anxiety leads you to strange places

      они всегда такие. с момента знакомства, ещё со времён академии, когда у сумина были дурацкие короткие волосы, а джиншик постоянно жаловался окружающим, что из-за ритейлера не может есть вкусную еду слишком часто. с момента как сумин однажды взял джиншика за руку перед тем, как вокальная команда уехала в соседний город на фестиваль. — прекрати трястись. я тебя даже не знаю, но ребята о тебе хорошо отзываются, и я слышал, как вы репетировали, — сказал ему тогда сумин, переплетая их пальцы. джиншик его не знал, но сумин сжал его руку, отвлекая тревогу джиншика на физическое восприятие. — чой сумин. — хам джиншик, — у джиншика перестали трястись пальцы, да и язык ему пришлось перестать грызть, чтобы ответить. — спасибо.       сумин сказал ему «порви их всех» и джиншик внезапно почувствовал, будто и правда может. сумин показал ему язык, когда их автобус уже отъезжал, стоило ему найти окно, у которого сидел джиншик. — ты снова это делаешь, — шепчет чонхун, прикрывая свой микрофон ладонью. джиншик косит в его сторону глаза. — ты пялишься. я правда понимаю, но не думаю, что хоть кому-то пойдёт на пользу открытое отсутствие гетеро в этой компании. — кроме маддокса-сонбэ? — хмыкает джиншик, прикрывая собственный микрофон. — кроме маддокса, ага.

///

      они всегда такие, напоминает себе джиншик. они были такими в первые несколько месяцев после прослушивания, когда джиншик цеплялся за плечо сумина трясущимися пальцами, стоило практике кончиться, вместо того, чтобы поговорить хотя бы с минджэ — очевидным кандидатом на роль лидера следующих дебютантов. — я не твоя матушка, которой не терпится подобрать тебе подходящего кандидата для женитьбы, — вздохнул сумин, улыбаясь. он потрепал джиншика по голове, будто маленького ребёнка, и — снова, чтоб его — переплёл их пальцы, потащив джиншика в сторону того шумного парнишки с мультяшным голосом. у джиншика сердце колотилось в горле. — йечан-и, кажется у вас с джиншиком ещё не было возможности полноценно поговорить, верно?       йечан оказался остроумным и вполне приятным человеком, который совершенно точно не думал, что джиншик странный, не заслужил место среди трейни и ещё целая куча переживаний, копошившихся в нутре джиншика. сумин не отпускал его руку, пока они не дошли за разговором до общежития, и джиншику не хотелось, чтобы он её отпускал, когда они проводили йечана до комнаты.

///

— я планирую украсть чонхуна на некоторое время, — участливо информирует хёну, постучавшись в их комнату. юджун заинтересованно высовывает голову из-за джиншика, лохматый, потому что у них в кои-то веки выходной, и юджун как всегда валялся до последнего. — сумин-и ещё пытается проснуться. — хорошо, — джиншик улыбается ему благодарно, кивает, прежде чем развернуться и защекотать юджуна до полуобморока. потому что даже если юджун не из тех, кто сплетничает, он может случайно сболтнуть это сеыну.

///

      они всегда такие, и джиншик старается держать это в голове. они были такими в лос-анджелесе, когда джиншик отчаянно прятался за подушкой, вместо того, чтобы поговорить с их сонбэ. когда после сумин пришёл к ним в комнату только для того, чтобы разлечься на кровати джиншика, их локти, плечи, ноги, крепко прижатые друг к другу. — прекрати так переживать, — сказал тогда сумин, хриплым от его бесконечных криков во время тренировки голосом. тихо, так, чтобы только джиншик услышал. — ты уже здесь. позволь себе насладиться этим.       и джиншик вздохнул свободнее. позволил себе бесконечно болтать с такими же не затыкающимися хантером и сеыном. позволил себе в открытую смеяться, глупо улыбаться, когда они отрабатывали танцы в парах. позволил себе положить голову сумину на плечо вечером в автобусе, счастливо пискнуть, когда сумин просунул руку, чтобы обнять джиншика за талию и подтянуть поближе. — у тебя тут, — шепчет джунмин, неловко поджимая губы. джиншик поворачивает к нему голову. джунмин тычет себя в шею. джиншик уверен, что чувствует покалывание в пальцах, когда кровь приливает к щекам. — ага. тебе тонер одолжить? — пожалуйста, — джиншик сглатывает, не рискуя поднимать глаза.

///

      они всегда такие, повторяет как мантру джиншик, трепетно и неловко прижимаясь губами к шее сумина спустя месяц после дебюта. его распирает привязанность и доверие к сумину, желание всегда быть тем, кого сумин будет искать глазами в толпе. но он всю жизнь был слишком неловким для экспериментов, слишком неловким чтобы хотя бы избавиться от груза первого поцелуя в бутылочке лет в тринадцать. — я добавлю ещё пятьсот, — шепчет йечан где-то снизу, на кровати джиншика, где у них странный консилиум, в обход которого джиншик решил поспать, как делают ответственные айдолы. — ещё пятьсот вон за то, что они сами не знают, что между ними происходит. — между кем? — подаёт голос джиншик, свешивая голову. сеын окидывает его оценивающим взглядом. — диспатч взялся за небольшие компании, снова ползут слухи про сонбэннимов, — без запинки отвечает юджун, и джиншик абсолютно уверен, что он врёт. — хочешь присоединиться к спору? — у которого никогда не будет конца? нет уж, спасибо.       джиншик игнорирует смешок сеына, считая вдохи, чтобы уснуть.

///

      они всегда такие, хочет снова повторить джиншик, но сумин почему-то держит его лицо в ладонях, столкнув их лбами, и у джиншика кружится голова. — эй, — говорит сумин, и джиншику хочется вырваться, хочется сбежать в угол, обнять колени. заткнуть уши, закрыть глаза. джиншику страшно. — могу я?       что-то не даёт ему сбежать. что-то не даёт ему даже сказать сумину нет, хотя всё внутри него мечется, переворачивается. джиншику хочется ударить себя: за собственную трусость, за собственную неуверенность. за то, что сумин делает то, что джиншик был всю жизнь уверен, что сделает он.       джиншик собирает себя достаточно, чтобы совсем слегка кивнуть. чтобы наконец бухнуться в это чувство, в эту реальность, где все его сомнения, все его тревоги не верны, потому что сумин улыбается, счастливо, своей дурацкой расслабленной улыбкой из-за которой джиншику хочется укусить его в плечо, и прижимается губами к его переносице, заставляя джиншика открыть глаза от непонимания. — мы же всегда такие, м? — почти мурлычет сумин, и джиншику хочется кричать. хочется бить подушку и топать ногами. потому что сумин никогда не был таким чувственным. потому что в его глупой, тревожной голове сумин не похож на человека, который оставляет едва весомые поцелуи на его щеках, поверх морщинки на лбу, в уголке глаза. — нечего бояться. ни к чему жмуриться.       джиншик находит в себе силы обнять сумина за шею, притягивая их ближе, столкнуть грудью. сделать последний шаг, на который он способен.       сумин нежный, и джиншик смотрит на него, пока зрение позволяет — пока сумин не оказывается так близко, что перед глазами джиншика — только тёмное пятно. целоваться оказывается совсем не так, как джиншик думал. он думал, что его громоздкий нос помешает, что это будет неприятно — потому что слюни это мерзко. но губы приятно покалывает, уши закладывает от его громко колотящегося сердца, и ладони сумина на щеках наклоняют его лицо так, чтобы им обоим было комфортно.       когда сумин отстраняется, джиншик невольно тянется следом. сумин хмыкает вместо нормальной реакции, заваливая его на кровать, и джиншик хихикает, не открывая глаз. когда он всё-таки смотрит на сумина, лицо у него такое же красное, как у джиншика, и в глазах столько нежности, что джиншик не знает даже, не представляет, как он может всё еще чувствовать этот дурацкий, нервный комок в груди. — из-за меня ни к чему переживать. никуда я от тебя не денусь.