Миг жизни

Ожидание вертелось вокруг словно надоедливая муха. Жужжало, раздражало, чесалось где-то там, под кожей. От алкоголя в крови мир вокруг слегка расплывался, теряя резкость, и Сережа был будто в бреду, — медленно дурея — с этими мыслями и чувствами. В вагончике табаком пропахло вконец совсем, стало туманно и приторно, до тошноты почти. Сережа ждал, пока вся их команда разойдётся по своим местам, и только он — они — останется. Во времени потерялся слегка (теперь и не знает даже, сколько прошло с момента окончания смены), соображал слабо — и не понятно, от выпитого ли алкоголя. Но слишком поздно пока не стало — пока он еще не ушел — Сережа, стряхивая с себя пелену усталости, меж вагончиков идет, по наитию будто. Костяшками руки по двери стучит, слабо так, но без сомнения — знает, что услышит, верит, что откроет. Смотрит расфокусировано, устало, и снова ждет. — Сереж, заходишь? Как от вспышки света вздрагивает, щурится, а уголки губ вверх так и тянутся. В Димином вагончике тишина звенящая, запах крепкого кофе и одеколона. Тут дышится легче. Смотрит на Диму — тёплого и нежного, в медовых солнечных лучах — впуская в себя это чувство, что нет-нет да и зашевелится где-то в сердце, в мозге, в глазах. Оно же и щеки его бледные зарумянило, зажгло. — Ты собрался уже… Дима стоит, со всей нежностью и любовью, на которую способен, смотрит на это лицо, на пятнышки светлые, родные, и плечом ведет. — Да у меня так, по мелочи все… Приглашает Сережу сесть рядом, на маленький диванчик. В глаза грустные смотрит и все понимает будто. — Ты пил? Сережа знает, что сейчас от него пахнет и сладостью алкоголя, и горчинкой кофе, и тяжестью сигарет. — Два глотка. Честно. Я не пьян. «Я не пьян» — намек. Аккуратный, едва уловимый. Конечно, Дима поймет его. Не в выпитом же дело. Как бы Сережа не старался выглядеть сильным и независимым, сейчас он хотел, чтобы его пожалели. Когда руки опускаются, когда бесит все, когда сил нет — хочется быть утешенным, заласканным, занеженным. И Дима понимает это, конечно. Тянется к рукам, холодным, дрожащим, пятнышки видимые оглаживает. Взвинченный, тревожный, уязвимый, и в этой уязвимости такой притягательный. Так и хочется успокоить, согреть, защитить. Рушится сейчас образ сильного Серёжи. Открывается перед Димой другой он — крохотный будто, пушистый, как котенок, нежный. Льнет к Диме, хочет все и сразу. Чтоб по голове погладили, похвалили, утешили и, может быть, даже поцеловали. Голову на плечо Димино опускает и глаза закрывает, чувствуя руку в волосах. А Дима в макушку самую целует и жмется к нему. На лицах их остались только отблески лучей, а в воздухе чувствуется прохлада ночи. Скоро их позовут, но все это неважно. Пока можно молчать вот так, пока их сердца бьются в тишине, этот миг не способно разрушить ничто.