Подснежник

      Если бы у Мегуми спросили, как она себя чувствует в своей школе, она бы, пожав плечами, сухо ответила «нормально». Она впрочем, всегда была сухой.       Стоицизм Мегуми был ее визитной карточкой, щитом, который она носила с легкостью. На любой вопрос о своих чувствах она небрежно пожимала плечами, как будто эмоции были языком, на котором она не утруждала себя говорить вовсе. Это не было проявлением безразличия, скорее, состоянием отстраненности, местом, куда чувства не могли проникнуть ни в коем разе. В большинстве ситуаций ее спокойствие было благом, придавало ей вид самообладания и скрывало любую уязвимость, которую она чувствовала впрочем, постоянно. Ее способность оставаться невозмутимой перед лицом эмоциональных потрясений или даже в непринужденной беседе позволяла ей сохранять хладнокровие, редко, если вообще когда-либо, выдавая свои истинные чувства.       Школа Мегуми казалась ничем не примечательной во всех отношениях, это было место, где учителя были в основном терпеливыми и добрыми, а ученики относительно хорошо себя вели. Сама школа, после недавнего ремонта, была оборудована всем необходимым, включая даже туалетную бумагу. На первый взгляд, это была обычная японская школа, ничем не отличающаяся от любой другой. Однако было одно существенное отличие, которое сильно бросалось в глаза Мегуми вот уже почти три года.       Годжо Сатору был её классным руководителем, а так же, учителем старшей школы по физике и химии. Этот мужчина, пришёл к ним около двух лет назад, когда Мегуми было пятнадцать и сразу же понравился всем, влился в коллектив быстро и легко. Поговаривали, что на тот момент у старшеклассниц был список парней, которым они хотели бы дать. Годжо Сатору был на первом месте, потому что, лишь одним своим невероятным, голубым взглядом из-под тёмных очков мог заставить ссаться кипятком, а если говорить более прилично, падать в обморок от красоты. Чистый, опрятный, высокий и уверенный в себе мужчина, от которого пëрло харизмой, и сексуальностью, особенно тогда, когда он, в жаркие весенние дни, расстëгивал несколько пуговиц белоснежной рубашки, открывая вид на острые ключицы. Удивительно, что такой нереальной красоты человек выбрал работу учителем, а не моделинг. Мегуми на уроках наблюдала лишь за движением его изящных мужских ладоней, за дергающимся изредка кадыком, губами, растягивающимися в ухмылку, когда он играючи спорил с отличником, который всегда пытался самоутвердиться за счёт мужчины, чтобы быть в глазах красивых девчонок лучше него, вечно указывая на ошибки учителя. Ничего у него не получалось, потому что свой предмет Годжо знал идеально. А девочки, для которых Годжо был особенной мечтой, обходили этого отличника стороной, шушкаясь за спиной. Неловко.       Учитель Годжо понравился Мегуми, как и другим девчонкам, сразу. Он был невероятно красив, с белоснежными настоящими светлыми, словно… Едва только распустившийся подснежник волосами, кожей, такой же белой, наверняка мягкой и ухоженной. Голубыми, такими невероятными и словно нереальными глазами, как хрусталики льдинок, разбалтывающиеся на дне стакана с ледяной, обжигающей горло водой. Его тело тоже привлекает внимание каждой. Слаженная, сильная и высокая фигура, с широким оборотом плеч, налитой мышцами грудью и бесконечными, длинными ногами. О, Годжо-сэнсэй был действительно очень высоким… Рост его был поистине впечатляющим, он возвышался над Мегуми, рост которой составлял приличные для японки сто семьдесят сантиметров, она была чуть выше его плеча. Дело было и не только во внешности. В их разговорах он покорил ее своими умными мыслями, поддержкой, очаровательными фразами и ослепительными улыбками. Каждое его прикосновение, подобно чему-то волнующему, заставляло ее колени подгибаться, а щеки заливаться густым румянцем.       Он был действительно хорошим и добрым человеком. Годжо часто помогал своим ученикам, заботился о них и всегда, когда был классный час, приносил вкусные, клубничные моти для них. Мегуми сладкое не любила, но их обожала всей душой. Наверное, потому что от Годжо, с его рук было есть очень приятно и вкусно. Мужчина так же, давал жизненные советы, делился смешными историями из своей школьной и не только жизни… Умел найти подход к каждому ученику и был с ними словно наравне. А ещё, у него был достаточно интересный и шебутной характер для учителя. Словно, он не мужчина двадцати семи лет, а подросток. Да, сенсей был неординарной личностью Иногда нелепые, иногда забавные шутки. Подколы, хихиканья и в целом, придурковатое поведение. Беззаботное поведение, порой даже, бестактное и изредка раздражающее. Конечно, это было лишь в свободное от уроков время. Это дети очень ценили и любили в Годжо Сатору.       К Мегуми у него действительно было особое отношение. И именно из-за этого, часто выходя из кабинета директора Яги, юная девушка получала в спину завистливые и ненавистные взгляды. Годжо, тоже выходя и не обращая внимания на многочисленные взгляды на них, догонял её и осторожно укладывал на хрупкое, острое плечо широкую ладонь, склоняясь и что-то тихо говоря. Так, чтобы другие не услышали. Девчонки ей завидовали, потому что она часто заходила к нему после уроков, оставалась наедине, разговаривала тет-а-тет. И Фушигуро их глупыми в своей голове прозвала. Да, Мегуми было приятно восхищаться Годжо, ценить его улыбку и слушать его шутки. Однако у этого была и обратная сторона — ей приходилось ежедневно отчитываться перед ним о своих опекунах и в целом, ситуации в еë доме, а в ответ выслушивать его лекции и нравоучения о том, что с этим делать. Хотя кое-что из его слов было полезно, в конце концов она чувствовала себя утомленной и раздраженной к концу разговора, поскольку его слова и поступки напоминали ей скорее строгого родителя, которого у девушки никогда не было, чем учителя... Ей нравилось, когда он вел себя с ней не как с маленькой девочкой, а как с подобной себе личностью.       Да, ей завидовали другие девочки. И Мегуми если честно, это нравилось.       Она ведь такая «спокойная оторва», прекрасно знакомая местной полиции хулиганством со своей компашкой, а они такие хорошенькие, миленькие, всегда ухоженные и накрашенные, миниатюрные девочки с гольфами до колен и короткими, школьными юбками, а ещё глазками большими, карими-карими, как у милого щеночка. Но почему то, всё внимание Годжо уходило ненормальной девочке, с разодранными в кровь коленями, лохматыми волосами, не всегда ухоженным внешним видом, характерными высыпаниями на лице, пустыми, тусклыми зелëными глазами и сомнительной компанией.       Она была не единственная такая «неправильная» в своём классе. Та же Кугисаки или тот же Итадори. Но, по крайней мере, у Юджи был старший, вроде как заботливый, но немного неадекватный старший брат и любимый дедушка. У Нобары полная, любимая семья. Просто... Так случилось, что даже имея любимую семью, подростки хотели бунтовать. Это нормально для их возраста. А у Фушигуро родителей не было. И знать она их не хотела. Была лишь старшая сестра Цумики, пашущая на сразу нескольких работах одновременно. И был парень Цумики. Странный, вечно курящий и пьющий, неприятный и раньше позволяющий себе поднимать руку на девочку. Ей было четырнадцать, когда учительница по литературе Мэй Мэй заметила огромный синяк на тонкой ручонке. Мэй Мэй сразу заподозрила неладное, а Фушигуро, которая очень хотела, чтобы этот мужчина их оставил, сказала правду. Последовавшие за этим разговоры с Цумики и партнером еë сестры, были бурными, он категорически отрицал свою вину. Под его давлением, которое он оказал на Мегуми, она была вынуждена отказаться от своих заявлений. Ее заставили признать, что она солгала, чтобы привлечь к себе внимание взрослых и напакостить. Тогда её осудили все, начиная от учителей и заканчивая родной сестрой, с которой отношения складывались не самыми славными после появления в их доме парня Цумики. И единственный человек, который не поверил была Мэй Мэй, прекрасно знающая, как детьми легко манипулировать и как легко их запугать. Эту тему замяли, но, тем не менее, с Мегуми часто разговаривал прошлый классный руководитель, а теперь и Годжо. И личное дело Фушигуро лежало у Сатору, он прекрасно знал её, её семью и если честно, общался больше с Цумики, чем с самой девушкой, потому что её, как опекуна вызывали в школу гораздо чаще.       Из утягивающих в прострацию мыслей Мегуми вывела тяжесть на её спине и звонкий голос Нобары. — Что застыла?! — захохотала девушка прямо в ухо Фушигуро, завидев её широко распахнутые, испуганные глаза.       — А ну, слезь с меня, — зашипела Мегуми, пытаясь стянуть с себя пятидесяти килограммовую тушку лучшей подруги, что вцепилась в неё намертво, — ты не пушинка, Нобара! — подруга была по правде лёгкой, но не для худой Мегуми, оттого, ноги подкосились.       Впрочем, провозиться с ней пришлось недолго, ведь та, из-за своей же противности, свалилась на пол, потому что захотела подергать подругу за как попало заплетенный хвост из нерасчесанных волос, ибо времени на это всë не находилось. Рано утром она буквально сбежала из дома, не позавтракав, а попросить расческу пока было не у кого: с Нобарой они встретились только сейчас.       Вообщем, руки нужны были чтобы держаться, а не творить чушь, дергая волосы Фушигуро. Мегуми хмыкнула, скрещивая руки на груди наблюдая за тем, как Кугисаки потирала ушибленное бедро, что-то бормоча себе под нос.       — Настроилась уже? — спрашивает Мегуми, когда они позже вместе с Нобарой и Маки выходят на крышу здания школы, чтобы перекурить.       — На учёбу? — спросила Маки, выпуская изо рта струйку дыма, — на это, — указывая вниз, показывая, про что именно говорит, — невозможно настроиться.       — Брось, ты отличница! — качает головой Нобара, поправляя растрёпанное от лёгкой перепалки с Мегуми каре, — это нам с Мегуми тяжко. Особенно, Фушигуро с физикой и химией, — янтарные глаза Нобары хитро блестят, а она пихает брюнетку под рёбра и Фушигуро клянётся, готова смачно ударить её по щеке. Нобара была той еще стервой, но Мегуми любила ее, не смотря на то, что дружба их с начальной школы началась с драки: Нобаре не понравилось, что Мегуми игнорировала ее просьбы поделиться лишней ручкой и разбила Мегуми нос, впрочем, получила вырванный клок волос следом. С того дня они были не разлей вода.       — Всë равно. Это не доставляет мне никакого удовольствия. Лишь бы родители не пиздели много, — Зенин даже не обращает внимание на подколку Нобары в сторону Мегуми, она склоняется над Кугисаки из-за разницы в росте, чтобы выдохнуть дым прямо ей в лицо, заставляя ту закашляться.       Изумрудные, ничего не выражающие глаза Мегуми смотрели вдаль, оглядывая калитку и вход в школу, неприметные здания рядом со школой, проезжающие машины и проходящих мимо их школы важных и не очень людей. Скучно. Впереди около пяти уроков, а хочется лишь сомкнуть веки и поспать хотя бы больше шести часов. Шесть часов — уже хорошо. Она спит мало из-за бессонниц, тревожных мыслей о будущем, мечтах о Годжо и счастливой жизни. По залëгшим под глазами мешками видно всё прекрасно, но её окружение предпочитает молчать, зная, как Фушигуро не любит, когда к ней проявляют излишнюю заботу и беспокойство по «пустякам». Она действительно считала это странным. Наверное, потому что к ней никогда прежде той самой заботы не проявляли. Родителей нет, а Цумики с с самого рождения Мегуми проводила все время на работе, чтобы прокормить их обеих. Ведь, когда Мегуми родилась, Цумики было восемнадцать и она училась в университете, возможность работать уже была. Тем не менее, когда заботу проявляет Годжо — Мегуми готова кричать от счастья, всё наверное потому-что, он для неё кто-то особенный, стал для неё роднее кого-либо, сам того не подозревая. Она привязана к нему очень сильно и если честно, мысль о том, что это последний её год в школе, когда она его ученица — убивают её. Сатору Годжо... Она думает о нём чаще, чем о ком либо. Даже чаще, чем о Цумики, как бы стыдно ей не было признавать это.       Фушигуро очень любит свою сестру и благодарна ей за всё. Но иногда, если честно, очень не хватает внимания к себе, тепла и банальных непринуждённых сестринских разговоров в свободное время…       — Пойду, — бросает Фушигуро, даже не смотря на затихших Зенин и Нобару. Между ними явно происходило что-то, но Мегуми в это не лезла. С Маки она не была так близка, а допытывать Кугисаки не хотела. Лучшая подруга, если захочет, сама все ей расскажет про свою личную жизнь.       Мегуми вновь словно летает в облаках, проходящие мимо девчонки шепчутся, что она укурилась, вот и выглядит так странно, медленно спускаясь с лестницы на нижний этаж, ступая по ступенькам и словно отсчитывая их в голове.       — Фушигуро-тян, — выдыхает знакомый бархатный голос, ласкающий слух, девушка почти сразу же задирает голову и едва сдерживает улыбку (она обычно, никогда не улыбается) когда пред глазами замечает знакомую фигуру, приближающуюся к ней.       — Ты снова курила, — неодобрительно качает он головой, учуяв мало приятный запах от неё, — и зачем?       — Надо было побрызгаться духами, — хмурится Фушигуро и пытается заглянуть в его глаза, но он поправляет тёмные очки, съезжающие на переносицу. Мегуми тяжко выдыхает, Годжо не любил, когда кто либо смотрел в его глаза, — а вам какое дело? Почему вас волнует, курила ли я?       — Меня волнует каждый ученик и ученица, который курит. Волнует их здоровье в принципе, Фушигуро-тян, — мужчина скрещивает руки на широкой груди, качая головой. — хочешь получить рак лёгких?! — наигранно громко, зло и испуганно, словно изображая родительскую фигуру.       — Непременно, — качает головой она, закатывая глаза, — ведёте себя хуже меня, когда я была... Шестилеткой.       — О-о-о, ты помнишь, какая ты была в шесть лет? — хихикает Годжо и приобнимает девушку за плечи, направляя в свой кабинет.       — Тяжелое время, — мрачнеет она и хмурит брови. Сатору готов ударить самого себя по лицу, за то, что позволил ей вспомнить об этом. И вроде не виноват совсем, но в груди неприятно сжимается. Цумики рассказывала, что тогда, когда девочка была шестилетним ребёнком — они с Мегуми не жили, а выживали.       — Ну, моя мрачная и не самая милая ученица, сейчас про мрачное время ты и забудешь! Повторяй иди формулы, я спрошу тебя на уроке. Тогда, вместо мрачности, будет солнечное настроение, — широко улыбается мужчина, а лицо Мегуми перекашивает от недовольства.       — Вы такой противный, Годжо-сенсей, — фыркает она, заходя в класс и занимая последнюю парту.       Губы Годжо изогнулись в лукавой улыбке, когда его взгляд упал на спину удаляющейся Мегуми, и он тихо усмехнулся про себя. Было в ней что-то такое, от чего у него всегда перехватывало дыхание, и дело было не только в ее потрясающей красоте. Возможно, дело было в отсутствии у нее одержимого интереса к нему, в ее нежелании поддаваться его обаянию или восхищаться каждым его словом и жестом, он чувстовал эту ее борьбу с самой собой. Это было поразительным контрастом с тем неослабевающим фанатизмом, который он обычно вызывал у других. Несмотря на ее кажущееся безразличие, он все равно не мог не заметить восхищенных взглядов, которые она бросала в его сторону, и того, как ее взгляд слишком долго задерживался на его губах. Он все понимал: на него смотрел так каждый. Но никто этого не скрывал. Кроме Мегуми.       Юджи с энтузиазмом жестом пригласил Мегуми присоединиться к нему, и она с тяжелым вздохом подчинилась, положив свои простые тетради рядом с его экстравагантно украшенными. Тетради Итадори были украшены героями наклейками с аниме персонажами «Наруто», так же его любимая Дженнифер Лоуренс в элегантном платье, автомобилями и множеством красочных наклеек. Впрочем, его комната тоже всегда была адом, по мнению Мегуми. Ни одного свободного места. Всё в плакатах полуголых женщин, каких-то непонятных корейских групп, очередные постеры с аниме, а кровать в мягких, стремных игрушках. Именно стремных, как говорил и его старший брат Сукуна, разглядывая кривую морду динозавра и сравнивая его с со своим преподом по философии. Итадори дулся и посылал двух зануд — брата и подругу, к чёрту, прижимая все игрушки к себе в охапку.       — Всё таки, решила не прогуливать? — хмыкает парень, морщась от запаха, исходящего от подруги и протягивает ей специально припасенный для таких случаев освежающий спрей для полости рта. Он всегда такое осуждал. Не пил, не курил и был спортсменом. В целом был тем, кому Мегуми могла довериться тогда, когда она была в излишне опьяненом состоянии. Когда стоять и даже говорить тяжело, Юджи всегда отвозил либо к ней домой, всегда убеждаясь, что она укрыта, переодета и тазик стоит возле кровати, бутылка воды или аспирин лежат на тумбочке. Либо же к себе, укладывая на свою кровать вместе с бушующей от алкоголя Нобарой и впрочем, укладывая нужные после пробуждения вещи рядом. Он чудесный друг.       — Мне нужен аттестат. А для этого надо нормально взяться за учебу, иначе ничего не сдам и... Ну, ты понимаешь, — выдыхает Мегуми, при этом ещё и принимая из рук друга мятные леденцы.       — Можешь попросить о помощи Сукуну, — морщится Итадори, ведь тоже решился взяться за мятный леденец, — у тебя проблемы с математикой, а он в ней хорош, — объясняет друг, хрустя леденцом.       — Сукуну? — Имя Сукуны оставляло горький привкус во рту Мегуми и нет, это не из-за мятного леденца. Он был неприятным типом для неё, с которым иногда, на какой нибудь вписке можно замечательно покурить на балконе, разрывая губы в кровь в поцелуе и лапая друг-друга за интимные места. Она не считала его своим другом, несмотря на то, что он был в её компании.       Интерес Сукуны к Мегуми был нежелательным и вызывал дискомфорт. Он был чрезмерно требовательным и самовлюбленным, переступая черту больше раз, чем она могла сосчитать. Мегуми находила его поведение отталкивающим – то, как он приставал и заигрывал с ней, прикасался к ней без ее согласия. Она ненавидела его развязную манеру поведения, его выпуклые мышцы, тело покрытое многочисленными татуировками, высокомерие в его глазах. Он как будто верил, что мир вращается вокруг него и что все умирают от желания быть с ним. Мегуми отталкивала его самоуверенность и мысль о том, что их случайные встречи в пьяном виде значат для него больше, чем для нее.       Сукуна был из тех парней, которых Мегуми избегала. Так много девушек бросались на него, но он, казалось, зациклился на той, которая была ему неинтересна в романтическом плане. Вполне вероятно, что его внимание к Мегуми было всего лишь способом повысить его собственное эго, игрой в кошки-мышки, чтобы подпитать его раздутое чувство превосходства. Мегуми была уверена, что он не испытывает к ней никаких настоящих чувств, а его действия это просто средство достижения цели, ожидание момента, когда она в конце концов уступит и даст ему то согласие на интрижку, которого он так жаждал. Только вот он этого не получит.       — Подумаю, — отвечает и достаёт телефон, клацая по нему сообщение для Нобары, что между прочим, урок начнётся через две минуты. В итоге, ответа нет. Видимо, на крыше вместе с Зенин ей куда лучше, чем на уроке. Понять можно. Физику любил не каждый, но почти каждый ходил на неё с удовольствием, как и на химию. Даже те, кто не испытывал особого энтузиазма к предмету, не могли отрицать привлекательность стиля преподавания Годжо и в целом, его самого. Но всегда были исключения, пара учеников, невосприимчивых к его обаянию.       Весь урок она чувствовала и ловила на себе взгляд голубых глаз из под очков и если с почти каждым она могла спокойно выдержать зрительный контакт и не боялась его, то с Годжо-сенсеем как всегда, всё было наоборот, хотя иногда, ей удавалось не краснеть перед ним и несколько секунд смотреть в его голубые глаза, ибо потерять такую возможность было нельзя — из под очков смотрел он редко, предпочитая невероятные глаза прятать.       И все таки, она не планировала раскрывать своих безнадëжных чувств к нему. Он её не спрашивал, прекрасно понимая, что девушка ничего не учила и не собиралась. Об этом он, обещает себе поговорить с ней позже.       Звонок оказался чем-то спасительным, потому что после многочисленных взглядов Сатору на себе, она предательски покраснела, пугая Итадори(он подумал что ей плохо) и даже самого Годжо, который посоветовал ей сходить в медпункт. Ага, как же, зайдёт она к Сëко и скажет: «Здравствуйте, как вылечить влюблённость в мужчину, который старше меня на десять лет и к тому же является моим классным руководителем? Да-да, вы правильно поняли, я имею ввиду Годжо Сатору». Пиздец. Наверное, Сëко Ийери не удивится, вот только... Если большая часть девочек влюблена в Сатору лишь мгновенно, не серьёзно, а просто... В образ. То, Мегуми помешана на нём слишком сильно и серьёзно. Ибо она, единственная, кого он подпустил к себе так близко, серьёзно привязывая к себе.       — Фушигуро-тян, зайдешь ко мне после уроков? — достаточно громкий вопрос и куча пар завистливых глаз на её теле. Он специально?       — Зайду, — тихо отвечая, кивает и схватив за запястье Юджи, который только-только завёл разговор с какой-то голубоволосой девчонкой, чье имя Мегуми не помнила, тащит его на выход из класса.       Годжо качает головой, провожая невысокую и стройную фигуру девчонки. А в класс проходят ученики помладше, когда старшие потихоньку исчезают из поля виденья.       Без неё уже скучно.       У неё краснеют щеки. Это Сатору подметил, после того, как задержал на ней взгляд из под очков более чем на две минуты.