нынешним затруднительным положением и его прошлой жизнью. Несмотря на это, он не может избежать реальности своей нынешней ситуации. Он крепко закрывает глаза, отчаянно надеясь на чудо или выход из этих ужасных обстоятельств. Но в глубине души он знает, что теперь ему никуда не деться от того, что ждет его по ту сторону двери. — Открой дверь, — он слышит это с чувством власти, которое ему слишком знакомо. Этот голос он слышал много раз раньше, тон, требующий повиновения и не терпящий возражений. Однако на этот раз за его краями скрывается что-то другое, намек на скрытую опасность, от которой, как он знает, ему не убежать. Вонбин застыл перед дверью, его дрожащие руки зависли над дверной ручкой. Ему потребовалось мгновение, чтобы еще раз оценить обстановку, зная, что пути назад теперь уже нет. Глубоко вздохнув, он неохотно повернул дверную ручку и с громким скрипом распахнул ее. Его сердце быстро замирает, и он резко вздыхает, когда сталкивается лицом к лицу ни с кем иным, как с человеком, которого боялся больше всего. Человек, который всегда выглядел таким утонченным и безупречным, теперь стоит перед ним, возвышаясь над ним, словно готовый нанести удар. Страх пробегает по его жилам, когда он замечает кожаный ремень, крепко зажатый в руках, вены которых вздулись от напряжения. Вонбин воспринимает все это, не веря, что этот лощеный и утонченный человек мог быть способен на такую жестокость по отношению к нему. Почти смешно, насколько чистым и бузепречным был костюм, который он тщательно выгладил для него только вчера вечером; слишком чистый, слишком роскошный для того, кто способен сотворить с ним немыслимое. Строгий взгляд мужчины устремился на Вонбина, на его лице была смесь разочарования и власти, когда он спросил: — Что ты там делал? Это прозвучало как выговор от строгого отца, и Вонбин презирал каждую секунду этого вопроса. Стиснув зубы, он набрался смелости солгать, заявив, что плохо себя чувствует. Его глаза расширились от решимости, надеяс ь, что это скроет в нем обман. Но когда он увидел, как мужчина поднял руку, размахивая ремнем, готовясь нанести удар, он в страхе быстро закрыл глаза, готовясь к неизбежному удару. И действительно, он наступает безжалостно, нанося ему каждый удар сильнее предыдущего. С каждым ударом он падает все ближе к полу, пока, наконец, не поддается боли и не издает болезненный всхлип из своих нежных губ. В отчаянии он поднимает руки в защиту, чувствуя себя беспомощным перед натиском насилия. Боль и унижение невыносимы, но он знает, что это всего лишь еще одна глава в бесконечном цикле насилия и борьбы за власть. Роскошь, которая когда-то окружала его, теперь кажется далеким воспоминанием, когда он лежит на холодном полу, во власти гнева этого жестокого человека. Он может только надеяться, что это скоро закончится, стремясь вырваться из этого кошмара.

***

Он был человеком рутины, всегда следовал строгому графику и никогда от него не отклонялся. Поэтому, когда ему сказали сходить за пятью вещами, и только за пятью, он старался придерживаться только этого. Вообще он не должен был никуда выходить, но после бурного секса, который полностью измотал его, его партнер, казалось, был достаточно доволен, чтобы уделить ему несколько часов вне их дома. Эти вещи все еще звучали в его голове, как священная заповедь: йогурт, яица, манго, салфетки и поезервативы Целеустремленный, он быстро хватает корзину, прежде чем отправиться по проходам оживленного рынка. Любуясь свежими фруктами и сочными овощами, он не может не пытаться запечатлеть в памяти каждую деталь. Его глаза улавливают каждую деталь, наслаждаясь видами и звуками внешнего мира, которые ему редко удается увидеть. Его пальцы нежно скользят по мягкой кожуре спелых манго, тщательно проверяя их на наличие изъянов, прежде чем выбрать идеальные и поместить их в небольшой пластиковый пакет. Продолжая свое путешествие по рынку, он поражен обилием людей и их живой энергией. Здесь его существование не кажется таким навязчивым или удушающим, как дома. Он наслаждается чувством свободы, просто просматривая и выбирая без ограничений. В эту самую секунду, окруженный всеми этими видами и звуками, он чувствует себя живым, в чем ему часто отказывают. Когда Вонбин стоял посреди шумного кафе, окруженный кипучей энергией города, он не мог не почувствовать, как его охватывает чувство спокойствия. Он делает глубокий вдох и удовлетворенно выдыхает, прежде чем потянуться за телефоном. Внезапно он чувствует жужжание своего устройства, и когда берет его в руки, экран загорается, показывая единственное сообщение вверху: — Ты почти закончил? Вонбин делает паузу, тщательно обдумывая свой ответ. Сообщение служит предупреждением о том, что его время здесь ограничено и он вскоре должен вернуться в место, которое он называл домом. Он надеется подольше побыть в этом беззаботном месте, где все кажутся такими живыми и свободными. С чувством сожаления он печатает в ответ: — Не совсем. Работник сказал мне подождать более свежих продуктов. Извини, это ненадолго. Ожидая очередного ответа, Вонбин вслушивается в звуки и виды вокруг, наслаждаясь каждым мгновением, прежде чем очередное жужание прервет его размышления. На этот раз в нем говорилось: — Не задерживайся. Волна облегчения захлестывает его, когда он понимает, что, возможно, сможет продлить свое пребывание здесь еще немного. Вонбину захотелось чая со вкусом клубничной матчи, и именно поэтому он зашел в кафе. Он знал, что не должен был там быть, но его желание попробовать что-то другое, что-то новое, перевешивает любые правила. Вежливо улыбнувшись работнице, он взял со стойки свой напиток, заметив яркий румянец, окрасивший ее щеки. Это возвращает его к тому моменту, когда он впервые встретил своего партнера, каким наивным и невинным он был. Он понятия не имел, какой опасности подвергал себя, но теперь все это ему слишком знакомо. Чувство горечи затопило его, чувство опустошения, от которого он, казалось, не мог избавиться, как бы сильно ни старался. Глубоко вздохнув, он снова потянулся за телефоном, отчаянно желая хоть как-то отвлечься от преследующих его воспоминаний. Его палец завис над экраном, прежде чем, наконец, выбрать приложение для телефона и перейти к голосовым сообщениям, тайному убежищу, которое он скрывал от всего мира. Его глаза пробежались по последним сообщениям, но он не мог заставить себя открыть их. И все же непреодолимое желание заставило его продолжить просмотр, пока он не наткнулся на очень короткое сообщение. Дрожащей рукой он нажал кнопку воспроизведения и поднес устройство ближе к уху. Вскоре воздух наполнился звуком хихиканья — звук, который должен был быть узнаваемым как его собственный, но сейчас он звучал так чуждо — гораздо более радостно, чем когда-либо он помнил. Вскоре к этому присоединился еще один смех, исходящий от дорогого возлюбленного, который вызвал в его сердце чувство тепла, прежде чем все это внезапно закончилось. Острый, но меланхоличный привкус счастья остался с прошлым 'я', которое исчезло в бездне времени, оставив после себя только горько-сладкие воспоминания, которые теперь казались далекой мечтой, которой он больше не в состоянии достичь. Он еще раз смотрит на свой телефон и вскоре понимает, что ему пора уходить сейчас, иначе он рискует опоздать домой, что, несомненно, сильно разозлит его партнера. С чувством срочности он хватает сумку с вещами, которую принес с собой, и бросается к двери, едва избежав столкновения со статной фигурой. Как раз в тот момент, когда он собирается упасть, изящная рука обхватывает его за плечи, удерживая на ногах. — Мне очень жаль… Слова Вонбина прозвучали в состоянии паники. Когда он поднял голову, его глаза встретились со слишком знакомым пристальным взглядом, проникающим прямо в душу. — Вонбин, — произносит парень, ослабляя хватку на нем. Инстинкт Вонбина — снова бежать и искать убежище от мира, растворившись в небытии. — Ынсок, — шепчет Вонбин так тихо, что он боится, что это могло остаться незамеченным. Однако, к его удивлению, парент слышит его громко и ясно. В выражении лица Ынсока нет и следа обиды или гнева. Казалось, он почти рад видеть его. Ынсок внешне не изменился с тех пор, как Вонбин впервые увидел его много лет назад. На его лице по-прежнему сохранялось стоическое выражение, но теперь от него исходила неоспоримая утонченность, которая, казалось, возвышала все его существо. Вонбин не мог точно сказать, что именно заставляло Ынсока выглядеть более утонченно, но это было очевидно по тому, как он себя вел, и в каждой мелочи, от того, как он говорил, до того, как одевался. Кстати, Ынсок отказался от своих прежних ярких волос и приобрел угольно-черный оттенок, который только подчеркивал его ауру зрелости и изящества. В белоснежной классической рубашке, заправленной в сшитые на заказ черные брюки, он излучал ощущение роскоши и уверенности, которые очаровывали окружающих. Вонбин не мог не почувствовать укол зависти от того, как легко, казалось, Ынсок усовершенствовал свой новый имидж. Обеспокоенный тон Ынсока эхом отдается в голове Вонбина, пока он пытается сохранить видимость силы и самообладания. — Ты такой отстраненный. С тобой все в порядке? — тяжесть ложится на его сердце, когда он размышляет о почти двух годах, прошедших с момента их последнего разговора. Он признает заботливую натуру Ынсока, но для Вонбина хорошего не бывает. — Я в порядке. Прости, что я исчез, мне просто нужно было побыть наедине с собой, — Вонбин отвечает монотонно, но очевидно, что Ынсок видит его выдуманные оправдания, напоминая кого-то другого из его прошлого. Возможно, это он изменился. Он не хотел, чтобы те, кого он когда-то знал, стали свидетелями его нынешнего состояния, жалкого и избитого до глубины души. Он чувствовал себя просто насмешкой над самим собой. — Я тебя больше не ненавижу, Вонбин. Никто из нас никогда на тебя не обижался. Пожалуйста, поговори с нами, прошло так много времени, и все, что мы хотим знать — в порядке ли ты. Нас. Нас. Сердце Вонбина заныло, когда он посмотрел на Ынсока, своего друга, который всегда был рядом с ним. Но даже в этот момент отчаянной тоски по прощению реальность обрушилась на него. Он не мог смотреть им в лицо, не ощущая тяжести своих ошибок и последовавших за ними последствий. Как он мог ожидать, что они примут его обратно, когда он не мог простить даже самого себя? Пока его телефон продолжал гудеть от сообщений, Вонбин вспомнил, как низко он на самом деле пал. Он знал, что пути вовзврата к тому, что было, уже не будет, как бы сильно он этого ни желал. Как мог кто-нибудь помочь ему, когда он тонул в собственной вине и боли? Все, что Ынсок и их друзья хотели знать — это все ли с ним в порядке. Но как он мог ответить на этот вопрос, когда даже сам не знал? — Извини. Мне нужно кое-что сделать, я должен идти, — выпаливает Вонбин, направляясь к двери. Однако Ынсок быстро ловит его за руки, усиливая хватку, чтобы не дать ему сбежать. Вонбин морщится от дискомфорта, вынуждая Ынсока быстро отпустить его с выражением раскаяния на лице, как будто он прикоснулся к чему-то горячему. — Прости меня, Вонбин, — поспешно извиняется Ынсок. Его недоверие было ощутимым, когда он взглянул на обнаженное запястье Вонбина, его брови нахмурились, а взгляд остановился на красной отметине, выжженной на его коже. Это был след, напоминающий след домашнего скота, за которым следовала серия фиолетовых и коричневых синяков, которые все еще болезнены на ощупь. Он не мог вынести взгляда Ынсока, чувствуя себя побитой собакой, пытаясь уйти. Но на этот раз Ынсок встал у него на пути, решительно заблокировав дверь. Его голос повысился от возмущения. — Кто с тобой это сделал? — вопрос Ынсока пронзил воздух с резкостью, которую было трудно проигнорировать. Его голос, обычно спокойный и собранный, сейчас был пронизан гневом. Когда парень приблизился, Вонбина охватывало чувство стыда и унижения. Ему хотелось раствориться в воздухе, сбежать от ситуации и порицания, которого, как он знал, заслуживал. Была совершена серьезная ошибка, в которой он не мог признаться. Он не хотел втягивать кого-либо еще в свой хаос. Но как бы он ни старался уклониться от пристального взгляда Ынсока, тот лишь шагнул вперед, сокращая расстояние между ними. В этот момент Вонбин заметил беспокойство и сострадание на лице Ынсока. Он понимал, что все, чего хотел Ынсок — это протянуть руку помощи, но он не мог заставить себя принять ее. Вонбина снова поглотил надвигающийся ужас, сила, неподвластная его контролю. Он отчаянно промчался мимо Ынсока, не обращая внимания на крики другого. С каждым шагом чувство беспокойства усиливалось. Вскоре он снова оказался в роскошном доме, который вызвал у него смешанные эмоции. Стоя перед внушительным домом, содрагаясь от страха и дурных предчувствий, он не мог не чувствовать себя запертым и задыхающимся в том, что когда-то было его убежищем. Но теперь это было похоже на тюрьму, и его страхи нависли над ним сильнее, чем когда-либо прежде. Пока он стоял, застыв на месте, не в силах пошевелиться или даже перевести дыхание, он понял, что тот, кто обитал в этих стенах, был источником его страха, и выхода не было, когда он робко вошел внутрь и постучал в дверь.

***

— Пришло время кое-кому поставить тебя на мето, негодяй. Слова наполнены злобой, просачиваясь в Вонбина и постепенно разрушая его по крупицам, пока он не превратится в ничто. Рот Вонбина наполняется слюной, он изо всех сил пытается проглотить массивный член, приставший к его языку. Несмотря на его попытки, размер отказывается помещаться в его маленьком рту. Когда мужчина с силой толкает его на пол, Вонбин может только жалобно захныкать, вызывая смех у его похитителя. Хватка мужчины сжимается вокруг головы Вонбина, причиняя острую боль, дергая его за волосы. На глазах Вонбина выступают слезы, когда он задается вопросом, повлечет ли за собой любой шум к наказанию. С каждой попыткой сглотнуть он не может не задыхаться от грубого вторжения, нарушающего и без того нежную заднюю стенку его горла. Ладонь мужчины зависает в нескольких сантиметрах над животом, едва касаясь тепла его кожи. Ему хочется закричать, но, почувствовав прикосновение, Вонбин просто тихо стонет и пытается отодвинуться. Без колебаний мужчина притягивает его к себе, нежно беря за руку, пока их тела не оказываются прижатыми друг к другу, а мягкий, чувствительный живот Вонбина не соприкасается с шероховатостью его ладони. Вскоре после этого руки мужчины взметнулись вверх и обхватили его изящную шею, крепко сжимая, пока Вонбин не задохнулся и отчаянно не вцепился в его спину в поисках облегчения. Наконец хватка ослабла, и он сделал спасительный вдох. Злостный кашель вырвался из его горла, а по раскрасневшимся щекам потекли слезы. Он осторожно обхватил шею обеими руками, морщась от боли, пытаясь выровнять дыхание. Но каждая секунда казалась борьбой за глоток воздуха. Он протянул руку и вцепился в его пальцы, встретившись с взглядом карих глаз полных слез. Мужчина нетерпеливо наклоняется, чтобы получить от него еще одну попытку поцелуя. Но, повинуясь инстинкту, Вонбин отталкивает его лицо, а руки дрожат и слабеют. В груди у него пустота, когда он борется с противоречивыми чувствами от прикосновений этого человека. — С таким же успехом можно наслаждаться этим, — слышит он от него слова, прежде чем их губы встречаются в беспорядочном сплетении, которое заставляет Вонбина чувствовать себя неловко и не на своем месте. В эти ночи их физическая близость становится не более чем столкновением тел, заставляя Вонбина чувствовать себя настолько оторванным от собственной кожи, что ему хочется вообще сбежать от нее.

***

Он осознает, что это противоречит всем полученным им советам, но любопытство и напряжение все еще давят ему на грудь. Неизвестное всегда пленяло его, искушая раскрыть свои тайны. И вот, поддавшись искушению, он ретируется в безопасную ванную и берет в руки свой сломанный телефон. Дрожащими руками он прослушивает последнее голосовое сообщение от того, кто, как считалось, ушел навсегда. Когда знакомый голос наполняет его уши, любые мысли об осторожности исчезают, поскольку его желание получить ответы берет верх. Несмотря на то, что это может плохо закончиться, магнитное притяжение к неизвестному слишком сильно, чтобы сопротивляться ему. Охваченный смесью страха и возбуждения, он погружается в загадку, которая ждет его впереди. Он не должен. Он знает, что не должен. — Привет, Вонбин-хен. Ха-ха, прошло много времени с тех пор, как мы разговаривали в последний раз. Ну, прошло всего пару лет… Когда Вонбин слышит сдавленный крик на другом конце, на глаза наворачиваются слезы, и он прижимает телефон ближе к уху. Голос слишком теплый, слишком знакомый. — Я всегда буду дорожить тобой, и я искренне верю, что ничто не сможет этого изменить. Моя любовь к тебе никогда не ослаблнет, и я молюсь о том дне, когда наши пути снова пересекутся. Возможно, к тому времени я стану более зрелым и улучшенной версией себя, способным относиться к тебе лучше, чем кто-либо другой. Ты помнишь нашу первую встречу? Я не решался подойти к тебе в классе, поэтому оставил записку на столе, за которым ты часто сидел. Это было рискованно, поскольку на следующий день за парту мог сесть кто-то другой, но, к счастью, вмешалась судьба и вместо этого положила записку в твою сумку. С тех пор ты искал меня по всему кампусу, и я был очень рад, что ты гонялся за мной. Это может показаться смешным, но это всегда вызывает во мне улыбку. Я благодарен тебе за заботу за все эти годы — с тобой ни одно мгновение не было потрачено впустую. Может быть, однажды я, наконец, смогу выполнить свое обещание и купить тебе кольцо с бриллиантом в форме звезды, и мы сможем жить в причудливом коттедже, окруженном пышными полями, украшенными множеством цветов, которые ты обожаешь. Я очень скучаю и люблю тебя. Можешь не отвечать, приношу извинения за вторжение. Завтра я уезжаю в Америку, поэтому надеюсь, что это сообщение дойдет до тебя вовремя. Возможно, это последнее прощание, хен.… Я так сильно люблю тебя. Ой! Забыл сказать, это Антон, если ты меня еще помнишь, ха-ха. Береги себя! Вонбин, обычно известный своим спокойным и собранным поведением, сейчас был переполнен шквалом эмоций, когда сидел один в тускло освещенной комнате. Тяжесть его печали была очевидна, когда его тело сотрясалось от слез, а лицо исказилось от горя, пока он слушал последнее голосовое сообщение от его дорогого Антона. Он избегал этого в течение нескольких месяцев, боясь боли, которую это принесет, но когда это прозвучало в мрачной атмосфере ванной, он не мог не испытывать угрызения совести за все, что ускользнуло. Голос Антона эхом разносился по всему помещению, каждое слово пронзало сердце Вонбина, как острый клинок. Охваченный грустью, он воиспроизводил это сообщение бесчисленное количество раз, каждое повторение разжигало в нем острую боль утраты. Однако внезапное окончание их разговора вернуло его к суровой реальности, и комната снова погрузилась в тишину. Он не мог не закрыть лицо руками, желая вернуть время вспять, чтобы он мог бы еще раз излить всю глубину своей любви к Антону. Но все, что ему оставалось, это цепляться за этот последний его остаток и позволить своим слезам течь свободно, пока он оплакивал их потерянную любовь. Он стремился отгородиться от суровой реальности своего существования, просто закрыв глаза. Его сердце рвалось в альтернативную вселенную, где царило бы совершенство. В том мире грез он открывал глаза и обнаруживал, что погружен в прекрасную фантазию, далекую от суровой правды. И все же, как бы сильно он этого ни желал, реальность не сдвинулась с места, когда он снова открыл глаза. Ему хотелось повернуть время вспять и насладиться каждым моментом, который они провели вместе, но все, что осталось — это пронзительные сообщения, которые служили жестоким напоминанием о том, чего больше никогда не будет. Все, что осталось — это горько-сладкие сообщения, служащие постоянным напоминанием о том, что никогда не сможет быть пережито вновь. С закрытыми от усталости глазами Вонбин искал утешения в знакомой навязчивой мелодии голоса Антона, пока она, в конце концов, не растворилась в абсолютной тишине.