Дружба с оговорками

Невыносимо. Невыносимо причинять боль тому, кто дорог, но иначе поступить невозможно: если не оттолкнуть, если не причинить боль сейчас разлукой, то потом этого человека постигнет ещё больше боли и страданий. И закончится всё ужасной смертью. Как и сказал Хэ ранее, он никогда не причинит боль Цинсюаню без веской причины. А этой веской причиной может быть лишь тот факт, что Хэ выбирает самый безболезненный вариант для Цинсюаня. Если они продолжат общаться, то и Преподобный Пустых Слов продолжит охотиться на Цинсюаня — юноше и одной встречи с этими неуловимым демоном хватило, что испугаться до потери пульса. Всю первую ужасную ночь бог литературы сидел в самой дальней комнате своего дворца: окна и двери были плотно закрыты, чтобы до Сюаня не доносилось ни звука. Сам он то пытался медитировать, то слушал молитвы. Но мыслями он всё равно был с Цинсюанем: думал о том, что юноша где-то недалеко, что он наверняка сидит на пороге, стучит в дверь и зовёт его… Невыносимо. Оказалось, прошло много часов, как Хэ запер себя в комнате. Оказалось, что наступил уже следующий день. Оказалось, от Цинсюаня пришла посылка с едой. Хэ пытался отказаться, но младшие чиновники были явно растеряны. Ещё бы! Они приказ выполняют: возвращаться в свой дворец с невыполненным приказом, да ещё тягать ящики с едой туда-сюда им явно не в радость. Со вздохом Хэ пришлось согласиться. А потом он снова медитировал. Лишь на следующий день, когда вновь принесли еду, он понял, что что-то не так. Не с едой, не с Цинсюанем, а с ним. С Хэ что-то не так. Сюань впервые не хотел есть. Голод его совершенно покинул. Но вместе с этим пришло какое-то странное чувство… Хэ пытался приготовить суп — просто так, от нечего делать: суп по рецепту матери. Но у него ничего не вышло. Только от вида продуктов всё внутри него болезненно сжалось, а уж когда по кухне начал распространяться душистый запах, Хэ буквально вывернуло наизнанку. Странное дело: суп-то хорошо был приготовлен, Хэ не мог ошибиться. Значит, дело не в супе, а в самом Хэ. Сюань поспешно избавился от супа и спрятал все продукты подальше в кладовую, чтобы не видеть их, ведь только один их вид вызывал у него отвращение. Так Хэ и провёл несколько дней. Не смел выходить из дворца, боясь встречи с Цинсюанем, изнуряя себя медитацией и молитвами и страдая от сильнейшего отвращения к еде. Какой-то задней мыслью Хэ даже думал о том, что, возможно, в нём слишком много от демона. Не только кровавое прошлое, но и повадки. Не слышал он о богах, которые не могут утолить голод. Не слышал он о богах, которые презрительно морщатся от вида еды. Не слышал он о таких богах — зато о демонах… для демонов подобное в порядке вещей. Они ведь неупокоенные души. Так почему же Хэ такой, если он бог? Ему даже подумалось, что, возможно, он уже начал становиться демоном, когда вознесся. Может быть, поэтому? Может быть, поэтому к нему и смог привязаться демон, раз он неполноценный бог? Ведь к богам демоны не привязываются… И поэтому Цинсюань оказался под ударом. Дальше думать Хэ себе не позволил. Понимал, что все эти тяжёлые мысли были вызваны тоской. Тоской по Цинсюаню. Но и о нём думать сейчас вредно. Поэтому Хэ уходил с головой в работу и медитации. И даже слишком сильно уходил, потому что забыл отнести отчёт Линвэнь. Принёс его с опозданием на день, но богиня, кажется, даже не заметила этого. Лишь молча кивнула, а круги под её глазами словно бы стали ещё больше. Хэ отправился к себе во дворец, ловя на себя опасливые взгляды остальных богов. Но на это ему было плевать. Не плевать ему лишь на голос Цинсюаня, который звал его. Хэ сделал вид, что не слышал, и пошёл дальше. Шаг не ускорял, дабы не выглядеть убегающим. Однако его догнали. Поймали за рукав. Сюаню пришлось остановиться, но он не повернулся: остался спиной к Цинсюаню. Будь на месте юноши любой другой — словно бы другой посмел! — Хэ бы без раздумий грубо выдернул рукав и отправился по своим делам. Но здесь Цинсюань. Хэ не хотел ранить его ещё больше — тем более прилюдно. И хотя новых ран от встречи не избежать, Хэ хотел сделать эти раны самыми мягкими. По крайней мере, для Цинсюаня, даже если это будет значит для самого Хэ растоптать собственное сердце в прах. Хэ потянул рукой, но ощутил, что Цинсюань схватился крепко. Рукав не отпускал. Мягко не уйти, а резко выдёргивать бог не смел. Хэ тихо вздохнул и обернулся. Посмотрел на Цинсюаня холодно и равнодушно: в его янтарных глазах плескалось море эмоций, и ни одну из этого шторма невозможно было прочесть. — Всё уже предельно ясно, — ледяным тоном сказал Хэ. — Нам не о чём говорить.