Глаза, что обволакивает тьма.

Стайлз просто положил голову на сложенные на парте руки во время урока.

Это почти привычка.

Стайлз просто не видел летящий ему в затылок свернутый лист бумаги.

Стайлз не думал, что это послужит рычагом.

Рычагом в самый ад.

ههههه

Этим утром, как и днями ранее, и точно днями позже, как обычно, Стайлз открыл глаза. Открыл глаза под трезвонящий звон будильника, отдаваемый в голову, что с каждой неделей становился все тише. Темного янтаря глаза устремились на темный потолок – просьба, которую отец выполнил, странно смотря на сына. Яркий потолок ослепляет при пробуждении, заставляет делать то, чего не следует, пробуждает не только Стайлза, но и то, что находится в его голове. Странная просьба – одна из единственных, из которых он просил когда-либо после смерти матери и которую отец с радостью осуществил. Убеждения, что яркий потолок отвлекает его от мыслительного процесса, почти сразу убедили отца, но тот даже не догадывается, что мыслительного процесса уже давно нет. Стайлз не знает, что отец давно догадался. Яркий потолок теперь темный, прямо как сознание хозяина. Он не режет глаза, не режет мозги, точнее то, что от них осталось. Он просто есть, точно так же, как и сам Стайлз. Ночь в этот раз прошла гладко, снилась тьма и ничего, кроме тьмы. Пугает лишь то, что она, по ощущениям, обволакивает все его тело и разум, и он вновь не может это контролировать. Он не может ничего сделать, и это вызывает страх, как и злость. Стайлз никогда не сдавался, однако не послужит ли это началом? Нет.

Или?

ههههه

Он все еще смотрит на себя в зеркало, хоть отец и прокричал ему снизу, что пора поторапливаться.

Глаза.

Он улыбается, вернее, пытается, чтобы улыбка была как обычно. Чтобы обмануть отца потянет, но что делать с оравой оборотней, которые ложь чуют за версту?

Отец.

Глаза.

Отец знает его глаза. Что же он скажет, когда увидит у своего сына чужие глаза и взгляд? Он шериф, в своем роде детектив, он увидит. Устал? От чего? Не выспался? Более вероятно. Шерифа можно обмануть, но отца? Стайлз уверен, что отец сначала не спросит, однако что будет потом? А будет ли это потом?

Тьма.

Тьма обволакивает.

Тьма обволакивает его полностью, и он это не контролирует, опять. Так жалко.

Глаза.

Чужие глаза смотрят на него в отражении. Пустые сосуды темного янтаря рассматривают, кажется, все же свое лицо. Бледная кожа, болезненная, вернее сказать, почти прозрачная, где видны сосуды, кожа с синяком и ссадиной на пол скулы. Не особо удачная встреча с Шейпшифтером – стоит ли об этом рассказать стае? Если им будет интересно, то да. Но он же должен сказать стае об опасности в Бейкон Хиллс? Должен. – Никому я ничего не должен, – прошипел разгневанный на самого себя, на свои мысли. Он сходит с ума. Поднял трясущуюся ладонь, пристально смотря на нее. Узнавания нет, и он ощущает это не только внутри, но и видит в отражении за рукой. Размах. Хлопок разнесся по всей комнате. На лице с раненой скулой останется отпечаток ладони, и тем не менее он оставляет это и свои мысли за спиной, закрывая дверь уже в коридоре. Это ничто по сравнению с тем, что ощущает постоянно. Таблетка Аддералла, что он уронил из-за тремора, лежит на полу.

ههههه

Стайлз смотрит перед собой и ничего не видит. Он устал, нет сил даже поднять глаза на отца. Ему больно, и парень понимает, что отцу больнее. – Ты в порядке? – не оставляет попыток шериф, с примесью переживания, жалости и злости, скорее всего на себя. Смотрит на сына, и самоненависть внутри парня начинает расти еще активнее. В самую последнюю очередь он хотел заставлять отца переживать, хотя своим молчанием он делает обратное. “Все хорошо, просто я умираю, пап” – говорит Стайлз себе. – Все в порядке, – улыбается все же он, не смотря в сторону напротив, где расположился мужчина. Он итак слишком страдал, когда мама заболела. Парень не хочет опять видеть опустошенное, зареванное лицо отца, ведь тот действительно заслуживает лучшего, а не проблемного сына. – просто голова болит, не переживай. Зор помутняется. Омлет с помидорами, что приготовил отец, вроде как съезжает в бок, и парень прикрывает глаза, где видит лишь тьму. Нож и вилка бьются о тарелку во время трапезы отца. Звук отдает вибрацией в голове.

А тьма все пожирает.

– Уверен? – в голосе отца звучит недоверие. Он не убежден. Ну правильно, он ведь шериф, детектив, а главное – отец. – Я просто не выспался, не смог уснуть, ты же знаешь, – все-таки поднимает чужие глаза на отца, пытаясь улыбнуться, – это все побочки Аддералла. Отец замирает. Он просто смотрит на своего сына, в сами его глаза. Напряженные плечи, вздымленная грудь, – задержал дыхание – приоткрытый рот с дрожащей слегка нижней губой и расширенные глаза с приподнятыми бровями. Черт. – Может поменяем тогда препарат? – мужчина положил столовые приборы и сосредоточил полное внимание на сыне, – Ты ведь почти не ешь, не спишь, всегда пропадаешь в своей голове, сидишь дома, хотя раньше почти всегда находился рядом со Скоттом. Твоя речь стала замедленной, и ты стал путаться в словах, – он уже не скрывал почти срывающийся голос. – Я не уверен, что ты в порядке. – Пап. – Может поищем другого врача? – перебил он сына, – Стайлз, пожалуйста, прими же мою помощь. Я не хочу потерять и тебя, – резко замолчал Ноа. Стайлз молча вышел из-за стола и подошел к отцу, кладя руку тому на макушку. – Пап, – слегка улыбнулся он, – поверь, я в порядке. Побочки Аддералла несладкие, что поделать, а Скотт по уши в любви и почти смирился со смертью Эллисон. Не хочу быть для него балластом. – грустно улыбается Стайлз, в сердце прожигает после упоминания девушки. – Это просто такой подростковый период. Гормоны бушуют, я зато не кидаюсь на тебя или на нож. – Даже не знаю, что лучше, – горько выдохнул, поворачиваясь к сыну, – я просто переживаю. – А я переживаю за тебя, – обнял за голову своего единственного выжившего родственника, – поэтому доедай и езжай, я тоже уже скоро поеду, а то вообще опоздаю, – поцеловал того в макушку. Отец и так настрадался из-за него, он ведь всегда влезает во все дерьмо и даже старается зачерпнуть побольше, чтобы всем хватило. И ведь всегда хватало. Стайлз – человек, приносящий в счастливые и спокойные дни неприятности или даже проблемы континентального, если не мирового, характера, почти что говоря, что теперь это и их проблемы тоже и всем нужно это все решать. Даже отца сумел туда привязать, а ведь до последнего не хотел. Или не был уверен? А когда он был уверен? А в это время отец, оставшийся один на один со своими переживаниями, судорожно выдыхает.

Глаза.

Глаза были не его сына.

Он даже почти поверил, что в нем все еще сидит Ногицуне, ведь взгляд… такой пустой взгляд был у Стайлза, когда в нем было… оно. И сейчас шериф понял одно.

Это не Стайлз.

ههههه

Стайлз хотел остановиться. Нет, правда, это был один из единственных разов, когда он был готов всё бросить. Даже не пустить все на самотек, а именно бросить. Навсегда. Вот только он оставит это все в себе, ведь никто не должен понять, что Стайлз все еще не Стайлз. Удивительно как бывает. Он всегда был тем, кто говорил, что еще не время сдаваться. Доказывал всем, что нельзя останавливаться и нужно идти дальше и дальше. Взять перерыв можно, хотя если идти безостановочно, то финиш будет слаще. Чем больше мы оттягиваем, тем тяжелее и дольше будем идти – Стайлз понял это еще давно. Идти, идти, идти. Всегда идти вперед. Но если встать? Раньше он себя ругал за подобные мысли. Безусловно, его голову посещали мысли и идеи все бросить, оставить на других, кто сделает лучше, но кто сделает лучше? Он буквально единственное слабое звено в стае, единственный человек, не способный защитить даже себя. Ему подвластны лишь сарказм, грубость и ирония – простой скелет, обтянутый кожей не может иметь дополнительную поддержку, только в лице остальных. Скотт, Малия, Джексон, Айзек, Вернон, Эрика, Питер, Дерек – оборотни. У них есть гребанные клыки, гребанные когти, скорость, сила, регенерация, сумасшедшее обоняние, слух, зрение. Лидия – банши, фигура ирландского фольклора. Она может кричать, просто кричать и сносить своим криком головы, особо раня слабые барабанные перепонки зверей. Крис Арджент – человек, но он чёртов охотник, который имеет дохера оружия, где пули имеют дополнительную характеристику и состав, что может защитить его от сверхъестественной твари. А еще прокаченные навыки, смекалка, внимательность и опыт. Отец – шериф, этим все сказано, но его нельзя считать частью стаи. В принципе, как и Арджента и Мелиссу, благодаря которой есть допуск к моргу, медицинским препаратам, показаниям и так далее. Также она потрясающий врач и мать, которой Стайлз лишился, за что винит себя. Он много за что себя винит, и этой вины с каждым разом становится все больше и больше, что он ее начинает ощущать на своих плечах тяжким натиском. И ему страшно. Страшно то, что вина может затмить разум настолько, что парень полностью отчается и больше не сможет этого скрывать. И тогда какая от него польза? Он и так слабейшая сущность во всей стае, и единственное, чем вывозит свое положение, – мозги, умение находить информацию в кратчайшие сроки и ясно ее излагать, критическое и аналитическое мышления, ориентированность на детали и… и все. А, ну, еще он спит с альфой стаи. Пойдет как веская причина нахождения? Стайлз настолько слаб, что не смог противостоять треклятому лису, забравшемуся в самую корку головы. Из-за него погибли Эллисон и Эйдан. Из-за него погибло много ни в чем неповинных людей, которые просто хотели жить. Из-за его слабости члены стаи постоянно страдают и рискуют своими жизнями. Потому что слаб. И как только он вернулся в свое тело, в свой разум и все выдохнули, то был поглощен старым состоянием. Смеялся, забалтывал всех, помогал с уроками, поддерживал морально, давал советы, подсказывал, всегда был рядом и очень добрым, верным, нужным. Хотя внутри умирал от боли, потому что виноват и смеет делать вид, что ничего не произошло. Но он ведь знает, что было: он все видел, он слышал, он чувствовал, однако ничего не сделал. И как его все еще считают хорошим человеком? У Стайлза ничего нет. Алюминиевая бита и наручники ему никак не помогут, – последнему если только в постели найти применение – он даже не сможет пробежать, если нужно будет, ведь является медленным, слабым, тощим, отвратительным, плохим человеком. Из-за головы он даже почти не ест, ничего не лезет. А парень даже не заметил, как после возвращения во время каждого приема пищи проговаривал себе, что не заслужил. Едят только хорошие люди, так почему же он ест? Почему хорошие люди голодают, а такие, как он, едят сытно и полно? И поначалу он даже не замечал за собой такое, а когда заметил, то прислушивался к самому себе. Еда постепенно уменьшалась.

И тогда его начала пожирать тьма.

И желудок не видел еду еще очень долго.

Стайлз бесполезен, и он пытается компенсировать это своими мозгами. Придумывает идеи, приземленные планы, не боится пойти на преступления или не учитывать законы, даже если тот сын шерифа, анализирует силы всех, чтобы потом пристроить их в какое-нибудь дело, когда ситуация требует плана. Он требует от себя скорости и больше отдачи всем. Смирился даже с тем, что ему приходится работать иногда с Питером, потому что он единственный взрослый из стаи, который думает как решить проблему, а не пустить её на самотек или вообще забыть о ней, не забивая голову, даже если пытается показать обратное на вид. Они вдвоем, когда того требуют обстоятельства, занимают или диван в гостиной в лофте, или библиотеку, или пол, или комнату Дерека или самого Питера, или дом Стайлза, и так хорошо теперь друг друга знают. Хотя, как посмотреть. Питер никогда не считал его слабейшим или ненужным, болтающимся под ногами. Ему и не нужно было этого говорить, ведь Стайлз все видел сам (он привык слушать тишину, а не слова, спасибо Дереку), и это нравилось. Черт возьми, у него срывало голову, когда Питер, единственный, стал приходить к Стайлзу с какой-то проблемой или вопросом, потому что тот понимал, парень смышленый и даст дельный совет или составит сразу же сильный план. У них тогда образовался дуэт психов, который был разбавлен со временем Дереком, потом Скоттом, а далее уже всей стаей. И он стал тем, кем является сейчас – стратегом (?) стаи, и сердцем, и мамой волчатам? Смешно. Он сдался самым первым в своем одиночном пути, и никто не должен знать об этом.

ههههه

Это началось незадолго до возвращения. Голова пульсировала, жгло где-то внутри, гудело, отдаваясь в шею, болели глаза, зубы. От приема пищи тошнило, иногда его рвало, и на все вопросы Стайлз отвечал: “Всё нормально, ребзя, я просто еще не восстановился”. Он складывался пополам и молился, чтобы все поскорее закончилось. Он сглатывал густую слюну и занавешивал плотные темные шторы. Он отвечал Скотту, что всё хорошо, вытирая губы от желчи, которой его в очередной раз вырвало. Он улыбался Дереку, который целовал его в лоб. Он, он, он, он. Он устал быть один.

Он устал быть.

ههههه

(Моменты с особой жестокостью. Восприимчивым людям лучше пропустить этот момент (он не был отредактирован автором, так как сам автор является восприимчивым. Иронично, не правда ли?)) Стайлз не выдержал. Он сел на бедра какого-то парня, придавливая коленями его руки и наблюдая, как тело под ним бьется в конвульсиях. Смотрел, как лицо краснеет и выступают сосуды, а глаза наполняются слезами. Колени скидывают. Парень хватается за ладони Стайлза, который мертвой хваткой вцепился в его шею, постепенно сдавливая ее все сильнее и сильнее. На предплечьях рваные раны, которые оставляет жертва своими ногтями, пытаясь оторвать от себя психа, но тот не чувствует боли. Тело под ним трясется, движения становятся дергаными, замедленными, лицо синеет, а глаза стекленеют. Мгновение. Тело обмякло. Пустые глаза смотрят в бок, а руки отпускают шею, задерживаясь на сонной артерии. Живой. Пока. Стайлз усмехнулся, когда увидел мокрые штаны. Веревка обвязывает кисти и лодыжки, отдаляя от себя конечности и натягивая их на деревья. Черт возьми, они в лесу. Глаза наполняются жизнью и смыслом, закрываются, жмурятся и открываются в панике. – Где я? Кто ты, черт возьми?! – кричит парень, боязливо осматривая все вокруг. – Цыц, – проносится ледяной голос над ним, что вновь садясь на бедра, – как спалось? – сладко протянул Стайлз, внимательно смотря пустыми глазами на страх жертвы. – Чего ты молчишь? – Ты… – прошептал незнакомец. – Я? – промурлыкал он, – Продолжай. – Ты псих, – судорожно проговорила жертва, сморщиваясь из-за смеха маньяка, – блять! – У-у-у, брань использовать плохо, – облизнул свою улыбку языком и приблизился лицом к лицу, – плохие мальчики должны быть наказаны. – кончик языка прошелся по щеке под судорожное дыхание, – Тебе страшно? Парень был смертельно напуган. Он был в ужасе от представленной перед ним картины. Молодой парнишка вел себя совсем иначе. – Твой отец… – Что мой отец? – поднял в недоумении бровь. – Как он, такой благородный и честный, мог вырастить такого психа, как ты? Вместо ответа разнеслось по всему, казалось, лесу лишь смех сумасшедшего, как в фильмах. – Почему ты грустишь? – проигнорировал вопрос, – Тебе должно быть так же весело, как и мне! Оказывается рядом с лицом незнакомца был нож, которого он не заметил. – Ты знаешь, что такое Улыбка Глазго? – сказал Стайлз серьезно, смотря на острие ножа. В ответ он услышал лишь писк и всхлип, на что улыбнулся, – О, значит знаешь. Грязные в земле пальцы погрузились в рот бедного парня, касаясь языка. Ошибка была в том, что он вовремя не закрыл рот зубами, а сделал это лишь сейчас. – Отпусти, – даже не шикнул, – иначе я тебе выбью все зубы. – в ответ молчание. – Хорошо. Он занес руку и ударил в середину подбородка, продолжая держать нож в руке. Челюсть раскрылась, освобождая пальцы. Острие ножа погрузилось в рот и, слегка надавливая на уголок губ, начало резать в сторону хряща уха. От резкой режущей боли парень очнулся, начал орать и дергаться. Стайлзу пришлось остановиться и придавить шею левым коленом, слегка поворачиваясь на груди жертвы. Кислорода стало поступать меньше, паника развивалась все быстрее и быстрее, и крик превратился в хрип и сип. Слезы катились по виску и затекали в уши, где смешивались с кровью, что стекала в ушную раковину, затекала в глаза и глотку, от чего он начал захлебываться. Нож в руке подергивался от усердия, а высунутый язык был этому подтверждением. Острие дошло до скулы и не дало пути дальше, на что Стайлз расстроился и вынул орудие, облизывая лезвие и кровь на нем, и посмотрел бешеным взглядом на парня. Он получал наслаждение от того, что тело под ним страдало и испытывало боль. – Бедный, – провел рукой по раненой щеке, погружая пальцы в раны и сжимая концы, что вызвало новую волну криков и воев вместе с судорогой. Без слов он сунул лезвие в другой угол рта и улыбнулся. – Ты будешь самым веселым, самым жизнерадостным из всех людей. – надавил на рукоять и начал резать щеку в том же направлении, – Ну, если выживешь еще. Крики, хрипы и стоны под ним разогревали в Стайлзе интерес и наслаждение, и он с усердием продолжал мучить парня. Смеялся, когда жертва захлебывалась в собственной крови. А он всё смеялся и смеялся, наслаждаясь видом. Вот только он кричал, когда подорвался на своей постели, полностью мокрый, в направлении туалета. Не успел даже закрыть дверь, когда остатки непереваренного ужина с отцом, с примесью желчи, опорожнились в унитаз. Стайлз захлебывался так же в своей рвоте, как захлебывался тот парень в своей крови, и это сжимало его сердце и желудок, ведь перед глазами все еще был тот кошмар. Нет, скорее ужас. – Ты в порядке? – тихий голос отца заставил его вздрогнуть и сморщиться от нового импульса в желудке. – Извини. – Я… – прохрипел он в ответ, – мне приснился ужас, отвратительный ужас. – Я услышал по твоему крику, но не успел добежать до твоей комнаты. – отец сел у проема на пол и смотрел на сына, что скрыл лицо в ладонях. В тишине под тихое дыхание сына он стал постепенно успокаиваться. Напрягала лишь причина, по которой они вдвоем в такой час находятся здесь. Мужчина помог сыну встать, смыл рвоту в унитазе и, придерживая за плечи и руки, направился в его комнату, однако тот лишь показал дрожащей слабой рукой в направление комнаты отца. Уже в кровати с выключенным светом Стайлз лежал под боком близкого человека и держал его руку, пустыми глазами смотря куда угодно, но только не в глаза напротив. – Ты можешь мне все рассказывать. – Я знаю, – прошептал сын, – я просто не хочу… – сглотнул вязкую слюну, – не хочу пугать тебя. – Ты никогда не напугаешь меня, сын. Я люблю тебя и всегда буду с тобой вне зависимости от того, что ты сделал. – Боже… – сморщился Стайлз и придвинулся впритык к отцу, который обнял его, прижимая к себе, словно защищая от всего и всех. Сейчас казалось, словно они одни во всем мире и есть только друг у друга. – Что я могу для тебя сделать? – Просто держи меня. Пока ты держишь меня вот так, у меня ничего не болит. Это было последнее, что он сказал, когда уснул спокойным сном.

ههههه

Почти все можно держать под контролем. Серьезно! Например, настоящее, будущее, знания, финансы, личную жизнь, ответственность, да много чего. Только здоровье не всегда удается. И вот сейчас он стоит напротив Мелиссы, хлопая глазками и проклиная себя за это.

Тьма поглощает.

Карие глаза улыбаются ему, морщинки сморщиваются, но Стайлз считает, что ей так даже лучше. Время и возраст только красит эту прекрасную женщину. – Ты пришел! – обрадовалась она, – Я очень рада тебя видеть, дорогой. – Я принес тебе обед, – улыбнулся в ответ, чувствуя, как тепло распространяется в его груди. Прыгнув и хлопнув в ладоши, совсем как дитя, она взяла у него из рук пакет, поцеловала в щеку и отошла к своему рабочему месту, а он пошел за ней. – Как у тебя дела, ребенок? – улыбнулась она, поворачиваясь лицом к бледному парню, что вышел на свет из тени. – Все в порядке. – улыбнулся уже он ей и почесал голову. – Уверен? – от ее материнского взора не укрылись бледность кожи, подергивание пальцев, почти черные синяки под глазами, выступающие сосуды на лбу и испарины пота на висках, – Выглядишь отвратительно. – Спасибо, Мелисса, – посмеялся он, – ты всегда была так мила. – Я серьезно, – приложила ладонь к его лбу, – выглядишь больным. Парень посмотрел замутненным взглядом в ее осмысленные глаза. В голове будто крутились шестеренки. Свело где-то в теменной зоне справа, от чего он сморщился, надавливая ладонью на правый глаз.

Тьма все ближе к разуму.

– Я… – дрожащий голос выдал его, а он почти передумал, – пришел из-за этого. – Ну-ка пойдем, – она обхватила его руку и повела в смотровую. Яркий свет прорезал его слабые восприимчивые глаза. Пот все яростнее стекал по его шее, спине, лицу. Хотелось плакать, но он не мог. Не мог даже просто открыть глаза. Послышался отвратительный лязг металла. Медсестра передвинула стул ближе к нему, на что тот застонал и прижал ладони к ушам, что сделало ему только хуже.

Здесь он мог не притворяться здоровым.

Уши заложило, тошнота поднялась выше. Сейчас он думал, что умрет (или хотел этого?). Мелисса, замечая все действия и изменения в парне, тихо поднялась, выключила свет, прожигающий ему глаза, и подала ему контейнер для рвоты, который почти моментально был использован по назначению. Горечь и кислота во рту вновь заставили его нахмуриться, но импульс, который был послан в желудок, остался проигнорированным. – Возьми. – мягко, но серьезно сказала она, протягивая стакан, что заполнила водой, хотя он этого не заметил, забирая емкость – Пей, тебе нужна жидкость. – без слов он послушал ее и мелкими медленными глотками стал постепенно осушать стакан. В то время Мелисса шуршала где-то в удалении от него. Что-то тихо звякнуло и отправилось в ведро. Он поднял голову и медленно и судорожно вдохнул носом, выдыхая ртом с закрытыми глазами. Ему просто хотелось быть так. Так спокойнее, рядом Мелисса. – Так, мой хороший, – тихо сказала она, – я сейчас тебе кое-что вколю, ты только не смотри и не бойся. – Стайлз усмехнулся. Под этот голос он готов делать все что угодно, просто чтобы слушать его дольше. Он молча открыл глаза и смотрел прямо на нее, почти не ощущая боль в плече, хотя ясно слыша звон и треск в голове. – Готово. – она положила шприц на стол, сняла перчатки и помогла Стайлзу улечься на кушетку, – Даже не спросишь, что я тебе вколола? – ее улыбка была такой теплой, что не хотелось отворачиваться или закрывать глаза. – Я доверяю тебе. – он правда пытался улыбнуться ей, но, видя, как ее лицо сморщилось от боли и жалости, понял, что у него не получилось. Блять. – Я не буду спрашивать, как долго это у тебя происходит, оставим на следующий день, но сейчас тебе нужно отдохнуть. – Мелисса погладила его по щеке, запуская руку в потные мокрые волосы, – Если еще раз назовешь меня мамой, то я не сдержусь и украду тебя у шерифа. Ему стало смешно, у него даже получилось засмеяться, и, боже, анальгетик начал свое действие. – Хорошо, не буду, но… – остановился он, обдумывая свою следующую фразу, – можешь со мной остаться? Хотя бы до тех пор, пока я не усну. – его глаза, наполненные виной, жалостью, болью и любовью, сломали все планы женщины. – Конечно, милый, – она тихо придвинулась к нему на стуле и взяла его руку в свою, целуя пальцы, – я буду с тобой, пока ты не уснешь. – Спасибо, – парень чувствовал, как тепло затмило все тело, что даже начало клонить в сон, – пока ты рядом, мне спокойнее. Пока ты говоришь, мне лучше. – и его глаза закрылись. Взгляд женщины наполнился болью, слизистую жгло, а влага затмевала взор. В ее голове были лишь одни и те же мысли: “Он так много страдает”, “Он отдает всего себя”, “Он потухает” – и это причиняло ей невообразимую боль. Он сильный, слишком сильный, по сравнению со всеми. Почему обычный человек должен испытывать больше бед всего лишь потому, что он – человек? Просидев так несколько минут и смотря на бедного парня, которого за столько лет полюбила как родного сына, она высвободила свою ладонь из его уже ослабшей хватки и тихо вышла из палаты, закрывая за собой дверь и отмечая на ней, что она занята. Обхватив зубами ноготь большого пальца, свободной рукой она набрала номер шерифа. – Да, Мелисса? – ответ не заставил себя долго ждать. – Привет, Ноа, – прохрипела она, – Стайлз у нас сейчас. – В чем дело? Что с ним? – бедный шериф начал паниковать, и это было слышно не только по его напряженному голосу, но и по шуршанию на его линии. – Ты знал, что у него мигрени? – Что? – затишье около минуты. – Приедь, пожалуйста, и найди меня. Я тебе выдам листок с препаратом, которое можно мешать с Аддераллом. – Все плохо? – Все очень плохо. – Еду. В некоторые моменты мы понимаем, что краткость действительно важна. Но явно не тогда, когда нужно сказать родителю, что его чадо в больнице, ведь в их голову лезут сразу самые худшие сценарии возможных исходов. Стайлз всегда осуждал такое и смеялся над этим, однако сейчас ему стало все равно. Всем станет все равно, когда голову начнут пробивать миллионы маленьких саморезов. В ее груди потеплело. Она вспомнила маленького милого мальчика с большими добрыми и чистыми глазами. Помнит, как ее сын привел за собой робкого ребенка одного с ним возраста в свой дом. Как его большие доверчивые глаза смотрели на нее сначала с испугом, а потом наполнились искренностью, присуще только детям, стоило ей сесть на корточки и протянуть руку с широкой улыбкой. Маленькая сухая ручка, такая теплая и пухлая, как у всех малышей, касалась в ответ, а после ее ладонь была сжата двумя его ладошками, в глазах искрилась радость. И тогда он сказал свое: “А я Стайлз, очень приятно познакомиться, миссис МакКолл!” – и так радостно, что душа затрепетала. После чего в дом зашла Клаудия под руку с Ноа и улыбнулась так приветливо, что сразу становится ясно, в кого пошел мальчик. Она видела этого мальчика почти каждый день, и постоянно удивлялась, насколько дети доверяли друг другу, и видела, каким искренним был Стайлз. А когда тот подрос, он иногда помогал ей с готовкой еды или сервировкой стола.. Он всегда был умен, слишком умен для своего возраста. Да, безусловно, разгильдяем, но очень смышленым, мудрым не по годам и начитанным. И видя его родителей, Мелисса понимала, в кого Стайлз такой идет. Она помнит, как семейство Стилински приглашало с сыном на обеды или ужины, как они все сидели и вели светские беседы, пока не уходили дети играть или гулять. И тогда начинались обсуждения школьной жизни, воспоминаний, ностальгии или проблем города. Ноа все-таки шериф, как никак. И к ней и ее сыну в этой семье всегда были так рады, так добродушны, что она все больше и больше влюблялась в них. И влюблялась в мальчика с большими глазами, что был так добр к ее сыну и к ней самой. Когда Клаудия заболела, ей было так жаль этого малыша, который все равно улыбался и помогал всем. Было почти физически больно, когда она слышала, как та, находясь при смерти, не принимала своего ребенка и винила того в своих страданиях. Помнит, как держала ее с другими медсестрами, чтобы та не навредила себе и сыну. И никогда не забудет ту боль, вину и страх в глазах мальца, смотря и слушая все это. Мелисса еле сдерживала слезы, находясь там, на кладбище, где хоронили ее хорошую подругу и где видела абсолютно пустые глаза у ребенка, который ни в чем не виноват, но принял весь удар на себя. Скотт всегда был лучшим другом Стайлза, и, видя то, как тот пытался помочь ему и день и ночь находился в доме Стилински, грело душу матери. Ей было жаль Ноа, ей было жаль Стайлза. Помнит то, как Стилински-младший оставался у них на несколько ночей, потому что мужчина с головой ушел в работу и алкоголь, забывая, что у него есть здоровый и живой сын, который страдает от СДВГ и ПТСР. Однако сколько Мелисса помнит, мальчик никогда не винил отца. И помнит радость, когда в больших пустых глаза она увидела огоньки. Женщина всегда любила его, как своего сына. Она прониклась к нему почти сразу, и, наблюдая за тем, как все тяжести он проходил с улыбкой на лице и горящими упорством глаза, некоторые моменты заставляли гордиться и вдохновляться им. Она всегда переживала о нем, как о своем. И не перестанет этого делать, пока бьется сердце.

ههههه

Поздний час, кухня в лофте. Почти во всем доме выключен свет, только маленький светильник в коридоре горит, отдаваясь теплым, почти желтым оттенком. Это помогает Стайлзу, но не сказать, что решает многое. Он стоит спиной к выходу, лицом к окну, в которое смотрит, жадно смотрит во тьму ночной улицы. Видны почти все звезды, да так ярко, что еще чуть-чуть и будут ослеплять всех наблюдателей, бессовестно высматривающих яркие огоньки сквозь темные пушистые густые облака. Луна скрылась, но Стайлз помнит, что она восхитительной формы – формы полумесяца. Он помнит, как будучи еще совсем ребенком и когда мама была жива, они вдвоем, втайне от отца, сбегали из дома, крепко держась за руки, стелили на холодную землю плед и ложились. Мама показывала ему множество созвездий, рассказывала про космос, про планеты, про вселенные, про теории, про возможную жизнь где-то вдали. И он помнит с тех времен яркую луну в форме полумесяца, что смотрела за ними сверху каждую вылазку. Когда стал старше, эти “побеги” становились интереснее, потому что просто к просмотру созвездий, вселенных и планет добавились дебаты и дискуссии по поводу теорий, которые Стайлз изучал самостоятельно и вчитывался в слова, взахлеб читая все новое и осваивая в своей голове. Отец давно знал про эти вылазки и на шестилетие сына подарил ему телескоп, который они с мамой начали использовать все чаще и чаще. Когда мама заболела, но была дома, они втроем подходили к телескопу и рассматривали космос. Как раньше, придумывали имена и истории, шутя и смеясь. Когда мама болела уже в больнице, Стайлз приносил ей снимки планет и звезд почти каждый день. После определенного дня он приносил ей фотографию луны – полумесяца, и она каждый раз радовалась, словно дитя, целуя пухлые щеки и курносый лоб, умиляясь сморщенной моське. Когда мама не хотела его видеть и злилась, если видела его, то он сначала приходил с отцом, а после вовсе перестал заходить в палату, прося медсестер заносить ей фотографии, которые она никогда не выбрасывала, а складывала под подушкой. Когда маму хоронили в закрытом гробу, вместо земли он кинул на него фотографию полумесяца, что так любила его мать. Телескоп после ее смерти использовался очень редко. На нем даже есть пыль – это единственная вещь, которая не протиралась во время уборки комнаты, хоть она все еще находилась там. И вот, вроде бы, прошло много времени, началась новая жизнь, тем не менее он все еще не может прикоснуться к этому телескопу, ведь больше нет человека и больше нет нужды. А Стайлз бы сейчас все отдал, чтобы как раньше лежать на пледе глубокой ночью и смотреть на звезды, мечтать и оставить весь мир на потом, проживая момент все снова и снова.

Эти мысли погружают в отчаяние.

Таблетки были выпиты, но голова все еще гудела, хоть и не так, чтобы его сворачивало напополам или выворачивало наизнанку. Внезапно теплые руки обвились вокруг его талии и прижали к твердой груди. На плечо лег колючий подбородок и вдохнул запах с шеи. От этого по спине прошли мурашки, а на губах появилась блаженная улыбка. – Пойдем спать? – прохрипел томный, успокаивающий голос. У Стайлза не было ни слов, ни сил, так что он просто промычал в ответ и запрокинул голову на плечо мужчины, прикрывая глаза. Медленно развернув парня лицом к себе, мужчина начал наступать на него, заставляя того пятиться назад, и приподнял его, чтобы тот сел на столешницу и пристроился между ног. Стайлз обхватил его за торс и перекрестил руки за шеей. Расстояние между лицами было малым, но не слишком близким. Руки Дерека уперлись за парня. Стилински просто смотрел в глаза. Смотрел, как те изливают на него всю свою любовь, нежность, заботу и волнение. Он нужен, он видит это в его глазах, и тепло распространялось все активнее по его груди и телу. Внизу живота накрыло возбуждение, однако от того, что смотрит на человека, или оборотня, который без головы любит его, а он точно также любит в ответ. И такое приятное ощущение разливается внутри, заставляя бабочки, как выразились бы девочки, пархать и кружиться, щекоча изнутри. Он прислонился ко лбу напротив и прикрыл глаза. – Ты в порядке? – нежно спросил Дерек после недолгого, но такого приятного молчания. – Когда ты рядом со мной, я больше, чем в порядке. Стайлз обхватил его шею руками и положил подбородок на плечо, продолжая держать глаза закрытыми, одновременно прижиматься к любимому сильному телу. Сильные руки подняли его за бедра и осторожно подхватили, накрывая одной большой, но теплой ладонью лопатки. Он бы отдал все, чтобы остаться в этих руках навечно. Он чувствовал, как его несут куда-то, но ему не нужно думать об этом, ведь полность доверяет своему мужчине. Мягкая кровать прогнулась под двумя телами, а поза изменилась. Дерек лежал на боку и прижимал к себе Стайлза, что обхватил ногами левую верхнюю ногу, а правой ладонью касался шеи. Запах Дерека, запах его альфы проник внутрь, и сердце, наконец, начало успокаиваться. – Когда ты держишь меня вот так, у меня все в порядке. Когда ты рядом, у меня ничего не болит. И это правда, ведь рука мужчины, что находилась на макушке парня, впитывала в себя всю боль и недомогание. Хорошо, когда твой мужчина-оборотень знает про твою боль. Даже если малую часть. И сейчас Стайлзу кажется, что он справится со всем, если тот будет рядом. Этой ночью тьма не пожирала его, все было хорошо. И возможно мужчине нужно было воспринять эти слова иначе, а не как момент и эмоции. Стилински размеренно дышал, глаза слегка подергивались. Чувствовалось спокойствие, и Дерек правда рад, что его мальчик спокоен впервые за долгое время. Он смотрел на него. На его нездорово бледную кожу, на синяки под глазами, но на спокойный вид. И возможно Дерек бы ликовал, видя удовлетворенное выражение лица Стайлза, и все же он лишь взволнован. Взволнован, ведь ощущалось, что у них времени все меньше и меньше. Стайлз молчал и не хотел говорить. Когда Хейл пытался поднять эту тему, тот лишь умело переводил тему, либо говорил, что не хочет говорить об этом. Возможно нужно больше упорства, думает он, но все равно молчит. Громко молчит, молча переживает, молча злится. Только злится не на Стилински, а на самого себя. Словно все в его руках, а он бездействует. Стоит, хотя должен идти. Дерек правда дорожит этими моментами. Не сексом, не разговорами, а когда они просто лежат в объятиях друг друга и молчат. Не потому, что им не о чем говорить, а потому что тишина приятна. И ему льстило, что только он знает и чувствует эти моменты. Дерек боялся. Почти умирал, но продолжал оставлять все на своих местах, ведь этого хочет Стайлз. Даже если он видит, что парень потухает, как его взгляд становится пустым, как от радостного болтливого и даже надоедливого парня остается лишь оболочка. Он молчит. Стайлз слишком много страдал, слишком часто чувствовал боль как физическую, так и моральную, слишком часто испытывал ужас. Поэтому молчание сейчас кажется правильным решением. И понял мужчина это только после того, как видел боль в глазах парня во время ссор по поводу его состояния. Дерек не переживет, если снова увидит это в глазах того, кого любит, и виной этому будет лишь он.

Поэтому будет молчать, пока Стайлз не заговорит первым.

ههههه

Стайлз умирал.

Ему казалось, что это последний день в его жизни. Даже позвать некого, отец на смене. До таблеток, что временно выписала ему Мелисса, пока он не сходит к врачу, дойти не смог, он просто упал. Боль настолько резко и внезапно ударила по нему, что сильно скрутило. Просто потерял равновесие, пока стоял, и упал, плача и постанывая от боли, что по ощущениям сжимала голову стальным прессом. И парень лежал бы так дальше, если бы не звонок в дверь, что трелью раздался и в его голове. – Давай, Стайлз, ты справишься. – прохрипел он себе и попробовал сделать попытки привстать, которые хоть и не сразу, но увенчались успехом. Влажная и уже холодная тряпка, что всегда с недавних пор лежала на углу стола, вновь понадобилась. Живительная ткань коснулась разгоряченного лба, и он вновь простонал, уже с надеждой на завтрашний день. Глаза давило и жгло, благо занавешенные шторы у окна, что давно не открывались, закрывали яркое солнце, позволяя расслабиться, а не содрогаться, как только взор падал под обжигающие лучи. Тряпка вновь осталась на углу стола, она собрала весь пот со лба. Медленно вышагивая к двери, пытаясь попасть по почему-то кружащемуся полу, Стайлз сморщился от еще одного звона. Прислонился лбом к холодному металлическому покрытию шкафчика, вздохнул и с улыбкой открыл дверь. – Привет, чува-а…, – протянул недоговоренное слово и опустил пакет, наполненный скорее всего едой. Хищные глаза осматривали друга, а лицо преобразилось беспокойством, – боже, чувак, ты выглядишь как труп. Стайлз усмехнулся сравнению, которую провел в голове. – Спасибо, бро, ты такой же прямолинейный, как твоя мать. – закатил глаза и пропустил Скотта в дом, закрывая за ним дверь. – Нет, я серьезно, чувак, ты здоров? – приложил горячую ладонь ко лбу своего друга, как делала Мелисса. Он вновь усмехнулся тому, насколько они похожи. – Я в порядке, успокойся. – отпрянул от руки и повернулся к нему спиной, направляясь в комнату, рассчитывая, что друг пойдет за ним как обычно. – Я не думаю, что ты в порядке. Стайлз, видно, что тебе плохо. Сказал бы мне, я бы тебе занес что-нибудь или у мамы бы спросил. Весь короткий путь до комнаты Скотт не унимался, продолжая говорить, что переживает за друга. Возможно, в любой другой день ему было бы приятно такое внимание от приятеля, который большее внимание уделял делам стаи и новой девушке, нежели ему, но не сейчас. Явно не тогда, когда его голова была готова взорваться, по ощущению, будто все кружилось вокруг, накрывая белой пеленой шума, а походка стала похожа на пьяницу. Ноги не всегда попадали туда, куда нужно, а сам он придерживал себя рукой за стены, спасибо, однотонные. – Боже, мужик, пожалуйста, – медленно сел на кровать, морщась от изменения и кружения, – выключай свою добродетель и садись рядом. Мне и так херово смотреть на тебя снизу вверх. Либо Скотт пожалел друга, либо по неизвестной причине он молча сел рядом и спокойно поднял интересующую его тему. – Помнишь Мейбл? – Какую Мейбл? – недоумевал Стайлз. – Ну, она с нами в средней школе училась еще. – А-а, эта серая мышка на задней парте и вечным освобождением от физры? Ну? – Щас улетишь! Скотт, словно чувствуя, говорил спокойно и не поднимал интонацию, от чего речь была размеренной и медленной – самое то для его воспаленной головы. И неизвестно сколько они потом обсуждали бедняжку Мейбл, сколько звезд было прошлой ночью, почему луну сравнивают с сыром и другие, казалось, бесполезные, но вообще-то очень важные темы, пока не случился первый толчок. У Стайлза помутнело в глазах, а голова заискрилась, из-за чего он сморщился и обхватил лоб рукой. – Эй, чувак? – передвинулся ближе затихнувший Скотт, приближаясь к нему и кладя руку на плечо, но мгновенно осекаясь, – черт возьми, у тебя кровь! – он подорвался и вылетел из комнаты.

Кровь? Чья кровь?

Стайлзу понадобилось немного времени, чтобы осознать то, что сказал друг.

“Черт возьми, у тебя кровь”... Кровь?

Он почувствовал влагу на верхней губе, что стекала по подбородку, и посмотрел вниз. На кровати было три капли крови. Крови ведь? Его крови? Пальцы коснулись влаги, и с усилием отвел их от себя, дабы посмотреть своими глазами.

Кровь? Его кровь?

Он улыбнулся.

Он умирает?

Скотт появился сразу после этой мысли с мокрым полотенцем в одной руке, с ватными дисками и эскатой в другой. Без слов прижал полотенце к носу и наклонил голову друга вниз. – В порядке, говоришь? – прошипел друг, даже не смотря на Стайлза. – Да ладно тебе, – прикрыл глаза, – просто давление подскочило. – Лучше молчи. И даже неизвестно сколько они вот так сидели, пока Стайлзу не стало совсем уж плохо. Голова пошла кругом очень резко, сильная тошнота накатила его, в глазах начало стремительно темнеть, и он резко выпрямился. – Я теряю сознание… – и после этих слов глаза непроизвольно закрылись. Скотт уже готово подхватил обмякшее тело друга, которое с кровати летело прямиком на пол, встал на пол и уложил как надо – ноги на подушки. И только сейчас он заметил в чем его друг: на улице около двадцати пяти градусов, а на нем была теплая рубашка, теплые штаны и шерстяные носки. И вот тогда Скотт потерял свою душу. Он выбежал из комнаты с кровавой тканью и кинул его в раковину, где сразу же включил холодную воду. Из шкафа достал второе маленькое полотенце и такое же маленькое ведро, которое погрузил под струю холодной воды. Туда же полетело и чистое полотенце. Уже в комнате, ставя ведро на пол, парень смочил в воде полотенце и стал обтирать потное бледное лицо и шею, одновременно с этим расстегивая верхние пуговицы рубашки. Встал, укладывая полотенце на лоб, подошел к окну и открыл его нараспашку, запуская ветер и воздух вместе с ним. И все то время, что он был без сознания, Скотт находился рядом и обтирал его лицо и шею холодным влажным полотенцем. Все тело Стайлза обжигало его руки, жар был немыслимым, что он от испуга даже нашел градусник в семейной аптечке и использовал по назначению. Даже начал в голове прикладывать все возможные худшие варианты.

Пока его взгляд не зацепился за коробочку на столе.

Голова стал работать, мозг начал подкидывать вариации промывания желудка, вызывания скорой, шерифа, мамы, Дерека, или просто ждать, когда Стайлз придет в себя. В его руках анальгетик, который Скотт раньше не видел, чтобы Стайлз принимал. Открыл упаковку и увидел почти целую пластину. Законченной нигде не валяется, так что сейчас он выдохнул. А баночка Аддералла как всегда была в том же количестве. Значит не передозировка. Анальгетик. Думай, Скотт, анальгетик. Что-то у него болит, но что? И перед глазами начали проноситься сегодняшние воспоминания, как он морщился время от времени или как схватился за голову в конце концов. Скотт повернулся и посмотрел на бледного друга. Упало давление? Возможно. На фоне мигрени? Запросто. Уже находясь рядом и прикладывая ладонь ко лбу друга, он вздохнул и запустил цепь, почти сразу отдергивая руку. Колющая и режущая боль пронеслась по его руке и пробилась по всему телу, заставляя съеживаться. Он закусил губу и смочил полотенце, укладывая его уже не просто на лоб, но и на голову в целом. Мама не рассказывала план действий при потери сознания при мигрени. У животных мигрень выяснить намного сложнее, и то даже не все способны ощутить ее. А тут обычный человек. Да, Скотт и сам был человеком, но в то время его не мучила мигрень. Только обычная головная боль от переутомления, стресса или недостатка сна, именно то, что чаще встречается у детей и подростков. Как он знает, мигрень напрямую связана с нервной и сосудистой системой, а так же зависит от психического состояния в целом, а он давно подозревает, точнее даже видит, что Стайлзу морально плохо. Он повернул голову в направлении кровати, откуда почувствовал движение ушами и краем глаза. Бросив кластер на стол Скотт почти что подбежал к другу, хватая того за запястье и измеряя пульс. – Чел, тебе совсем плохо или пока не плохо? – посмотрел потом в глаза друга, отпуская руку, – Господи, почему же ты молчал, или Дерек тебе все-таки вырвал язык? – Если ты не знал, – прохрипел Стайлз с закрытыми глазами, полностью отдаваясь влаге на лбу, – на кухне лежит тонометр на видном месте, для таких дел. – Я растерялся. – буркнул в ответ, снимая с головы полотенце, чем вызвал стон у друга, но все же смочил его и вновь вернул на голову. Стайлз, кажется, готов мурлыкать и урчать – так доволен был. – Не каждый день на моих руках лучшему другу становится настолько плохо, что он теряет сознание, пугая меня до чертиков и заставляя думать об очередной передозировке. – О боже, – скрыл свое лицо руками, – это было давно! – Это было полгода назад. Причем ровно. – Ты настолько запомнил тот день? – приподнял в удивлении бровь, освобождая лицо и смотря на друга. – Тот день невозможно забыть. Я думал, что умру прям там. – лицо Стайлза поменялось на виноватое. – Кстати, познаю новые возможности – сегодня я потерял душу целых четыре раза. И это благодаря тебе. – Четыре? – Ага. – Эх, – выдохнул он, – теряю хватку. – с ожиданием проговорил он, смотря напыщенно вперед. Скотт вздохнул. Он прекрасно знает, что тот винит себя за многое и сейчас он своими словами сделал только хуже. Даже оборотнем быть необязательно. – Черт, извини, я опять не подумал. – М-м-м? – промычал Стайлз в ответ, поворачивая на него голову и открывая глаза. – Ты о чем? – Ты прекрасно понял про что я. – На самом деле, – замялся с улыбкой Стайлз, – я не особо понимаю о чем ты, Скотт. Он удивился. Сердцебиение успокоилось, значит друг не врал. Неужели это правда?

Либо он научился обманывать оборотней.

Грустно улыбнувшись, он поднялся и вышел из комнаты, но довольно быстро вернулся с наполненным водой стаканом. У стола взял пластинку с таблетками и сел на кровать к Стайлзу. Тот все еще был бледным и таким бедным, больным, что сердце друга, который так привык видеть лишь улыбку и смех близкого человека (не считая недавних событий), сжималось, смотря вновь на незнакомца в таком знакомом и родном теле. Пустые темные, не отдающие уже таким янтарем, как раньше, глаза посмотрели на него, на его руки и на губах расцвела такая слабая, но искренняя улыбка. Скорее всего это его максимум. Показав указательный палец, мол, дай мне минуту, он аккуратно развернулся и сел, прижавшись спиной к подушкам и повернулся к другу, смотря тому в глаза. А Скотт завис.

Глаза.

Эти глаза, такие… не такие? Чужие, на чужом, однако таком знакомом лице. Пустые. Такие были у него, когда его разумом управлял другой. Нет. Тогда глаза были пустыми блюдцами, буквально было видно в них сумасшествие, гнев, злость. А сейчас все иначе.

Сейчас у Стайлза то, что все боялись увидеть – осмысленная пустота.

– Скотт? – коснулся дрожащей рукой друга Стайлз. Скотт вздрогнул и слегка улыбнулся. – Задумался, – улыбнулся, поджимая губы, – держи! – он протянул стакан с водой, который приняли в две ослабленных руки. Однако одну ладонь пришлось подставить, чтобы Скотт дал две таблетки (как сказал Стайлз), а после все было выпито и запито. Стакан из рук забрали и поставили на стол. Сев напротив друг друга, Скотт серьезно посмотрел на друга, – А сейчас ты мне расскажешь абсолютно все. Это было твердо, возможно грубо, но он друг и должен знать все. Скотт расслабился, когда услышал жалобный разочарованный стон. Вроде бы все как раньше. Вот только слегка напрягало то, что Стайлз вцепился в пальцы друга дрожащими холодными руками и не отпускал, хотя раньше, даже когда нужна была поддержка, он такого не делал. На немой вопрос в глазах он просто с улыбкой ответил: “Пока ты меня держишь за руку, у меня ничего не болит”.

ههههه

Громкий крик разнесся в помещении. Рыжая девушка, резко садясь в тьме комнаты, сипло вздохнула через рот, который еще совсем недавно надрывался. Расширенные глаза, что смотрели узким зрачком вперед, но не видя ничего, вмиг наполнились слезами, заставляя щипать нежную и сухую после беспокойного сна слизистую. Грудь задрожала, вдохи становилось делать все сложнее, а подходящую к самому горлу истерику было все сложнее сдержать. Тонкие пальцы коснулись сухих изможденных губ, указательным дотрагиваясь до самих зубов. Матери опять не было в доме, хотя Лидия не особо думала о ней. В ее голове лишь только один образ, и то, кого она видела, лишь сильнее пугало ее. Она напугана. Нет, она в ужасе. Тело дрожит, словно от холода, и она не знает, все дело в сквозняке, который устроил открытое нараспашку окно, или застывшая кровь в жилах, что заставило ее всю напрячься. Томный взгляд был направлен на окно напротив. Прозрачная дымка, обволакивающая глаза, постепенно сходила на нет, придавая взору осмысление и понимание. На улице, под вой холодного ветра, летели листья, что успели опасть прошлым осенним днем. Но хуже был леденящий ее душу ужас, когда она увидела луну. В форме полумесяца. Кадры из сна, точнее, нет, видения – она уверена – проносились раз за разом в туманной голове, путая и пугая еще сильнее, хотя казалось бы, куда еще. Яркий полумесяц был четко виден среди крон деревьев – уже совсем голых и пустых – совсем вдали. Ни одно облако, ни одна туча не смогла ее закрыть, даже скорее обходили стороной, позволяя ненаглядной красавице уставиться на нее так, словно сама смерть смотрит в ее яркие очи. Даже сияющие обычно звезды были совсем тусклы, по сравнению с ней – луной. Будто бы они издевались над ней, заставляя мысли и воспоминания недавно пережитого кошмара крутиться активнее, проплывая прямо перед глазами. Судорожный выдох был еле слышен, и Лидия поднялась с кровати, отбрасывая одеяло чуть ли не на пол, однако заставили его держаться какие-то потусторонние силы, иначе описать то, как оно было смято, просто невозможно. На негнущихся ногах, даже не включая свет, наслепо, ведь глаза еще не привыкли к тьме вокруг, направилась к телефону, что был вчерашним днем так безрассудно кинут на рабочий стол. Тетради, книги, что-то еще как обычно были осторожно уложены на нем, создавая порядок и контроль и показывая чистоту разума хозяйки. Однако сейчас она не уверена в своей адекватности. Такой знакомый, почти заученный наизусть номер светился на дисплее, будто бы пытаясь соблазнить нажать на кнопку вызова. Имя “Стайлз” большим шрифтом заняло половину экрана. Телефон у уха – гудки. Один. Два. Три. Четыре… Девятый. Перевод на голосовую почту. – Черт! – громко выругалась девушка, повторно набирая номер друга. Один, два, три... девять, и вновь перевод на голосовую почту. Душа словно вышла из ее тела, а в глазах потемнело. Обычно он брал с первого раза на третьем гудке. Она это точно помнит. Если не успевал ответить, то сразу перезванивал, да и не было раньше нужды звонить ему больше одного раза. Руки начинают дрожать, а голову поселяют разные мысли, пугающие мысли, заставляя паниковать еще сильнее. А если ведение уже… Лидия чувствует лишь тех, кто должен умереть в ближайшие два-три дня. Ночные видения ее тревожили, если это происходит на данный момент. И лишь эта мысль пугает до чертиков, до онемения конечностей, до приступа удушья, до дрожи в коленях, до тошноты, до потемнения в глазах. Она боится, что это правда. Она молится, чтобы это был просто сон. Но свои чувства не обмануть. Перед ее глазами все еще он. Бледный, болезненный, худой, хрупкий Стайлз, что смотрел своим потухшим пустым взглядом почти в саму душу. Расширенные глаза, суженные зрачки, как у психа, приподнятые брови, сухие белые – или синие? – губы, что с каждой минутой медленно искажались в ужасе, лицо почти скручивало от боли. Видела, как на его голубой футболке с синей сверху рубашке, с разный сторон проявлялись пятна крови, что с каждым разом увеличивались, заставляя одежду пропитываться ею. “Но кровь ли это?” – задает она себе интересующий вопрос. Пятна черные, хотя не как кровь оборотней, значит его не обратили, – рассуждала она у себя в голове, – они намного темнее. Даже почти не видно, словно он растворяется, исчезает, но такого быть не может! Стайлз стоял напротив нее и был не прозрачным, да даже не становился таковым. Она уверена, было бы больше времени, обошла его, и все же даже без этого видела, что не будь это видением, он был бы осязаем. Даже если бы за ним был фон, вместо черной пустоты, она бы не смотрела через его пятна на деревья позади него стоящие, а видела бы эти черные – нет, пустые – пятна.

Черная пустота?

Пустота…

Паника все сильнее и сильнее подступала к горлу, готовая излиться в любой момент. В то время Стайлз не ответил ни на один из двадцати трех звонков. Она посмотрела на время. Три ночи. “Может, он спит?” – попыталась успокоить себя. Но даже если и так, Стайлз никогда не выключал звук и всегда был на связи, при необходимости рвануть в то или иное место, если нужна помощь или что-то произошло. Его сон всегда был чутким, она это знает и помнит. Дрожащие пальцы стали искать номер шерифа, только Лидия оборвала себя почти сразу – не время. Так что она набирала Дерека. Тот взял на седьмой гудок, как обычно. И когда она начала считать гудки? – Дерек! – даже не давая и слова вставить, крикнула срывающимся голосом. – Что? – как обычно немногословен, но по взволнованному и напряженному голосу были слышны все эмоции. – Стайлз у тебя? – Да, но я не в лофте. В чем дело? – Он не отвечает, – прошептала она, – пожалуйста, едь к нему. – Время позднее, он спит. – Дерек взял контроль над голосом, однако по шуршанию и вливающимся в трубку воздуха было слышно, что он послушал банши – сейчас Лидия не просто девушка, а банши. – Он никогда не выключает звук! – кричала уже она, а истерика вырвалась наружу. – И у него очень чуткий слух. Господи, ты ведь знаешь это. – Он сейчас пьет лекарства, может не слышать. – давал варианты мужчина, но ее это не успокоило. – Дерек… – Что ты видела? – по чересчур напряженному голосу было слышно все волнение и переживание, хотя Лидии не было до этого дела – в своем состоянии этого даже не заметила. – Стайлз… он… пустота… о-он… – она уже не могла контролировать свой голос, горло душила истерика. – Я приеду домой и сообщу тебе. Постарайся скорей успокоиться, это может быть просто сон. – Нет! – вновь крикнула она, – Это не сон, Дерек, не сон, я могу понять, пожалуйста. – ее всхлипы становились все чаще, она словно задыхалась. – Понял – и скинул. Лидия осела на пол осенним сухим листом. Тело свело судорогой, и она легла, вся сжимаясь, и громко плакала, иногда крича и проговаривая имя друга. Она молила Бога о жалости, и надеялась, чтобы тот ее услышал. Параллельно с этим Дерек мчал к дому, к Стайлзу, пытаясь отогнать от себя мрачные мысли по поводу всей этой обстановки. До побеления руки крепко сжали руль. Хоть как-то, но буря эмоций немного успокоилась. Когда взгляд упал на дом, что с приближением становился больше, в районе груди болезненно пустил свои когти страх. Либо Лидия так сильно накрутила, либо действительно что-то не так, несмотря на попытки стать уверенным и спокойным по отношению к Стайлзу. Только он является ходячей причиной волнения. Его маска “Я в порядке” давно не работает, треснула и развалилась на крохотные куски, но тот упорно продолжал делать вид обратного. Упертый баран. Теперь все таившееся внутри него медленными каплями проникало в реальность. Дом встретил Дерека застоявшейся тишиной, кроме двери, что с шумом открылась под натиском его силы. Напряжение внутри росло в геометрической прогрессии. Свет отключен. Спит? Если действительно все так, то он будет радостнее всех. Однако Лидия не могла до него дозвониться, хоть это и не странно, учитывая, на каких препаратах сидит парень. Прокричав имя любимого, мужчина стал ждать ответа. Бессмысленно. Стал ждать намек на движение в районе других комнат. Глупо. Ни того, ни другого не было. Тело само двигалось, направляя во все комнаты, что были здесь. Разум хотел одного – найти Стайлза и убедиться, что любимый человек в порядке. Глаза лишь зацепились за ключи и обувь, а без них парень уйти никак точно не мог. Надежда на десятый сон все еще теплилась в сердце. Будто на автомате, по инструкции, сначала включался свет в комнате, а после нервное разочарование, которое душило как ошейник дрянного пса. После ванны Дерек окончательно поставил в этом поиске жирную точку и готов был поднять всех науши для поисков любимого, но боковым зрением заметил висящую руку на ручке дивана в гостиной.

Удар.

Страх.

Мужчина сразу же подбежал к лежавшему телу. Надо было срочно проверить и осмотреть его. Уже привычная бледность кожи, лицо расслаблено, не подавало лишних признаков тревоги. От одного вида спокойного парня все внутри перекручивало. Уже отвык. Пальцы обхватили запястье. Измерил пульс и выдохнул – живой. На столике рядом лежал кластер со снотворным – препарат, который выписал ему врач. И всегда перед выходом Дерек считал количество выпитых. Стайлз мог натворить все что угодно, или состояние заставит поступить необдуманно. Нет, он бесспорно доверял партнеру, понимал, что тот ничего не сделает, однако его нынешнее состояние, что с каждым днем, казалось, все хуже и расшатанней, заставляло следить просто на подсознательном уровне. Сегодня парень выпил нужную дозировку, а значит никакой передозировки нет. Ещё один повод сбросить с себя тяжкий груз напряжения. На полу, под рукой, лежал его телефон. Поднял и включил – на дисплее двадцать семь пропущенных от “Кокетки”, и Дерек усмехнулся. Интересное имя. Разблокировал его и позвонил ей, даже не выходя из комнаты, а наоборот садясь на край дивана. Свободная рука легла на щеку спящего, и напряжение с плеч ушло. Он рядом. Живой, хоть и в глубоком сне. И даже этот факт не мешал насладиться минутой родной близости. – Да? – услышал он хриплый усталый голос. – Он спит. – услышала уже она спокойный мягкий голос – Ты уверен? – подозрение пробрало девушку до костей, но она знала, что поверит этому человеку. – Абсолютно. Он выпил снотворное, которое ему прописал врач, а от него он обычно спит, не слыша ничего и никого. Даже если в его комнате будет играть марш – он не проснется. – Но как же… – влажная рука легла на обкусанные в кровь губы, а сама она задумалась, начиная расхаживать по своей комнате, где уже включен свет. – Ты увидела не физическое воздействие, а внутреннее. Душевное или моральное – мы не узнаем, он нам никогда не расскажет. – Тут ты прав, – усмехнулась она и почувствовала свободу от оков, – но я даже не знаю, что хуже. – Надеюсь, мы все не узнаем. – Верно… – села на кровать и громко вдохнула, – Что мы будем делать? – Находиться рядом. Все заметили в нем изменения, но он молчит, как партизан, и слова не вытащить. Мы уже ругались на эту тему недавно, но я решил не начинать это. Его задевает. – Но мы не можем бездействовать! – возмущалась она, – Стайлз бы никогда… – Лидия, – прервал он ее, – мы не бездействуем. Это тактическое отступление, как обычно говорит Стайлз. Нужно дать ему больше свободы и поддержки, лучше не налегать. Иначе он полностью закроется – Скотт точно знает, он мне много чего рассказал. – Боже. – она рада, что молитвы были услышаны. Она счастлива, что с ее другом, почти братом, все хорошо. – Ложись спать, расслабься. Успокаивайся и иди спи, ты перенервничала. Днем можешь прийти, думаю, он будет рад и обескуражен количеством звонков. – Представляю. – посмеялась она, когда представила выражение лица друга. Ей стало тепло от того, что Дерек успокаивал ее, даже если она и являлась членом его стаи. – Спасибо. – и это спасибо было сказано не только за это, но и за все. Она внезапно поняла, что его почти никто никогда не благодарил. – Спокойной ночи. – по голосу была слышна улыбка, а тепло в груди разрослось сильнее. Дерек понял, что именно она имела в виду, и была счастлива. И Лидия легла спать с красными глазами и покрасневшим лицом из-за недавней истерики. Зато была воодушевлена скорой встречей с другом, о котором так переживала все эти часы. Хейл в то же время все также сидел рядом со Стайлзом. Поспать бы, да не хотелось после ночного приключения. Однако мужчина соврет если скажет, что это единственная причина. Самая главная, важная, дорогая лежала на диване и спала под действием лекарств. Очень крепко, даже бояться не стоит сделать лишний шорох или шум. Только Дерек не хотел. Боялся. Боялся пошевелиться, боялся дышать, потому что, ему казалось, все могло разбудить его родного человека. Он точно не хотел этого. Но рука в протест легла на голову парня, отчего на лице появилась слабая, но искренняя улыбка. Такие моменты дарили не просто тепло, а нечто большее. Радость? Уж точно не та радость, когда маленькому ребенку дарят конфеты. Скорее умиротворение, что твоя пара сейчас дышит, живет. Он рядом. Стайлз рядом. Немного посидев так, Дерек все же решил прервать такое нежное мгновение. Нужно было перенести Стайлза в спальню. Не впервой так делать, только каждый раз Хейл брал на руки его с завидной аккуратностью. Сравнения с сокровищем или принцессой будут банальны, поэтому он скажет, что не хочет уронить или что-то в том же духе. Кровать под тяжестью прогнулась и издала легкий скрип. И больше ничего. Кроме небольшого движения на постели, чтобы было легче спать.

Все.

Прежде, чем лечь, Дерек выключил весь свет в доме, после чего лег рядом, обнимая свою любовь. Крепко, будто защищая от чего-то.

Наверное, засыпая, он не заметит, что парень во сне начнет хмуриться, так как душа Стайлза поглощается тьмой, вновь видя ужасы, что делал в его теле Ногицунэ.

ههههه

Он просто был в лесу. Ночью, в темном лесу, в компании зомби-оборотня, который недовольно на него смотрел своим надменным взглядом. Именно он в эту потрясающую, светлую и ясную ночь, где все звезды видно, а луна ярче обычного, торчит в центре леса где-то у подножия холма, где кроны деревьев закрывали весь обзор. Да и еще с такой потрясающей компанией в роли уставшего Питера. Как прелестно. В любой другой день он был бы рад этому, но не сегодня и явно не сейчас. Сейчас Стайлз был раздражен, зол, напряжен, а волк рядом с ним словно питался отрицательными эмоциями, исходящими из парня, и выглядел еще более хмуро и отстраненно. – Я все еще считаю, что это хуевая идея, – не унимался старший, смотря сверху вниз на сидящего на камне парня. – Ты не поверишь, но я тоже не в восторге! – съязвил он в ответ, чуть ли не крича под конец. – Вот объясни мне, – резко поднялся на ноги, обходя Питера по кругу, – какого черта меня никогда не брали на вылазки, на задания, когда я просился или мог помочь как минимум стратегией, говоря и наказывая пальцем, что это опасно, а сейчас… – задыхался он от возмущения, – а сейчас меня взяли, даже, блять, не спрашивая, а я даже не хотел! – Стайлз был готов волком выть на луну из-за происходящего, которое поразило его. Он даже не помнит, когда последний раз был таким злым. Старший же, будучи полностью согласным, устало выдыхая, зарылся руками в свои волосы. Глаза были прикрыты, а сам он уже сидел на корточках, заставляя чуть ли не горбатиться свою идеальную спину, что так не привычно для аристократа-Питера-мать-его-Хейла. – Кто составлял план? – все-таки спросил он, уже зная ответ. – Скотт, я бы придумал лучше, – горько усмехнулся он, – было бы безопаснее и без жертв, блять, гребанной приманки! – возмущению Стайлза не было предела. Он готов был вскипеть от глупости плана и биться головой о стволы деревьев от досады. Когда Стайлз посмотрел на друга, то увидел недопонимание. Видно, он думал иначе. – Что? – поднял бровь он. – Я думал, это был твой план, – усмехнулся дед, – вдруг уже с ума сошел. – Это уже дело времени, Пит. – устало выдохнул парень, смотря под ноги и разглядывая сухие грязные листья, уже потрепанные дождями и проходящими по ним животными. – Был бы Дерек с нами, он бы порвал за такой план. – Ага, – согласился он, – эта задумка такая же надежная, как швейцарские, мать его, часы. Ну ведь высокий шанс, что это не сработает и что они просто теряют время. – Стайлз, – слегка недоуменно, – он бы порвал их за то, что ты приманка. – А… – осекся парень, – он в любом случае узнает об этом. – Ты расскажешь? – Нет, конечно нет, – тихо сказал он, – ему и рассказывать в любом случае ничего не нужно, он сам все обо всем узнает. Это же Дерек. – Ага, – усмехнулся Питер, – а я вот не пойму, почему ты не поспорил? – Да меня больно кто слушал! – крикнул он, – Если бы я был там, я бы сразу сказал, что план – хуйня и что нужно переделывать. Я сам узнал не раньше тебя. – А где ты был? – У врача. – честно ответил он. Дальше они погрузились в тишину. По задумке Скотта, зверь должен был почуять запах человека и отвлечься на него, в то время как они будут делать основную работу. Эмоции Стайлза не передать, когда ему рассказали его роль, роль приманки. Он громко кричал, не сдерживал нецензурной лексики, да и вообще возмущался. Даже со Скоттом поссорился, одна лишь Лидия была на его стороне. С Питером они встретились уже здесь. Волк должен был быть как защитой, хотя парень и не знал, почему они не подумали, что сильный запах оборотня отпугнет зверя. Молодые предположили, что этот запах пробьет инстинкт соревнования, но Стайлз понимал, что это не сработает. И его вновь никто не послушал. Ведь Скотт, пока Дерека нет, заменяет его полномочия. Холодный ветер подул с их спин, залетая под одежду и вызывая табун неприятных мурашек и дрожь, заставляя поежиться. Питер, увидя это, без слов снял с себя куртку и накинул на слегка дрожащие плечи парня. – А ты… – начал он, но после его ударило осознанием, – Точно. Ты же горячий оборотень с температурой выше нормы. Его голову начала вновь поражать мигрень, и парень сел на камень рядом с Питером, потирая ладонями глаза. – Я их ненавижу. – прошептал он, – Господи, лишь бы это сработало, иначе мы найдем их исполосанные тела на гребанном заводе. Как иронично. – Ты расстроился? – спросил старший, видимо, принимая действия друга за вытирание слез. – Если бы, – усмехнулся Стайлз, – голова опять начинает шипеть. Питер один из первых, кто сразу узнал про боли, что тревожили парня. Они тогда вместе сидели в библиотеке в лофте и изучали бестиарии всего мира, потому что ребята вновь встретили какую-то новую для них тварь, когда Стайлз, закрыв глаза руками и потирая пальцами лоб, медленно и осторожно приложил голову к прохладному покрытию стола. И эта сцена показалась старшему настолько неестественной, что он стал присматриваться и принюхиваться к парню. Усталость, раздражение и напряжение, что он чувствовал от него, можно было списать на девятичасовое времяпровождение в книгах, даже без перерывов на обед или ужин. Но когда появился вязкий запах страха, то напрягся еще сильнее. – Стайлз? – тогда сказал он, кладя на стол уже пятый раз перепрочитанную книгу. В ответ ему был лишь стон, такой измученный. Он молча встал и прошел на кухню, размышляя, что произошло. И так как Питер урожденный оборотень, такие понятия, как головная боль не из-за травмы ему не понятны. Открыл холодильник и достал две бутылки воды. С верхней полки достал пиалу с миндалем. Странная любовь Айзека к орехам, которую Питер никогда не поймет. Думал он, пока не случился сегодняшний день. Держа пиалу в одной руке, а бутылки в другой, он направился обратно в библиотеку, где Стайлз сидел в том же положении, даже не двинувшись с места. Положил все на стол и одну бутылку приложил к разгоряченной шее, что заставило парня вздрогнуть, а после расслабиться. Он выпрямился и приложил ту бутылку, что все еще держал Питер у шеи, ко лбу. Выдохнул. Поднял затуманенный замученный взгляд на друга и попытался улыбнуться. Питер же, не разрывая зрительного контакта, сел на свое место напротив и пододвинул пиалу ближе к Стайлзу. Тот опустил на чашу взор. – Миндальные орехи одни из тех, что понижают давление. – Пит, – вымученно выдохнул он, – я почти уверен, что если съем хоть один – он почти сразу же полезет обратно. – Мигрени? – в ответ лишь тихое “ага”. – Давно? – то же самое. – Попей воды. – и без лишних слов он поднялся и вновь подошел к Стайлзу, прикладывая свою большую ладонь ко лбу Стайлза. По рукам прошлись черные линии, он вытягивал боль, пока Стайлз расслаблялся под его рукой. Это было недолго – так показалось Стайлзу – но ему все-таки пришлось убрать руку и и посмотреть вниз. – К врачу когда? – Да пока еще не все плохо? – Не все плохо? – задохнулся Питер. – Ты кого обмануть пытаешься? Я пока боль вытягивал, думал сгорю опять. – Когда-нибудь я запомню, что у вас есть эти оборотнечьевые штучки. Питер тогда осторожно помог Стайлзу встать, а после повел в комнату, где уложил спать и наказал пойти к врачу немедленно. После этой ночи подобное повторялось еще не раз, но он продолжал молчать, а на столе в библиотеки во время общей работы всегда был миндаль и бутылка воды для парня. И с тех пор у Питера всегда с собой мешочек миндальных орехов. И сейчас Питер собирался проделать вновь то, что делал обычно. Он молча подошел и приложил руку ко лбу, вытягивая боль, что позволило парню под ним расслабиться. – Ты вроде бы пьешь обезболивающие? – это был риторический вопрос. – Ага, – прошептал Стайлз, – я и выпил перед выходом, но они не закрывают меня от боли, она все равно пробивается, и я ее чувствую. Они долго так сидели, разговаривали, смеялись, и к ним так никто и не заявился. Позже, уже в лофте, Дерек орал на потрепанных волчат, что они придумали этот идиотский план, и подвергли Стайлза опасности. И в это время Питер заносил спящего Стайлза в дом. Дерек, конечно, увидев бессознательного парня в машине Питера перепугался, но дядя успокоил племянника, сказав, что молодой спит, и все-таки рассказал кратко весь составленный Скоттом план. Они вместе шли до двери, и все чувствовали ярость внутри альфы. Что было дальше – Питер не знает, хоть и слышал, но не вслушивался. Он молча положил парня на кровать, укрыв его одеялом, открыл окно и вышел, спускаясь вниз. Питер всегда переживал за парня, и он был одним единственным, кто сразу увидел в нем потенциал. Не брезговал приходить к нему за помощью или напрашиваться на совместную работу. Даже подарил ему дорогой и редкий японский бестиарий, от чего глаза Стайлза горели ярче звезд на небе. Они знают друг о друге многое, и парень знает вкусовые предпочтения старика, так что он готовил и ему, Даже варил потрясающий травяной чай с добавлением сушеного апельсина, чем обескуражил не только Хейла-старшего, но и остальных членов стаи, ведь те думали, что он пьет только американо без сахара, что это его любимый напиток, и даже не могли себе представить, как тот с наслаждением будет пить любимый чай с таким редким выражением умиротворения на лице. Питер ценил его и переживал так, словно Стайлз – его младший брат, племянник, сын – его семья. И парень только радовался такому вниманию и чувствовал себя комфортно в компании зомби-волка, не стесняясь рассказывать о себе и даже сплетничать про других волчат. Питер ценит его, и понимание, что Стайлза тревожат ужасные боли – скручивает его сердце, а тело вновь пробивало огнем, что он ощущал себя в теле Дьердя Дожи во время казни. Он не знал как помочь, и это убивало его настолько, что почти что сходил с ума. Как же часто порывался пойти к Дереку и рассказать, но не мог. Он не мог потом видеть в глазах друга, который первый признал его, боль и огорчение. Поэтому Питер продолжает тихо и молча сходить с ума, все так же помогая другу с его проблемой.

ههههه

Стайлз просто положил голову на сложенные на парте руки во время урока. Мозг буквально был готов не только вскипеть, но и взорваться, но опять-таки, если в черепной коробке еще что-то осталось. Где-то в районе эпифиза давило, гудело, жгло, что тошнота подступала к сфинктеру желудка, готовая пойти дальше.

Это почти привычка.

Затекшая шея дала о себе знать. При мигрени страдает и она. Он не часто прибегал к такому, только около двенадцати раз на дню только в школе. Он считал. Стайлз просто не видел летящий ему в затылок свернутый лист бумаги. Казалось, беззвучный стук такого предмета, как бумага, вызвало дрожь в теле парня и заставило сморщиться. Словно в его голове взорвалась граната, что так часто он слышал в разных фильмах. Словно его голова раскалилась до пятисот градусов. Словно его голова была готова расколоться на миллиарды осколков. Но Стайлз! Он поднял голову и повернулся, сдерживая протяженный громкий стон боли, стараясь не сморщить лицо от пульсации. Айзек улыбнулся ему, словно ничего не чувствовал и прошептал лишь одно слово. Стая.

Тьма все сильнее обволакивала Стайлза.

ههههه

В его джипе сидело пять существ, включая самого Стайлза. Лидия и Малия едят на машине рыжеволосой красотки. Они должны присоединиться позже, так что два транспорта разделились почти сразу, разъезжая в разные стороны. В его джипе сидело четыре оборотня. Три диких волка, что чуть ли не кричали, перекрикивая и перебивая друг друга, обсуждая что-то важное для них. Один лишь Скотт, сидевший спереди, решил, что почти черные, как сам Стайлз, мешки и ссадина на пол скулы интереснее разговора других волчат. – Как давно ты спал?

Нервы накалены до предела.

Тьма пожирает его.

Виски сдавливает, тошнота стоит уже в глотке, хоть желудок выблюй. – Не помню. – честный ответ. Важно ли это? Нет смысла врать, его лучший друг – оборотень. – Почему не сказал раньше? – О чем именно? – Кто на тебя напал? – Расскажу на собрании. Скотт кивнул и замолчал. Он не лезет с расспросами к другу, даже если это важно. Он знает друга, он будет ждать ответ, он наблюдателен. Вот почему парень любит и уважает Скотта. Очередной вскрик сзади, и Стайлз не сдерживается. Морщится. МакКолл, увидя это, зарычал, заставляя замолчать всех. Альфа. Дар. Стайлз сворачивает на обочину и тормозит, выходя, точнее, вываливаясь из машины. Направляется в сторону леса.

Дышать.

Дыши.

Дыши.

Боль утихнет, по крайней мере должна.

– Хэй, – тихо говорит Скотт, что, видимо, поспешил за неважно выглядящим другом, – ты как? – Боже, я надеюсь, что переживу этот день. – шепчет в ответ тихо, зная, что будет услышан.

Желудок скручивает.

– Твою мать. – ноги подкашиваются, но крепкие руки ловят его, прижимая к себе. Желудок опорожняется, высвобождая немного съеденного обеда и кофе. – Тише, тише. – гладит по спине друга, напряжение ощущается в руках, что сжимают Стайлза сильнее. Стилински рвет желчью, он не может остановиться. Голова раскалывается сильнее, а тьма пожирает все больше и больше. По ощущениям, он почти потерял сознание, тогда как сильные руки обхватывают его иначе и кладут на свои ноги. Видимо, парень уже лежит. – Воды, быстро! – кричит Скотт (от чего в глазах лежащего появляются искры), слегка похлопывая по щекам бледное тело своего друга. Быстрые шаги подбегают и кидают альфе бутылку воды. Еще две пары слышны уже дальше.

Все трещит, все голоса он слышит через толщу звонкой стены.

– Что с ним? – вибрирует Эрика, беря лежачего парня за руку. – Мигрень. Болевой шок, предполагаю. – отвечает ей МакКолл, откручивая крышку, – Давай, Стайлз, приходи в сознание. – побивает по щекам друга, – Ну же, дружище, давай, ты справишься.

Боль всё ярче, голоса все дальше, но Скотт всегда мог пробиться до его разума.

Стайлз делает судорожный вдох и открывает глаза, тут же жалея. Солнце обожгло сетчатку, вызывая новый приступ рвоты. – Боже, я вас сейчас заблюю. – Так, Эрика, закрой ему солнце, – начал командовать МакКол, – а вы, – повернул голову на парней, – несите два полотенце, оба намочите, в одно заверните лед. Все найдете в багажнике. А ты, – обратился уже к лежачему, – сейчас я тебя поверну, ты освобождай желудок, пока тебе не станет легче. Свяжитесь с Дереком, объясните ситуацию. – обратился уже ко всем. Скотт повернул Стайлза на бок и положил на землю со своих ног, оставляя руки на спине. Рвота продолжилась, парень еле успевал делать вдохи. В перерывах Скотт, имея в руке мокрое полотенце, протирал лицо и рот друга, поглаживая по спине. Желудок жгло, словно в нем разожженные угли, горло драло, а его самого сводило судорогой от нового приступа рвоты. Из глаз текли слезы, из носа стекали сопли, а на лбу появились испарины, по вискам спускались капли пота. Уши заложило. Было плохо настолько, что казалось, что он выблюет свою жизнь. Он молча молил, чтобы это все закончилось, но кто он такой, чтобы молить о пощаде? В глазах появлялись яркие точки, что увеличивались в размерах, под глазами пульсировала кровь и давление. Лопнули капилляры. Когда все вроде бы закончилось, Скотт посадил его, заставляя опираться на себя. – Можешь держать бутылку воды? – взглянул на трясущиеся руки. – Думаю, да? – звучало, как вопрос. Скотт дал в руки бутылку воды, придерживая на всякий случай и следя, чтобы он не захлебнулся ненароком. – Молодец, как ты? – Омерзительно, а ты? – Я отлично. – улыбнулся Скотт. – Боже, мужик, я при тебе, буквально, выблевал свой желудок. Какой отлично? – Это не самое мерзкое, что ты делал при мне. – сказал он серьезно, хотя в его глазах играли черти. – Вот ты гад, Скотти. – усмехнулся Стайлз и уже самостоятельно попил воды. Слабость в руках слегка ослабла. – Господи, Бетмэн, мы распереживались. – прислонилась лбом к плечу сидящая на коленях Эрика. – Да ладно вам. – Извини нас. – подал голос стоящий сзади Айзек. – Если бы мы знали, тихо доехали до места. – Успокойтесь. Я же Стайлз, я не могу показать вам, что мне плохо. – улыбнулся он волчатам и хотел уже встать, но его остановила новая волна боли. – Лед. – скомандовал Скотт. – Он уже почти растаял. – Я знаю, – в его руках оказалось холодное полотенце, которое он приложил ко лбу и вискам друга. Улыбнулся под стон блаженства. – Дерек сказал ехать к нему. – сказал Бойд, подходя ближе. – Окей. Его сзади, я за руль. – кивнул альфа, когда Бойд поднял парня на руки.

ههههه

– Не торопитесь, не качайте его. – тихо сказал Дерек, идя за Бойдом и Айзеком, у которых на руках возмущающийся Стайлз. – Я могу уже нормально идти! – Заткнись, Стайлз. – прорычал Дерек, освобождая диван. У машины Скотт обзванивает свою мать и шерифа о случившемся. Оба приедут в течение получаса. Лидия и Малия должны вот-вот приехать. Им не нужно было звонить – они сами все сделали. Лидию опять увидела видение, но предназначенное не смерть, а что с членом стаи все плохо – связь всех между собой очень крепка. – Я за водой. И себе, и ему, и вообще всем. – сказала обезвоженная Эрика, что забирала боль наравне с Бойдом. Стайлза положили на диван, его голова была на коленях Дерека, который убрал полотенце и положил вместо него свою руку, забирая боль. – Замените полотенце, дайте таз или ведро с холодной водой, можно кинуть лед даже. – сказал Дерек не слишком громко, чтобы не вызвать новый приступ, – И как давно тебя мучают такие боли? – тихо обратился уже к парню, делая акцент на предпоследнем слове. – Больше полугода, – признался сразу и слегка поморщился, – но сегодня впервые такое было. – Молчи лучше и не говори, – понял Хейл, – а то боль вернется. – Он врет, – сказал подошедший Скотт, садясь рядом с головой друга на пол на турецкий манер, – это третий за месяц. Старший поднял бровь и взглянул на парня, что поморщился от того, что его спалили. – А говорил, что совсем недавно и что не так все плохо. – вздохнул горько мужчина и провел свободной рукой по волосам. Через несколько минут принесли таз с холодной водой. Там даже плавали кубики льда. Дерек осторожно поднял голову Стайлза и вылез, погружая руки в воду, беря полотенце, наполняя водой. Приложил ко лбу, на что получил тихий стон удовольствия. Они сидели подле него до тех пор, пока оба не услышали мирное дыхание и еле слышное сопение, и только тогда они отошли. Бутылка воды с носиком лежала совсем близко к его руке. Эрика сама наливала туда воды, чтобы парню было легче пить. – Полгода говоришь? – начал тихо Дерек. – Послушай, – выдохнул Скотт, – я сам узнал пару месяцев назад, и он слезно умолял меня тебе не говорить. – Как ты узнал? – У него сначала пошла кровь из носа, – скривился жалостливо парень, – через пару минут потерял сознание. Я подумал сначала, что подскочило давление, у него такое иногда бывает. – Да? – недоумевал мужчина. – Это из-за стресса. Потом я подумал про передозировку, про сильную передозировку и почти оставил свою душу там. – Передозировку? – Аддераллом, я несколько раз с мамой его откачивали. Но это в совсем его плохие дни бывает. – А последний раз… – протянул Дерек, не желая знать ответ. – До ваших отношений. – улыбнулся Скотт на выдох главы стаи, – Я попробовал взять у него боль и почувствовал острую лишь в районе головы. Он потом мне долго объяснял это. – М-да, а еще? – Знал только я и мама, может еще кто-то, но она знала только о том, что у него бывают иногда мигрени, и советовала ему что делать. – И? – Не помогало. Нашли другой способ заглушать боль. – Так? – Касания, объятия, сон. Это успокаивает его нервы, и боль ненадолго отступает. – Понял. Оба зверя услышали шум подъезжающей машины и повернули головы. – Объясни им суть и скажи, что он спит. – сказал Дерек и повернулся к спящему, направляясь к нему. На него смотрели еще три пары глаз, сидящих вокруг Стайлза, словно вороны. Лидия и Малия тихо заходят в дом. Они окружают парня и меняют ему полотенце, разминают пальцы и гладят по голове, едва касаясь. Так и прошли 15 минут. В абсолютной тишине. Разве что Питер, быстро осмотрев собравшихся, выдохнул и покачал головой, прошептав: “Я знал, что этим все закончится”. Медленно заходят Ноа и Мелисса, беспокойно смотря на спящего парня. Отец, садясь подле своего сына, берет его слабую, бледную и дрожащую руку в свою, прислонившись к ней губами. Мелисса, заходя на кухню, наливает воды и кидает в наполненный стакан таблетку, дабы та растворилась, доставая из коробочки ампулу, которую умело открыла и набрала препарат. Беря все в руки, она направилась в гостинную. – Вы должны его разбудить. Все глаза были устремлены на то, что она держала в руках. – Господи. Адвил, – подняла стакан с мутной жидкостью, – анальгетик, хорош при мигренях. Вот это, – подняла руку с шприцом, – пропофол, седативное, ему нужно успокоить нервы от стресса. Шериф на это кивнул головой и направил измученный взгляд на еще хуже измученного сына. Изменив взгляд, он провел ладонью по щеке сына. – Сын… – тихо проговорил он, – Сынок, проснись. Выпей то, что тебе дадут и вновь засыпай, ладно? – он знал, что Стайлз услышал его с первого зова. – Я боюсь, что это выйдет наружу. – с закрытыми глазами прошептал парень. – Все хорошо, милый, ничего страшного в этом нет. – Мелисса мягко улыбнулась, кладя стакан на стол и садясь рядом, – Давай, ребенок, тебе станет лучше. Доверься мне снова. Он слегка открыл глаза, радуясь выключенному свету, и слегка приподнялся, с чем ему помог сзади стоящий Айзек. Принял в руки стакан и выпил за раз, морщась от горечи. – Теперь пропофол, – улыбнулась женщина, гладя парня по голове, – я его вколю тебе в плечо. – О, – протянул он, – это то, что ты мне колола недавно? – в ответ ему просто улыбнулись и молча подняли рукав. Укол он вновь не почувствовал – анальгетик дал свое действие. – Ты молодец, справился. – Мелисса по-матерински погладила его по голове и помогла лечь обратно. – Я же Стайлз, я все могу и все должен смочь. – грустно улыбнулся парень, беря в трясущиеся руки бутылку воды. – Ничего ты никому не должен. – целует в макушку Лидия, – Если останешься такого же мнения, то мы тебя потеряем, а ты не посмеешь так поступить с нами. Стайлз улыбнулся. Он поднял голову и стал глубоко дышать, закрывая глаза. Сейчас мира для него не существовало. Он почувствовал, как диван со стороны сидящего отца выпрямился и освободился от давящего веса. Скорее всего отошел разговаривать с Дереком. Он почувствовал, как давящий вес стал потихоньку спадать, чувствовал еле уловимую свободу.

Тьма отпускала его.

Тьма.

Тьма.

Тьм…

Он улыбнулся.

– Ему нужно отдохнуть. – тихо сказал Дерек, и Стайлз был чертовски согласен, хоть он и спал почти все время, но это же не отдых. Боль не отдых, а темница, что вселяет страх перед настоящим, а животный ужас перед будущим. Но о какой боли и ужасе сейчас речь, если в настоящем будущем будет освобождение. Освобождение, которое он ощущает на себе сейчас. И спокойствие. У него нет сил улыбаться. Дерек без лишних слов поднимает Стайлза и медленно несет. Куда? Неважно, он полностью доверяет этому запаху, запаху дома и безопасности, горячей любви и спокойной привязанности. Он чувствует, как его кладут на кровать, на бок, и как сзади его сжимают сильные горячие руки.

И сейчас он понимает.

Стайлз не думал, что это послужит рычагом.

Рычагом в самый Рай, а не Ад.

Этой ночью, возможно, у Сталйза остановится сердце, если Мелисса неправильно учла сочетание препаратов и порцию. Но узнается это лишь утром, а сейчас оба влюбленных спят.