Aurora Borealis

«Вселенная придумала свободу воли, чтобы испытывать нас»

Мико ван дер Хольт «В доме моего отца»

Часы едва успели пробить пять часов вечера, а небо уже было черно, как бездна. Затянутое свинцовыми тучами, словно стальным панцирем, оно лишь изредка освещалось пронизывающими его разрядами молний, что вновь неистово били в бушующие прибрежные воды, заставляя те захлебываться в пене и разбиваться о давно сточенные скалы. На побережье холодных вод такая погода была обыденностью, тем более в это время года. Но все одно, этот северный ветер, раскаты грома и слепящие вспышки успели изрядно надоесть каждому, кто жил в этом доме. Ни один из его обитателей не мог наверняка сказать, помнит ли он вообще вечернюю погоду, отличающуюся от этой. Казалось, злость и боль, что несла в себе стихия, уже настолько приелись всем, что сумели выкачать из здешних жителей души, заменив ее одним сплошным унынием грозового ливня. Конечно же, если зайти глубже в дом, то непогоду за окном вряд ли даже удастся услышать, но это не умоляет факта того, что она и без этого сумела проникнуть в каждый его уголок. Например, в просторном и ярком додзё уже бушевала огромная буря. Она была тиха и неслышна, но не стоило сомневаться, что папирусные двери и настенные гобелены мелко вздрагивали не из-за невидимого сквозняка. Идеальную тишину ухоженного зала для медитаций и боевых искусств нарушали редкие резкие вздохи, словно у кого-то больно саднило рану. Яркие лампы под потолком мерцали с тихим треском, каждый раз на мгновение погружая зал в полумрак. А в самом центре этого ока бури сидела фигура в позе лотоса. Иллюзию расслабленности разрушали гуляющие под кожей в мелких судорогах мышцы, на коже выступала холодная испарина, удивительный механизм на спине сверкал утренней звездой. Вообще, он часто посещал это место, едва ли не чаще, чем родную комнату. В стенах этого просторного боевого поля прошла большая часть его детства и каждый день юности. За все прошедшие года на эти бамбуковые маты было пролито неимоверное количество слез и крови от боли и неудач, а вместе с этим слышали и радостный смех успехов. Август не соврал бы, сказав, что именно додзё во многом сделало его тем, кем он является сейчас. Не зря же с японского языка это слово можно перевести, как «место, где ищут путь». И дело здесь не только в его физической подготовке, хоть регулярные занятия боевыми искусствами и помогали укрепить его здоровье. Именно сюда он приходил по ночам столько раз, сколько не поддается подсчету, чтобы найти мир и покой, которого ему всегда так не хватало. Не у всех в этом мире судьба жить простой жизнью, но Август категорически не понимал, почему одним из условий избранности является отсутствие свободы воли. Сколько он себя помнил, за него всегда жил его жизнь кто-то другой. Вокруг него вечно вилось неимоверное количество людей, каждый из которых любо давал свои невероятно ценные и важные жизненные советы, либо требовал их беспрекословного исполнения по причинам совершенно недоступным маленькому ребенку. Да и сами они были не свободны. Создавалось ощущение, что взрослые просто выдумали себе какой-то очень сложный и странный мир, только для того, чтобы страдать в нем из-за своих же правил, а теперь втягивают в этот мир и его, словно подневольные куклы в театре. А все их ниточки, так или иначе, уходили к его отцу. И стоит ли говорить, что от своего главного достижения в этой жизни Фердинанд всегда требовал больше, чем даже от самых важных сотрудников. «Ты обязан знать это!»

«Нет, ты не можешь пойти туда,

у нас нет времени на игры.»

«Тебе должно быть стыдно за это!

Нельзя общаться с детьми,

не подходящими тебе по статусу!»

«Ты же понимаешь, что одна твоя ошибка все сломает?!»

«Боже, за что мне такое наказание…»

На мгновение мужчине показалось, что его тело ему не принадлежит, да и сам мир вокруг не такой, каким он помнил его пару часов назад. Стоит лишь позволить словам отца унести его в пучину воспоминаний о нем, и время тут же идет вспять, на дворе безлунная ночь, дом тихо спит, и тьма, пронизывающая его, никому не позволит узнать о семилетнем мальчишке, едва успевшим вновь научится ходить. Ослушавшись взрослых, он сбежал сюда из своей огромной и пустой комнаты, где он ощущал себя совершенно крошечным и беззащитным, особенно, когда от страха терял контроль над своими эмоциями, и эта странная и болезненная штука на спине в очередной раз била его током. И это была не выдуманная опасность в виде чудовища под кроватью, оно не уйдет если в него не верить, это с ним на всю оставшуюся жизнь, и даже большой плюшевый кот Мистер Морковка его не спасет. От этого он начинал дрожать и плакать лишь еще сильнее, образуя замкнутый круг. Но избавление было всегда. В додзё. Именно здесь его обучили основам медитации и контроля своих эмоций. Именно здесь он сумел обуздать свой страх и пропустить его через себя. Именно здесь он научился оставаться наедине со всем миром. Совершенно один и абсолютно свободный. Это помогало ему всегда. На протяжении многих лет медитация была средством лучше тысячи часов на ринге для спарринга. Лишь здесь он мог по-настоящему ощутить избавление от лишней энергии и боли, которую продолжал каждый день причинять спасающий его жизнь аппарат. Иногда ему даже удавалось на несколько минут впасть в странное, так и до конца непознанное им состояние, когда его сознание словно утекало из тела, подобно воде, все вокруг становилось таким тихим и легким, любая боль забывалась, и казалось, что и экзохорды на его спине нет и вовсе, но именно в подобные моменты ощущался такой прилив сил и, о котором до этого можно было лишь мечтать. Но не в этот раз. Сейчас на дворе вновь была непогода. И молнии стегали небо, и ветер выкручивал деревья. Сам Август ничего об этом не знал, сидя в тишине и безопасности. Но буря бушевала внутри него. И теперь, даже в этом, столь сакральном для него месте, от нее не было спасения. Как только он пытался закрыть глаза и избавится от потока путающихся в голове мыслей, на место долгожданной пустоты приходил отец, который словно говорил с ним здесь и сейчас, раз за разом припоминая мужчине все его недавние беды и неудачи, не давая и секунды, чтобы перевести дух. И, как и всегда, Август прекрасно ощущал всю силу, с которой его ругают, но никак не мог понять, как же сменить гнев Фердинанда на милость. Так и было загадкой, что же он упускает в течении стольких лет, что же ему нужно изменить в себе, как ему наконец стать достойным сыном. Все это вызывало в нем сильную боль. Пронизывающая тело боль порождала ненависть, в особенности к самому себе. А ненависть, в свою очередь, постепенно насылала отчаянье. Мощный разряд электричества неожиданно прошелся по всему телу Августа в моменте ослепляя и заставляя утратить ощущение реальности, чтобы в ту же секунду он ощутил сковывающие волны жара в каждом нерве своего тела, словно оно горело изнутри. Согнувшись пополам в беззвучном крике, мужчина, не глядя, судорожно нащупал сбоку от себя маленькое чистое полотенце, после чего быстро сжал его между зубов. По-хорошему, эта махровая тряпица предназначалась для ухода за телом после тренировки, но Август был научен горьким опытом, что, когда с его телом творятся подобное, всегда нужно держать около себя плотную вещь, которую можно зажевать, на подобии капы. В пятнадцать лет он не особо задумывался об этом, как итог – отсутствующий кусочек языка, да и большая часть зубов была искусственной. Как и ожидалось, спустя несколько десятков секунд судороги отпустили его тело, и Август сумел безвольно обмякнуть на бамбуковых матах, стараясь побыстрее отдышаться и постараться не спровоцировать новый приступ каким-нибудь неаккуратным движением, хотя за годы жизни с протезом, ему так и не удалось понять, что же их вызывает. Вообще, в его теле была продумана система заземления, призванная отводить излишки выбросов энергии через проложенные от экзохорды проводники либо в землю через ноги, либо во что-то, чего он касается руками. Но иногда, когда энергии накопилось слишком много, а его эмоции слишком нестабильны, электричество вырывалось из всего его тела, выбирая в качестве пути то, что и так неплохо проводит импульсы – волокна нервов. И к несчастью, последнее время, это «иногда» случалось все чаще и чаще. - Мистер Хольт, вы готовы к нашему занятию? – Август даже и не заметил, как за его спиной тихо прошелестела раздвижная дверь и в додзё вошел его телохранитель, он же спарринг-партнер, он же друг… это не важно. Он не вовремя, – С вам все в порядке? – обеспокоенно спросил мужчина, быстрым шагом приближаясь к человеку на полу. - Я… я просто устал, - бросил первое, что пришло в голову оружейник и, оттолкнул в сторону руку помощи, медленно и прерывисто, стараясь беречь надорванные мышцы, самостоятельно поднялся на ноги. Не хватало ему еще быть слабаком в чужих глазах, – Давайте приступать к занятиям, мы и так задержались. – нетерпеливо сказал он, отходя от Дубина в сторону и сразу же приступая к растяжке мышц, что были очевидно недовольны такой нагрузкой, но другого исхода Август не видел. Всегда и везде, боль моральная хорошо подавлялась болью физической. Должно сработать и в это раз. Дима явно видел всю осторожность в движениях мужчины и то, как он старательно пытался ее преодолеть. В его состоянии действительно требовалась помощь, но не в виде физических нагрузок, которые если и избавляли от неконтролируемых вспышек энергии, то лишь тем, что выматывали тело, заставляя на несколько часов провалиться в беспокойный сон, но не избавится от первопричины. При этом сам Август, быть может, и осознает это, но упорно игнорирует, продолжая из раза в раз требовать от себя больше, чем в принципе может быть способен, убеждая себя в том, что проблема внутри него самого. Просто он старается недостаточно. Наемник не понимал, плакать или смеяться ли ему при виде того, как взрослый мужчина запутался в своих комплексах и максимализме, словно подросток, но быстро вспомнил, как ловко им манипулировали в юности, внушая желания добиться чего-то, что якобы сделает его счастливым, а на деле – принесет выгоду лишь человеку на стороне. Так было с ним, когда он шатался по уличным бандам. Так сейчас с Августом, когда он спускает десятый пот в додзё, будто наказывая себя за неизбежное проявление своих эмоций. Но, конечно же, оружейник не желал и слова слышать о том, что его картина мира неправильная, что то, что ему внушали всю его жизнь – это неправильно. Ведь тогда получается, что все это время твою жизнь за тебя жил кто-то другой, отнимая у тебя силы, время и свободу воли. Именно поэтому была так сладка иллюзия того, что ты просто недостоин того учения, что вбивали в тебя всю твою жизнь. Недостаточно хорош и совершенен. Тогда-то люди и начинают сами опутывать себя еще большим количеством цепей и веревок, лишь бы порвать себя на британский флаг и стать эталоном недосягаемого идеала, лишь бы источник всех твоих бед и неудач подарил тебе хотя бы жалкую улыбку. Лишь бы не вернуть себе случайно самосознание и не понять, во что кто-то сумел превратить твою жизнь. С мужчиной, что бросался на оппонента по спаррингу с пеной у рта и горящими глазами, говорить о таких тонких материях было бесполезно, да и обстановка тренировочного зала не подталкивала к разговорам о судьбе человека. Но годы службы хорошо обучили Дубина языку силы, и он прекрасно понимал, как довести Хольта до низшей точки, вынудив наконец-то начать этот болезненный, но важный для него диалог. Раз за разом оказываться на лопатках было неприятно и даже обидно, тем более, что он искренне старался победить, используя даже весьма грязные приемы, а в последствии и свои силы. Уже даже не для того, чтобы отработать тактику боя или развитие нужных групп мышц, а просто чтобы разбить врага перед собой, словно его же телохранитель сейчас быль живым олицетворением той маленькой, ничтожной и давно забытой части самого себя, которая понимала, что в его жизни что-то уже очень давно и очень сильно идет не так. И уничтожить ее хотелось так же неистово, насколько был велик страх перед ней, что вновь и вновь заставлял его бросаться в обреченную на неудачу атаку. Ведь проигрыш боя означал метафорическую смерть. И тем не менее, вот он, в очередной раз упал на маты, истратив последние силы и вынужденный усмирить свою слепую ярость. - Все, наше занятие я объявляю законченным, - сказали над его головой, словно заставляя принять поражение. – Ты проиграл и вымотался. Пойдем в душ, а после я бы хотел поговорить с тобой… - Какая-то жалкая прислуга не смеет мне указывать! – резко выкрикнул Август, с силой ударяя кулаком о бамбуковый пол, оставляя на нем обугленный след. - … Я прошу прощения за свои слова, но когда вы в последний раз сами были себе хозяином? – спокойно ответил Дима, словно чувствовал, что всего гнева Хольта не хватит для противостояния его словам. – Всю свою жизнь вы провели, стремясь добиться чего-то, что нужно не вам, а другим людям, пытаетесь залезть в узкие рамки чужой картины мира. Но вы не можете этого сделать – потому что вы нечто куда большее, чем граница этих рамок. И я прекрасно понимаю, как страшно это осознать, когда упущено столько сил и времени, - Август заметил, как Дубин нервно поправил рукав водолазки, пряча за тканью уродливое клеймо на предплечье. – Но я сумел преодолеть это. И я могу помочь и вам тоже… И все то, что я сейчас вам здесь наговорил – это не мой злой язык. Все это – слова вашей сестры, которая вверила мне вашу судьбу. Или она тоже должна сидеть смирно, заткнув рот, и наблюдать, как вы и дальше изводить себя? Замечание о младшей сестре, о его последнем и любимом лучике солнца, больно резануло душу Августа, но ярости эти слова наемника не вызвали. Толи он настолько сильно устал, что не мог им противится, толи, благодаря им, та его маленькая и жалкая часть себя наконец-то начала вновь обретать силу. - Ты столько часов в день мучаешься в этом зале, стараясь выплеснуть энергию внутри себя «приемлемым» способом – изводя себя в наказание за неудачи перед кем-то, - продолжил Дима куда мягче и тише, понимая, что стальной панцирь маски Августа сломлен, а теперь, нужно действовать тихо и аккуратно, чтобы не спугнуть его настоящего, – Но в тебе намного больше сил, чем ты только можешь себе представить, и они прекратят причинять тебе боль, как только ты сам перестанешь их стыдиться и примешь их, - Август слегка вздрогнул, когда рука Дубина обхватило его запястье, уманивая прочь из зала, словно в другой мир. – Пойдем, я покажу тебе.

***

На просторной деревянной террасе, окутанной вечерними сумерками, царили приятная полутьма и покой. Покатая крыша защищала от мелкого дождя – единственного, что остался от уже стихнувшей бури, но и его было достаточно, чтобы разогнать всю прислугу по уголкам дома, оставив ухоженный сад в тишине, что нарушалась лишь шелестом ударов капель о листья и траву. И даже душно благоухающий розарий теперь полнился чистым запахом свежести после недавней грозы, а пышные бутоны на кустах уже и не сияли так ярко в серости влаги, витавшей над землей легким туманом. Все вокруг притихло и замерло в моменте, делая когда-то помпезную и вычурную картину как будто более чистой и искренней.

Ноты воедино сольются в аккорд

Капли воды на мне, я высоко Тёплый ветер обнимет меня целиком

Я могу летать, мне так легко

Бледная кожа, но горящий взор

Свет Луны поможет отыскать дом Музыка сфер, ей пою в унисон Нежный муссон дует в лицо

В воздухе ощущается тонкий запах озона, и, как не странно, именно в этом тихом шелесте природы спокойствия и порядка намного больше, чем в вышколенных помещениях родового поместья. По крайней мере, сам Август точно не мог вспомнить, когда последний раз ощущал себя настолько же легко и ненавязчиво, как сидя здесь, на холодном и сыром после дождя полу, чувствуя, как мелкая морозь, отскакивая от перил, бьется об его тело, постепенно увлажняя одежду холодной дождевой водой. Не выдержав соблазна, он протянул руку вперед, стараясь поймать как можно больше капелек чувствительной кожей ладони и предплечья, вздрагивая, когда особо крупные из них звонко разбивались о него, упав с водосточных желобов крыши. Не так давно Дима привел его сюда совершенно молча, хоть и, казалось бы, совсем недавно что-то обещал. Но сам он тут же отошел в темный угол, по привычке затерявшись среди теней, словно его здесь и не было. По началу, Август несколько раз переспрашивал его и пытался допытаться, для чего они здесь и что от него требуется, но, получая в ответ лишь тишину от неуловимой тени, не имел никакого другого варианта, кроме как начать прислушиваться к окружающему миру, пытаясь найти ответ там, но и беглый взгляд по саду ни к чему не привел. Все это начинало смущать и нервировать. Август хорошо помнил уроки из детства, когда отец, пытаясь обучить его хорошо считывать эмоции других людей, говорил ему самому понять, зачем он привел его куда-то, или почему попросил сделать что-то. Еще лучше он помнил только то, что было в случаи, когда навыки профайлера подводили его. Так бы он и изводил себя, если бы его внимание не привлек мелкий дождь. Звонкие холодные капельки играли незамысловатую мелодию, разбиваясь о каменную плитку дорожек в саду, о черепицу крыши, дерево пола террасы и молодую листву растений. Она то сливалась в белый шум, помогая мирно блуждать по своим мыслям, то перерастала в ноктюрн флейты водосточных труб. Августу казалось, что весь мир вокруг сжался до него и этого тихого места, где за шелестом дождя не было слышно отца, а холодная вода приятно щекотала кожу. Теперь он понимал, зачем его привели сюда – не для того, чтобы в очередной раз что-то потребовать, а для него же самого. Чтобы он сумел хотя бы пару часов просто пожить в свое удовольствие, занимаясь тем, что было бы приятно ему самому. И встал наемник в тень тоже лишь для того, чтобы быстро затеряться из виду и не смущать своим присутствием, прекрасно понимая, что, когда твое имя больше и сильнее тебя самого, любое проявление самости – это невероятный подвиг. - Знаешь, когда я был еще совсем маленьким, мне нравилось играть в этом саду вместе с моей мамой, - тихо начал Август, просто позволяя себе говорить то, что лежало на душе, без оглядки на последствия этих слов и статус человека, который их слушал. Ему просто хотелось быть искренним, а Дима был достоин этой искренности. – Но после болезни… я долгое время много ходить не мог, а даже когда оправился, то уже отец запрещал. Говорил, что это все не безопасно, да и играть было уже не с кем. Тем более, гулять под дожем… А мне так хотелось… - Но ведь ты можешь сделать это сейчас, - заметил Дубин, выходя из тени к мужчине, поняв, что тот достаточно окреп, чтобы двигаться дальше. Решив сделать первый шаг, он прошел мимо и, спустившись по маленько лесенке вниз, обернулся к Августу, снимая с самого себя маску храброго и жесткого война, – Мы не можем изменить прошлое, нам всегда остается лишь двигаться вперед. Даже, если на дворе дождик! – по щекам Димы телки мелкие ручейки холодной воды, вызывая широкую улыбку. Вместе с ней сияли голубые глаза, а от влаги вились пшеничные волосы. «Какой же он все-таки мальчишка» - Давай шустрее, стесняться здесь некого! Выходи по лужам прыгать!

И грянул гром

Дождь стучит в моё окно Смывая всё, что было до Роняя капли на ладонь Это не сон

Звёзды шепчут мне о том Что до мечты не далеко Просто взгляни за горизонт

Никогда не стоило недооценивать то, насколько легко стираются из нашей памяти даже самые прекрасные моменты в жизни, особенно, если это детские воспоминания. Особенно, если и детства у человека толком не было. Но Август даже и подумать не мог, что сумел забыть о том, насколько легко и прекрасно играть в догонялки по мокрой траве, когда ты поскальзываешься и кубарем летишь в куст гортензии, с которого на тебя выливается ушат воды. Приятнее этого только утащить за собой белобрысого парня, который смеется и обещает рассказать все твоей сестре. Прекрасно ловить капли дождя языком, чувствуя, как без движения, от холода по твоему телу начинают бегать мурашки. Прекрасно подкармливать свежим хлебом с придворной кухни рыбок кои в небольшом искусственном пруду, ведь наконец-то рядом есть тот, кто оценит, что ты знаешь каждую из них по именам. Прекрасно в тайне от садовника прямо с веток грызть едва успевшие поспеть персики, ощущая, как сладкий сок брызжет при укусе пушистого плода и стекает вниз по шее. Август не считал, сколько прошло времени в этом саду у них с Димой, знал лишь то, что со стороны вселенной очень жестоко заканчивать этот день. Стремясь насладиться последними моментами тишины, когда дождь уже стих, в воздухе витал легкий туман, а солнце совсем недавно скрылось за горизонтом, он лег на сырую траву, понимая, что впервые за долгое время может дышать полной грудью. И именно в этот момент, почувствовав напряжение в спине и услышав знакомый гул сзади, понял, что что-то опять не так, позволив липкому страху резко сковать все его тело. - Эй, с тобой все в порядке? – обеспокоенно спросил Дубин, присев на корточки около застывшего у земли человека, который еще пару минут назад был весел и полон сил, а теперь неподвижно застыл, боясь лишних движений. - Мои способности, - Август нервно сглотнул противный ком, ощущая, как во рту резко пересохло, - Это странно, они не должны работать, пока я мокрый, - утробный гул, похожий на рычанье дикого зверя, за спиной усилился, а под лопатками больно пронеслись несколько искр. Мужчина зажмурил глаза, стараясь дышать глубже и не поддаваться панике. Только не снова. – Но, мне кажется, я накопил слишком много энергии за этот вечер… Мне страшно. - Тише, бояться нечего, - поспешил успокоить его Дима, положив руку на плечо и совершенно не боясь, что его может сильно ударить током. – Если ты чувствуешь, что энергии внутри тебя нужно выйти, то позволь этому случиться. Ты же знаешь, что тебе будет больно, если ты этого не сделаешь. - Но ты можешь пострадать, Dima, - обеспокоенно перебил его Август, не представляя, как вообще можно подумать о том, чтобы позволить его силе просто вырваться из тела. Всю его жизнь его учили сдерживать ее и подавлять вместе с чувствами, которые ее вызывают. Воля в этом случаи была очень опасной штукой. Так ему говорили. – Ты вообще разве не боишься быть рядом с таким опасным чудовищем, как я? Ничего не ответив, Дима неожиданно потянул его за руку на себя, заставляя сесть и прижаться к нему, положив голову на плечо. Столь тесные контакты с ним себе позволяла только Мико, также не боясь способностей мужчины вопреки его словам, да и то он всегда старался ее отговорить. Но почему-то, рядом с этим русским любые силы к сопротивлению словно покидали его. - Не говори глупостей, в которые тебя заставили поверить, - тихо прошептал ему Дима, поглаживая спину, ощущая легкое покалывание на ладони и видя, как сквозь тонкую рубашку сияет неоновый свет. – Знаешь, когда я был ребенком, мне часто твердили, что «мужчины не плачут», и поверь, ни до чего хорошего меня это не довело, - парень почувствовал, как руки Августа обняли его в ответ. – Сегодня ты был свободнее, чем за большую часть всей твоей жизни, но если ты хочешь, чтобы твоя жизнь окончательно стала принадлежать тебе, то дружбы со мной мало. Тебе необходимо самому принять себя и действовать так, как считаешь лучшим, не опираясь на чужое, пусть даже и мое, мнение… Поверь, самое сложное – это сделать первый шаг, а потом будет легче. После этих слов они просидели в тишине еще несколько минут, не говоря ни слова, но отчего-то не желая отрываться друг от друга, словно эти объятья были важнее воздуха. А затем Дима поднял взгляд к небу, заметив в нем что-то странное, и в то же мгновение почувствовал, как его сердце пропустило удар. Он не стал говорить Августу ничего, но прекрасно понимал, что в столь южных широтах не могло просто так появиться настоящее северное сияние.

Новый рассвет, но прежде закат

Я давно не видел свет Но не сдаваться дал обет Даже когда надежды нет