без названия

Третий будильник окончательно вырывает его из сна, но не из объятий любимого мужчины. — Томми. Томми, отпусти, мне надо собираться. Томми только что-то неразборчиво бормочет ему в шею. — Что? — Слишком рано, — повторяет он, имея в виду и время на часах, едва переползшее отметку в пять утра, и то время, что они провели вместе: предыдущая двенадцатичасовая смена Бака и двадцатичетырехчасовая Томми позволили им провести вместе всего один вечер и ночь, которых Томми критически не хватило. — Надо заехать домой, собраться перед сменой, — говорит Бак, садясь на кровати. Томми за плечи утягивает его обратно и зарывается лицом в изгиб шеи. — Никуда тебя не пущу, — произносит он и прикусывает кожу на стыке шеи и плеча. Бак одобрительно мычит и обнимает Томми одной рукой, когда тот начинает покрывать ее едва ощутимыми поцелуями. — Ты целых двадцать четыре часа будешь со старым злодеем, а я буду без тебя. — И мы снова увидимся через эти двадцать четыре часа. Отпусти меня, мне и так тяжело уходить, — говорит Бак, поглаживая второй рукой короткие волосы на затылке Томми. — Не вижу, чтобы ты вырывался, — отмечает Томми, но все же отрывается от Бака и приподнимается на кровати, опираясь на согнутую в локте руку. — Эван. Приезжай после смены ко мне. — Так и предполагалось, разве нет? В лофт и к те… — Приезжай ко мне и оставайся. Навсегда. Видя, что Бак молчит, Томми почти поспешно продолжает, садясь на кровати: — я знаю, что мы не так давно вместе, и пойму, если ты откажешься, но я хотел бы засыпать с тобой каждую ночь и просыпаться каждый день, и… — Томми. Да. — говорит Бак, втягивая его в долгий поцелуй, и Томми улыбается, видя его расслабленную улыбку. Он оставляет на губах Эвана еще несколько коротких поцелуев и тянется к тумбочке со своей (боже, у них уже есть «своя» сторона, почему они не съехались раньше) стороны кровати и достает оттуда готовую связку ключей. Сбоку болтается брелок в виде солнца. — Ты знал, что я соглашусь, — утвердительно говорит Бак. — Нет, — произносит Томми, и улыбка у него почти застенчивая. — Но я не мог не надеяться.