Мятежной цветок

***

Холодные лучи солнца, проникая сквозь тонкие занавески, проливались на белую простыню, очерчивая контуры тел, лежащих на широкой кровати. Воздух был свежим, напоенным запахом дождя, который прошел ночью, и утренней тишиной, что висела в комнате, словно густой туман. Рики медленно открыл глаза, и почувствовал приятное давление в груди — не боль, но что-то столь же пронзительное. Это было что-то иное, теплое, почти непосильное в своей нежности. Сону лежал рядом, его тело было расслабленным, словно он доверился миру и человеку, что обнимал его. Светлые волосы раскинулись по подушке, ловя отблески света. Рики невольно затаил дыхание. Мгновение он просто смотрел, как солнечные лучи мягко играют на волосах Сону, превращая их в тонкую золотую паутину. Сердце гулко отозвалось в его груди, затопив всё внутри волной смутной, болезненной нежности. Он осторожно выскользнул из постели, стараясь не потревожить сон. Но Сону, словно почувствовав потерю, слегка повернулся на бок, пробормотав что-то невнятное. Его ресницы дрогнули, но он не проснулся. Сердце Рики замерло на миг, а затем забилось сильнее. Он задержал дыхание, всматриваясь в лицо Сону. Ничто на свете не должно было быть таким идеальным. Это лицо сводило его с ума. Он потянулся, чтобы убрать с лба Сону несколько непослушных прядей. Его пальцы дрожали, будто прикосновение к этому человеку было чем-то священным, чем-то запретным. Щека Сону оказалась теплой, мягкой, словно хранила всё тепло, которое Рики когда-либо знал. Казалось, весь мир замер, оставив лишь биение их сердец. Он провёл пальцем по тонкой линии скулы. Движения медленные, почти неуверенные. Но под кожей пульсировала жизнь — теплая, хрупкая, такая настоящая, что у Рики защемило в груди. Он закрыл глаза, борясь с волной эмоций, от которых хотелось либо сбежать, либо утонуть. Но тяжесть, которая сдавливала его грудь, не давала Рики расслабиться. Его взгляд скользнул в сторону, словно в поисках спасения от собственной слабости. И тут же заметил камеру. Маленький красный индикатор всё ещё мигал, напоминая, что запись идёт. Мир вокруг будто дрогнул. На долю секунды Рики перестал дышать. Всё внутри него сжалось в болезненный ком, а чувство вины хлынуло, как ледяная вода, обжигая до костей. Его пальцы судорожно сжались, и страх, хищный и безжалостный, начал пробираться в каждую клетку его тела. Он не двигался. Казалось, воздух в комнате стал густым, удушающим. Виски пульсировали, а сердце стучало так громко, что он боялся — вот-вот его услышит весь мир. Рики сделал глубокий вдох, заставляя себя двигаться. Он тихо встал, избегая скрипучих досок пола, и приблизился к тумбе. Его пальцы нервно дрожали, пока он не отключил камеру. Красный свет погас, но ощущение, будто на него смотрит невидимый судья, не исчезло. Он быстро запихнул камеру в чемодан, захлопнув крышку с таким усилием, что замок чуть не сломался. Он провёл руками по лицу, с силой сжимая виски, будто это могло бы заглушить нарастающий гул в голове. Дыхание стало хриплым, рваным, почти болезненным. Камера. Она была его ошибкой, воплощением всего, что он ненавидел в себе. Рики знал, что никогда не должен был её покупать. Никогда не должен был дойти до этого. Но теперь было слишком поздно. Этот бездушный предмет, такой безобидный на первый взгляд, стал символом его собственной слабости. Он почувствовал, как его ладони вспотели, а грудь сдавило ещё сильнее. Ему казалось, что воздух в комнате стал ядовитым, словно отравлял его с каждым вдохом. Он бросил взгляд на Сону. Тот всё ещё спал, его обнажённые плечи казались почти невесомыми, хрупкими, как тонкий фарфор. С каждым вдохом его грудь едва заметно поднималась и опускалась, сохраняя странное спокойствие, которого Рики сейчас так отчаянно не хватало. На бледной коже проступали следы прошлой ночи: багровые засосы, словно штрихи, которые он оставил в порыве ненасытной страсти. Это зрелище пронзило его, как нож. Сердце дрогнуло, а вины стало ещё больше. Он смотрел на Сону, почти жадно, будто хотел вобрать в себя каждую деталь, каждую секунду этой близости, зная, что когда-нибудь ему придётся всё разрушить. И этот день, как зловещее предчувствие, почти стояло где-то за порогом. Неумолимо приближаясь. Он отвернулся, не выдержав. Холодный душ. Только ледяная вода могла бы хоть немного остудить бурю, раздирающую его изнутри. Он не мог отказаться от своей мести. Но и от Сону он уже не мог отказаться. Эти два пути пересеклись внутри него, как острые лезвия, разрывая его пополам. Он стоял на краю пропасти, осознавая, что назад дороги нет, но упрямо цеплялся за последний лучик света — Сону. Единственная мысль, которая удерживала его от погружения в хаос, от той тьмы, что подбиралась всё ближе, готовая поглотить его. С каждым шагом к ванной его ноги становились тяжелее, словно он шёл не по полу, а утопал в зыбучих песках. Но он продолжал двигаться. Холодная вода обрушилась на него ледяным каскадом, будто пытаясь смыть не только пот с кожи, но и груз вины, страха, желания. Она смывала остатки сна, оставляя лишь острое, болезненное осознание реальности. Капли стекали по его лицу, смешиваясь с тяжёлым дыханием, превращаясь в глухой шум, который заполнял пустую ванную. Рики стоял неподвижно, упершись руками в холодную плитку. Его мысли кружили, как хищные птицы над раненой добычей. Он думал о камере. О том, что в какой-то момент позволил себе записать то, что должно было остаться только между ними. Это была не просто слабость — это было преступление, которое нельзя оправдать. И всё же он сделал это, словно хотел убедить себя, что контролирует хотя бы одну часть своей жизни, хотя бы одну часть этого человека. Но правда была в том, что он терял контроль. Каждый миг, проведённый с Сону, превращал его в кого-то другого. В того, кем он клялся не быть. Он хотел мстить, хотел отравить жизнь тому, кто лишил его мать всего. Но теперь? Теперь он хотел другого. Хотел остаться в этом тёплом утреннем свете рядом с Сону. Хотел касаться его, любить его, даже если это значило предать все, что он планировал. Возвращение в Сеул — это неизбежность. Реальность, от которой он так старательно прятался. И у них был ещё один день. Один последний день в Токио. И сегодня Рики хотел быть просто Рики, который любил Сону. Не человеком, который прятал за этой любовью свою тёмную сторону. Он хотел прожить этот день так, будто завтрашний никогда не наступит. Рики глубоко вдохнул, отключил воду и остался стоять, глядя на своё отражение в запотевшем зеркале. Его лицо казалось чужим: мокрые волосы прилипли ко лбу, глаза потемнели, уголки губ подрагивали от напряжения. Он взял полотенце, машинально вытер лицо, но ощущение липкости не уходило. Когда он вернулся в спальню, Сону уже не спал. Лежал на боку, подперев голову ладонью, и смотрел на Рики с лёгкой, чуть лукавой улыбкой. Его глаза — всё ещё тронутые сном, мягкие, но проницательные, — казалось, смотрели прямо в душу. — Ты рано встал, — тихо произнёс Сону, его голос звучал низко, чуть хрипло, с тем особенным оттенком, который бывает только по утрам. — Что-то случилось? Рики замер на пороге. В руке он всё ещё держал полотенце, влажное от недавнего душа. В его голове пронеслись тысячи ответов: от легкомысленных отговорок до обжигающей правды. Он мог бы сказать, что просто не спалось. Или что проснулся от странного сна. Или признаться в том, что его тревога слишком велика, чтобы её уместить в слова. Но каждое слово казалось либо слишком громким, либо слишком слабым. — Просто захотелось… освежиться, — произнёс он, стараясь придать голосу лёгкость, которая давалась с трудом. Сону чуть прищурился, но ничего не ответил. Он лишь протянул руку, приглашающе, мягко. Этот жест был таким простым, таким естественным, что Рики почувствовал, как внутри что-то дрогнуло. Он сделал шаг, а потом ещё один, будто идя сквозь невидимую толщу воды. Когда он лёг рядом, почувствовав под ладонью теплую кожу Сону, весь мир, казалось, растворился. Сону подтянулся ближе, его ладонь мягко коснулась щеки Рики, а губы — шеи, где всё ещё дрожали капли воды. Его поцелуи были неспешными, ленивыми, но в них таилось нечто большее. Они оставляли лёгкое жжение, которое прорастало внутри Рики, как пламя, готовое пожрать его целиком, превращая в хаос из огня и дыма. — Сегодня наш последний день здесь, — тихо напомнил Сону. — Да, — только и смог ответить Рики. — Тогда давай сделаем его особенным, — продолжил Сону, улыбнувшись так искренне, что сердце Рики сжалось, как будто его схватили невидимые руки. Он хотел сказать, что каждый момент с ним был особенным. Каждый взгляд, каждый жест, каждое утро, которое они встречали вместе. Но слова увязли где-то между горлом и сердцем, потому что он знал: этот день станет не просто последним в Токио. Этот день может стать последним для них. Глубоко вздохнув, Рики закрыл глаза и потянулся к Сону. Его поцелуй был жадным, отчаянным, словно он пытался впитать всё, что мог, удержать то, что ускользало. Сону отвечал ему мягко, но настойчиво, напоминая, что их связь была настоящей, даже не подозревая, что она близилась к своему концу. В этот момент ничего другого не существовало. Только они вдвоём, вместе, ускользающие, как песок сквозь пальцы, в последний день их мира. Когда они оторвались друг от друга, Сону улыбнулся и тихо сказал: — У нас всё ещё есть время. Рики сильнее прижал его к себе, ничего не ответив. У них действительно было время. Но сколько? И хватит ли его, чтобы остановить этот день от превращения в вечность утраты? Сону с лёгким движением перевернулся, и прежде чем Рики успел осознать, его запястья оказались прижаты к постели. Тёплые ладони Сону уверенно удерживали его, не давая пошевелиться, но вместо борьбы Рики ощутил странное облегчение, будто тяжесть, которую он так долго нёс, наконец-то исчез. Сону склонился ниже, его дыхание жгло кожу, а губы оставляли влажный след от ключицы до подбородка. Каждый поцелуй, будто клинок, проникал глубже, заставляя сердце Рики то бешено колотиться, то замирать. Воздух вокруг них стал тяжёлым, густым, словно перед грозой, когда время замедляется, а каждый миг кажется растянутым до бесконечности. Руки Сону скользнули вниз, вдоль плеч и груди, словно изучая каждую линию, будто боясь что-то упустить. Его пальцы замерли на линии талии, а Рики, не выдержав, выгнулся, как натянутая струна, дрожа от нарастающего напряжения. — Рики… — выдохнул Сону, его голос был хриплым, пропитанным страстью и отчаянием, словно он молился этому имени. Рики хотел ответить, но слова словно растворились в горле. Вместо этого он резко перевернулся, возвращая контроль, но на этот раз Сону не сопротивлялся. Он лишь посмотрел на него с той нежной покорностью, в которой была спрятана бездна доверия, и что-то внутри Рики дрогнуло. Когда Рики проник в Сону, он начал двигался медленно, плавно, с той непреклонной силой, которая была у него только в моменты абсолютной уверенности. Словно он знал каждую грань, каждый изгиб Сону лучше, чем самого себя. Их дыхание смешалось, а тела сплелись в неистовом танце, где каждое движение отзывалось в них эхом, сотрясая души до самого основания. Сону вскинул взгляд, их глаза встретились, и Рики замер, увидев в этих тёмных глазах всё сразу: боль, нежность, страх и безумную, уничтожающую страсть. В этот миг не существовало ни прошлого, ни будущего — только этот момент, наполненный их близостью, такой яркой, что она грозила их сжечь. Но в самом центре этой страсти Сону вдруг почувствовал холодное предчувствие, что что-то рушится, ускользает из его рук. Это беспокойство скользнуло по краю его сознания, как тень, но он оттолкнул его прочь, цепляясь за этот миг, за Рики. И когда Рики вновь склонился к нему, забирая его целиком, Сону позволил этому случиться. Пусть этот миг унесёт их куда угодно, даже если на горизонте ждёт разрушение. Потому что сейчас, в эту секунду, всё было правильно. Спустя час Рики сидел на краю кровати, наблюдая, как Сону потянувшись лениво подошёл к окну. Он отдёрнул шторы, впуская в комнату поток холодного зимнего света. Лучи солнца золотыми полосами разлились по его обнажённой спине, подчеркивая каждый изгиб, каждую линию его стройного тела. В этот момент Сону казался частью самого утра — его неотъемлемой деталью, природной гармонией, которая пробивалась сквозь шумный хаос пробуждающегося города. Из окна доносился сигнал машин, перезвон велосипедных звоночков, далёкий голос уличного продавца, предлагающего горячий кофе. Этот повседневный шум должен был успокаивать, но вместо этого он только усиливал беспокойство Рики. Он смотрел, как Сону, опираясь рукой на подоконник, разглядывает утренний Токио. Каждое движение Сону — как тёплый ветер перед бурей: приятно, но тревожно. Рики снова чувствовал этот привычный ком в горле, как будто все их дни уже были подсчитаны, а он никак не мог найти способ удержать время. Секунда, другая — и Сону обернулся, через плечо, его взгляд встретился с глазами Рики. Этот миг казался бесконечно долгим, хотя длился всего секунду. — Что будем делать сегодня? — наконец спросил он, голос прозвучал непринуждённо, будто ничего не изменилось с прошлого утра. Рики молчал. Это простое предложение, пронизывало его насквозь, наполняя сердце тяжестью. Что они будут делать сегодня? Этот вопрос тянул за собой другой, ещё более болезненный: что будет завтра? И был ли у них вообще этот «завтра»? — У нас есть время до вечера, — наконец сказал он, глухо, словно боялся, что голос выдаст его тревогу. Он бросил взгляд на часы: восемь утра. Рейс был назначен на вечер. Сону улыбнулся шире, его глаза блеснули той самой детской радостью, которая всегда одновременно радовала и тревожила Рики. — Тогда давай просто гулять, — предложил он. — Без планов, без маршрутов. Просто мы и город. Рики кивнул, чувствуя, как слова застревают в горле. Он наблюдал, как Сону достаёт из чемодана рубашку и брюки, медленно застёгивает пуговицы. Всё, что он делал, выглядело непринуждённо — слишком непринуждённо. Это была маска спокойствия, под которой скрывался хрупкий баланс. Может быть, они оба цеплялись за этот день, как за спасительный якорь. Завтра казалось чем-то далёким, слишком сложным и пугающим. Только здесь и сейчас, в лучах холодного зимнего солнца, у них был шанс спрятаться от времени. Может быть, это был их единственный способ выжить — спрятаться в сегодняшнем дне, где не существовало ни прошлого, ни будущего. Рики поднялся с кровати, делая глубокий вдох. Всё, что у них было, — это сегодняшний день. Только солнце, ленивое утро и они вдвоем. И, возможно, этого хватит. Когда они вышли на улицу, холодный воздух ударил в лицо, бодряще и резко. Рики заметил, как Сону поёжился, спрятав руки в карманы лёгкой куртки. Он сам шёл рядом, чуть позади, наблюдая за каждым его движением. Толпа горожан проходила мимо них, занятая своими делами, но для Рики всё вокруг стало размытым. Был только Сону, его фигура на фоне серого города, его голос, говорящий о каких-то мелочах, его смех, который звучал как нечто драгоценное. Они зашли в маленькие кафе, где пили крепкий кофе и делили сладкие булочки. Гуляли по узким улочкам, где вывески магазинов мелькали разноцветными пятнами. Сону смеялся, фотографируя на телефон уличных музыкантов и цветочные лавки, а Рики все это время просто шёл рядом, стараясь впитать каждую секунду. Но время неумолимо текло. К четырем часам дня солнце начало склоняться к горизонту, окрашивая город в теплые, золотисто-розовые оттенки. Они оказались на мосту, откуда открывался вид на реку, и остановились. Сону вглядывался вдаль, его лицо казалось задумчивым, а тишина между ними вдруг стала слишком громкой. Рики знал, что должен что-то сказать. Он знал, что этот момент нельзя упустить, но слова не шли. Вместо этого он просто взял Сону за руку, переплетая их пальцы. — Спасибо тебе за этот день, — вдруг сказал Сону, сжимая его ладонь. Его голос звучал искренне, но в нём было что-то, что заставило Рики почувствовать боль. — Ты делаешь этот день лучше, чем он есть, — ответил Рики, стараясь улыбнуться. Они еще долго стояли там, молча, наблюдая, как река отражает последние лучи солнца. И хотя этот момент казался вечным, Рики знал, что он закончится. Как заканчивается всё. Когда они вернулись в отель, комната встретила их тем же тихим светом, который был утром. Только теперь в этом свете было что-то холодное, как напоминание о скором прощании. Сону сел на край кровати, уставший, но довольный. — Скоро вылет, — напомнил он, оглядывая чемодан. Рики стоял в стороне, наблюдая за ним. Его руки сжались в кулаки, а в горле стоял ком. Он знал, что должен решить: продолжать жить в этой лжи или всё рассказать. Но если он сделает это, он потеряет Сону. Навсегда. «Не сейчас, — подумал Рики. — И, возможно никогда.»

***

Сонхун медленно шагал по широкому коридору, стены которого отбрасывали холодные отблески от идеально светящихся ламп. Казалось, здание дышало своим ритмом — спокойным и размеренным, словно огромное, безразличное чудовище. Но этот покой был обманчивым. Сонхун ощущал напряжение в воздухе, будто каждая тень за колонной наблюдала за ним. Он замер перед дверью отцовского кабинета, словно стоя на границе иной реальности. Тяжелая дверь из темного дерева выглядела неприступной, подобно непреклонной воле её хозяина. В воздухе ощущался слабый аромат табака и лака, насыщая пространство гнетущей атмосферой, от которой хотелось отпрянуть, но он и не думал отступать. Рука уже коснулась прохладной металлической ручки, когда дверь неожиданно распахнулась изнутри. Из неё вышел господин Ким — высокий, худой мужчина с острыми чертами лица и тяжелым взглядом. Его строгий костюм сидел безупречно, как будто ткань была выкроена из льда. — Господин Ким, — холодно поздоровался Сонхун, слегка наклонив голову. Его голос звучал ровно, но в глазах промелькнуло что-то колкое. Господин Ким даже не удосужился ответить. Он лишь скользнул взглядом, будто смотрел не на человека, а на досадную помеху, и прошел мимо, пренебрежительно сдвинув плечом. Позади, в конце коридора, две сотрудницы, замерев с папками, исподтишка наблюдали за этой сценой. Одна из них вскинула брови, вторая едва заметно покачала головой, как бы говоря: «Не лезь». Они быстро пошли дальше, едва слышно перешептываясь, чтобы не привлечь внимание. Сонхун проводил господина Кима раздраженным взглядом. Его зубы слегка стиснулись, а губы скривились в усмешке, злой и хищной. «Неуважение, значит? Хорошо. Я разберусь с тобой позже, Ким.» Он глубоко вдохнул, будто собираясь с мыслями, и вошел в кабинет. В кабинете пахло табаком и дорогим деревом. Толстый ковер заглушил шаги, когда он направился к креслу напротив массивного стола отца. Господин Пак стоял у окна, в одной руке держа сигарету, а в другой — бокал с чем-то янтарным. Сонхун закрыл за собой дверь, слегка поклонился и сел напротив стола. Его лицо оставалось маской холодной учтивости, но внутри все горело, как плавящийся металл. Он ненавидел эти моменты — тонкую грань между ожиданием и бурей. — Вы хотели видеть меня? — спросил он ровным голосом. Господин Пак долго молчал. Его профиль на фоне окна был почти статуей: неподвижным, строгим, мрачным. Только слабое движение дыма от сигареты выдавало его присутствие. Наконец, он повернулся, и их взгляды встретились. Глаза отца горели гневом — не явным, а тихим, как тлеющий огонь в недрах вулкана. Он медленно подошел к столу, поднял с него папку и, глядя на нее, словно на проклятие, бросил перед сыном. — Знаешь, что это? — его голос прозвучал твердо. Сонхун взял папку, взглянул на документ. На нем стояла его подпись. Это было то самое соглашение, которое он продвинул через совет директоров — ход, позволивший Чан Вонен стать акционером. Он знал, что отец в ярости, но решил не показывать слабости. — Да, — ответил он, поднимая глаза. — Это подарок моей невесте. Господин Пак поднял бровь. В его глазах вспыхнуло что-то близкое к презрению. — Подарок? Зачем? — Просто так, — с легкой усмешкой ответил Сонхун. Эта "легкость" взбесила господина Пака. Его лицо покраснело, а движения стали резкими. Сжав бокал с виски до побелевших костяшек, он с размаху швырнул его в стену. Стекло с хрустом разлетелось на десятки осколков, осыпав пол сверкающими обломками. Один из них ударился о ботинок Сонхуна, оставив тонкую белесую царапину на отполированной коже. Но Сонхун остался неподвижен, как будто ничего не произошло. — Ты решил в игры со мной играть, щенок?! — рявкнул господин Пак, голос прорезал воздух, как хлыст. Сонхун медленно встал, сохраняя на лице спокойное выражение. — Конечно нет, отец, — ответил он ровным голосом. — Тогда какого черта ты лезешь в дела Кимов? И какого дьявола втянул в это Вонен? Ты решил превратить мою компанию в цирк?! Ты понимаешь какую ошибку ты совершил? — Это не ошибка, — произнес Сонхун, глядя отцу прямо в глаза. — Просто Ким слишком часто позволяет себе забывать, кто тут главный. Его маленькая компания начала вести себя так, будто она равна нам. Я лишь напомнил ему его место. Эти слова вывели господина Пака из себя. Его лицо налилось гневом, и он расхохотался. Этот смех звучал страшно, как грохот молнии перед штормом. — Напомнил место? Ты? Через шантаж, через акционеров? Их «маленькая» компания держит половину наших медиа-рейтингов. Они создали нашу репутацию! А ты, в своем жалком тщеславии, решил подорвать этот фундамент из-за какого-то личного каприза?! Сонхун стиснул зубы, но не позволил себе сорваться. — Вы учили меня подавлять врагов. — Я не учил тебя стрелять себе в ногу, пока ты пытаешься догнать врага, — резко перебил его господин Пак. — Кимы не твои враги, и если ты этого не понимаешь, то у тебя проблемы куда серьезнее, чем я думал. — Они позволили себе недочеты в отчетах, — упрямо отрезал Сонхун, стараясь не выдать колебания. Его руки сжались в кулаки, но он держал себя в руках. — Несколько миллионов ушли в неизвестном направлении. Их провал очевиден. Господин Пак нахмурился еще сильнее, словно взглядом пытался раздавить эту дерзость. — Провал? У нас таких недочетов в отчетах хоть пруд пруди, — произнес он, резко опираясь на стол. — Это неизбежно, когда у тебя огромная корпорация. Вопрос не в том, что кто-то что-то украл. Вопрос в том, насколько это влияет на работу. А у Кимов этих утечек меньше, чем у большинства наших дочерних компаний. Ты хочешь выковыривать соломинку из их глаз, забыв о наших бревнах? Сонхун закрыл глаза на долю секунды, чувствуя, как гнев захлестывает его. Но это был не тот гнев, который можно выплеснуть. Это был гнев, который нужно было прятать, как оружие. — Они не уважают меня, — произнес он с холодной ясностью, глядя прямо в глаза отцу. — Они игнорируют наследника компании. Каждый раз, когда я прихожу на встречи, господин Ким смотрит на меня, как на мальчишку. Это неприемлемо. Господин Пак поднял руку, будто хотел остановить его, но потом рассмеялся — низко, мрачно, иронично. — Ах, вот оно что. Ты решил учить людей уважению через запугивание? Вонен была лишь пешкой в твоей игре? — Пешка? — Сонхун сделал шаг вперед, теперь их взгляды почти сталкивались, как два меча. — Вонен — это ход. Ход, который покажет Кимам, что они уязвимы. Они будут отчитываться перед моей невестой за каждый свой шаг. — Уязвимы?! — господин Пак вспыхнул, словно пламя. Его голос дрожал от гнева. — Ты вообще понимаешь, что натворил? Ты сделал акционером девушку, у которой нет ни капли опыта в бизнесе, кроме её жалкого статуса твоей «невесты»! Она — слабое звено, и Кимы это уже заметили. Они воспользуются этим, как только представится возможность! Ты даже не осознал, что сам подарил им преимущество. И кто, по-твоему, будет отчитываться перед Вонен, когда Ким в любой момент может позвонить мне напрямую?! Сонхун замолчал. Его внутренний монолог шел параллельно этому разговору, лихорадочно прокручивая оправдания, заготовленные ответы, но в глубине души он знал — отец прав. И все же он не мог признать этого. Не мог сказать, что настоящая причина его действий была совсем другой. — Это ничего не поменяет, если вы отойдете в сторону и не будете вмешиваться. — Что? — Они ничего не смогут сделать, если вы позволите мне продолжить начатое дело, — повторил Сонхун. Его голос дрогнул, но он тут же взял себя в руки. — Они поймут, насколько серьезны мои намерения, что я пришел за ними. И я… не остановлюсь. На лице господина Пака отразилось нечто, напоминающее разочарование. — Сонхун... — начал он, но остановился, словно пытался найти слова, которые ранили бы, но не убили. — Чего ты добиваешься? Почему ты устроил все это? Ты пытаешься доказать что-то мне? Себе? Или этому чертову Киму? Сонхун хотел что-то сказать, но замолчал. Он знал: истинная причина его действий никогда не будет понята. Не мог рассказать, что все это началось с того, как он увидел сына господина Кима — Сону. Того, чья неприступность и, уже безразличный взгляд сводили его с ума. Не мог же он признаться, что все это — не против Кима, а против себя, против своей слабости, против любви, которую он не мог себе позволить. — Я не собираюсь никому ничего доказывать, — произнес он. Отец скрестил руки на груди, пристально изучая его. — Если ты думаешь, что я не вижу, как ты позволяешь эмоциям затмить разум, то ты ошибаешься, — сказал он, его голос стал тише, но холоднее. — Ты проиграешь, Сонхун. И я даже не буду этому удивлен. — Я не проиграю, — отрезал Сонхун. Его взгляд был твердым, упрямым. Хотя внутри он уже знал — он проигрывает эту битву. Проигрывает не отцу, не Кимам, а самому себе. Господин Пак медленно опустился в свое кресло, но его спина оставалась прямой, словно он готовился к последнему, решающему удару. Его молчание становилось тяжелее слов, наполняя комнату ощущением надвигающейся бури. — Сонхун, — наконец произнес он, и в его голосе прозвучала не столько злость, сколько усталость, пропитанная горечью. — Боюсь ты станешь моим самым большим разочарованием. Эти слова ударили, как железный прут по виску. Сонхун остался неподвижен, но где-то глубоко внутри что-то дрогнуло, словно тонкий лед под ногами. — Я? — его голос был натянут, как струна. — Ваше разочарование? — Да, — подтвердил отец, подаваясь вперед. Его глаза метали молнии, но в них читалась и боль, спрятанная за маской гнева. — Ты унаследовал мою силу, но забыл о моем уме. Ты ведешь себя, как ребенок, который хочет разбить чужие игрушки, вместо того чтобы строить свое королевство. — Королевство? — Сонхун усмехнулся, но в этой усмешке не было радости. — Вы хотите сказать, что ваше королевство построено на уважении? На том, чтобы мириться с неуважением от тех, кто ниже вас? Господин Пак качнул головой, его лицо стало каменным. — Уважение заслуживают те, кто знает, когда остановиться. Ты пересек черту, сын. Сонхун сделал шаг вперед, его плечи напряглись, а голос зазвенел от сдержанного гнева: — Я пересек черту? А что насчет вас? Вы с детства учили меня, что слабость — это преступление. Что уважения добиваются силой. И теперь, когда я действую по вашим правилам, вы вините меня в том, что я их нарушил? Господин Пак резко поднялся, его стул громко заскрипел. — Ты не понимаешь, о чем говоришь, мальчишка, — его голос стал ледяным. — Сила — это не грубая атака, а умение удерживать баланс. Ты бросил вызов не тому врагу. Сонхун почувствовал, как его пальцы сжимаются в кулаки. — Кимы не враги, — продолжал господин Пак. — Они союзники, даже если тебе не нравится это слышать. Их слабость — не наша сила. А ты разрушил этот баланс ради своих... — он на мгновение замолчал, словно выбирая слово, которое ранит сильнее всего, — детских обид. Эти слова пронзили Сонхуна, как лезвие. Он сжал зубы, пытаясь удержать на лице маску невозмутимости, но что-то внутри него треснуло. — Это не детская обида, — наконец произнес он тихо, но твердо. — Это дело принципа. — Принципа? — Господин Пак покачал головой, его лицо исказила мрачная усмешка. — Ты играешь в принципы в мире, где они ничего не стоят. И если ты продолжишь в том же духе, ты погубишь не только себя, но и все, что я строил десятилетиями. — Вы думаете, я не понимаю рисков? Я знаю, что делаю. — Нет, ты не знаешь, — жестко оборвал его отец. — Если бы знал, ты бы не был здесь, не стоял бы передо мной с этим соглашением в руках, не рисковал бы всем ради... ради чего, Сонхун? Ради гордости? Ради того, чтобы один человек посмотрел на тебя иначе? Эти слова словно сорвали с него последние слои защиты. Сонхун хотел ответить, но вместо этого почувствовал, как внутри него поднимается волна ярости и отчаяния. Отец знал. Или, по крайней мере, догадывался. Сонхун медленно поднял соглашение со стола, разглядывая свою подпись, как будто она была каким-то проклятием. Затем бросил документ обратно на стол. — Если вы так уверены, что я ошибся, — произнес он, его голос стал ледяным, — исправьте это. Господин Пак посмотрел на него долгим взглядом, полным презрения и разочарования. — Исправить? — повторил он. — Нет, Сонхун. Ты сам будешь разгребать этот бардак. И, поверь мне, последствия будут тебе уроком. Он отвернулся к окну, давая понять, что разговор окончен. Сонхун стоял еще несколько секунд, чувствуя, как гнев и горечь разрывают его изнутри. Затем он развернулся и направился к выходу, чувствуя, как отец больше не смотрит на него. Сонхун вышел из кабинета, громко закрыв за собой дверь. Его сердце все еще бешено стучало от напряжения, накопленного за время разговора. Коридор казался бесконечно длинным и пустым, словно весь мир вокруг него отошел на второй план. Он только успел глубоко вдохнуть, чтобы успокоить охваченную яростью душу, как в кармане завибрировал телефон. Сонхун вытащил его, не взглянув на экран. «Скорее всего, это Хисын,» — подумал он. Конечно, это должен быть он. После тяжелого разговора с отцом встреча с Хисыном могла стать хоть небольшим, но утешением. Он нажал на ответ, но вместо спокойного голоса Хисына услышал веселую, чуть ли не хихикающую интонацию. — Сонхун! — звонко начал Мин. — Кажется, у меня есть кое-что, что тебя заинтересует. Сонхун остановился посреди коридора, его плечи напряглись. Сигнал тревоги сработал мгновенно — Мин никогда не был таким оптимистичным без причины. — Чего ты хочешь? — голос Сонхуна звучал сдержанно, но в нем уже проскальзывала холодная угроза. — Не что я хочу, а что я нашел, — голос Мина звучал слишком легкомысленно, что вызвало в Сонхуне еще большее раздражение. — Я тут в Токио, как ты знаешь. И, кажется, наткнулся на кое-кого интересного. — Хватит ходить вокруг да около, — голос Сонхуна обрел металлические нотки. — Говори конкретно. Мин, казалось, наслаждался моментом. — Ну, помнишь мальчишку Рики? Того, за которым я должен был следить? Кажется, он... немного неравнодушен к мальчикам. Прямо сейчас он с каким-то светловолосым красавцем. Поверь, это стоит увидеть своими глазами. Сонхун замер. Мир перед ним словно разорвался на две части, и он застыл в трещине между ними. — Светловолосый парень? — тихо повторил он, но его голос звучал так, будто он задавал этот вопрос самому себе. Мин хихикнул. — Ага. И я совсем не шучу. Ты точно хочешь увидеть, что я тут наблюдаю. Я тут в нескольких метрах от него и его друга. Ты не поверишь, как близко. — Мин! — Сонхун заставил себя успокоиться, но напряжение все равно сжимало грудь, как в тисках. — Я не намерен играть с тобой в угадай-ка! — Какой нервный. Такое надо увидеть, — Мин продолжал, и на его голосе уже не было иронии, только нескрываемое удовольствие от своей находки. — Дай-ка я тебе отправлю фото. Подожди немного. Связь оборвалась. Через несколько секунд телефон завибрировал от нового сообщения. Сонхун смотрел на экран, не решаясь открыть фотографию. Внутри него что-то дрожало, как натянутая до предела струна. Он медленно нажал на изображение, и оно открылось. Сначала он не понял, что смотрит. Снимок был очень ярким и четким. На фоне старого моста стояли двое. Рики, с темными волосами, забавно растрепанными на ветру, и тот самый светловолосый парень, которого Сонхун мог узнать даже закрытыми глазами. Сону. Его Сону. И он целовался с Рики. Мир словно перестал существовать. Пространство вокруг Сонхуна исчезло, оставив лишь экран телефона с этим изображением. Его сердце бешено заколотилось, пропуская удары. — Нет, — прошептал он, сжав телефон так сильно, что пальцы побелели. Но фотография не исчезала. — Нет! — прорычал он, и его кулак с телефоном в руке с силой врезался в стену. Раздался треск, когда телефон раскололся, но боль в руке Сонхуна была ничто по сравнению с болью в груди. Он стоял, тяжело дыша, и смотрел на обломки телефона в своей ладони. Его глаза налились кровью, а на душе поселилась пустота, смешанная с яростью. — Сону! — прошипел он сквозь зубы, не замечая, как глаза увлажнились. Он быстро поднял голову к потолку, запрещая себе дать волю слезам. — Как ты мог? Как ты посмел? Гнев перекрыл все остальные эмоции. Разочарование, боль, горечь предательства — все это исчезло в вихре ярости. Она разгоралась в нем, как пожар, лишая его способности мыслить рационально. — Рики, — прорычал Сонхун. Это имя стало для него проклятием. В этот момент он знал только одно: кто-то должен ответить за это. Он резко развернулся и направился к лифту. Его шаги звучали, как удары молота по камню. В голове стучала только одна мысль: Он узнает, что бывает с теми, кто трогает то, что принадлежит мне. — Я в самом деле просто убью тебя, — прошипел Сонхун, его глаза необузданной яростью.

***

Джейк стоял у подъезда, вглядываясь в потускневшее небо, которое опустилось над городом, как тяжелое покрывало. Ветер бросал в лицо грязные клочья мокрого снега, пока он доставал телефон. В трубке вновь раздалось до тошноты знакомое сообщение автоответчика. Джейк стиснул зубы, ощущая, как гнев разливается по телу, отдаваясь тупой болью в висках. — Черт возьми, Рики, возьми трубку! — прошептал Джейк, чувствуя, как злоба закипает в груди. Он остановился перед своей многоэтажкой. Его дом находился на пятом этаже — маленькая, холодная квартира, где все было привычным и безопасным. Она казалась Джейку убежищем, хотя теперь даже эти стены не могли бы оградить его от мыслей, пожирающих изнутри. Он вошел в здание, захлопнув тяжелую дверь. Джейк раздраженно нажал на кнопку вызова и, скрестив руки на груди, ждал лифт, глядя на свое отражение в металлической двери. Измученное лицо, синяки под глазами, резкие линии скул. Тот Джейк, которого он когда-то знал, давно исчез. В голове снова всплыли события последних дней. Рики собирался в Японию. Джейк узнал об этом случайно, услышал обрывки разговора, увидел блеск в глазах парня, эту пугающую решимость. Он сразу же рассказал об этом отцу Рики, надеясь, что тот остановит сына. Но господин Пак лишь пожал плечами. — Пусть едет. Мальчик соскучился по родине, — ответил он с усмешкой, как будто это ничего не значило. Но Джейк знал. Он видел в глазах Рики не просто желание вернуться в знакомые места. Он видел решимость, холодную и неумолимую, от которой по спине пробегал холод. Этот взгляд, полный упрямства и дерзости, не оставлял места сомнениям: Рики что-то задумал. И всё же Джейк боялся. Боялся за Рики. Боялся за себя. Но больше всего он боялся за Сону. Хрупкого, доброго человека, которого судьба жестоко сделала объектом любви двух упрямых, эгоистичных парней. Сону — мягкого, нежного, с чуть заметной грустной улыбкой. Его беззащитность, словно зыбкая тень, пробуждала в Рики и Сонхуне необузданную страсть, эгоистичную, сжигающую, готовую разрушить всё на своём пути. Дверь лифта открылись. Джейк вошел внутрь, и металлическая коробка замкнулась вокруг него, оставив его в одиночестве с мыслями. Он снова вспомнил прошлое. Оно преследовало его, как вечная тень, неотступный спутник, от которого невозможно сбежать. Сонхун. Джейк всё ещё мог почувствовать ледяной холод того вечера, когда их пути пересеклись по-настоящему. Это была очередная студенческая вечеринка — обычная, шумная, пропитанная пьяными голосами и гулкими басами. Джейк пришёл с другом, Джеем. Тот был милым, даже очаровательным — обходительным, открытым. Джейк тогда мельком подумал, что, может быть, с Джеем стоит попробовать что-то большее. Но всё сложилось иначе. Он выпил больше, чем собирался, надеясь, что алкоголь размоет острые края воспоминаний и выбросит из головы мысли о Сонхуне. Он хотел забыть. Хотел убедить себя, что сможет посвятить себя Джею, оставить глупые мысли позади. Но судьба уже приготовила свою партию. В темноте он столкнулся с Сонхуном. Это было в одной из комнат, куда Джейк ушёл, чтобы спрятаться от грохота вечеринки и хаоса в своей голове. Сонхун появился там, как хищник, выплывший из теней. Его глаза сверкали дьявольским светом, а уголки губ растянулись в усмешке, от которой кровь застывала в жилах. — Вот мы и встретились, мой тайный сталкер, — прошептал Сонхун, подбираясь ближе. От него несло алкоголем. Джейк открыл рот, пытаясь что-то сказать, но слова застряли в горле, как камень. Сонхун резко толкнул его к стене, и схватил за запястья. Это было неожиданно, жестко, и… приятно. — Ты заслужил это, — шептал Сонхун, пока его тело сдавливало Джейка с такой силой, что воздух вырывался из груди с трудом. Тот день стал его первым разом. Грубым, жестким, необъяснимым. Джейк ненавидел себя за то, что позволил этому случиться, но еще больше — за то, что, несмотря ни на что, он этого хотел. Снова. После того случая Сонхун стал появляться всё чаще, всегда внезапно, без предупреждения. Он просто вламывался в квартиру Джейка, игнорируя его протесты, и, не говоря ни слова, уводил его в спальню, оставляя после себя лишь следы страсти и разрушения. Сонхун никогда не был мягким. Его желания были дикими, необузданными, как огонь, сжигающий всё на своём пути. Но Джейк, несмотря на всю ненависть к себе, был уверен в одном: в эти моменты Сонхун принадлежал только ему. И этого, казалось, было достаточно. До тех пор, пока он не узнал о Сону. Сону, с его светлыми волосами, доброй улыбкой и глазами, полными доброжелательности. Сону, который не осознавал, что стал причиной войны в чужих сердцах. Впервые Сонхун прошептал имя Сону в порыве страсти, пока трахал Джейка, пока его тело содрогалось в ритме наслаждения, а имя Сону вырывалось из него снова и снова, как мольба. Пока Джейк замерев чувствовал, как тяжёлый ком застревает в горле, не давая дышать. В тот момент он ненавидел этого «Сону». Джейк помнил тот вечер, когда он встретил Сону впервые. Это была вечеринка в доме Сонхуна, где собралась вся элита страны. Сону стоял в углу, словно стараясь исчезнуть. Рядом с ним был Ян Чонвон, ещё один наследник с изысканными манерами. Какое-то время Джейк просто смотрел на него, словно зачарованный. Ангел, подумал он тогда. Как Сонхун мог полюбить кого-то настолько другого? Джейк видел, как Сону избегал громких разговоров, шумных компаний, но его присутствие всегда ощущалось. В нем была какая-то тихая сила, которую трудно было объяснить. Может быть, именно это и привлекло Сонхуна. И тогда Джейк почувствовал первую вспышку ненависти. Не к Сону, нет. А к себе. За то, что он не мог быть таким. За то, что он был грязным, сломанным, за то, что в этой игре он всегда будет на стороне проигравшего. А когда Сону впервые заговорил с ним — защитил его от грубых слов Сонхуна — Джейк почувствовал что-то странное. Он увидел в Сону то, чего никогда не видел в себе: свет, который не могли погасить ни деньги, ни власть, ни боль. С тех пор всё изменилось. Джейк почувствовал, как лифт дернулся, останавливаясь на его этаже. Воспоминания снова тянули его за собой, как неумолимые волны, поглощая настоящее. Он вспомнил тот момент, когда впервые осознал, что Сонхун больше не принадлежит только ему. Тот вечер до сих пор стоял в его памяти, чётким, как отпечаток на стекле, когда Сонхун, не в порыве грубой страсти, а просто смотря ему в глаза, впервые упомянул Сону. Это было в одной из их бесчисленных встреч, в его доме, после жесткого и беспощадного секса, когда Сонхун начинал свои «деловые разговоры», которые на деле всегда превращались в его монотонные лекции о том, как манипулировать людьми и играть в их игру. — Есть один парень, — сказал тогда Сонхун, вальяжно откинувшись на спинку дивана и отпивая из стакана виски. — Его зовут Сону. Ким Сону. Он… интересный. Особенный. Но чтобы такие, как он, обратили на тебя внимание, нужно точно знать, где ударить, чтобы пробить их щит. Джейк слушал молча, его собственный стакан давно остыл в руках. Он знал этот тон. Сонхун никогда не говорил просто так. Каждое слово было, как точный удар по нужной кнопке. — Я хочу, чтобы ты следил за ним, — сказал Сонхун, глядя Джейку прямо в глаза. — Узнай всё, что сможешь. Что ему нравится, чего он боится, кто его друзья и враги. Джейк на мгновение напрягся. Он понимал, что это означает. Но отказать Сонхуну было невозможно. Не тогда. Не ему. И он начал следить. Дни превращались в недели, а недели — в месяцы. Джейк изучал Сону как книгу, страницы которой он был вынужден переворачивать против своей воли. Он видел, как Сону сидел в парке, склонившись над книгой, или как он часами бродил по музеям, изучая картины с такой глубиной, что казалось, будто он видит за холстом что-то недоступное остальным. Джейк докладывал Сонхуну, не всегда понимая, зачем. "Он любит классику, особенно Шопена", "Он любит животных и часто гуляет с соседской собакой, у озера", "Он терпеть не может разговоров о деньгах — это его сразу раздражает". Сонхун слушал внимательно, кивал, а потом возвращался с новыми вопросами. В какой-то момент Джейк начал замечать, как Сонхун стал менять свою тактику. Он вдруг "случайно" встретился с Сону в том самом парке. Заговорил о музыке, подметил, что тоже любит Шопена. Потом — еще одна "случайная" встреча, уже в музее. Джейк видел, как их отношения начали развиваться. Медленно, почти незаметно. Сону сначала был холоден, равнодушен, но Сонхун нашел способ пробить его броню. Это было искусство — искусство манипуляции. Джейк понимал: без его докладов ничего бы не получилось. Он видел, как Сонхун искусно тянет нити, как паук, плетущий свою паутину. И в какой-то момент Джейк осознал, что Сону больше не выбраться из этой сети. Потому что интерес и легкая страсть Сонхуна давно переросли в нечто более глубокое — в чувства, которые обжигали, заставляя его гореть изнутри. Теперь, спустя годы, Джейк чувствовал горечь и вину. Он был частью этой игры, частью того, что сломало Сону и привязало его к Сонхуну. Он был частью этой истории, этой сети лжи и страсти, где люди разрушали друг друга во имя того, что называли любовью. И сейчас, когда Сону стал объектом внимания уже Рики, Джейк знал одно: он не позволит этому повториться. — Господи, — прошептал он, сжимая переносицу, зайдя в свой дом, и откинувшись на диване. Вина душила его, холодная и липкая, как сетка, в которую он попал. Он знал, что это не его дело. Не его борьба. Но это не избавляло от чувства ответственности. Он знал, что Рики уехал не ради воспоминаний. Знал, что тот может разрушить не только свою жизнь, но и жизнь Сону. Джейк сидел в темноте, прислушиваясь к звукам улицы. Он потянулся за бутылкой виски, стоявшей на низком столике. Почти пустая. Руки дрожали, когда он налил себе остатки. Виски было дешевым, горьким, обжигающим, но в этот момент это не имело значения. Глоток прокатился по горлу, оставляя за собой жгучую тропу. Джейк попытался сосредоточиться. Снова поднял телефон и пролистал список контактов. Рики. Имя на экране словно издевалось над ним. Он нажал на вызов, и снова услышал тот же равнодушный голос автоответчика. На этот раз он не сдержался — выругался вслух и бросил телефон на диван. "Ты его не остановишь," пронеслось в голове, как насмешка. Рики был слишком упрям. Джейк знал это лучше всех. У мальчишки было чувство, будто весь мир должен плясать под его дудку. Но дело было не только в этом. Это было что-то большее. Он видел это в его взгляде: жажда, граничащая с отчаянием. Это решение — уехать — было для Рики последним рывком, единственным способом доказать что-то миру. Или самому себе. Джейк встал, прошелся по комнате. Его шаги гулко отдавались в тишине. Темнота давила, но он не зажигал свет. Вместо этого подошел к окну и распахнул его. Свежий воздух ударил в лицо, вместе с мелкими каплями дождя или снега. Он закурил, затянувшись глубже, чем обычно. Ему нужно было подумать. Нужно было что-то решить. Он думал о том, как легко было бы просто отпустить всё. Рики, Сону, Сонхуна. Особенно Сонхуна. Уйти, исчезнуть. Но он знал, что не сделает этого. Потому что где-то глубоко внутри он всё ещё надеялся на что-то. На что — он не знал. Его размышления прервал звонок. Джейк обернулся резко, как будто его поймали на месте преступления. Телефон вибрировал на диване, подсвечивая экраном темноту комнаты. Рики. На мгновение он замер, сердце пропустило удар. Потом схватил телефон, поднес к уху. — Где ты? — голос сорвался, слишком резкий, слишком напряженный. На другом конце была тишина. Тяжелая, тягучая, как сгущенный дым. Затем раздался голос Рики, ровный, слегка раздраженный: — Я вернусь завтра утром. Не названивай мне без конца. Оставь в покое хотя бы до завтра. И связь оборвалась. Джейк едва сдержал раздражение. Рики снова пытался играть свою игру, как и все, кто когда-то попадал в орбиту Сонхуна. Он думал, что сможет использовать Сону как стратегический ресурс, как инструмент в своих манипуляциях. Но это была ошибка. Джейк знал цену такой игры. Он знал, что будет, если Рики хотя бы приблизится к своей цели — окончательно сломать Сонхуна. Сонхун был не из тех, кто ломается один. Он утащит за собой всех. Джейк пытался предупредить Рики, просил не лезть в логово зверя. Но тот не слушал. Он был готов остановить Рики, прежде чем тот сделает роковую ошибку, но каждое его слово только подталкивало Рики к решению идти против него. Джейк знал, что у Рики был свой план, но этот план вел в ту же самую темную пропасть, в которую однажды уже спустился и он сам. Рики не искал легкого пути — он был готов на всё, чтобы победить. Но победа в этой игре стоила слишком много. Теперь же пришел к единому решению: если Рики перейдет черту, он тоже не остановится. Он был готов разрушить всё, чтобы избавиться от чувства вины перед Сону.

***

Джейк задернул плотные занавески, за которыми холодно мерцали городские огни, и погасил лампу на прикроватной тумбе. Комната погрузилась в полумрак, нарушаемый лишь слабым светом, просачивающимся с улицы. Он тяжело опустился на кровать, позволив напряжению долгого дня медленно покинуть тело. Мышцы ныли, виски пульсировали, и единственное, чего ему сейчас хотелось, — это забыться сном. Но едва его голова коснулась подушки, как раздался звонок в дверь. Джейк замер, его взгляд автоматически устремился на настенные часы. 01:03. Только один человек мог заявится к нему в такой час. Сердце рванулось, как загнанная птица, а по спине пробежали мурашки. Ладонь, тянувшаяся к дверной ручке, слегка дрожала, но лицо оставалось спокойным, как гладь затянутого льдом озера. Он прикрыл глаза, стараясь взять себя в руки. Его дыхание на мгновение стало медленнее, глубже. Открыв дверь, он увидел знакомую фигуру. Пак Сонхун стоял на пороге. Его лицо, словно обрамленное тенью, глаза — тёмные, глубокие, как ночное небо перед бурей — смотрели так, будто могли пробить броню, за которой Джейк прятал себя. — Заходи, — едва слышно прошептал Джейк, отступая в сторону. Но Сонхун не двинулся. Его неподвижность была почти пугающей. Он продолжал смотреть на Джейка, словно изучал, и что-то взвешивал. В этом взгляде было что-то мучительно болезненное. Джейк хотел спросить, что случилось, но слова застряли в горле. Внезапно Сонхун шагнул внутрь, его движения были резкими, как у человека, вырвавшегося из транса. Закрыв дверь за собой на ключ, он обернулся к Джейку, и двинулся на него так же уверенно и опасно, как хищник приближается к своей добыче. Джейк сделал шаг назад, но быстро остановился, вспомнив: отступление — это то, чего Сонхун всегда ждал, чтобы забрать больше, чем ему нужно. Сонхун оказался прямо перед ним. Его пальцы грубо сжали лицо Джейка, вынуждая их взгляды встретиться. — Ты не уследил за этим ублюдком, Джейк, — голос Сонхуна звучал низко, глухо, но в нём слышалась трещина, будто слова резали горло изнутри. — Он сейчас в Токио. С моим Сону. Он выделил последнее слово так, что оно зазвенело в воздухе, как выстрел. Джейк попытался высвободиться, но хватка Сонхуна была стальной. Его лицо оставалось неподвижным, но глаза... они были полны всего: ярости, ненависти, боли. — Я пытался его остановить, и… — едва слышно сказал Джейк, но не успел договорить. Сонхун резко отпустил его, но тут же схватил за волосы, приблизив их лица так близко, что Джейк ощутил горячее дыхание на своей коже. — Я хочу забыться, Джейк, — прошептал Сонхун, его голос стал почти бархатным, но не утратил своей остроты. — Я верну Сону. Обязательно верну. Но сейчас... Сейчас я хочу забыться. И ты мне в этом поможешь. Он отступил на шаг, его взгляд попрежнему горел яростью, но в нём зажегся новый, опасный огонь. Джейк стоял неподвижно, как статуя, но внутри него все рушилось. Он вспомнил, как год назад Сонхун выкинул его из своей жизни, словно ненужный мусор. Бросил в тот момент, когда Джейк был разрушен, уничтожен. А теперь этот человек снова здесь, просит помощи... или требует? Но Джейк не мог сказать "нет". Не мог, как бы ни презирал себя за эту слабость. Он хотел ненавидеть Сонхуна, но все, что чувствовал, — это пьяняющее, болезненное желание. Комната будто сжалась вокруг них, воздух стал плотным, как вода перед штормом. Свет уличного фонаря отражался в стеклянной двери шкафа, рисуя на полу призрачные узоры. Где-то вдалеке еле слышно выла сирена, но для Джейка всё это стало фоном. Он стоял, словно парализованный, но это было не оцепенение страха — скорее его переполняла буря эмоций, каждая из которых боролась за право захватить контроль. Ненависть. Нежность. Злость. Желание. Сонхун продолжал смотреть на него, словно испытывал Джейка на прочность. Его взгляд был тяжелым, требовательным. Но в глубине этого взгляда таилось что-то неуловимое — боль, страх, тоска. И это пробивало Джейка сильнее любых слов. — Что ты хочешь от меня? — хрипло спросил он, его голос дрожал, хотя он старался этого не показывать. Сонхун склонил голову чуть набок, его губы искривились в нечто, напоминающее усмешку, но это был скорее оскал. — Ты знаешь, чего я хочу, Джейк, — его голос был низким, но каждое слово проникало внутрь, оставляя за собой болезненный след. — Забыться. Джейк сделал шаг назад, но Сонхун не дал ему уйти. Его рука быстро схватила Джейка за запястье, притянув ближе. Это было жестко, почти грубо, но Джейк не сопротивлялся. Он просто смотрел на Сонхуна, пытаясь найти в его лице хоть что-то, что поможет понять, что именно разрушает его изнутри. — Ты снова пришел ко мне, потому что тебе нужно что-то, — сказал Джейк, его голос стал тверже, несмотря на все бушующее внутри. — А я... Он замолчал, не в силах закончить. Сонхун приблизился еще ближе, их лица были всего в нескольких дюймах друг от друга. Его дыхание было неровным, напряженным. — Ты всегда был моим якорем, Джейк, — прошептал он. Его тон был едва ли не умоляющим, но в нем все еще звучала властность. — Даже когда я... Он не договорил. Не смог. Вместо этого он наклонился и провел носом вдоль линии челюсти Джейка, его горячее дыхание обжигало кожу. Джейк закрыл глаза, его руки бессильно опустились. Он чувствовал, как всё напряжение в его теле отступает перед этим прикосновением, но внутри поднимался гнев. Гнев на Сонхуна. На себя. На эту чертову слабость перед этим человеком. — Ты думаешь, я просто игрушка? — наконец вырвалось у него. — Думаешь, можешь приходить и уходить, когда тебе захочется? Сонхун остановился. Он отступил на шаг, но не отпустил Джейка. Его темные глаза, которые всегда были полны уверенности, вдруг затуманились. — Я знаю, что я всё разрушил. Я и не пытался что-то строить с тобой, — произнес он тихо. — Но это единственное место, где я могу дышать. Где я могу быть собой. Сонхун медленно отпустил его запястье, но его пальцы всё еще касались руки Джейка, словно он не хотел окончательно разрывать связь. Джейк смотрел на него, чувствуя, как его собственное сердце разрывается. Он знал, что должен был выставить его за дверь, сказать, что между ними всё кончено. Но он не мог. Не когда Сонхун стоял перед ним, обнаженный в своей уязвимости. — Ты никогда не остановишься, не так ли? — спросил Джейк шепотом. Сонхун не ответил. Вместо этого он шагнул вперед и обхватил лицо Джейка ладонями. Его прикосновение было горячим, обжигающим. — Не остановлюсь, пока ты не выгонишь меня, — произнес он, и в его голосе звучала смесь вызова и отчаяния. Джейк почувствовал, как его ноги подкашиваются. Он закрыл глаза, пытаясь собраться, но вместо этого почувствовал, как губы Сонхуна касаются его. Это было не мягкое, не нежное прикосновение. Это был взрыв. Жесткое, голодное, отчаянное. Поцелуй Сонхуна был неистовым, почти жестоким, как у человека, который пытается утопить свои чувства в бесконечном водовороте эмоций. Его губы давили на губы Джейка с такой силой, что тот невольно зашипел от боли, но не отстранился. Вместо этого он ответил, вложив в поцелуй всю свою ярость, накопившуюся за месяцы молчания и одиночества. Сонхун грубо прижал Джейка к себе, их тела столкнулись, и напряжение между ними вспыхнуло, как пожар в сухом лесу. Джейк судорожно вдохнул воздух сквозь сжатые зубы, чувствуя, как пальцы Сонхуна впиваются в его плечи. — Ты ненавидишь меня, да? — выдохнул Сонхун. — Я вижу это в твоих глазах. — Да, ненавижу, — прошипел Джейк, в его голосе звенел яд. — Но не меньше, чем ненавижу себя за то, что снова позволяю тебе это. Сонхун усмехнулся — криво, холодно, и в этой усмешке было что-то от человека, который уже давно потерял себя. — Тогда покажи мне, как ты ненавидишь, — его голос стал тише, ниже, но в нем звучал вызов. Джейк почувствовал, как в нем взрывается что-то темное, неконтролируемое. Он толкнул Сонхуна на стену, их тела ударились о холодную, шероховатую поверхность, и звук этого столкновения эхом отразился в маленькой комнате. Сонхун, словно ожидая этого, только сильнее сжал плечи Джейка, пригвоздив его к себе. Его глаза сверкнули, и в них зажглась безумная, жгучая ярость, от которой кровь Джейка закипела. — Ты хочешь меня? — процедил Сонхун, наклонившись так, что их лбы соприкоснулись. Его голос дрожал, но не от страха, а от эмоций, которые он больше не мог сдерживать. — Или хочешь ударить? — И то, и другое, — бросил Джейк, его собственный голос звучал хрипло, сдавленно, как у человека, который вот-вот потеряет контроль. И прежде чем он успел что-то ещё сказать, Сонхун схватил его за воротник рубашки и одним резким движением сорвал ее, пуговицы разлетелись по полу, как пули. Руки обожгли кожу Джейка, его прикосновения были болезненными, будто он хотел оставить следы, доказательства, что они действительно здесь, сейчас, вместе. Джейк ответил тем же. Его руки скользнули под пальто Сонхуна, он грубо сдернул его, а затем схватил за ремень брюк, оттолкнув его обратно к стене. Они оба тяжело дышали, словно в комнате не хватало воздуха, словно каждая секунда этой близости вырывалась из них силой. — Ты пришёл сюда, потому что тебе нужен кто-то, кого ты можешь сломать, — сказал Джейк, его голос был горьким, но глаза блестели. — Ты всегда возвращаешься за этим. Сонхун смотрел на него молча, его взгляд горел, как угли в темноте. Он не стал оправдываться. Вместо этого он резко развернул Джейка, прижав его к стене. — А ты позволяешь мне это, — его голос был глубоким, резким, словно удар ножа. — Каждый раз. Джейк стиснул зубы, его руки уперлись в стену, но он не сопротивлялся. Он ненавидел себя за это. Ненавидел, как его тело дрожало от каждого прикосновения Сонхуна. Сонхун провёл губами вдоль линии шеи Джейка, обжигая его горячим дыханием. Он прикусил кожу, оставляя следы, словно хотел, чтобы Джейк никогда не смог забыть этот момент. Чтобы он никогда не забывал его. Они двигались, как два воина на поле боя, каждый их жест, каждое движение было наполнено яростью и отчаянием. Оно было не о любви, не о нежности — это был крик боли, попытка утопить собственные чувства в ярости друг друга. Воздух в комнате становился все гуще, а звуки их резких движений и сдавленных стонов заполняли ее, вытесняя всё остальное. Джейк знал, что завтра он будет ненавидеть себя за то, что позволил этому случиться. Но сейчас он не мог думать ни о чём, кроме того, как Сонхун держит его, как его глаза горят страстью и болью. Это была их общая боль. Их общее разрушение. Сонхун лежал рядом, его дыхание постепенно выравнивалось. Джейк всё ещё чувствовал его вес, его тепло, но это тепло уже начинало исчезать. Всё вокруг казалось замерло — только звук их прерывистого дыхания заполнял комнату. Джейк хотел что-то сказать, но язык будто прирос к нёбу. Ему не хватало слов, чтобы описать ту пустоту, которая начала медленно наполнять и его изнутри. Он повернулся к Сонхуну, надеясь увидеть хоть тень нежности в его глазах, но наткнулся на холодный, отрешённый взгляд. Сонхун уже вернулся в свою скорлупу. — Это не повторится, — резко бросил Сонхун, поднявшись и натягивая одежду. Его голос был резким, отрывистым, словно он боялся, что любое слово может его выдать. — Не повторится? — Джейк приподнялся на локте, его голос звучал глухо, но внутри начало закипать возмущение. — Ты снова и снова приходишь ко мне, Сонхун. И каждый раз бросаешь это жалкое —последний раз. Сонхун остановился, застёгивая ремень, и бросил на Джейка взгляд, полный ледяного презрения и скрытой ярости. — И каждый раз ты позволяешь мне это. Что это говорит о тебе? Эти слова ударили, как пощечина. Джейк сжал кулаки, с трудом удерживаясь от того, чтобы вскочить. Его голос дрожал от гнева. — Уходи, если хочешь, но перестань делать вид, что это всё только моя вина. Сонхун хмыкнул, но в его усмешке не было ничего весёлого. Он шагнул ближе, наклоняясь к Джейку. — Я пришёл не только за этим. — Его голос стал ледяным. — Я пришел, чтобы сказать: можешь больше не докладывать мне ничего об ублюдке. Я уже решил, что буду с ним делать. Джейк нахмурился. — О чем ты? Сонхун усмехнулся, но теперь в его усмешке было что-то хищное. — Ублюдок зашел слишком далеко. Вот думаю, зачем мне церемониться с ним. Есть же специальные люди, с интересными навыками… Джейк застыл от ужаса, и резко вскочил с места. — Ты сам понимаешь, что ты несёшь? — он шагнул вперёд, его голос был наполнен тревогой и злостью. — Рики — твой брат, и он... — И он мешает мне, — перебил Сонхун. Его глаза сверкнули опасно. — Ты не посмеешь! — выкрикнул Джейк, его голос сорвался. — Это уже слишком, Сонхун. — Слишком? — Сонхун усмехнулся, его улыбка была полна мрака. — Ты понятия не имеешь, на что я готов ради того, что принадлежит мне. Джейк молчал, ощущая, как злость и бессилие смешиваются внутри, создавая гремучую смесь. Он хотел ударить Сонхуна, хотел выгнать его, но вместо этого он просто стоял, чувствуя, как его собственное тело дрожит от ужаса и тревоги. — Пожалуйста! Не делай того, о чем ты можешь пожалеть! Клянусь, я остановлю Рики. Он больше не будет тебе мешать! Но Сонхун не обращая внимания на его просьбы надел пальто, направляясь к двери. Перед тем как уйти, он остановился, бросив на Джейка последний взгляд. — Ты даже не представляешь насколько мне плевать на последствия. В самом деле плевать. Он вышел, закрыв дверь за собой. Комната внезапно стала до ужаса тихой. Джейк упал обратно на кровать, обхватив голову руками. Он чувствовал себя выжатым до последней капли, как оболочка, из которой вытащили всё живое. Он ненавидел Сонхуна. Ненавидел его за то, что тот снова и снова ломал его, приходил, как буря, оставлял после себя руины и уходил, не оглядываясь. Но еще больше он ненавидел себя — за то, что каждый раз позволял этому случиться. Сквозь горькие мысли его тело вдруг пронизало странное чувство. Он закрыл глаза и провел рукой по животу, ощущая тепло, оставшееся от их близости. Ему казалось, что Сонхун оставил нечто большее, чем просто воспоминания. — Ты не сделаешь этого, Сонхун. Ты снова блефуешь, — выдохнул Джейк, не в силах сдержать рвущуюся из груди ужас, боль и ненависть. Но на дне этой боли оставалось что-то еще. Нечто тёмное, опасное и все еще желающее его. Он посмотрел на свои руки, которые слегка дрожали, и пытался понять, как оказался в этой ловушке. Сонхун. Его имя эхом звучало в голове, вызывая смесь едкой злости и желания. Их связь была извращённой, болезненной, как ржавая цепь, которой невозможно разорвать. Сонхун ломал все, чего касался, и Джейк прекрасно это знал. Но каким-то образом он все равно возвращался к нему, как мотылёк к огню. «Ты не уследил за ублюдком, Джейк. Он сейчас в Токио с Сону. С моим Сону». Эти слова резали его память, как нож. Голос Сонхуна всё ещё звучал в его ушах, наполненный яростью, ревностью и безумием. Сону. Этот мальчишка был его слабостью. И Джейк это знал. Как знал и то, что Сонхун уничтожит все вокруг, чтобы удержать его. Это было не влечение, не любовь. Это была навязчивая идея, болезненная и разрушающая. Сонхун всегда действовал на грани безумия, и каждый, кто приближался к Сону, становился его врагом. Джейк тяжело выдохнул, прикрывая лицо руками. Его сердце сжалось от осознания того, какую роль он сыграл во всём этом. Он стал инструментом в руках Сонхуна, подчинялся ему, выполнял его приказы. Он сталкерил Сону, следил за ним, докладывал Сонхуну обо всех его движениях, встречах, людях, с которыми тот общался. И всё это для того, чтобы Сонхун мог устранять конкурентов, отталкивать от Сону всех, кто посмел приблизиться к нему слишком близко. Когда Рики узнал о слабости Сонхуна, он решил отомстить, используя Сону как оружие, чтобы уничтожить Сонхуна. И теперь эта игра превращалась в смертельно опасное противостояние, где Сону становился пешкой, не осознавая, насколько опасны люди, которые его окружают. Джейк не мог больше это выносить. Вина разъедала его изнутри, превращая в пустую оболочку. Сонхун был слишком силен, слишком непредсказуем, чтобы его остановить. Рики был слишком мстителен, чтобы отступить. Разговаривать с ними было бесполезно. Джейк мог сделать только одно — рассказать Сону правду. Он должен был предупредить его, несмотря ни на что, несмотря на цену, которую ему придется заплатить. Он надеялся, что Сону поймёт и отстранится. Отстранится от Сонхуна, от Рики, от него самого. Сону был их жертвой, но Джейк хотел верить, что если тот узнает правду, он сможет вырваться из этой сети лжи и манипуляций. Джейк не знал, что будет дальше. Возможно, Сону возненавидит его, как и должен был. Возможно, он оттолкнёт его навсегда. Но, в любом случае, это будет лучше, чем позволить безумию продолжаться.

***

Такси растворилось в городской суете, оставив за собой лишь мигающий огонек. Рики задержался на мгновение, следя взглядом за исчезающей машиной. Позади него стояла чёрная машина, из которой вышел Джейк. Его лицо, как всегда, казалось выточенным из камня, угловатым и строгим, без единой трещины для эмоций. Он шагнул к Рики, который только что попрощался с Сону, и смотрел ему в след, словно пытаясь оставить в прошлом нечто, что терзало его сознание. Без слов, без намека на приветствие, Джейк открыл дверь, и Рики молча сел на заднее сиденье. Машина тронулась с места, и Джейк, не произнеся ни слова, направился в сторону компании. По дороге царила тишина — та густая, напряженная тишина, в которой, казалось, звенели невидимые струны. Рики смотрел в окно, не произнося ни слова, но Джейк чувствовал его настроение — оно было острым, как лезвие ножа, и холодным, как сталь. Остановившись у входа компании, Рики едва бросил на Джейка взгляд, который говорил больше, чем его молчание. Презрение, переплетённое с упрёком, пронзило Джейка, но он лишь коротко кивнул, упрямо провожая Рики до двери кабинета президента. Когда дверь закрылась, Джейк остался в пустом коридоре, где тусклый свет ламп лишь подчеркивал его строгое лицо. Он постоял несколько секунд, как будто собираясь с мыслями, и затем направился к выходу. Дом Рики встретил его темнотой и тишиной. Просторные комнаты казались застывшими кадрами из чужого прошлого: ничего лишнее, только холодный лоск, пропитанный одиночеством. Войдя в спальню, Джейк не включил свет — закатное солнце мягко освещало комнату, отбрасывая длинные тени на стены. Он подошёл к гардеробу, перебирая костюмы один за другим, пока не остановился на классическом чёрном с идеально выверенными линиями. Но что-то заставило его остановиться. Чемодан в углу выглядел чуждым в этой стерильной обстановке, как нечто, чего не должно было быть здесь. Джейк медленно подошел к нему, коря себя за то, что оставил этот предмет не на своем месте. Но вместо того, чтобы убрать его в шкаф, он на мгновение колебался, а затем решил открыть его. Его взгляд сразу же упал на камеру, лежащую сверху, как будто специально оставленная на виду. Джейк нахмурился, подавляя те подозрения, что начали прокрадываться в его сознание. Он взял камеру в руки, ощущая её неприятную тяжесть, и, желая перестраховаться, решил проверить её. Подключив камеру к ноутбуку, Джейк увидел там фотографии. Сону — смеющийся, задумчивый, сосредоточенный, полный жизни и света. Эти кадры были одновременно интимными и трогательными. Джейк не мог понять, что сильнее: зависть, гнев или разочарование. Он листал снимки, пока экран не замер на видео. Комната. Тишина. Смех. А после вошли Сону и Рики, целуя друг друга, как будто пытаясь забыть обо всем остальном, и раствориться в своем маленьком мире. Сердце Джейка замерло, когда он осознал, что произойдёт дальше. Он закрыл глаза, на миг забыв, где находится. Затем, с тихим проклятием, закрыл ноутбук. — Чёрт возьми, Рики, — прошептал он, словно обращаясь не к человеку, а к пустоте вокруг. Его пальцы дрожали — впервые за долгое время. Рики зашел слишком далеко. Это уже не была игра — это было падение. Джейк понял, что больше не сможет смотреть на него как на обиженного миром парня, чье сердце безжалостно разбила жестокая реальность. — Ты действительно член этой семьи, как бы Сонхун ни отрицал это, — произнёс Джейк с горечью, ощущая, как очередная часть его верности рушится под весом реальности.

***

В комнате царила уютная тишина, нарушаемая лишь мягким урчанием котика, свернувшегося клубком в руках Сону. Его шерсть переливалась теплым золотом в свете закатного солнца. Запах чая и легкий аромат цветов в вазе заполняли воздух, но именно мурлыканье Дождика придавало этому моменту почти медитативное спокойствие. Сону улыбался, глядя вдаль, словно видел что-то только ему одному понятное и бесконечно дорогое. — Это было просто волшебно, Чонвон, — с улыбкой начал Сону, поглаживая Дождика за ушком. Голос его звучал мягко, но в нем прорывалась искренняя взволнованность, как у ребенка, который спешит поделиться самым сокровенным секретом. — Мы с Рики обошли столько мест. Храм Асакуса, квартал Гиндза... Ах, эти маленькие улочки, где продают тончайший фарфор и лепестки цветов! Он на секунду закрыл глаза, будто вновь увидел перед собой вечерний Токио, освещенный золотистыми огнями, и услышал тихий шелест деревьев в саду храма. — Я был так счастлив, понимаешь? Я никогда не думал, что могу чувствовать себя таким счастливым. — Сону прижал Дождика ближе, его пальцы зарылись в густую шерсть. — Это было... не просто весело. Рядом с ним мне было спокойно. Спокойно так, как будто ничего другого в мире не существует. Чонвон, сидящий напротив, молча слушал, опираясь локтем на подлокотник дивана. Его бровь дернулась вверх, выдавая скрытый скептицизм. — Впервые, наверное, я понял, что значит быть в мире с самим собой, — продолжал Сону. — Рядом с ним... будто весь шум исчезает. Понимаешь? Ни тревоги, ни сомнений. Просто он. И это правильно. Сону на секунду замер, словно поймал себя на том, что сказал слишком много, но его улыбка стала еще мягче. — Думаю... это верный признак, того, что он мне подходит, — закончил Сону, не замечая реакции собеседника. — Я думаю... нет, я уверен, что Рики тот человек, с которым я хочу быть. Он делает мою жизнь ярче, красивее... Чонвон выдержал паузу, вглядываясь в лицо друга, словно пытался понять, насколько серьезно все это. — Вы переспали? — коротко и сухо спросил он. В комнате воцарилась глухая тишина. Дождик вдруг тихо мяукнул, будто ощутил напряжение. Сону замер, его лицо залило легким румянцем. — Да. И я более чем доволен. Это было... нежно и мягко, — прошептал он, избегая взгляда Чонвона, но в уголках губ продолжала играть смущенная улыбка. Чонвон закатил глаза, шумно выдохнув. — Рики же несовершеннолетний! Разве нет? Реакция Сону была мгновенной. Его лицо вспыхнуло, словно его ударили, обвинив в страшном преступлении. — Нет! Уже нет! — с жаром воскликнул он. — Мы полетели в Токио, чтобы... чтобы отметить его совершеннолетие. Чонвон медленно поднялся, поднеся руку ко рту, как будто пытался скрыть улыбку. — Этот малец развел тебя на секс, а ты поддался, — тихо пробормотал он, но в голосе звучал смешок. Сону сжал подушку, что лежала на диване, и бросил в него с неожиданной силой. — Ты просто...! — начал он, но Чонвон громко хохоча, направился в сторону кухни. — На столе какая-то посылка для тебя, — крикнул он через плечо, перед тем как скрыться за дверью. Сону покачал головой, пытаясь справиться с эмоциями, и направился к столу. На гладкой деревянной поверхности лежала небольшая коробка и конверт. Он первым делом взял конверт, вскрыл его и обнаружил флешку с короткой запиской: «Пожалуйста, первым делом позвоните мне. Я все объясню. Джейк.» Сону нахмурился. Джейк? Он снова перечитал записку, потом положил ее на стол и пошел за ноутбуком. Пальцы слегка дрожали, когда он вставлял флешку. Экран вспыхнул, отобразив единственный видео-файл. Пока видео загружалось, он решил открыть коробку. Внутри лежали две кружки. Их с Рики творения с мастер-класса. Сону взял одну из них в руки — неровная, слегка кривоватая, но невероятно трогательная. На задней стороне кружки мелким почерком было выведено: «Сону и Рики», рядом маленькое сердечко. Он улыбнулся, ощутив теплую волну воспоминаний. Когда он собирался пойти за Чонвоном, чтобы показать свое творение, из ноутбука раздался громкий звук. Сначала это был тихий шорох, а затем — стон. Громкий, протяжный. Сону замер, словно окаменев. Он медленно обернулся, чувствуя, как сердце начинает бешено колотиться в груди. На экране мелькали знакомые очертания... Его собственное тело. Тело Рики. Сцена была ускорена, но размытые кадры интимной близости были отчетливо видны. — Что это…? — прошептал Сону, его голос едва слышен. Он медленно подошел ближе, глядя на экран, будто это был кошмар, от которого невозможно проснуться. Видео вдруг замедлилось, и на камеру посмотрел Рики. Его глаза, глубокие, напряженные, смотрели прямо на него. Затем экран погас. — Ты что, решил посвятить этот вечер просмотру порно? — начал Чонвон, входя в комнату, но тут же замолчал, увидев состояние Сону. Сону почувствовал, как кружка выскальзывает из его рук. Она упала на пол с глухим звоном, разлетевшись на осколки. Шум казался таким громким, что заглушил даже его собственное дыхание. Глухой стук сердца отдавался в ушах Сону. Ему казалось, что это разбилось нечто большее, чем кружка. Его взгляд потух, руки задрожали, а грудь сжалась от удушающей боли.