kimochi warui

Ганга уже почти не хромала. Они с Гаем иногда выбирались во фруктовый сад, или к реке, но чаще всего оставались в помещении и разговаривали – в основном на изобретенном ими же суржике (Максим потом объяснит ему, что по-научному это называется «пиджин»), но иногда, если беседа поднималась к абстрактным материям, им все же приходилось прибегать к автоматическому переводчику. Оказалось, что несмотря на их внешнюю схожесть, Саракш и Гиганда стояли на разных ступенях развития: Ганга не знала, что такое атомное оружие, и тем более не представляла себе, как можно вести войну с помощью атомных мин, – но гораздо сильнее Гая удивило то, как девушка относилась к землянам. Ганга понятия не имела, кем были эти создания, вырвавшие ее из привычной обстановки, и только благодаря неизбывной вере в доброту ближнего своего, неизвестно как воспитанной посреди войны (тут Гаю вспоминалась Рада, и он резко топил эти воспоминания, вынимая из заскорузлых глубин мозга полузабытые формулы по баллистике и таблицы из геополитических учебников), Ганга могла заставить себя не бояться. Только сейчас Гай понял, в каком, собственно, уникальном положении он находится: ему повезло – ему и Раде повезло встретить Максима, человека, что о нем ни говори (а Гай мог сказать многое), более чем доброго, храброго и ответственного; невозможно было даже представить, что Максим мог желать Саракшу чего-то плохого или действовать вопреки интересам его жителей. У Гая была уверенность, которой не могло быть у множество других разумных цивилизаций: он по своему опыту знал, что этим людям небезразлична судьба его планеты, и совсем не из корыстных целей – что бы эти полубоги могли позаимствовать из Страны Отцов? Лучевые башни? Так на Земле в них нет никакой нужды: люди здесь и так живут в раю похлеще любого, какого тебе нарисуют в пропагандистской брошюрке. Но там же, где мозг Гая приводил все эти доводы, сердце Гая вполне могло посочувствовать страхам, которые иногда проскальзывали в разговорах с Гангой. Разумеется, она испугана, что еще, кроме страха, может испытывать тот, кого из добрых намерений, но все-таки силой оторвали от дома и семьи? Метода землян, думал Гай, скручивая узлы из пояса больничного халата, напоминает те познавательные видео, где рыбаки вытаскивают из моря лобстеров, вешают на них ярлычок, дают в клешни рыбу и кидают за борт. – Мы вышивали, – вспоминает Ганга, разглаживая на коленях тонкое одеяло. – Всей семьей – ну, я, мама и сестры. Большое такое полотно. Из разных обрывков, которые никуда больше не пойдут. Сшивали их, а потом думали над узором. И на каждом обрывке был цвет нити, который контрастировал с фоном. Правда, мы никогда не могли придумать толком, куда их девать. Делали занавески, коврики в ванную, полотенца, на стену вешали. Ну, – она вздыхает с горькой иронией, – в перерывах между сменами на заводе. – Мда. – Гай почесал в затылке. – Невеселая жизнь. – А вы чем занимались? – Ну, как тебе сказать… – Он теребит завязки халата. – В основном, кажется, херней. Ганга делает круглые глаза. – Прости, чушь несу. – Гай вытер пот со лба. – Просто когда ты, как я, наговоришься с прогрессорами, сразу начинает казаться, что у вас все было перевернуто с ног на голову. «Ничего-то мы не знаем, ничего-то мы не можем», – напел он песенку, услышанную по радио. – Хм. – Ганга опустила взгляд. – Наверное, я тебя понимаю. Но все же не до конца. Неужели дома не было ничего хорошего? Гай сглатывает слюну. Рада. Холодное пиво. Иногда по телевизору показывали интересное. Суп из креветок. Играть на гитаре. Гвардейские плакаты на стенах. Боевое братство. Грохот сапог по брусчатке. Гимн. «Тяжелыми шагами…» Вес автомата в руках. Тот непередаваемый запах, который остается на пальцах после сборки и разборки на скорость. Форма. Берет. Погоны. Значки. Взгляды равных тебе, взгляды подчиненных и взгляды начальников. Поощрения и награды. Господин ротмистр Тоот. Панди – как он там, интересно? Жив ли? Тяжелый, зависающий в воздухе запах табака. Шрамы и рассказы о боевых подвигах – одно неразрывно следует за другим. «Уймись, мамаша». Вечная кобура на бедре. Господин ротмистр Чачу – до того, как он застрелил Максима. – Да, было, – наконец признал он, – но… – Здесь лучше? – прошептала Ганга. Гай смотрел в пол. – Не думаю. А тебе? Тебе здесь лучше? Девушка горько рассмеялась. – Нет. Не лучше. Я очень хочу домой. Но моя семья хотела, чтобы я осталась здесь. Ганга откинулась на высокую подушку. – Вот для них это было чудом: считай, прибытие ангелов с небес. Забирают хворую дочь отлечиться, да еще и бесплатно! Почти как отправить в университет. Или выдать замуж. – Ганга шмыгнула носом. – Короче, избавиться от лишнего рта. – Вот настолько плохо? – сочувственно переспросил Гай. Ганга передернула плечами; с одного соскользнул больничный халат, и девушка, не открывая глаз, подтянула его обратно. – У меня нет братьев, одни сестры. Парня хоть можно в армию отправить, а если повезет, сделать из него Бойцового Котенка… – Кого?! Ганга усмехнулась краем рта. – Это как, ну… Откуда ты был? – С Саракша, – напомнил Гай. – Нет, – Ганга махнула рукой, из которой торчала игла капельницы, – другое… – Из Страны Отцов. – Нет, работал ты где? – А. – Гай не удержался, чтобы поправить: – Не работал, а служил. В Боевой Гвардии. – Ну, в общем, это почти то же самое. Гай прищурился: – Бойцовые Котята? – Это кадеты так называются. Так они Бойцовые Коты. – А против них бьются Драчливые Псины? – не удержался Гай. Ганга бросила на него такой взгляд, что Гай тут же пожалел о своих словах. – Извини, – пробормотал он. – Ты такой же, как они, а? – проговорила Ганга, смотря в стену. – Как это будет, на этом языке? «С волками жить, по-волчьи выть»? Гай хотел похвалить девушку за ее успехи в изучении русского, но что-то в ее голосе было такое, что остановило его. – Я не могу упрекать тебя за то, что ты разлюбил свою родину, – продолжала она. Пиканье одного из приборов стало чуть громче; Гай бросил тревожный взгляд в сторону мониторов. – Меня там не было; вдруг там и правда нечего любить. Но почему ты позволяешь себе быть таким мелочно-жестоким по отношению ко всем остальным? Неужели презрение – вирус похуже чумы? Если так, я понимаю, почему все прогрессоры похожи друг на друга. – Откуда ты знаешь? – не выдержал Гай. – Ты даже по-русски нормально не говоришь, как ты можешь их всех обвинять в черствости? Ганга посмотрела на него. В этом взгляде было что-то невыносимо древнее, мудрое, и Гай отвернулся. – One bad apple spoils the bunch, – внезапно проговорила она, и Гай уставился на нее широко открытыми глазами. Нет, он, конечно, читал, что когда-то в древности, при проведении религиозных обрядов, люди начинали говорить на незнакомых языках, но как-то не ожидал, что это произойдет рядом с ним средь бела дня. – Мне достаточно увидеть одного, чтобы понять, каковы все остальные. Если один не гнушается говорить мерзости так, будто это общепринятые истины, остальные либо слишком слабы, чтобы заткнуть его, либо слишком трусливы: на самом деле считают так же, но позволяют говорить кому-то одному, чтобы бремя ответственности за чужие мысли не пало на них. Пиканье становилось угрожающим. – Я позову медсестру, – проговорил Гай (от волнения – на русском) и, прежде чем Ганга успела отреагировать, вышел в коридор и нажал тревожную кнопку, располагавшуюся под табличкой с номером палаты. – …Знаешь, тебе можно многому у нее научиться, – говорил Мак через пару дней, рассеянно играя кубиком Рубика. – Видимо, она пережила первый стресс и наконец раскрылась. Сначала я не верил тем, кто вытащил ее с Гиганды – ну как, я-то верил, не верил Сикорски, – но, к счастью, она оправдала наши ожидания. – И какими были ваши ожидания? – слабо вякнул Гай. – У нее потрясающий уровень владения материалом по многим дисциплинам, и это тем более удивительно из-за того, что дома она получила образование, равное нашим шести классам школы. – Мак крутил кубик вокруг одной и той же оси. – Вундеркинд, не иначе. Савант. Мне кажется, мы наткнулись на местную Джини. – Кого? – тупо переспросил Гай. Мак, теперь насилуя кубик двумя руками, продолжал свою мысль: – Это просто, извини меня, ума палата. Я же говорил им, надо переждать период адаптации, и все пойдет как по маслу. Ты нам, кстати, очень помог, социализируя ее. Я буду настаивать на том, чтобы твое имя было упомянуто в отчете, который пойдет в КОМКОН. – Да что я-то… – Она русский выучила в момент, да так, что иногда запинается, переходя на родной язык. Быстро разбирается в других алфавитах – ируканском, например. Механику знает как свои пять пальцев, правда, примитивную, но какая она у них там еще может быть. – Мак случайно собрал куб и не заметил этого, продолжая монолог: – А сколько у нее информации об атомной энергетике, массаракш, у нас самих не такое полное понятие, как у нее, по крайней мере, не у всех… – Ганга понятия не имеет о ядерном оружии, – проговорил Гай, чувствуя, как прогибается реальность под его пальцами. – Вообще никакого. Мак поднял на него глаза и хмыкнул, разбирая кубик. Казалось, еще немного – и он оторвет у куба верхнюю грань, превратив ее в сюрикен. – Не думай о том, что она глупее тебя только потому, что она девушка. И да, атомная энергетика и ядерное оружие – разные сферы научного знания. Ладно, давай, послезавтра увидимся. Мак оборвал трансляцию, оставив Гая наедине с отражением в черном экране.