Панацея

Первым, о чем подумал Витторино, едва открыв глаза, была спасительная мысль о том, что окружающая его атмосфера была лишь частью очередного сновидения. Кошмары были такой же неотъемлемой частью его рутины, как ежедневные прогулки по бесконечным пустым коридором покинутого даже самим Богом собора, и роспись очередной глиняной фигурки девы Марии, но ни в одном из своих снов Витторино никогда не чувствовал болезненной твердости каменной кладки под собой настолько отчетливо, так же как и могильного холода, пронзающего затёкшие мышцы. - Нет, нет, нет… - резко вскочив со своего места Витторино до звона в висках вцепился пальцами в собственные волосы. Подобное происходило со священником и раньше. Не настолько часто, чтобы начать всерьез беспокоиться о чем-то подобном, но с достаточной периодичностью, чтоб не забывать об этой неприятной особенности. Порой засыпая в своей постели Витторино доводилось просыпаться в соседней спальне, либо в одной из исповедален. Однажды ему довелось проснуться лежащим прямо на алтаре, а в другой раз под сенью апельсинового дерева в саду. Он не мог вспомнить, когда именно это началось, но после первых подобных случаев священник был твердо уверен в том, что всему виной были беспокойные души его почивших духовных братьев и сестёр, решивших во что бы то ни стало наказать его за прошлые ошибки, но после того как Бог окончательно отвернулся от него, Витторино признал некогда «небесную кару» простым лунатизмом. С трудом оторвав ладони от своего лица, Витторино поднял голову вверх. Упавшая с высокого потолка прозрачная капля, попавшая точно промеж его глаз, заставила священника вздрогнуть, окончательно убедившись в том, что он действительно оказался в том месте, которое вселяло в него такой необузданный страх, перед которым меркли любые пытки самой гиены огненной. - Проклятье! – отчаянный вскрик тут же прокатился громким рокотом по бесконечным подземным тоннелям, отзываясь вдалеке сотней похожих, но в то же время будто бы совершенно чужих голосов. «Проклятье! Проклятье! Проклятье!» - звучало в голове Витторино, пока он судорожно пытался понять, как далеко он успел забрести в катакомбы в очередном приступе лунатизма, однако тревога с каждой минутой начинала пожирать его все сильнее, как тысячи мелких червей, копошащихся в свежей мертвечине. С трудом поднявшись на ноги, священник ощутил под своими босыми пятками что-то острое – в этой кромешной тьме было невозможно сказать, были ли это камни, или же осколки битого стекла, да и это не имело совершенно никакого значения, ведь Витторино совершенно не чувствовал боли. После того, что им всем пришлось пережить эти мелкие порезы казались такими же незначительными, как укус крошечного комара. Привалившись к каменной стене Витторино буквально на ощупь двигался вперед, стараясь прислушиваться к каждому мимолетному шороху вдалеке. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем вдали за очередным поворотом показалась узкая полоска света. Витторино спешил к этому спасительному островку словно потерянный мотылёк, искренне надеясь на то, что выход должен был быть где-то совсем рядом.Чем ближе Витторио приближался к источнику желтовато-белого света, тем слабее становилась хватка животного ужаса, сковывающего его тяжело вздымающуюся грудь, благодаря чему дышать ставилось значительно легче. В тот момент, когда священник почти приблизился к пологим ступеням, ведущим вверх, в освященном проёме показался чей-то высокий тёмный силуэт. Витторино тут же замер, как вкопанный, щуря глаза и пытаясь разглядеть пугающее нечто в ярком свечение. - ...торино... Ви... Торрино.. - этот голос вдалеке определенно был до боли знакомым, и когда способность здраво мыслить, наконец, вернулась к нему, Витторино понял, что все это время на него смотрели его закадычные друзья. - Витторино, ты там? - Я здесь! - священник не мог сдержать своей радости. Он уже и не помнил когда был в последний раз настолько счастлив видеть Юлика и Аккарди. К тому моменту, когда двое спустились вниз, Виторрино уже ожидал их у подножья лестницы. - Боже, я не могу поверить что это и вправду вы! Я уже почти поверил в то, что умру здесь! - с истеричным смешком выпалил священник, смотря на своих друзей. - Умрёшь прямо как все твои ненаглядные приятели - святоши? - уточнил Юлик, саркастично приподняв бровь. От этой фразы внутри будто резануло ножом, но Витторино не придал колким словам особого значения, прекрасно зная о том, что подобные высказывания был вполне себе в стиле Юлика. - Так, и что привело тебя в столь негостеприимное местечко так поздно? – Аккарди с привычной беззаботной улыбкой внимательно взглянул на священника. В полутьме их глаза казались Витторино совершенно тёмными, будто бы чернота зрачков сливалась с радужкой даже сильнее, чем в момент самого сильного прихода. - Я, кажется, опять ходил во сне, - рассеяно пробормотал священник, с неловкостью смотря на свои босые ноги. – Черт, нужно будет найти еще больше досок, чтобы заколотить ту дверь. Ему было ужасно стыдно за то, что он вообще оказался в столь идиотской ситуации, но ещё более невыносимым его положение делало именно присутствие лучших друзей. Прямо сейчас Витторино чувствовал себя особенно жалко, и единственным его желанием было как можно скорее покинуть катакомбы. Он уверенно шагнул вперед, ожидая, что Аккарди и Юлик последуют за ним, однако ни один из них не сдвинулся с места, выжидающе смотря на Витторино. - Разве ты хочешь уйти прямо сейчас? – улыбка Аккарди стала ещё шире. – Мы думали, нам удастся побыть вместе хотя бы немного. Это прозвучало странно, но прежде чем священник успел хоть что-то ответить, Юлик ступил вперёд, вальяжно положив ладонь ему на плечо. - Да ладно тебе, неужели ты действительно хочешь бросить нас? – с притворной печалью протянул он, смотря прямо в глаза Витторино с тем самым сардоническим выражением, о котором священник почти что успел забыть. Вернее он думал, что забыл, поскольку в последний раз видел эту лукавую улыбку Юлика очень давно, в той самой жизни, которой его так жестоко лишили. – Ты ведь сам так громко зовёшь нас каждую ночь, заливая подушку слезами. Волна страха окатила Витторино с новой силой. Откуда они могли знать об этом? Как они узнали правду, он ведь никогда не… - Мы знаем, как сильно ты скучаешь по нам, Витторино. – звук собственного имени, произнесённого Аккарди столь сладким тоном заставил священника почувствовать невольную дрожь в ногах, но он тут же попытался отогнать от себя навязчивые мысли. - Хаах, нет, все совсем не так! – протараторил Витторино, чувствуя как сильные руки Аккарди уверенно ложатся ему на талию, притягивая к себе как можно ближе. Вопреки собственным словам Витторино вовсе не спешил отстраняться, хотя последние остатки благоразумия упорно твердили о том, насколько все это было неправильным. Да, он действительно скучал по ним обоим. По их непринуждённым разговорам обо всем на свете, по теплым объятьям и жарким поцелуям, после которых ему становилось так же хорошо, как в минуты Божьего благословения. Вся эта ситуация казалась абсолютно безумной, однако собственная тоска и одиночество совершенно затмили чувство страха, из-за чего Витторино просто не хотелось верить в то, что столь долгожданная близость может оказаться лишь простым обманом. - Да, мы знаем о тебе все, Витторино, - Юлик был так близок к его лицу, что священник мог чувствовать его горячий полу-шепот прямо на своих губах. – Знаем о том, насколько же ты… Жалкий. Его ослепительная улыбка была последним, что увидел Витторино перед тем, как его затылок пронзила невыносимая боль. Потеряв равновесие он ударился о пол с такой силой, что свет вокруг сразу померк. Кажется, он потерял сознание на несколько мгновений, но как только Витторино пришел в себя, первым что он увидел перед собой было нависающие прямо над его лицом нечто. Одна из аномально длинных конечностей существа, напоминающая скорее паучью лапу чем человеческую ладонь, все так же касалась талии священника, в то время как вторая рука удерживала запястье Витторино прямо над его головой. - Разве не этого ты хочешь на самом деле? - вопрошала тварь высоким голосом, похожим теперь на скрежет металла по стеклу, и не имеющим ничего общего с голосами его друзей. Все это было иллюзией с самого начала. Ну конечно! Что могли забыть Юлик и Аккарди в этой глуши глубокой ночью, если даже днём они предпочитали избегать этого проклятого места? Чудовище с громким хрустом вывернуло свою шею под неестественным углом, уставившись на священника пустыми глазницами, и расплылось в подобие хищной улыбки своим широким ртом, полным кривых зубов. Витторино не знал, сколько именно времени прошло в этой гнетущей тишине, прежде чем ему, наконец, удалось побороть парализующий ужас. Собрав всю свою волю в кулак, он попытался ударить монстра коленом, но тот ловко увернулся от удара, прижав его ноги к земле своими вывернутыми в обратную сторону лапами, отдаленно напоминающими оленьи копыта. Единственная свободная рука оказалась так же прижата тяжёлой лапой даже раньше, чем Витторино успел предпринять хоть что-то. Попытки вырваться из захвата с каждым новым рывком причиняли лишь ещё больше боли. Хватка чудовища напоминала охотничий капкан, с каждым новым разом сжимаясь все сильнее. Под кожей будто бы разгорался огонь, неумолимой разливающийся по и без того воспалённым нервам, и когда агония достигла своего пика Витторино с ужасом осознал, что твари ничего не стоит раздробить его кости в труху. Возможно, если бы у него была возможность пожертвовать одной рукой, при этом сумев сбежать отсюда как можно скорее, он бы воспользовался ей, но перспектива лишиться обеих рук сразу пугала его так же сильно, как угроза собственной жизни. Прекратив бороться, священник замер, прикрыв глаза и пытаясь успокоить сбившиеся дыхание. Запястья теперь не ныли так сильно. Должно быть монстр действительно расслабил хватку, почувствовав слабость своей жертвы. Не желая смотреть на уродливое лицо монстра, Витторино отвернулся, зажмурившись ещё сильнее, как только нечто отвратительно липкое коснулось его щеки. Хотя ощущалось это почти так же, как если бы на его лицо вдруг упал гигантский слизень, прикосновение было вовсе не мертвецки – холодным, а совсем наоборот – живым и теплым. Язык существа медленно скользнул ниже, очертив контур выразительной скулы, минуя подбородок и с особым нажимом пройдясь по чувствительной шее, от чего Витторино против воли ощутил прилив знакомого тепла, подавив в себе невольную дрожь. Однако монстр вовсе не собирался останавливаться: обвившись вокруг шеи не в меру длинный язык залез под ворот ночной сорочки, слепо ощупывая мужскую грудь, будто бы пробуя и выбирая самое мягкое место, от которого будет лучше всего оторвать кусок. Мягкие и одновременно скользкие касания настолько сильно напоминали человеческую ласку, что Виторрино, уже не сдерживая собственные чувства, судорожно вздохнул.  - Хаа, - в ответ на этот полу-всхлип полу-стон чудовище издало низкий гогот, отдаленно напоминающий довольное кошачье урчание. Эта извращённая ласка уже совсем перестала походить на нечто по настоящему угрожающее, невольно натолкнув священника на мысль о том, что монстр действительно не собирался отобедать им, и будто бы в подтверждение его догадки, ещё один гибкий отросток плотно прижался к внутренней стороне бедра, без стеснения минуя подол монашеской робы, оставляя на коже такой же горячий и мокрый след, как если бы к нему прижался чей-то возбуждённый  член. Все ещё не желая открывать глаза, Витторино вспомнил ощущение таких родных, и в то же время почти что стертых из памяти касаний Аккарди, по которым он  успел так сильно изголодаться за все эти годы с того момента как на базилику пало проклятье, а его собственная жизнь оказалась практически закончена. Интересно, остался ли его друг таким же страстным, или со временем его ощущения все таки притупилась, и теперь вместо долгих прелюдий он предпочитал трахать своих любовников так же беспощадно и быстро, как принято брать дешёвых шлюх в самых грязных притонах? Его размышления были бесцеремонно прерваны проникновением языка прямо в рот. Витторино с трудом успел перевести дыхание, прежде чем тяжёлая пульсирующая плоть заполнила его рот, не давая вздохнуть полной грудью. Это было отличным шансом для того, чтобы прекратить все это, сомкнуть зубы с такой силой, чтобы отгрызть мерзкий орган ко всем чертям, но вопреки здравому смыслу, что-то внутри Витторино рьяно отвергало эту мысль. Должно быть всему виной было это дикое, сводящее с ума чувство одиночества, в сравнении с которым даже чудовище из катакомб уже не казалось таким уж плохим партнером для плотских утех.   - Но я не хочу этого делать. – собственный голос казался таким убийственно жалким, что было стыдно оторвать глаза от пола. Если бы в этот момент он посмел посмотреть на учителя, тот бы наверняка просто посмеялся над ним. Широкая теплая ладонь осторожно коснулась его макушки, в привычной манере пригладив растрепанные соломенные пряди с такой осторожной нежностью, с какой его никто никогда не касался, даже родной отец. Пальцы на щеке ощущались настолько горячими, будто к его лицу приложили раскаленные угли, но он не мог заставить себя отвернуть лицо от учителя. Широкие полы шляпы отбрасывали тень на его лицо, так что мальчик мог видеть только его лёгкую улыбку. - Витторино, разве я не достаточно забочусь о тебе? Этот упрек уколол его так сильно, что на глаза едва не навернулись слёзы. -Вовсе нет! – больше всего ему хотелось оправдаться, доказать учителю, что он вовсе не был таким же избалованным мальчишкой, как его одноклассники-семинаристы, но прежде чем он успел что-то сказать, палец коснулся его приоткрытых губ. - Такой прилежный ученик, как ты, должен помнить, что Господь жаждет видеть доказательство нашей любви не пустыми словами, а действиями. Он велел нам любить, и быть любимыми в ответ. Мальчик на несколько мгновений зажмурился, отгоняя от себя последние остатки сомнений, прежде чем распахнуть ярко-зелёные глаза, и с твердой уверенностью взглянуть на епископа. - Хороший мальчик. – улыбка мужчины стала шире, когда мягкие губы обхватили его палец. – Никогда не забывай о том, как важно показывать всем свою любовь. Ибо любовь - есть чистейшее присутствие Бога на нашей земле.     Терпкая солоноватость напоминала вкус человеческой плоти, так что прикрыв глаза Витторино легко мог представить на месте языка монстра член, медленно скользящий промеж его губ. Как будто прямо сейчас с ним был Юлик – тот тоже всегда начинал с медленного ритма, томно зацеловывая почти до боли, прежде чем позволить коснуться этими же искусанными губам своего члена. Гибкий отросток, который все это время подразнивающе тёрся о восставшее естество Витторино, источал так много слизи, что внезапное наглое вторжение в собственное тело было не настолько болезненным, каким могло бы быть. Чем энергичнее становились фрикции языка, тем активнее священник обхватывал его губами, с наслаждением ощущая, как комок возбуждения начинал все сильнее затягиваться в тугой узел, подстегивая и без того разыгравшуюся фантазию. В мечтах Витторино с ним действительно были его друзья, по которым он так сильно успел соскучиться. Будто бы и не было всех этих долгих лет холодной отстраненности с редкими встречами. Наверное только эти рандеву помогали Витторино не сломаться окончательно, переживая каждый новый день с монотонным упорством только ради того, чтобы вновь увидеться с Аккарди и Юликом. Ради того, чтобы вновь почувствовать себя нужным, хоть на несколько коротких часов. Язык монстра плотным кольцом сжимался на шее священника, лишая последних остатков кислорода, пока на глаза невольно наворачивались слезы, а с уголка рта стекала слюна, капающая на пол с каждым быстрым толчком в его рот. Бедра начинали невольно дрожать из-за того, насколько сильно Витторино хотелось кончить, и только когда мышцы начало сводить от перенапряжения, длинное щупальце, все это время двигающееся в нем так мучительно медленно, ускорилось до такой степени, что, казалось, могло буквально порвать его. Но священнику было абсолютно плевать на боль – единственным, что имело значение прямо сейчас, были яркие образы, вспыхивающие под закрытыми глазами. Это были довольные лица его друзей: с раскрасневшимися щеками и мокрыми от горячего пота волосами, липнущими ко лбу, Юлик и Аккарди смотрели на него с томительным вожделением, уже предвкушая скорую развязку. Крик Витторино потонул в пустоте каменных сводов, как только его рот оказался свободен от чужого языка, а хватка на шее ослабла достаточно, чтобы священник смог нормально вздохнуть. Полутьму вокруг освещали теперь сияющие искры перед глазами, пока кровь все ещё пенилась под кожей бурлящими пузырьками, схлопывающимися так медленно, и оставляющими после себя приятную сладкую негу. Сбывшийся вверх подол ночной сорочки перепачкался липким семенем, пока между ног растекалась гнетущая пустота, снедающая Витторино быстрее, чем пламя свечи, упавшей на гору исписанных чьей-то не твердой рукой переплётов. Запястья и ноги теперь были свободны, а гадкий смех слышался все дальше и дальше, пока совсем не затерялся среди переплетений медных труб. Отходя от пережитого шока, Витторино начинал чувствовать привычный холод – горячий пот остывал, превращаясь в противную липкую плёнку, заставляя испытывать к самому себе запоздалое отвращение. Прямо как в минуты тоскливой слабости, когда собственные неизменные потребности приходилось удовлетворять простой дрочкой. Одиночество в подобные моменты для него было равносильно смерти. Хотя прямо сейчас Витторино действительно чувствовал себя по настоящему мертвым. Таким же покинутым и разбитым как его собственный дом.   Вы забрали у меня самое дорогое. Я верил вам обоим так же, как верил самому Богу: безоговорочно и смиренно. Но вы забрали буквально единственное, что у меня было. Вы забрали это навсегда, и теперь я понятия не имею кто Я такой. Мой отец никогда не примет меня таким, но я не могу вернуться к вам, потому что теперь Вас нет рядом с нами. Нет рядом ни с кем из ныне живущих. Но я все равно вижу вас каждый ебучий день, и порой мне хочется оказаться там же, в сырой земле, лишь бы больше никогда не…   … Не знаю когда все это закончится.