Look for the light…

Повествование будет идти от лица капитана. Эту главу посвящаю батьке.

Раннее утро в казарме окутано лёгким туманом, который медленно рассеивается под первыми лучами солнца. Внутри помещения царит тишина — солдаты, уставшие после долгого дня учений, мирно спят, укрывшись одеялами. Едва слышно потрескивает деревянный пол, когда капитан, проснувшись раньше всех, встаёт с кровати, осматривая свою личную комнату, где стены были увешаны наградами и фотографиями из прошлых операций. Он смотрит в окно, наблюдая, как за горизонтом поднимается солнце, окрашивая небо в нежные розовые и золотистые тона. В воздухе витает свежесть, и только изредка раздаётся щебетание птиц, которые приветствуют новый день. В этом спокойствии капитан чувствует умиротворение, странное тепло, разливающееся в груди, которое так редко можно было найти в его насыщенной жизни. Разве он заслуживает такого? Даже не накинув на себя футболку, мужчина натянул тактические брюки, решив, что пока будет довольствоваться комфортом, надев на ноги лишь уютные резиновые тапочки. Он подходит к своему столу, на котором лежит коробка с сигарами Villa Clara’s. Выбирая одну и вытаскивая ее мозолистыми пальцами, он ловко отрезает её конец и поджигает спичку. Пламя танцует на ветру перед его глазами, пока он слегка засмотрелся на него, сделав первый вдох, наслаждаясь богатым ароматом табака. Дым медленно поднимается к потолку, создавая лёгкую завесу, которая придаёт комнате особую атмосферу. Мужчина уставше выдохнул, садясь на край кровати и слегка сгорбившись, покуривая сигару, в голове слишком много мыслей, от которых он не может спрятаться. Воспоминаний. Кошмаров… — «Капитан Прайс… Ад ждёт тебя». Слова Макарова словно молотом отбивали ритм в его черепной коробке. От чего тот взялся за затылок свободной рукой, наклоняясь сильнее вперед. Сухой смешок вырвался из его губ, когда тот понимал, насколько погряз в этом дерьме. Что тонет в этом. Что никогда не станет таким, как прежде… Воспоминания… Точно… Он мечтал о дочке. Мечта о маленькой девочке на его руках, что радостно кричала: «Папочка! Папочка! Смотри какие туфельки! Правда красивые?», вызвало у него боль в сердце и навернуло пару слез на глазах, что медленно скатились по его морщинистым щекам к подбородку которые он молча вытер ладонью. Если бы он не уделял столько времени работе, жена бы не ушла от него… В этом мире, полном дисциплины и порядка, он пытался найти утешение, но его сердце, как и прежде, оставалось в смятении. Работа забирала его целиком. Каждый рапорт, каждая операция становились для него своеобразной защитой, щитом, который он возводил, чтобы не слышать эха утраты. Он погружался в сводки, отчеты и планирования, как в бездонную пропасть, надеясь, что таким образом сможет избавиться от боли, которая не отпускала его ни на миг. Но чем больше он работал, тем явственнее становилась пустота, оставшаяся после ее ухода. Он давно научился справляться с агрессией и другими эмоциями. Дисциплина научила его быть терпеливым. Но боль в груди никогда не унималась… И видя младших по званию солдат, которые все еще влюблялись, заставляли его улыбаться… Он старался помочь каждому, зная, что каждый из них желает быть счастливым… зная, что никто не должен терпеть такого дерьма, в которое полез он. Он огораживал каждого парня от этого, как своих сыновей. Он прикрывал их от начальства, когда те убегали в медицинский пункт, к медсестрам, дабы поболтать с девчонками. Говоря, что отправлял их чистить оружие либо на тренировку. От чего у него прибавлялось и работы. Он сам чистил оружие, пока младшие благодарили его за каждую малейшую помощь… Он знал, знал, что заслужил все, что дала ему жизнь… Но мечты… Он бы хотел, чтобы они сбылись… Обдумывая эти мысли, он только заметил, что сигара уже кончилась. Потушив ее, мужчина встал с постели, он выглянул в окно, смотря, как небо заливает темными тучами. Скоро будет дождь… Значит, скорее всего, сегодня будет выходной для всей базы. Он натянул на себя обычную белую майку и, оставшись в тапках, пошел по казарме, решив поглумиться над солдатами, с улыбкой на лице крикнув грозным и низким тембром голоса: -«СМИРНО!» Солдаты всего за секунду повываливались с кроватей, пытаясь натянуть на себя все что могли успеть, и покачиваясь встали в строй, заставляя мужчину с гордостью смотреть на каждого уставшего щенка. -«Вольно солдаты… сегодня все могут отдыхать. Тренировка будет лишь вечером. Всем на завтрак.» Парни радостно начали собираться, без строя выбегая из помещения небольшими кучками. Соуп с ухмылкой взглянул на Капитана, сказав. -«С чего вдруг ты сегодня такой добрый, капитан?» Мужчина лишь слегка пожал плечами, поправляя на себе тактические брюки, затягивая , изредка поглядывая на неаккуратно заправленные постели особенно торопящихся солдат, сказав. -«Еще одно слово сержант, заставлю драить полы.» Соуп лишь кивнул, похлопав капитана по плечу с улыбкой, а затем пошел к остальным, оставляя Капитана в одиночестве. Пока вдруг рядом с Прайсом не пробежала слегка опухшая после долгой ночи Сара. Он успел схватить ее за локоть, с улыбкой смотря на девицу, которая раскраснелась, не успев даже на построение… -«Куда торопишься? Уже незачем бежать, принцесса. Пойдем вместе, а ты мне как раз расскажешь, как тебе тут у нас…Никто не обижает?» Мужчина мило улыбнулся, заставляя девушку улыбнуться ему в ответ… он знал что все считали его улыбку… так скажем «милой». Для солдата это не вовсе комплимент, но и не оскорбление, поэтому он спокойно живет с этим. Он часто замечал как молодое поколение смотрит на него с трепетом, видя в нем пример для подражания. Добрый и храбрый Капитан… ага… он так никогда не считал. Нерасторопным шагом, он вёл девушку в сторону столовой, пока та рассказывала краткий монолог о том, как ей нравятся помещения, еда и всякая другая мелочь в их базе. -«А что насчёт нашего Лейтенанта, Сара? Что ты о нем думаешь?» Вытащив очередную сигару из кармана, мужчина спокойно закурил, взглянув на девушку, когда та залилась нежным румянцем… -«Лейтенант Гоуст?… Он выглядит довольно замкнутым, но оказалось что он… вполне добрый.» Мужчина спокойно кивнул, без капли насмешки от ее смущения, а лишь выдохнул дым, подняв взгляд в сторону двери к столовой. -«Вот оно как… постарайся не ссориться с этим здоровяком. Он хоть и пытается вести себя грубо, но поверь, он лишь мягкотелый.» Мужчина с усмешкой выдохнул очередной клубок дыма в сторону, дабы не попасть в сторону Сары, и отвел ее в столовую… все позавтракали, а после занимались своими делами… Спустя пару часов. -«Ну что за дерьмовая погодка…» Капитан стоял под дождем, его форма была слегка промокшей, но он не обращал на это внимания. Вокруг царила тишина, лишь капли воды падали на землю, создавая ритмичный звук. Казарма, расположенная неподалеку, выглядела уныло и серо, но именно в эту погоду капитан любил заниматься один. Он понимал, что такие условия помогают развивать устойчивость и способность работать в сложных ситуациях. По мере тренировки дождь усиливался. Но это ему совершенно не мешало. Дождь попадал в глаза во время пробежки, мешая обзору, он пытался не думать о жизни, а лишь продолжать бег. Но голова забивалась снова и снова, выдавая истинные эмоции которые он выпускал во время таких тренировок. Он бежит, и его ум уносит в воспоминания о бывшей жене. Она всегда говорила, что его служба занимает слишком много времени, что он часто уходит в себя, погружаясь в обязанности капитана. Он помнит, как она смотрела на него с тоской, когда он собирался в командировку. Она хотела больше внимания, больше времени вместе. А он был поглощен долгом, службой, необходимостью защищать страну. Он чувствует, как в груди сжимается от боли, когда вспоминает, как она в последний раз произнесла: «Я не могу больше ждать». Каждый шаг по асфальту напоминает ему о том, как он не смог сбалансировать свои обязательства. Он продолжает бежать, и с каждым вдохом пытается избавиться от этого груза. Но образы, как призраки, возвращаются: их счастливые моменты, смех, совместные ужины, разговоры о будущем. Он задается вопросом: мог ли он что-то изменить? Мог ли он быть более внимательным? Может, если бы он нашел время для них, они бы остались вместе? Мысли о службе всплывают в голове, когда он замедляет шаг, чтобы восстановить дыхание. Он знает, что его работа важна, что он служит своей стране, но иногда он задается вопросом, что важнее — долг или личное счастье. В его сознании сталкиваются образы боевых операций, товарищей по оружию, которые полагаются на него, и пустота в его личной жизни. Он носит звание капитана с гордостью, но цена, которую он заплатил, все еще терзает его. С каждым новым километром он пытается отпустить эти мысли, научиться прощать себя. Он понимает, что прошлое не изменить, но, возможно, можно научиться из него. Бег становится для него не только физической тренировкой, но и способом очистить разум, найти силы двигаться дальше. Он знает, что впереди — новые цели, новые возможности, и, возможно, шанс на новое счастье?… Хотя бы небольшой… он бы ухватился за него обеими руками. Замедлив шаг, он поднял взгляд на небо, тучи стали гуще, а гром намекал о том что скоро будет не обычный дождик, а полноценный ливень. Он молча поплелся обратно на базу, ругаясь под нос от того, что в дождь тяжеловато закурить. Добравшись до входа, он осмотрелся, рассматривая территорию базы на наличие чего либо странного, но увидев Гоуста, который спокойно отжимался, не обращая внимания на слякоть, уголок губ Капитана дернулся вверх. Он спокойно пошел в его сторону, легонько пнув его в бедро ботинком. -«Сынок, о чём думаешь?» Гоуст продолжил тренировку и хриплым голосом ответил. -«Ты и сам знаешь. Решил поиздеваться?.» Это была дружеская насмешка, ведь Лейтенант понимал что Капитан никогда не станет глумиться над ним и его проблемами. Джон сел на пенек напротив Саймона, покуривая сигарету, и расслабившись под дождем. Он смотрел как парень перед ним отжимается, видимо пытаясь так же привести мысли в порядок. Он спокойно, но тихо сказал. — «Знаешь, сынок», — начал он, не отрывая взгляда от мужчины перед собой, — «иногда я задумываюсь, как складываются жизни людей, которые выбирают этот путь. Мы здесь, в гуще событий, а за пределами — обычная жизнь, семьи, любовь… и даже дети.» Лейтенант, прислушиваясь к словам капитана, почувствовал, что сейчас произойдет что-то важное . Он знал, что Прайс не из тех, кто делится своими переживаниями, и это предвещало что-то серьёзное. — «Я никогда не говорил тебе о своей жене, или о том как я хотел дочку…» продолжил капитан, его голос стал чуть тише, почти шёпотом. — «Мы с ней познакомились много лет назад. Она была светом в моём мире, но… я слишком увлекся работой. Постоянные командировки, бесконечные миссии… Я думал, что делаю это для нас, для её будущего. Но она не могла понять, почему я всё время отсутствовал.» — «Она ушла», — сказал Прайс, его голос дрогнул. — «Однажды она просто собрала вещи и ушла. Я остался в пустой квартире, о которой теперь напоминают только её запах и воспоминания. Я пытался вернуть её, но… слишком поздно. Я потерял её, потому что был слишком занят своим делом». Лейтенант молчал, не зная, что сказать. Он даже остановился, прекратив тренировку, поднявшись с земли и смахнув влажную землю с ладоней. Он видел, как капитан борется с сожалениями, как тёмные тени прошлого накрывают его. В такие моменты, когда на переднем плане стоит война, а за спиной — личные потери, нередко люди теряются в своих чувствах. — «Я часто вспоминаю, как она смеялась, чёрт, этот смех я не забуду.» — продолжал Прайс, теперь обращая взгляд в небо, как будто искал ответы в падающем дожде. — «Мы гуляли по парку, смотрели на звёзды. Больше всего я скучаю по простым вещам — по тому, как она готовила мой любимый ужин, по тому, как мы смотрели фильмы по вечерам. Я отдал ей слишком мало времени…» Райли, слушая капитана, задумался о своих собственных потерях и о том, как легко можно потерять близкого человека, когда работа становится на первом месте. Он знал, что служба требует жертв, но иногда эти жертвы были слишком велики. Тогда он понял, почему Капитан ведет этот разговор… — «Но ты же делаешь важное дело, капитан», — попытался сказать он, но Прайс прервал его. — «Да, я это понимаю. Но что стоит спасение мира, если ты теряешь то, что действительно важно? Я не могу вернуть её, и это, пожалуй, самое тяжёлое. Я каждый день задаю себе вопрос: стоит ли всё то, что я делаю, того, что я потерял? Я пытался быть героем, но в итоге стал просто одиноким.» В воздухе повисла тишина, наполненная пониманием и сочувствием. Райли чувствовал, как тяжесть слов Прайса давит на него, как они становятся частью его собственного понимания жизни. Он знал, что капитан — не просто военный, а человек, который тоже может ошибаться, который тоже может испытывать боль. — «Ты понимаешь к чему я веду сынок. Ты не глупый. Возьми все в свои руки, иначе будешь страдать, но если боишься… перестань мучать хотя бы девчонку.» Саймон хмыкнул, рассматривая свои ладони покрытые шрамами, обдумывая слова Капитана. Капитан выкинул сигару в одну из луж, смотря как та гаснет, а после поднявшись с улыбкой похлопал Райли по плечу, направившись в сторону душевых. Капитан Прайс медленно шагал, чувствуя, как капли дождя тяжело падают на его измотанные плечи и литая водяная перина разделила осеннее небо. Его уставшие ноги медленно двигались по лужам, оставляя за собой следы на влажной и мягкой земле. Ветер накатывался на него леденящими порывами, шурша и свистя, пробегая сквозь его влажные волосы. Капитан Прайс продолжал идти вперед, игнорируя холод, что пронизывал его насквозь намокшие одежды и сквозь раскаленную бойницу. Его сердце билось быстрее, обогретое адреналином и напряжением после трудной тренировки и разговора по душам с Саймоном. Наконец, он поднял взгляд и увидел свет, мерцающий из-за окон душевой. Он быстро вернул строгий взгляд на лицо и беззвучно шагнул на площадку, втягивая воздух, насыщенный запахом мокрого грунта. Когда Капитан Прайс наконец достиг двери душа, он медленно отдышался перед тем, как войти. Сердце его билось с такой силой, что он мог услышать его звук в ушах, смешиваясь с шумом давящего дождя. Он вытянул руку, чтобы открыть дверь, и почувствовал, как мягкая теплота наполнила его, как только он вошел внутрь, чувствуя себя защищенным и запертый от лютости капризной природы. Сбросив с себя одежду, он спокойно взяв мыло, и обмотав вокруг талии полотенце, встал под одной из душевых леек. Капитан Прайс стоял под душем, наслаждаясь ощущением теплой воды, которая струилась по его искусно изваянному телу. Капли стекали по его мускулистым плечам, создавая игривые узоры на его загорелой коже. Он закрыл глаза и позволил волнам расслабления омыть его изнутри. Пусть эта краткая пауза станет для него возможностью отдохнуть от постоянного напряжения и стресса, который сопровождал его каждый день на военной базе. Капитан вдохнул свежий аромат мыла, пока он омывался им под душем и почувствовал, как накопленное напряжение начинает покидать его тело. Он ощутил, как его мышцы расслабляются, словно под влиянием магии теплой воды. Джон просто наслаждался этим моментом покоя и спокойствия, который так редко случался в его заполненном опасностью и действием повседневном расписании. Приняв душ, он спокойно взял и вытерся полотенцем, обмотав его снова вокруг своей талии, он взглянул в зеркало… Он стоит перед зеркалом, одетый только в полотенце, обмотанное вокруг его мускулистой талии. Его тело напряжено от тренировок и службы в армии, каждый мускул выделяется ярко и четко под румяной кожей. Жесткие линии его силуэта выглядят как рельеф на бронзовой статуе - мощные плечи, упругий бицепс, выточенный пресс. На его лице играют отблески света, подчеркивающие резкие черты высоких скул и прямой нос. Голубые глаза Прайса глубокие и мужественные, пронизывающие… Густые брови придают ему строгость и уверенность в себе, а небольшая рубец на левой щеке напоминает о его боевом прошлом. Он не отводит взгляда от своего отражения в зеркале, пытаясь понять, почему его бывшей жене нравился именно он. Возможно, это его сила и уверенность, его решительность и преданность делу. Или может быть, это его мужественная внешность?… Шрамы, словно отголоски прошедших битв, украшали тело Капитана, напоминая о его бесстрашии и силе. На его мышцах, выступающих под кожей, простиралась сеть рубцов, словно лабиринт, в котором переплетались истории прошлого и боевые подвиги. Отчётливо проступали следы пуль и осколков, затвердевшие на коже в свидетельство битв, в которых он участвовал. Прайс вглядывался в зеркало, встречая свой отраженный взгляд с гордостью и решимостью. Он проводил рукой по телу, ощущая каждый шрам, каждый рубец, словно они были частью его самого. Эти раны были ценой, заплаченной за свободу и защиту своих товарищей, за каждую жизнь, спасенную им в боях. Он не скрывал своих шрамов, он гордился ими, как символом своей непоколебимой веры в дело, за которое он сражался. Они напоминали ему о его силе и настойчивости, о его готовности идти до конца, пока не будет достигнута победа. Видя их на своем теле, он знал, что не зря прошел через все испытания и не зря сражался, и что каждый шрам на его теле был заслужен с верой в свою цель. Он спокойно направился в раздевалку, оделся в свою удобную и уже привычную форму, направившись обратно в свой кабинет, взяв по дороге , крепкий кофе для себя любимого. Резкий флуоресцентный гул офисных ламп отражался от полированной поверхности стола капитана Прайса из красного дерева, резко контрастируя с глубокой, успокаивающей темнотой кофе в его кружке. Керамика согревала его руки, небольшое утешение против холода, который, казалось, цеплялся за сам воздух в этой комнате, холод, рожденный не температурой, а памятью. Он вдыхал насыщенный аромат, горьковатый привкус, знакомую усталость от тяжести отчетов, разложенных перед ним — четкие официальные документы, подробно описывающие операции, потери и вездесущую, грызущую неопределенность будущего. Однако его взгляд скользнул от стерильной точности документов к стенам, каждый дюйм которых был молчаливым свидетельством прожитых и потерянных жизней. Выцветшая фотография, вставленная в потертую рамку, изображала ухмыляющийся отряд, их лица были молодыми и яркими, резкий контраст с мрачными выражениями, запечатленными в воспоминаниях Прайса. Он почти слышал их смех, чувствовал товарищество, которое их связывало, фантомную боль в конечностях, где теперь обитало их отсутствие. На щербатом армейском жетоне, небрежно положенном на стопку файлов, было написано имя — Миллер — имя, нашептывающее историю непоколебимого мужества и жертвы, слишком большой, чтобы ее вынести. Рядом с ним на полке шатко стоял помятый, покрытый грязью шлем — мрачный трофей особенно жестокого сражения, его тусклый металл отражал резкий свет, как скорбный глаз. На другой фотографии, на этот раз более свежей, была изображена группа оперативников, их лица были седыми от бремени бесчисленных миссий. Прайс знал каждого — Шепарда, Николая, Соупа — товарищей, чьи узы были глубже крови, выкованных в горниле общей травмы и непоколебимой преданности. Их лица, запечатленные усталостью бесчисленных сражений, хранили тихую силу, свидетельство их стойкости. Сама комната говорила о многом. Потертая карта безымянного, охваченного конфликтом региона, испещренная выцветшими красными отметками, лежала раскрытой на его столе, каждый укол представлял собой измененную жизнь, битву, с трудом завоеванную победу. Маленькая, пыльная модель танка, подарок от благодарного союзника, молча стояла в углу, горькое напоминание о человеческой цене войны. Куда бы Прайс ни посмотрел, в комнате эхом раздавались призраки павших и отголоски сражений, гобелен, сотканный из нитей героизма, потерь и непоколебимого долга, который связывал его с этой жизнью, этим офисом, этими воспоминаниями. Крепкий кофе не притуплял боль, но давал ему силы продолжать, документировать, вспоминать. Он взял ручку, ее вес был знаком ему в руке, успокаивающая основательность в закрученном хаосе его мыслей. Отчеты требовали его внимания — цифры потерь, оперативные сводки, стратегические оценки — холодные, суровые факты, которые скрывали человеческие потери. Каждая написанная им строка была свидетельством принесенных жертв, отчетом о сражениях, в которых он сражался, в которых он победил и проиграл. Он чувствовал знакомое давление в висках, тяжесть ответственности, давившей на него, бремя, которое он нес стоически, молча. Слабый запах старой кожи и оружейного масла смешивался с кофе, запах, который впитывался в его одежду, его кожу, само его существо. Это был запах его жизни, жизни, прожитой на грани, жизни, определяемой сделанным им выбором, битвами, в которых он сражался, людьми, которых он потерял. Он замер, его ручка зависла над страницей, тишина нарушалась только ритмичным тиканьем часов на стене, каждая секунда была напоминанием о мимолетности времени, драгоценности жизни. Он знал, с уверенностью, которая выходила за рамки логики или разума, что истории, заключенные в этих стенах, эти фотографии, эти изношенные предметы, будут продолжать звучать эхом еще долго после того, как он уйдет, молчаливое свидетельство мужества, жертвенности и непреходящего наследия тех, кто служил и пал. -«Надо выпить чего нибудь покрепче…»