Его личная Панацея.

Запредельно громкий треск, разрывающий гробовую тишину. Резкий и неожиданный, словно удар молнии. Затем нарастающая вспышка боли, растекающаяся под подкоркой мозга разноцветными кляксами и яркими звездами перед глазами. Гибель старых раскаленных шаров и зарождение новых из остатков разрушенных. Сейчас, продолжительно быстро или невыносимо долго свет и жар от двух ярко красных звезд, удостоивших своим вниманием одного из ничтожных и незначительно мелких людей, прожигают внутренности Жана и не дают и шанса остаться в живых.  Он для космических тел будто блоха, им ничего не стоит поглотить и даже не заметить.  Глаза слезятся из-за жара яркого света. Жану больно, но он не может перестать смотреть, будто через время это сможет его исцелить, полностью избавить от страданий и освободить. Нужно всего лишь потерпеть. Он привык терпеть. Это то, ради чего он был рожден.  Ледяная вода обжигает горячую кожу, вгрызаясь в плоть своими острыми зубьями и оставляя после себя красноватые отметины. От резкого перепада температуры парня начинает лихорадить гораздо сильнее, нежели чем это было пару минут назад. Но эта махинация помогает ему вынырнуть из нескончаемого потока галлюцинаций, чьим заложником в промежутке неопределенного времени он являлся. Жан не сразу осознает что происходит, где он находится и что бывалые красные яркие звезды вовсе не звезды, а нездоровый блеск в глазах Мориямы. Моро трясет крупной дрожью, он отчаянно пытается хвататься за ниточки сознания, выскальзывающие из длинных тонких пальцев. Держать глаза открытыми становится все тяжелее и тяжелее, в итоге превращаясь в изощренную пытку. Тело клонит вниз из-за резко ощутимой силы притяжения, но бездыханно упасть ему не позволяют чужие руки, грубо держащие худые плечи. Когда чувства постепенно начинают возвращаться, а клубок боли распутываться, француз срывается на крик, от которого закладывает собственные уши, ведь треск в начале Млечного пути оказался хрустом от нескольких переломов ребер, которые сейчас вспыхнули стократно больнее, вынуждая Моро забиться в агонии. Тот едва заметный оттенок боли стал насыщеннее, гуще, теперь напоминая пятна крови, стекающие откуда-то с подбородка и разбивающиеся о холодный кафель.  Морияма небрежно обхватывает бледную шею пальцами, чувствуя под кожей выпирающие жилки вен, и сдавливает до едва различимого стона, срывающегося с разбитых губ Жана, перекрывая кислород, как и попытки кричать. Смотрит пожирающим взглядом в голубые глаза, будто созданные из слез, заглядывает прямо в душу, лавируя между отголосками прошлого и всеми чужими секретами. Жан не может. нет. не имеет права отвести взгляда, зачарованно глядя в беспросветно черные глаза напротив.  Кролик для Удава. Добыча для Охотника.  Через несколько секунд Рико разжимает пальцы и отпускает, четко чувствуя момент, когда Моро должен отключиться и не позволяет ему сделать этого. Затем немного отстраняется, с неприязнью осматривая посиневшее лицо, к которому прилипли мокрые волосы и, оскалившись, вновь сжимает пальцы.  Рико – черная дыра, жадно поглощающая все на своем пути. Жан – одна из множества поглощенных звезд, сгорающая дотла, а затем вновь собирающаяся из собственных осколков каждый раз все тяжелее. Только вот, он не Феникс. Он не перерождается, а продолжает искать силы в себе разбитом. Рико достаточно лишь пожелать, и Моро вновь окажется перед ним со сросшимися костями, затянувшимися благодаря швам ранами и стеклянными смирившимися глазами, чтобы вновь ступить на дорожку порочного круга самоуничтожения.  Жан мученик, он обречен своими страданиями настолько, что уже не представляет своей жизни без них. Он целиком и полностью состоит из кисло-соленой боли на языке. Не помнит своей прежней жизни. Да и к чему это, если его жизнь здесь, в Эверморе, доме ужасов.  Его доме. Будь у него сейчас возможность сбежать и вырваться, он этого не сделает.  Жан опять выныривает из самой глубины вод Северного Ледовитого океана. Распахивает глаза, жадно глотая воздух и захлебывается собственной кровью. Все вокруг расплывается. Над Жаном нависло несколько непроницаемых теней. Он поворачивается набок, игнорируя жгучую боль, чтобы схаркнуть вязкую кровь, противно оседающую на стенках горла. Только сейчас до его помутненного сознания доходит то, что он полностью обнаженный, согнувшись в позе эмбриона, лежит все на том же кафеле. В его голове проносятся травмирующие отрывки, по сей день застрявшие в памяти, будто страшный сон. Его сил хватает лишь на слабое хрипение, больше похожее на шептание мантры в бреду. Но даже в Бога Моро уже не верит. Все молитвы остались проигнорированы. А надежды давно разбились о белоснежный кафель.  Чуткий сон позволяет Натаниэлю сразу же среагировать, когда в темноте комнаты раздаются тихие стоны. Он мгновенно открывает глаза и машинально подрывается с постели. Жан все чаще страдает от ужасающих монстров прошлого, скрывающихся в потаенных углах сознания, которые не позволяют ему выровнять дыхание даже во сне. За время пребывания в Эверморе Натаниэль и Жан стали неделимы. Сколько раз они обрабатывали друг другу раны тем, что попадалось под руку, лишь бы хоть как-то помочь. Сколько раз они видели на лицах друг друга всепоглощающее отчаяние и жестокую слабость. Боль стала неотъемлемой спутницей их союза, мучения объединили, а наличие друг у друга – единственное дорогое, что осталось. И именно это позволяет им окончательно не опустить руки. Они знают, что Веснински не сможет без Моро точно так же, как и Моро не выдержит без Веснински. Жан любит до боли в сердце, боится потерять до дрожи в руках и ощущает чужую боль до слез в глазах. Натаниэль же эти слезы стирает губами, ведь видеть их на любимом лице – пытка. Они выучили шрамы друг друга наизусть. Въелись под кожу настолько, что отражения отпечатались в зрачках. Веснински глотку готов перегрызть, чтобы избавить Жана от страданий. Даже свою. Большинство его шрамов – результат того, как он прикрывал спиной, стойко выдерживая любые атаки.  Натаниэль зарывается в шелковистых темных волосах, глубоко вдыхая родной запах, пока руки крепко прижимают к себе содрогающееся в немых рыданиях тело. Губы аккуратно касаются спины, покрывая ее фантомными поцелуями, напоминая Моро о том, что он в безопасности. Чувствительное тело француза реагирует мгновенно, затихая и успокаиваясь. Ощутив знакомое тепло, Жан поворачивается, жмется ближе, хватаясь за шею Веснински словно за спасательный круг. Натаниэль охотник на демонов, изо дня в день мучающих душу Жана. И они действительно боятся, подчиняются укрощению, в его присутствии вновь скрываясь за дверьми со стальными засовами. Его лекарство, помогающее залечивать душевные рваные раны.  Неизвестная нежность стала основным языком их любви. Они научились проявлять ее по отношению друг к другу, ведь оба неистово нуждаются в этом. Каждый день они спасаются, выстраивая вокруг их комнаты защиту, огораживаясь от жестокости и боли снаружи, за пределами убежища. После растворяясь в единстве существа друг друга. Им не нужно говорить о чувствах, чтобы понять. Они чувствуют на ирреальном уровне. Передают мысли по дрожащим струнам израненных душ. И лишь эта иллюзия мира, в котором они хоть на каплю счастливее, выложенная и закрепленная годами, помогает окончательно не сойти с ума.