За любимых

      Нил прикусывает язык: сперва от неожиданности, а затем, чтобы все известные ему ругательства на всех известных ему языках не вырвались наружу. Они остаются метаться в его голове, принося весьма ощутимую боль.       Нил стискивает зубы: до скрежета. Нил стискивает руль, представляя, что кожа под его пальцами принадлежит Грейсону. Он почти слышит хруст ломающихся шейных позвонков.       Из всех возможных и невозможных вариантов, с кем можно было бы сравнить его, Жан выбрал…       — Из всех возможных и невозможных вариантов, с кем можно было бы его сравнить, — говорит Нил вслух тихо и медленно, будто боится, что, стоит ему открыть рот чуть шире, не сдержится и из его груди вырвется крик. — Ты выбрал Дрейка.       — Это неважно. На выходных он уберется из города и вернется в…       Нил не слушает — Нил не слышит. В его ушах пульсирует ярость, и он инстинктивно машет рукой перед глазами, как будто это поможет развидеть, стереть воспоминания из памяти. Не помогает — Нил морщится. Глубокий вдох — медленный выдох. Нил возвращает руки на руль и усилием воли расслабляет плечи и челюсть. Они несутся по двухполосной дороге, и малейшее неаккуратное движение грозит лобовым столкновением со встречной машиной. До него слишком поздно доходит, что Жан серьезен: неважно. Не важно. Не имеет значения. Он ведь не верит, что Ворон уедет, оставив его в покое?       — Ты бы не баррикадировал дверь, если бы он все еще не был проблемой.       — Он думает, я живу в общежитии. Это всего лишь… мера предосторожности, — говорит так, словно вернувшись домой, он не забьется в самый дальний из возможных угол, прекрасно понимая, что Троянцы не смогут его защитить. Жан сдвинет всю мебель ко входу, и ему останется лишь надеяться, что Грейсон не станет бить окна посреди густонаселенного студенческого района. Он будет задыхаться от панической атаки, но страх издать хоть звук, способный привлечь к нему внимание, окажется сильнее, и Жан покроет предплечья новыми синяками — от собственных зубов в этот раз. Ему нужно будет продержаться всего несколько часов: до рассвета. Восход солнца принесет облегчение. В Калифорнии такое яркое солнце…       Жана мутит, и Нилу даже не нужно переводить на него прямой взгляд, чтобы заметить, что тот зеленеет. Холодные оттенки так хорошо различимы на бледной коже, которой за многие годы жизни в Эверморе совсем не касалось солнце. Нил старается не позеленеть сам.       — Не лезь не в свое дело и расскажи, зачем приехал, — то ли храбрится, то ли пытается поскорее сменить тему Жан.       И Нил принимает правила этой жестокой игры в прятки: проблемы не существует, если о ней не говорить. Если закрывать глаза, увидеть ее действительно невозможно. Решить проблему, решив, что она и не проблема вовсе.       И это ложь не меньшая, чем заявление, что это не его дело. Но Нил временно отступает, соглашается, меняет тему.       — Ходят слухи, что кто—то из ФБР наконец начал задавать вопросы…

***

      Стюарт никогда не подводил.       Когда Нил приезжает на место встречи, Грейсон уже стоит на коленях со связанными за спиной руками. По его подбородку стекает тонкая струйка крови, но в остальном он выглядит как настоящий подарок на рождество: разве что не хватает подарочной ленты поперек груди и огромного банта.       — Спасибо, Стюарт, — благодарит Нил, подходя ближе.       — Все для тебя, малыш.       Разговор привлекает внимание Грейсона, и он открывает глаза, скалится, обнажает окровавленные зубы. Схлопотал-таки по морде. Буйная птичка.       — Чему обязан такой честью, Натаниель? — усмехается, когда Нил подходит ближе.       — Меня зовут Нил.       — Мне похую. Отпусти меня немедленно.       — Нет, — коротко и ясно.       — Отпусти, сука.       — Нет, — говорит Нил, и улыбается ироничности происходящего. — Сколько раз ты уже был участником этого диалога? Только роли поменялись. Не находишь это забавным?       Джонсон плюет в Нила сгустком крови. Не достает: мама Мэри много раз объясняла сыну, что к диким зверям нельзя подходить ближе чем на несколько метров. Дикие звери бывают агрессивны и очень редко отличаются разумностью.       — Джонни нашел себе нового защитника? Трусливая шлюха…       Нил сжимает кулаки. На кончиках пальцев электрическими искрами бьется потребность вырвать этот грязный язык прямо из горла Грейсона. В ушах шумит, и картинка перед глазами мутнеет. Нил смотрит прямо перед собой, но не видит ни попытку Ворона подняться, ни людей Стюарта, любезно удерживающих его на месте.       Он видит чужие руки на своём мужчине. Воспоминание ненастоящее: в тот день в спальне он видел только спину Дрейка. И кровь. Много крови. Он не видел, как тот изо всех сил сжимает запястья Эндрю, чтобы тот не смог вырваться, но его собственное подсознание сделало ему чудесный подарок в виде ночных кошмаров, в которых Нил — по классике — не может сдвинуться с места, только стоит и смотрит. И животная ярость, какую он не испытывал раньше, кажется, никогда, клокочет в горле.       Нил видит укусы на коже Жана — Нил видит укусы на коже Эндрю. Нил слышит запах крови и страха. Средним и указательным пальцами вытягивает из повязки на предплечье один из ножей, без которых с недавних пор тоже — тоже — больше не выходит из дома. Он крутит его в руках, любуясь блеском наточенного металла под аккомпанемент многоэтажного мата в адрес себя и всех, кто ему дорог. Как убого — переходить на личности.       Нил делает два шага вперед и проводит тупой стороной лезвия по щеке Грейсона: просто чтобы проверить, способен ли тот еще испытывать страх.       — Ты занял мое место, Натаниель. Сука! — вместо ответа на его вопрос.       — Меня зовут Нил.       Нил Джостен. Он — нападающий Лис, команды по экси Государственного Университета Пальметто. Он с большой гордостью носит джерси с номером десять во время матчей и с еще большей с номером три, пока никто не видит.       Его зовут Нил Джостен.       Нил Абрам Джостен.       Абрам.       Его зовут Натаниель Абрам Веснински. Он — сын Балтиморского Мясника Натана Веснински. Он носит повязки на руках, скрывающие оружие, обращаться с которым его учили с самых пеленок.       Сердце не сбивается с ритма, когда Нил одним коротким движением перерезает Грейсону горло и тут же отходит, чтобы хлещущая на пол кровь не запачкала ему кроссовки. Кажется, готовность убивать за любимых заразна и передается при… поцелуях.