Привычка

Он снова закрывается. Снова дверь в его комнату была закрыта, а окно зашторено. Ни капельки света, ни одной живой души не появлялось у него в комнате. Он был предоставлен себе, общался через дверь и все понимали что так будет лучше. Один Бруно бился бессчётное количество времени, стучал, дёргал ручку, с треском совести старался использовать стенд, чтобы подглядеть за тем, как же там Леоне, в порядке ли он, не голоден. Но сама же совесть его губила. Он молча опускался спиной по стене, садился рядом с дверью и бился затылком об стену, выдыхая. — Лео... Он всегда так выдыхал, когда устало волновался, пытался собраться с силами, снова поговорить, но дверь была закрыта. Она была заперта крепко-накрепко. — Я знаю что ты меня слышишь, возможно, даже понимаешь, но... Всё это так ранит нас. Меня. Привычное для Буччеллати «меня». Без зазрения совести он добавлял это, чтобы вывести на эмоции каменное и такое же закрытое, как и его комната, сердце. В горле стоял комок, голос иногда вздрагивал, неуместно становился не таким как голос Бруно, а тот четно пытался скрыть свой страх, самый, наверное, самый горький страх — потерять Аббакио. Он всегда говорил честно и открыто, даже тогда, когда Аббакио был не за стеной и дверьми, а прям на расстоянии вытянутой ладони, рядом, совсем близко. Но в последнее время их друг от друга всё время ограждала стена. Буччеллати становился совсем не своим, проворонил задания на кануне, за что получил сильный выговор и ходил сам не свой, срывая своё плохое настроение на членах банды. Но перед ними он никогда не извинялся, даже если увидел слёзы Наранчи или выслушивал противоречия Паннакоты. Боль походила через его грудь, заставляла задерживать дыхание, но он в потугах вырывал свое сердце наружу, представлял его перед Леоне. А тот закрывался у себя в комнате каждый день после ужина. Он был таким как обычно: молчаливо-загадочный, расслабленный взгляд, напряженные плечи, тихие мотивы песни из наушников, горячий чай в чашке... После ужина он умывался, — Бруно не подходил в такой момент ибо только успевал придти домой, спрашивал у других ел ли Леоне. Но опять же не успевал его застать. — Да, я опять пришёл поговорить, пришёл чтобы спросить как ты, нужно ли тебе что нибудь? Может быть чай? Или вкусное?.. Знаешь, я сегодня закончил с утренними заданиями так быстро, что успел поспать, жаль, что мы перестали днём сидеть вместе в гостиной, обсуждая что либо... Его голос становился тише и тише, Буччеллати боялся что Аббакио поймет его не правильно и закроется навсегда. Терпение временами подначивало, но капо стойко сидел, выжидая хоть какой то реакции.. — Я виноват, знаю.. — Бруно, хватит. Впервые за эту неделю, Бруно услышал его голос. Встрепенулся, поднялся, прислонился к двери, чтобы услышать что то ещё. Или это была галлюцинация. — Лео, я–.. — Оставь меня, просто оставь. Я не хочу, ничего не хочу. Синеволосый молча поднялся, не сказав и слова, удалился к себе в спальню.