Колыбельная

— Всё преходяще. Всё дробится, гаснет, как прихоти судьбы определят. — …это поэзия? Волдеморт не стал отрывать взгляда от окон в пол: читальный эркер библиотеки выходил в сад, и сейчас там цвели розы. Рядом робко распустились первые гортензии, топорщились цветами кусты пионов. Мелькали ряды, что посадил Гарри: синие и фиолетовые дробные цветы, нарушающие совершенство сада, но приятные взгляду. Цветочный запах клубился в воздухе, закатывался в приоткрытую створку окна, разносился среди книг. Оседал на мантии Волдеморта, на рубашке Гарри: лишенный выбора Поттер смирился и иногда даже надевал жилеты. Сегодня — нет. Скрутился в кресле с ногами, придерживая приключенческую книгу с гиппогрифом на обложке, подпер голову рукой. — Это Шекспир, — наконец ответил Волдеморт. Мальчик не станет искать сонет, не прочитает его начало; тем более не сделает выводы. Со временем научится всему этому, но пока играть с ним было безопасно. — Мм, — протянул Гарри без интереса. Только безопасные игры были скучными — для обоих. Сам Гарри становился скучным, а поддевать его корки на душевных шрамах нужно было с предельной осторожностью: чаще, чем вспыхивал эмоциями, он замыкался и подолгу отсиживался в своем закутке. Иногда не выходил из спальни. Ускользал от него, будучи рядом. — Сонет о начале лета, — добавил Волдеморт каплю во впадину поттеровского образования. Обернулся. Успел увидеть, как мальчик поджимает губы, снова расслабляет лицо: намеренно, на долгом выдохе. Волдеморт предпочитал времена, когда тот бегал по лесу и смешно отбивался голыми руками, потеряв палочку. Был порывистым вихрем искрящихся эмоций — все только для него. — Гарри. Хватило осуждающего тона: Поттер знал, что за ним прячется злость. Что она закручивается в водовороты, темная, вязкая; пузыри на поверхности лопаются, выпуская ярость, и как только Волдеморт перестанет изображать терпение — как только Гарри не уступит после первого же одергивания, — дамба, сдерживающая гнев, даст течь. Он давно не валялся на полу, прижимая руки к голове и срывая горло. Давно не проливал капли своей драгоценной крови. Изредка шипел, дергаясь и пытаясь тыльной стороной ладони успокоить покалывание лба, не более. Покорность не злила: разочаровывала. Волдеморт не нарушит своих обещаний — близкие Гарри останутся в живых, — но найдёт способ подковырнуть выученную отстраненность. Запустить пальцы в грудную клетку. Радужки цвета бутылочного стекла встретились с багрово-винными. Мальчик не удержал маску: заметно напрягся, подобравшись. Проговорил аккуратно, негромко: — Просто вспомнил, что мой… курс, на котором я мог учиться, сдает экзамены. Раздражение крепче обвило ребра. Но спросил Волдеморт ровно, почти ласково: — Ты уже забыл наши обсуждения, Гарри? За отсутствием рукавов толстовки мальчик теребил манжеты рубашки. — Не забыл. Но ты, ну, спросил. Почему. Я ответил. Честно. Его словоохотливость распространялась только на глупые максималистские речи о доброте и равенстве — и те навязал Дамблдор. При Волдеморте Поттер берег слова, будто платил по галеону за штуку. — Будем надеяться, что эти выпускники станут достойными членами магического общества, — сухо прокомментировал Волдеморт. Опустил «те, кто не осужден и чьи палочки не сломаны» — и последних немало, ведь дети зачастую глупы и исключительно упрямы одновременно. — А что касается тебя… Идея, чем можно поколебать выверенное и натянутое послушание, зрела давно. Он опустил ладонь в карман, сжал пальцы на потеплевшем древке непривычной текстуры. Извлек его на свет. Скользнул назад: Гарри подскочил с кресла так быстро, что книга глухо шлепнулась на пол с неловким заломом разворота. — Моя палочка?.. — недоверчиво спросил Гарри, будто волшебник может не узнать свое продолжение. — Твоя, — согласился Волдеморт. Гарри вцепился в пуговицу манжета — видимо, чтобы не в шею Волдеморта. Громко выдохнул. Переступил, почти задев лежащую книгу, поднял её на столик между креслами — бессознательно и быстро. Хлопок обложки по столешнице будто отрезвил его: покачнувшись, шагнул вперёд, сцепил ладони до побелевших костяшек. Его глаза снова блестели сосредоточенностью — на палочке, на ситуации, на Волдеморте и только на нём. Уже лучше. Шевельнулись напряженные губы: — И ты?.. — Зависит, — проронил Волдеморт. — От твоего выбора, Гарри. — Что за выбор? — скороговоркой спросил Поттер. Они оба уже знали ответ, но Волдеморт любил дарить иллюзию того, что мальчик что-то решал. Имел привилегию выбирать и не соглашаться. Любил выслушивать вопросы, держать Гарри в моменте, когда он всё-таки не был уверен, и одаривать его прозвучавшими словами. — Будешь ли ты послушным, — прошелестел Волдеморт. Шагнул вперёд. Наклонил голову к запрокинутому лицу мальчика, поймал свое отражение в линзах очков: нависший монстр, его страшная сбывшаяся сказка. — Будешь ли ты моим. Легкое, почти фантомное касание губами лба. Расплывающееся между ними тепло. Физический контакт, рвение клочка души, сам Гарри с его пламенной натурой? Он исследует позже. Единственный в мире человеческий крестраж был его — почти его. — И ответишь ли на несколько вопросов. Взгляд Поттера, сфокусированный на палочке, снова вернулся к его глазам. — Каких? — спросил он. Моргнул несколько раз, спешно добавил: — И несколько — это сколько? — Я хочу знать тебя лучше, Гарри, — произнес Волдеморт, шагом в сторону покидая его личное пространство. Тонкий и взъерошенный, в ранне-летнем утреннем свете, мальчик будто бы был вписан в картину — изящный, яркий холст с широкими зелеными мазками кустов, полосками оконных перекрытий, масляными точками цветов и прорисованным абрисом светлой рубашки. «Я хочу знать тебя изнутри. Я хочу знать тебя всего, оживить тебя, управлять тобой. Но начну с этого». Когда Волдеморт сел в кресло, Гарри ещё стоял. Опустился в своё неторопливо, напряженно, на этот раз не подбирая ноги и аккуратно сложив ладони на коленях. Только тогда сказал: — Ты не ответил на мои вопросы. Свёл брови, увидев поднятую ладонь: не время ему перебивать. Раздраженно сцепил пальцы. — Терпение, Гарри, — наклонил голову Волдеморт. Опустил руку, провёл подушечками пальцем по остролистовому древку — взгляд Поттера следовал за движением, будто мальчика приворожили. — Я не потребую от тебя ничего, на что ты не мог бы ответить. Скептический взгляд вернулся к его лицу. — …но не обещаю, что все из них будут приятными, — добавил Волдеморт, чтобы увидеть, как едва заметно сжимается челюсть. — Раз ты упомянул экзамены… будем считать, что это твоя личная учебная сессия с таким же количеством вопросов. Справишься со всеми — после последнего июньского экзамена получишь палочку. Потому что ещё немного, и зудящая под его кожей магия начнет подъедать мальчика изнутри. Пока что со всплесками и энергией неплохо справлялся крестраж — и Волдеморт был уверен, что он-младший не станет вредить себе же в любом воплощении, — но оставлять их зависимыми друг от друга опасно. Не в том плане, который угрем скользил между мыслями, постепенно оформляясь в цепочку действий. Гарри сощурился. В билетах каждой из дисциплин не больше трех вопросов — наверняка считал, как много информации он может раскрыть односложными ответами. — Ладно, — наконец ответил он. — Хорошо. Выпрямленные до натяжения рубашки плечи, выдвинутый подбородок: готовился к худшему. Секунды забивали нос цветочным запахом. Волдеморт неторопливо спрятал палочку обратно, проследил за тоскливым взглядом. За окном настойчиво верещала садовая птица. — Ну? — спросил Гарри, поджав губы. — Я не говорил, — прошелестел Волдеморт, — что спрашивать я буду сейчас. Каблуки ботинок мальчика простучали по паркетному полу. Щёлкнула закрытая дверь. Волдеморт улыбнулся. *** — Твоя палочка, Гарри. Они в саду. У Поттера грязная полоса на лбу, капли пота над бровями — возился с розами. У Волдеморта вмятина укола на подушечке пальца: перехватывал руку, когда мальчик шарахнулся от голоса. Подходил он бесшумно. Лето теплое, растекающееся, пронзительно-яркое. — Что — моя палочка? Его радужки — зелень листьев в тени, его взгляд — шипы, упирающиеся в кожу. Изысканный, ядовитый цветок. Его отравленная лилия. — Твоя палочка не хочет бороться со мной, — слова-лепестки опускаются к земле, едва слышные и мягкие. — Твоя палочка признаёт меня. Знает, что ты — мой. Невнятный звук из поттеровских губ. — Почему, Гарри? Палец, скользнувший за его ухом, придержавший заднюю сторону шеи. Почти поцелуй между роз, только Волдеморт не касался губами — достаточно того, что впивался, поглощая, взглядом. — В ней перо феникса, — говорил Гарри с тоской. — Как в твоей. Д… — палец больно надавил на кожу, — Дамблдор говорил, что это, эм, братские палочки?.. Они не хотят бороться против друг друга. Он продумывал и цедил слова, разглядывая пуговицу мантии Волдеморта, изредка вскидывая лицо: достаточно ли. Никогда не достаточно. — Видишь, — торжественно, велеречиво. — Ты был создан для меня, Гарри. Выбран судьбой. Даже палочкой — а ведь это палочка выбирает волшебника. Как будто он отвесил Поттеру пощёчину. Его щеки не горели — удара ведь не было, — но сдвинулась сжатая челюсть, поджались до бескровия губы. — Судьба забыла спросить моё мнение. Напрягся, ожидая удара, но не последовавшего смеха. Недоуменно проводил взглядом. Остался стоять: мальчик в цветочном саду, добровольный узник замка, воздвигнутого в его же голове условностями воспитания и навязанным героизмом. — Она не спрашивает ничьё, — поделился, уходя, Волдеморт. — Ты меняешь её сам. *** Каким бы заманчивым не выходило пестование мальчика и их разговоры, большую часть дня он проводил не в доме: составленное правительство ещё не превратилось в отлаженный механизм. Школьные вопросы к концу года тоже требовали внимания. Этот выпуск Хогвартса приносил проблемы, даже когда список выпускников остался без Поттера. — Гойл, — скучным голосом озвучил Снейп. — Практика в комиссии по обезвреживанию опасных существ. Замок был тихим — гораздо тише, чем обычно в период экзаменов. Редкие студенты в коридорах смотрели в пол, портреты практически не двигались. Волдеморт мог переместиться сразу в кабинет директора, но предпочёл пройтись от ворот: почувствовать мощь защиты замка, признающей его за почетного гостя, проскользить по мосту и каменной дороге, вступить под старинные своды. Хозяином, пусть и завоевателем. Древние законы не знали этических нюансов и подковёрных игр: его дом теперь был действительно его собственностью — как и всё, на что когда-то жадно и голодно смотрел Том Риддл. Снейп убрал из кабинета директора всё, напоминавшее о Дамблдоре, помимо портрета; от пустого холста с фоновыми драпировками Волдеморт отвернулся, расположившись в директорском кресле и посадив своего протеже с другой стороны стола. Июньская жара не распаковала Снейпа из его плотно-строгих одежд. Воротник упирался в подбородок, когда он, не поднимая глаз от свитка, комментировал: — Голдштейн. Полукровка, Рейвенкло, староста. Американские родственники. Планирует покинуть страну. Эта фраза повторилась уже не раз — а ведь это только начало алфавита. Люди слишком боялись собственного воображения. Монстр-из-котла, чудище из кошмаров, тот, кого не называют — тот, кого из-за этого не признают; репутация Волдеморта привела его к вершине, но теперь, на перекрестье всех социальных ветров, мешала. — Какие дисциплины он сдаёт, Северус? Никаких движений сцепленных на столе пальцев. Вскинутый тёмный взгляд: Снейп, один из самых преданных его подопечных, соображал быстро. Но не выпаливал свои выводы без запроса — в том числе за это Волдеморт его и ценил. — Нумерология, — обратился к другому списку Снейп. — Чары продвинутого уровня. Трансфигурация. Не блестящий, но примерный студент. — Запроси для него место в исследовательском отделе, — велел Волдеморт. — Выгодное место. Об одной вещи нынешний директор промолчал. В некоторых моментах Снейп всё-таки оставался питомцем Дамблдора — но у Волдеморта дома жило экспериментальное пособие по тому, как с такими обращаться. — Это не Голдштейн прятался среди бунтовщиков?.. — поинтересовался он. Косой закатный луч подчеркивал морщину между бровей Снейпа, терялся во впадинах его глаз. Он не позволил себе ни крепче сжать пальцы, не повести бровью после демонстративно не риторического вопроса. — Участвовал в том инциденте, — бесстрастно ответил Снейп. — Оправдан, наблюдение снято. — Молодёжь склонна к неуместно дихотомическому мышлению, — успокаивающе произнёс Волдеморт. — Прошедшего времени недостаточно для… подобающего воспитания. Он разомкнул ладони, чтобы сложить их пальцами вверх. Жест молитвы, сказали бы когда-то Тому Риддлу; жест сосредоточенности, просветили его на востоке; знак единства, бросил старец в шафрановых одеждах с платком на голове. Поттер, завидев это складывание рук, улетучивался в другую часть дома. Знал: Волдеморт думает, и раздумья эти редко заканчивались приятными для мальчика вещами. Знали и пожиратели, ближайшие из ближних. Снейп бросил короткий взгляд за его спину. — Да, Северус, — неторопливо продолжил Волдеморт. — Он вёл магическую культуру к стагнации — и практически преуспел. У нас большое пространство для работы… и нет смысла действовать только силой. Ни изменения в линии плеч, ни движения мимических мышц: отсутствие реакции Северуса говорило больше, чем присутствие оной. — Грейнджер, — прочитал он двумя движениями тонких губ. Поднял подбородок. — Грейнджер, — повторил Волдеморт. Дрожащие руки, беспорядочная копна волос. Интеллект и перспективы. Заявление на стажировку в министерстве без указания отдела, в низу которого стояла печать: «магглорожденная». Испуганный взгляд девчонки в зале суда. Другой взгляд, твердый и упрямый: «я пришёл, чтобы они были в безопасности». Из этого предложения надо сделать «я остался, потому что я так решил» — значит, линия судьбы мисс Грейнджер тянется дальше. — Обеспечить запрошенную стажировку, — отрезал Волдеморт. — С… надлежащим наблюдением. Там, где она будет на виду. Где девчонка убедится, какая честь ей оказана, а настороженная толпа ещё раз поймёт: им дают шансы. Дают, пока не закончилось терпение, пока держится послушным агнцем в ожидании палочки Поттер, пока вылазки Ордена ограничиваются глупыми листовками на витринах. Пока Волдеморт думает, как решить проблему с измененным магией телом. Он не хотел возвращаться к хрупкому человеческому напоминанию о Томе Риддле, амбициозном, но слабом — да и не мог. Оставаться персонажем страшных сказок, наведывающимся в реальный мир, желал не больше. Для магов не было ничего невозможного — если он достиг бессмертия, значит, сможет и это. Ещё одним пунктом в бесконечный список его обязанностей. — Гринграсс, — перешёл Снейп. Нарочитое не упоминание Гарри Поттера тоже не могло длиться вечно. *** — Твой первый магический выброс? Снова библиотека, за окном — стрекот крупного дождя. В ясную погоду мог бы быть красочный закат. Сейчас в стекле отражались грани канделябра, плясали огни свечей. — Эм, — замешкался Поттер. — Не помню? Мне не рассказывали. Однажды на крышу школы заскочил… не Хогвартса, конечно. Хотя на крыше Хогвартса он точно был: Волдеморт снимал оттуда отчаянных гриффиндорцев ещё во времена Тома Риддла, идеального префекта. Поттер не мог избежать факультетской традиции. Он начал с лёгкого. Усыпляющего внимание. Расслабляющего мальчика. Не работало: о своей жизни Гарри любил рассказывать чуть ли не меньше, чем извиваться, не называя характеристик ни одного оппозиционера. *** — Сладкая или солёная каша? Встревоженный взгляд, стиснутое в пальцах перо, зависшее над списком опасных существ. Тут мягкость Поттера шла Волдеморту на пользу: давно пора проредить эти дюжины пунктов и дать волшебникам право заводить, кого они захотят. Кто не выживет, тому не стоило быть самонадеянным. Десяток секунд молчания. То, как Гарри обдумывал самые невинные вопросы и крутил их со всех сторон, смешило. Осторожное признание: — Конечно, сладкая. Волдеморт знал, сколько джема Поттер плюхает в утреннюю овсянку, Поттер тоже помнил, что период его завтраков в одиночестве закончился давно, но эта игра в усыпление бдительности была занимательной. Нарочитое равнодушие мальчика облупливалось, трескалось, обнажало его эмоции: непонимание, раздражение, гнев. Уже не раз Гарри хлопал губами, сдерживая себя, прежде чем дать более безопасный ответ. Волдеморт ждал — и чередовал вопросы так, чтобы Поттер всё-таки взорвался, вспыхнул импульсивной красотой разгорающегося пламени. *** — Чего ты хочешь, Гарри? — Убить тебя. Третья неделя июня. Первый ответ, вылетевший без запинки и раздумий. Второй смех: не Волдеморта. Практически плотный, наевшийся сил до бледности мальчика крестраж скалил зубы в показном хохоте. Волдеморт поднял ладонь — Том прекратил, склонил голову в жесте фальшивого подчинения. На его лоб съехали пряди чёлки. Поттер пунцовел от злости, со стуком отставив чайную чашку. Несколько капель расползались по столешнице. Так же неспешно в душе Волдеморта расплывалось удовлетворение: мальчик всё ещё глуп. Мальчик промаршировал прямиком в ловушку, застрял в подготовленной паутине. Вспышку должен был вызвать последний вопрос — но что ж, так даже лучше. — Столь лестно, — протянул он. — Ждёшь получения палочки, чтобы опробовать смертельное заклятие? Я могу дать тебе свою, Гарри — она отзовётся охотнее. Только душа не может убить себя же: Поттер застрял в вечной патовой ситуации и не мог встряхнуть доску. — Я могу научить тебя ему, Гар-ри, — улыбался Волдеморт. Мальчик сидел через полдюжины стульев, но Волдеморт и так знал, что отражается в его зрачках: бледно-графитовая серость шершавой кожи, слишком острые клыки, глаза цвета запекшейся крови. — Я хороший учитель, мой драгоценный. — Я не… Том неслышно встал со стула, просочившись сквозь деревянную материю, демонстративно обошёл стол. Встал за мальчиком. Гарри не пытался бежать: он наконец разозлился — и его несло. — Я обещал отвечать на твои вопросы честно, — выплюнул он. — И я мечтаю, чтобы ты, сука, сдох. И ты тоже. Если бы мог, убил бы. — В заклятии всего два слова, — проворковал Риддл, приобнимая спинку стула и наклоняясь к уху Поттера. — И движение рукой, знаешь, прост… — ЗАТКНИСЬ! Вскочить со стула Гарри уже не смог — дернулся в сторону, почти повалился, не сумев подняться на ноги, но Волдеморт жестом стабилизировал всю конструкцию. Посмотрел на воплощение крестража. Этой сцене хорошо бы случиться не в столовой, не с тихо играющей пластинкой, не с греющим послеобеденным солнцем, уже откатывающимся от теневых углов — но не всё в жизни можно поставить согласно сценарию. Декорации будут такими. Из звуков остался только орган — интерлюдия, бессмысленный промежуток между произведениями. Поттер глубоко дышал и зло щурился. Том безмятежно усмехался, положив ладонь на поттеровское плечо. — Хватит, — скомандовал обоим Волдеморт. Сложил салфетку — медленно. Встал из-за стола — неторопливо. Прошёл по дюжине паркетных досок шаг за шагом, скользя в традиционно-черной мантии. Остановился в двух шагах от Поттера: так, что тому пришлось задрать голову. — Знаешь, почему лестно, Гарри? Поттер молчал. Тень Волдеморта лежала на бледно-заострившемся лице — крестраж следил, чтобы держаться на грани приличий, не более, — и линзы очков, не бликующие из-за окон, позволяли разглядеть болотную кайму зеленых радужек. Несколько слипшихся ресниц. Короткие волоски между темных бровей, росчерк шрама. — Потому что ты так сильно меня ненавидишь, — признался Волдеморт. — Меня, убившего твоих родителей. Уничтожившего твой комфортный мир полярных заблуждений. Меня, который возродился — и никогда не умрет. Меня, который обеспечивает мне бессмертие и развлекает тебя философскими разговорами — а ведь это тот же самый я. Он очертил линию напряженной челюсти кончиком пальца. Осторожно: даже если мальчик не мог встать или махать руками, это не значит, что забитый в угол звереныш разучился кусаться. Злился Поттер так, что жилка на шее пульсировала с почти слышимым звуком. — И всё же ты ничего не можешь сделать с тем, что ты мой, — прошептал Волдеморт. Хрустнула столешница. Столовая разлетелась в осколки и пыль: фарфоровые чашки, стеклянные окна, гнутые чайные ложки, со звоном и стуком упавшие на пол. Визг пластинки ударил по ушам. Из носа Поттера текли багровые капли, одна за одной, скользя по розовым следам, спотыкаясь на линии губ, капая с подбородка. Крупные магические всплески не проходят бесследно — и мальчик достаточно долго пробыл без палочки, без управляемой магии, чтобы навредить в том числе и себе. Том за его спиной молчал, застыв куклой. Медальон на груди Поттера дышал теплом: еще немного, и разогреется до боли, начнет плавить ткань. — С ненавистью ли, с любовью ли, со всей своей жизнью, со своей душой — ты мой, Гарри. Шрам мальчика тоже кровил, белки глаз порозовели от капилляров. Волдеморт положил пальцы поверх молнии на лбу, не обратил внимания на суету появившихся эльфов. Мальчик смел строить иллюзии — до сих пор. Мальчик смел отвергать его, даровавшего душу, владельца его юношеского ума и его костлявого тела. — Это был предпоследний вопрос, Гарри. Пришлось повысить голос: судя по тому, как мальчик морщился и пытался отодвинуться, в его голове мигренью выли отнюдь не символические сирены тревоги. Волдеморт не пытался смягчить боль. Время для урока. — И сейчас ты ответишь мне на последний.