Мятежной цветок

***

Сонхун стоял в своей комнате, уставившись в зеркало. Ему казалось, что в отражении — кто-то другой, кто-то чужой. Темные волосы аккуратно уложены, костюм сидит безукоризненно, как и должно быть. Но глаза… глаза потускнели. Казалось, будто они потеряли способность выражать эмоции, как если бы все чувства внутри него иссякли, оставив лишь пустоту. Вчерашний срыв перед Хисыном был последней каплей. Он выплеснул на лучшего друга всё: раздражение, гнев, страх — и теперь чувствовал себя выжатым, как тряпка. Сегодняшний ужин был для него не просто испытанием, а казнью. Отец настоял, чтобы он прибыл пораньше, словно для того, чтобы убедиться, что всё идет по плану. Сегодня они должны были встретиться с его побочным братом — ребёнком, который воплощал всё, что Сонхун ненавидел. А ещё это был день, когда ему официально представят его невесту. «Невеста», — это слово эхом отдавалось в его сознании, звуча как приговор. Он должен был встретить её лицом к лицу, познакомиться, пообщаться, как будто это было что-то естественное и нормальное. Его жизнь стремительно катится ко дну, и он погружался в это дно с той же неотвратимостью, с какой метеорит падает с неба. Сонхун хотел бы иметь смелость противостоять отцу, высказать всё, что копилось внутри, но вместо этого он молча склонил голову. Подготовившись, Сонхун медленно спустился вниз по широким мраморным ступеням, каждое движение было автоматическим, отточенным, но лишенным искренности. Снизу уже слышались голоса — его родители стояли у массивных дверей, ожидая гостей. Прихожая дома была огромной. Здесь всё выглядело так, словно кто-то пытался воспроизвести дворец — холодный, стерильный, величественный. Сонхун подошел к родителям. Отец, Пак Муёль, был высоким, крепким мужчиной с резкими чертами лица. Ему было уже за шестьдесят, но он по-прежнему оставался человеком, чьи глаза вселяли в окружающих одновременно уважение и страх. В его взгляде не было ничего человеческого — только расчет и холодная целеустремленность. Он был одет в темно-синий костюм, идеально выглаженный, а каждый его шаг был уверенным, как у полководца. Рядом стояла его жена, мать Сонхуна, — женщина, чье спокойствие граничило с ледяной отчужденностью. Её темно-зеленое платье подчеркивало её стройную фигуру, длинные волосы были уложены в идеальную прическу. Она выглядела как королева, и держалась соответствующе. Сонхун посмотрел на них, чувствуя, как сердце болезненно сжалось в груди. Они были здесь не для него. Они были здесь для своих амбиций, своих планов и целей. Его чувства, желания, мнения не имели никакого значения. И сегодня он должен был сыграть свою роль. Его побочный брат ещё не прибыл, и это слегка позабавило Сонхуна. «Как символично», — подумал он, скрывая мстительную усмешку. Побочный сын опоздал на свою собственную встречу с семьей. Наконец, прибывшая семья Чон привлекла внимание всех. В дверях появился Чон Минсук, отец Вонен — крупный мужчина с несколько усталым, но гордым выражением лица. Он был одет в строгий чёрный костюм, его движения были уверенными, но сдержанными, как у человека, который привык руководить, но не придающий этому большого значения. Рядом с ним стояла его жена, Чон Соён — женщина средних лет, с холодным, но вежливым взглядом. Её лицо оставалось непроницаемым, как у мраморной статуи. Позади них, шаг за шагом, вошла их дочь, Вонен. Сонхун заметил её сразу, даже не пытаясь скрыть, как его внимание было приковано к ней. Она была не просто красива — она была совершенством. Её стройная фигура легко и грациозно двигалась, словно парила над полом. Длинные, черные, блестящие волосы падали на её плечи, обрамляя лицо с тонкими чертами — ровные скулы, мягкие губы, аккуратный нос. В её глазах был блеск, от которого становилось ясно: она знала о своей красоте и уверенно пользовалась ею. На ней было элегантное платье светло-розового оттенка, подчеркивающее её фигуру и фарфоровую кожу. Но несмотря на внешнюю уверенность, Сонхун заметил лёгкий оттенок смущения в её глазах, когда их взгляды встретились. Её губы чуть приоткрылись, как будто она хотела что-то сказать, но слова застряли на языке. Родители Сонхуна поприветствовали её родителей, обменявшись учтивыми поклонами и дежурными улыбками. Сонхун поклонился следом, не слишком глубоко, но достаточно, чтобы выразить уважение. Его отец был доволен. Когда родители вошли в дом, оставив Сонхуна и Вонен наедине, тишина стала особенно громкой. Она стояла перед ним, держа руки перед собой, её пальцы слегка подрагивали, но она старалась не выдавать своего волнения. Сонхун был неподвижен. Он знал, что отец наблюдает за каждым его движением, даже если и находится в другой комнате. — Добро пожаловать, — произнёс Сонхун с тихой учтивостью, слегка склонившись. Он медленно взял её руку в свою — холодные, бледные пальцы прикоснулись к её теплой коже. Он не знал, что сказать, но протокол был ясен: он склонился и нежно коснулся её руки губами, соблюдая все формальности. Вонен слегка вздрогнула, но быстро взяла себя в руки, улыбнувшись ему мягко и почти незаметно. Её смущение немного отступило, когда она увидела в его глазах не ледяную холодность, а что-то более мягкое, возможно, даже близкое к нежности. Это её удивило. Она не ожидала, что Сонхун окажется таким вежливым. — Спасибо, — тихо сказала она, её голос был мягким и хрупким, как весенний ветерок. — Пройдемте внутрь, — продолжил Сонхун, отпустив её руку. Он повел её по мраморному коридору, их шаги гулко отдавались под сводами высоких потолков. Её глаза блуждали по интерьерам, но он знал, что всё это — лишь для вида. Когда они вошли в столовую, их встретил аромат жареного мяса и дорогого вина. Стол был накрыт с королевским размахом: серебряные подсвечники, блестящая посуда, идеальная сервировка. За столом сидели их родители, уже погруженные в учтивую беседу, которая казалась показной и натянутой. Ужин начался в приятной обстановке. По крайней мере, так казалось всем, кроме Сонхуна.

***

Ужин шел своим чередом. Обычные светские разговоры, обмен вежливыми фразами и показная безмятежность царили за столом. Сонхун нарочито медленно разрезал свой стейк. Он сидел рядом с Вонен, которая излучала спокойствие, хотя тонкие линии её пальцев, держащих бокал вина, выдавали лёгкое напряжение. Родители Вонен, вежливо улыбаясь, обменивались дежурными репликами с родителями Сонхуна. Внезапно внимание Сонхуна привлекло движение в углу комнаты. Глава охраны, мужчина с крепкими плечами и каменным лицом, подошел к его отцу и, наклонившись, тихо что-то шепнул ему на ухо. Отец Сонхуна, который до этого спокойно обсуждал с отцом Вонен политику компании, слегка кивнул и произнес короткий приказ: — Приведите его к ужину. Охранник мгновенно удалился, выполняя приказ, а отец Сонхуна, Пак Муёль, встал из-за стола, привлекая внимание гостей. Его присутствие в комнате всегда ощущалось как нечто подавляющее, и этот момент не стал исключением. Он посмотрел на всех собравшихся с холодной, властной улыбкой. — К нашему ужину скоро присоединится еще один гость, — объявил он, словно произносил формальную речь. — Мой младший сын. Мать Сонхуна мгновенно побледнела, ее руки, до этого спокойно лежавшие на коленях, сжались в кулаки под столом. Она не произнесла ни слова, но её взгляд, направленный в сторону мужа, был полон ненависти и возмущения. Сонхун почувствовал, как сердце застучало быстрее. Он сжал вилку и нож чуть сильнее, отчего послышался едва уловимый скрежет металла о фарфор. Но его лицо оставалось холодным, отстранённым. Он продолжал резать стейк, словно не слышал, что его отец только что сказал. Однако каждый мускул в его теле напрягся. Гости за столом обменялись удивленными и неловкими взглядами. В их глазах стоял немой вопрос: кто этот младший сын? Пак Муёль, как всегда, предугадал их реакцию и решил слегка изменить тон, чтобы сгладить напряжение. — Конечно, речь идет о моем крестном сыне, — уточнил он, заставляя всех слегка успокоиться. Его голос был спокоен, но в нём слышались нотки предвкушения, как будто он наслаждался замешательством своих гостей. Двери открылась, и в комнату вошел Рики. Его появление было таким же внезапным и неуместным. Весь стол обратил на него пристальное внимание, кроме одного человека — Сонхуна. Он продолжал есть свой стейк с нарочито спокойным выражением лица, словно не замечая новоприбывшего. В воздухе повисло напряжение. Рики остановился у двери, слегка поклонившись в знак приветствия. Он был молод, на пару лет младше Сонхуна, но его лицо уже носило отпечатки жизненных невзгод. Он выглядел усталым, хотя держался с видимым достоинством. Его темные волосы блестели в мягком освещении зала, а чёрный наряд подчёркивал его стройную фигуру. Он медленно прошел к столу и сел напротив родителей Вонен, аккуратно присев на стул рядом с ней. Теперь Вонен оказалась между Сонхуном и Рики, что заставило ее на мгновение напрячься, хотя она пыталась скрыть это за сдержанной улыбкой. Сонхуну это не понравилось. Его взгляд на мгновение метнулся к Рики, но он тут же отвел их, снова сосредоточившись на еде, подавляя свое недовольство. Он не мог позволить себе показать слабость, не мог дать отцу повода увидеть его раздражение. — Рики, мой дорогой крестный, представься нашим гостям, — произнёс его отец, с лёгкой, фальшивой улыбкой посмотрев на новоприбывшего. — Расскажи им о себе. Слова звучали как приказ, скрытый под вуалью любезности. Рики не мог не чувствовать, как каждое его движение, каждое слово контролируется. Он натянуто улыбнулся своему отцу, этому человеку, который отказывался признать его своим сыном, даже привел его в свой дом, словно игрушку для развлечения гостей. «Крестный» — как нелепо подумал Рики. Он снова поклонился и посмотрел на гостей, стараясь не выдать свой гнев, который бурлил внутри. — Я Нишимура Рики, крестный сын господина Пака. Переехал в Сеул из Токио. Он взял меня под своё крыло, и я благодарен за это, — произнес он сдержанно, но в его голосе была горечь. Глаза на мгновение потемнели, но он быстро взял себя в руки. Мать Сонхуна не могла скрыть своих эмоций. Её лицо было искажено едва заметным отвращением, как если бы в дом вошло нечто грязное и непристойное. Она не смотрела на Рики напрямую, но каждый её взгляд, скользнувший мимо него, был полон презрения. Сонхун, напротив, даже не поднял глаз. Он продолжал есть, как будто ничего не происходило, как будто Рики не существовал. Его лицо было спокойным, но внутри все кипело от раздражения. Он знал, что это — лишь начало долгой игры, которую задумал его отец. Родители Вонен и сама Вонен вежливо ответили на приветствие Рики. Их лица были спокойны, но взгляды выдали некую настороженность. Они явно не ожидали таких новостей, но постарались не показывать свое замешательство. Вонен бросила короткий взгляд на Рики, затем на Сонхуна. Ее смущение усилилось, но она сохраняла внешнее спокойствие, стараясь соответствовать своей роли. Рики, несмотря на попытки сохранить холодный рассудок, чувствовал, как все вокруг рушится. Его взгляд на мгновение встретился с глазами отца, и в этот момент в его душе вновь всколыхнулась обида. Каждый раз, когда отец произносил эти слова —«крестный сын», — они били по его самолюбию, словно молот по наковальне. Он знал, что это был лишь очередной способ показать ему его место в этой семье. Этот ужин был, без сомнения, самым худшим в его жизни. И он только начинался. Между тем, Пак Муёль, казалось, наслаждался происходящим. Его взгляд, обращённый к гостям, был полон холодной уверенности, словно он управлял ситуацией с абсолютным контролем. — Я уверен, наш гость быстро освоится в семье, — произнёс он, и эти слова были адресованы скорее Рики, чем кому-либо ещё за столом. Сонхун бросил короткий взгляд в сторону «брата», но ничего не сказал. В его глазах мелькнуло нечто, что было трудно интерпретировать: то ли глухая ярость, то ли презрение. Однако это выражение исчезло так же быстро, как появилось. Тем временем Вонен осторожно скосила глаза на Рики, пытаясь оценить, каким человеком он был. Его лицо было хмурым, но в его манерах чувствовалась скрытая сила, которую она не могла не заметить. В то же время ее смущение усиливалось от того, что она оказалось между двумя людьми, чьи отношения явно были напряжены. — Как тебе здесь, Рики? — вдруг спросил отец Вонен, пытаясь разрядить атмосферу.— Переехать из Токио — должно быть, это большой шаг. Рики чуть сжал губы, прежде чем ответить. — Да, это новый этап в моей жизни, — сказал он с улыбкой, которая выглядела слишком натянутой. — Но я надеюсь, что смогу привыкнуть. Он снова почувствовал, как на него смотрят с любопытством и скрытой оценкой. Словно каждый присутствующий за столом искал в его словах что-то большее, чем просто вежливый ответ. Мать Сонхуна, не выдержав, с лёгким раздражением положила вилку на тарелку, привлекая внимание к себе. Она бросила острый взгляд в сторону Рики, и она не могла сдержать нотки неприязни в голосе, когда наконец заговорила: — Это было неожиданное объявление, дорогой. Я рассчитывала на определенное количество гостей на ужине. И боюсь не смогла в полной мере подготовиться к появлению еще одного человека, — сказала она мужу. — Надеюсь, такие сюрпризы станут редкостью. Ее слова прозвучали настолько ядовито, что воздух за столом буквально замер на мгновение. Отец Сонхуна бросил на неё холодный взгляд, но ничего не сказал. Вместо этого он лишь вновь перевёл внимание на Рики, явно подчёркивая, кто здесь имеет последнее слово. Рики молча кивнул в ответ на неискренние слова матери Сонхуна, но внутри всё больше чувствовал, что этот ужин превращается в изнурительное испытание. Каждый момент этого ужина был испытанием на выдержку, на умение скрыть настоящие чувства за вежливой улыбкой. Но чем дольше длился ужин, тем труднее ему было сохранять маску безразличия. Мать Сонхуна время от времени бросала на него пренебрежительные взгляды, словно пытаясь проверить, как долго он продержится. В её лице читалась затаённая враждебность, которая просачивалась в каждом движении — от того, как она брала бокал, до того, как поджимала губы, когда говорили другие. Её ледяное спокойствие раздражало Рики, но он знал, что не может позволить себе вспышку эмоций. Это был их дом, их правила, и ему предстояло пройти через это унижение с гордо поднятой головой. Сонхун же продолжал вести себя так, словно присутствие Рики за столом его вовсе не касалось. В какой-то момент он медленно поднял голову и взглянул на Вонен. Она сидела рядом, между ним и Рики, и выглядела чуть более взволнованной, чем в начале ужина. — Ты как себя чувствуешь? — спросил он её тихо, его голос был вежлив, но с лёгкой насмешкой. Вонен слегка улыбнулась, но её улыбка не скрывала внутренней нервозности. Ее глаза метнулись на секунду в сторону Рики, прежде чем вернуться к Сонхуну. — Вполне хорошо, спасибо, — ответила она, стараясь казаться непринуждённой, хотя было очевидно, что она чувствует напряжение. — Это... довольно неожиданный вечер. — Да уж, — Сонхун отвёл взгляд, продолжая разрезать стейк, словно все происходящее не заслуживало его полного внимания. Рики заметил этот обмен любезностями, и в его груди всколыхнулась злость. Сонхун играл свою роль слишком искусно — он словно издевался над ситуацией своим показным безразличием. Рики чувствовал, как «брат» наслаждается его унижением, даже если не показывает это открыто. — Прекрасно, что всё складывается так гладко, — сказал отец Сонхуна, его голос звучал слишком самоуверенно. — Я надеюсь, наш ужин будет только началом новых возможностей для всех нас. Его слова были нацелены на Вонен и её родителей, но все за столом знали, что это также тонкий укол в сторону Рики. В этот момент Рики уловил, как мать Сонхуна едва заметно сжала руки. Ее бесконечная сдержанность трещала по швам. Она ненавидела этот момент не меньше, чем сам Рики, но по другим причинам. Однозначно самый провальный ужин. В целом — день.

***

В кабинете, за толстыми дверями, отец Сонхуна, Пак Муёль, сидел за массивным столом, напротив него — отец Вонен. Они удалились в кабинет, чтобы обсудить некоторые детали будущих сделок. Обстановка была спокойной, но разговор — деловой и сдержанный. В старом деревянном шкафу с высокими полками стояли ряды книг, лишь изредка нарушаемые личными вещами хозяина дома. Полумрак, освещённый только лампами с абажурами, и тяжелая тишина кабинета создавали атмосферу почти безмятежного уюта, но взгляды мужчин оставались холодными. Они обсуждали не только будущее детей, но и заключение сделки, которая должна была скрепить их альянс. Оба знали цену такому союзу — здесь не было места для слабости. Отец Сонхуна, в свои годы привыкший к хитрым политическим маневрам и сложным бизнес-сделкам, держал все под контролем, хотя в глубине души все же ощущал легкое сомнение. Это был не просто брак его сына — это было слияние двух семей, и у каждой стороны были свои скрытые интересы. Отец Вонен был спокоен, его слова, хоть и осторожные, подбирались с точностью, как будто они касались вовсе не будущего брака, а гораздо более масштабных планов. Они хотели обсудить все тонкости будущих сделок, до того, как снова вернутся за стол, где должны объявить об окончательных результатах переговоров. Мать Сонхуна и мать Вонен — госпожа Соён, вместе с Вонен, покинули дом и вышли в оранжерею, в которой царил совсем другой мир — живой, тёплый, наполненный ароматами цветов. Свет вечернего от фонарей, просачивавшийся сквозь стеклянные стены, создавал мягкое свечение, окутывая все растения. Воздух был насыщен свежестью, и с каждой минутой напряжение между женщинами уменьшалось. Они шли по гравийной дорожке, не спеша, обменивались любезностями и обсуждали мелочи — цветы, погоду, вечерний ужин. Мать Сонхуна, со спокойной и изысканной внешностью, внешне казалась полностью сосредоточенной на разговоре, но в ее взгляде была скрытая тревога. Ее беспокоил союз, который готовил её муж. Она знала, что у него есть свои причины, но с самого начала была против того, чтобы включать в свой мир семью Вонен. Эта сделка была частью большего замысла, и она боялась, что её сын, скрытный и непредсказуемый, пострадает в итоге. Однако она оставалась вежливой и собранной, привычно следуя правилам игры, в которой участвовала всю жизнь. Вонен, напротив, шла рядом с матерью Сонхуна с легкой улыбкой на губах, её манеры были безупречны, как у истинной госпожи. Она отлично играла свою роль — не слишком напористая, но и не скромная, каждый её шаг был рассчитан, каждый жест — сдержан. Её мягкий голос звучал с лёгким оттенком волнения, хотя она прекрасно понимала, что её ожидает. Брак с Сонхуном был частью планов ее отца. Она не испытывала особой привязанности к своему будущему мужу, но была готова к этому союзу. Ее мысли больше касались того, как она сможет утвердиться в этом новом доме и семье. Мать Вонен — госпожа Соён, женщина с благородной осанкой, поддерживала разговор, наблюдая за поведением своей дочери, оценивая каждую её реакцию. Она понимала, что этот брак — лучший путь для Вонен, но ее заботило, сможет ли её дочь выдержать напряжение, которое было неотъемлемой частью такого союза. В ее голове всплывали мысли о том, что этот дом, несмотря на своё внешнее величие, был полон тайн, скрытых конфликтов и опасностей. И пока в разных частях дома каждый был занят своим делом, напряжение в гостиной между Сонхуном и Рики становились ощутимым настолько, что мог стать началом куда более глубокого противостояния, которое вскоре затронет всех их.

***

Гостиная была залита мягким светом, который падал с массивной хрустальной люстры. В центре комнаты стоял массивный стол из темного дерева, вокруг которого выстроились кресла, обитые роскошной бархатной тканью. Серебряные и бронзовые акценты на мебели и светильниках напоминали о высоком статусе хозяев дома. В углу, над огромным мраморным камином, тихо потрескивал огонь, но его тепло не могло рассеять прохладу, царившую в воздухе. Атмосфера была пропитана тяжестью — она давила, словно не давала дышать ни одному из тех, кто остался в комнате. Сонхун и Рики сидели по разные стороны, их взгляды не встречались. Никто не двигался, и даже звук потрескивающих поленьев в камине казался громким на фоне всеобъемлющей тишины. Сонхун сидел, вытянув ноги и сложив руки на подлокотниках кресла. Его лицо оставалось непроницаемым, словно вырезанным из мрамора, с холодными, темными глазами, которые ничего не выражали. Несколько родинок на его лице, обычно придающие ему мягкость, сейчас казались едва ли не знаками презрения, словно метки для того, чтобы заострить черты и усилить дистанцию между ним и любым, кто осмеливался приблизиться. Его губы были плотно сжаты, а пальцы слегка барабанили по подлокотнику, выдавая скрытую нервозность, которая не прорывалась на поверхность. Рики, напротив, выглядел расслабленнее, но это было лишь внешнее впечатление. Его волосы спадали на лицо мягкими прядями, а взгляд скользил по предметам в комнате, избегая прямого контакта с Сонхуном. Несмотря на расслабленную позу — он полулежал на диване, закинув ногу на ногу, — в его темных глазах читалась неприкрытая настороженность, как у хищника, который наблюдает за другим хищником. Молчание затягивалось, словно никто из них не решался его прервать, хотя каждому было некомфортно находиться здесь. Они были братьями лишь по крови, но ни один из них никогда не признавал этого родства. Тишина будто впивалось в кожу, пока Рики, наконец, не решил его прервать. Он слегка наклонил голову и усмехнулся, смотря в сторону, избегая прямого взгляда на Сонхуна. — Забавно, не находишь? — сказал Рики, его голос был тихим, но в нем слышался скрытый укол. — Мы сидим здесь, словно все в порядке. Две семьи. Два брата. Но ведь никто этого не хотел. Ты точно не хотел. Сонхун едва заметно сжал губы, но не ответил сразу. Его глаза были неподвижны, словно он изучал что-то за спиной Рики, возможно, мысленно представляя другой сценарий этой встречи. Затем его губы слегка дрогнули, и он медленно повернул голову в сторону Рики, как бы нехотя вступая в этот диалог. — Не вижу в этом ничего забавного, — произнес он ровным голосом, но его тон был настолько натянут, что казалось, еще немного — и он сорвется. — Просто фарс, который разыгрывается для тех, кто не в курсе настоящей ситуации. Рики усмехнулся снова, его руки легли на подлокотник дивана, пальцы медленно перебирали мягкую ткань. Он поднял глаза на Сонхуна, и в них мелькнуло что-то хищное, хотя лицо по-прежнему оставалось спокойным, почти безразличным. — Фарс, говоришь? — Он слегка качнул головой, его волосы чуть дернулись в сторону, блеснув под светом лампы. — Забавно слышать это от тебя. Того, кому всегда все подавали на блюдечке. Ты ведь не знаешь, каково это — жить в стороне. В тени. Сонхун сжал губы. Его взгляд вспыхнул на мгновение, но лицо оставалось таким же непроницаемым, как прежде. Он выпрямился в кресле, его руки легли на подлокотники крепче, будто он искал в них опору. — В тени? — произнес он холодно, чуть прищурив глаза. — Ты всегда был в тени потому, что ты там и должен быть. Твое место — не здесь. Отец сделал глупость, позволив тебе войти в наш дом. Но это не меняет того, кто ты. Рики наклонился вперед, его взгляд стал жестче, исчезла вся внешняя беззаботность. Он смотрел прямо в глаза Сонхуна, не отводя взгляда. — Ты уверен в этом? — его голос был почти шепотом, но в нем была стальная решимость. — Думаешь, я просто исчезну, если ты закроешь глаза? Неужели ты действительно думаешь, что я не имею права на это место, как и ты? Сонхун резко поднялся, его движения были быстрыми, как у зверя, готового к броску. Он встал, нависая над Рики, который продолжал сидеть, как будто все происходящее не касалось его. — Не переоценивай себя, — сказал он с легким презрением. — Ты здесь только потому, что он решил так. Но это не значит, что ты станешь частью семьи. Ты для него — лишь очередная ошибка, которую он пытается исправить. Рики медленно поднял глаза и встретился с ним взглядом. В его темных глазах, сверкающих в мягком свете лампы, промелькнуло что-то хищное, опасное, как у зверя, готового броситься в бой.  — Ошибка или не ошибка, но я здесь. — Он наклонился чуть ближе, его голос понизился до шепота, отчего слова прозвучали особенно угрожающе. — Мне в отличие от тебя пришлось пробиваться сквозь тень... нашего общего отца. — Ты ничего не знаешь, — прорычал Сонхун, его лицо исказилось от едва сдерживаемой ярости. — Ничего. Твоя мать... Ты...  — Не смей, — Рики также поднялся, его глаза пылали холодной яростью, которую он тщательно скрывал до этого момента. — Не смей упоминать мою мать. Тишина в комнате стала гнетущей, как будто стены сжались, заперев их в этой клетке взаимной ненависти. Каждый из них стоял напротив, не двигаясь, не смея первым сделать шаг назад. Рики выпрямил спину, его плечи были расслаблены, но в каждом движении ощущалось напряжение, как у натянутой струны. — Не бойся и не думай, что я пришел сюда просить что-то у тебя, — сказал он тихо. — Но я не собираюсь просто так уйти. Не думай, что сможешь легко избавиться от меня. Сонхун смотрел на него еще несколько секунд, а затем медленно разжал кулаки. Он вздохнул, словно сдерживая внутри бурю, и отвернулся. — Ты ошибаешься, если думаешь, что кто-то здесь боится тебя, — сказал он холодно. — Тебя оставили здесь только из-за прихоти отца. Но это не значит, что ты — один из нас. Поэтому, держись подальше от того, что принадлежит мне. Рики засмеялся, но этот смех был сухим и горьким, словно он не мог поверить в то, что слышал. — Принадлежит тебе? — переспросил он, подаваясь вперёд. — Ты так уверен, что все здесь принадлежит тебе? Может, ты хочешь спросить у отца, что он думает на этот счет? Сонхун посмотрел на «брата» с едва заметным презрением, словно тот был мелким препятствием на его пути. В этот момент двери открылись и комнату вошли родители Сонхуна и Вонен, в сопровождении самой Вонен. Их легкие шаги, приглушенные ковром, заполнили пространство, которое минуту назад казалось задушенным тишиной. Женщины заняли свои места, и, как по сигналу, слуги подали десерты и вино. Напряжённая атмосфера гостиной сменилась более спокойной, но все присутствующие понимали, что ужин подходит к концу, и что самое важное событие вечера ещё впереди. Отец Сонхуна встал с места, привлекая к себе внимание:  — Сегодня важный день для наших семей. Этот вечер был важен не только для нас, но и для будущего наших детей. Я рад, что мы все собрались здесь, чтобы отпраздновать этот союз, — он выдержал паузу и, переведя взгляд на сына и его невесту, продолжил, — Я с гордостью объявляю о помолвке моего сына Сонхуна и прекрасной Вонен. Все, кроме Рики и Сонхуна, улыбались. Глаза матери Сонхуна блестели от слёз гордости, Вонен выглядела спокойной, но её губы дрожали от лёгкого смущения. Отец Сонхуна жестом подозвал к себе молодых, и когда они подошли, сжал руку своего сына, глядя ему прямо в глаза. Он видел в этих глазах боль, глубоко спрятанную, но никак не мог позволить себе остановиться. Сделка, которую он заключал, была важнее любых личных чувств. — Я горжусь тобой, сын, - произнёс он с едва заметной теплотой и коротко обнял его. Затем он повернулся к Вонен, нежно коснувшись её щеки, и поцеловал её в лоб. — Я с нетерпением жду того дня, когда смогу назвать тебя своей дочерью. Слуга, словно по сигналу, подошел с черной бархатной коробкой в руках. Отец Сонхуна, чуть отступив, сделал знак своему сыну. Сонхун неохотно открыл коробку и достал бриллиантовое ожерелье. Он медленно подошёл к Вонен, его пальцы осторожно скользнули к её шее, застёгивая украшение на её тонкой коже. В этот момент, все вокруг стало приглушенным — лишь звук его дыхания и едва заметный блеск бриллиантов, лежащих на её тонкой шее. Её близость, запах духов, касание её руки — всё это казалось ему чужим, неприятным. Поцелуй в щёку оказался неожиданным. Сонхун на миг напрягся, ощущая, как холодные пальцы дрожат от едва сдерживаемой злости. Но он быстро взял себя в руки. Только Рики, сидящий напротив, уловил этот короткий момент, когда брат чуть не сорвался. Рики видел всё. Каждый жест, каждое движение, которое в глазах окружающих казалось безупречно поставленным. Но для Рики это было лишь ещё одно подтверждение того, что Сонхун не был тем идеальным наследником, каким его всегда считали. В этот момент он испытывал нечто большее, чем просто раздражение. В глубине души бурлила ненависть, и она медленно выливалась в чёткий план. Он видел, как отец смотрел на Сонхуна — гордость и надежда читались в его глазах. Это был тот самый момент, когда Рики понял, что для того, чтобы по-настоящему задеть отца, он должен ударить по самому дорогому — по старшему сыну. Скрыв свою злобу под маской спокойствия, Рики поднёс бокал вина к губам и сделал короткий глоток, его глаза неотрывно следили за каждым движением Сонхуна. В голове проносились мысли, выстраивая чёткую картину того, что должно было произойти. Брат был слабым звеном. Он уже был сломлен внутри, несмотря на внешнее спокойствие и хладнокровие. Рики ощущал это, как охотник чувствует раненую добычу. Отец, довольный результатом, отступил на несколько шагов, жестом приглашая всех вернуться за стол. Он с гордостью смотрел на них, будто уже праздновал победу. — Вот так мы и закрепим наш союз, — произнёс он, кивая в сторону Вонен. — Две семьи объединяются. И я уверен, что наш союз принесёт успех процветание. Мать Сонхуна сдержанно улыбалась, глядя на сына и будущую невестку. Вонен, смущенная, выглядела почти хрупкой в своём наряде. Она подняла руку к ожерелью и чуть поправила его, касаясь блестящих камней на своей шее. Но Сонхун не двигался. Он стоял как статуя, его лицо оставалось бесстрастным, хотя внутри него бушевала буря. Снова все расселись за столом, слуги начали разливать вино, подносить десерты. Но Рики уже не замечал этих деталей. В его голове уже выстроился план. Он не мог позволить, чтобы Сонхун продолжал оставаться в центре внимания. Сонхун был тем ключом, что откроет двери к разрушению отца. Его унижение, его падение станут первым шагом к мести. Когда тишина за столом вновь воцарилась, отец Сонхуна снова поднялся, на этот раз его голос прозвучал более решительно: — Мы все знаем, что впереди нас ждёт много работы, — сказал он, обводя взглядом всех присутствующих. — Но самое важное уже сделано. Семья — это основа всего. И я горжусь тем, что мои дети смогут внести свой вклад в будущее этой семьи. Он взглянул на Сонхуна, его голос слегка дрогнул от гордости: — Сонхун, ты станешь не просто моим наследником. Ты будешь продолжателем всего, что мы строили многие годы. Слова звучали как приговор. Для Сонхуна они были холодными, как ледяной ветер в лицо. Он знал, что это не просьба и не предложение. Это приказ. Его судьба была предрешена, и он не мог от нее отвернуться. Рики, сидя в тени свечей, лишь улыбнулся краем губ. Он не собирался играть по этим правилам. Рики встал, взяв бокал, и, подняв его, тихо произнес: — За нашу семью. Пусть все сложится так, как должно быть. Его слова прозвучали с тонкой издевкой, которую уловил только Сонхун. Он перевёл на него холодный, тяжёлый взгляд. Но Рики знал:они уже начали эту игру. И он был готов идти до конца, сломав всё, что имело значение для отца. Он сломает брата так, как их отец сломал его мать. Он заставит его почувствовать ту боль, что сжигала его самого годами. Он не оставит ни себе, ни другим пути отступления. Пусть все рушится и исчезнет.

***

После ухода гостей атмосфера в доме наполнилась зловещим напряжением. Мать Сонхуна, которая во время ужина сохраняла безупречную маску хозяйки, больше не собиралась сдерживаться. Рики сидел за столом, смотря в пустоту, когда по комнате раздались быстрые шаги его мачехи. Мать Сонхуна шла прямо к нему, её лицо было искажено яростью. Она остановилась напротив Рики, не сдерживая больше свой гнев. — Ты бесстыдный мальчишка! Как ты смеешь входить в мой дом и садиться за мой стол?! — её голос дрожал от эмоций, а глаза горели презрением. И прежде чем Рики успел что-либо ответить, она с силой ударила его по лицу. Звонкая пощечина прозвучала так громко, что даже Сонхун, стоящий в стороне, напрягся, но не двинулся с места. Рики же, даже не моргнув, медленно поднял голову, и его лицо было спокойно, но в глазах мелькнула опасная искра. Он встал с кресла и шагнул к матери Сонхуна, возвышаясь над ней. Когда она вновь занесла руку, чтобы ударить его, он крепко перехватил её запястье, сжав чуть сильнее, чем нужно. — Я в доме своего отца, — холодно и жестко произнес он. Его голос был пропитан затаённой яростью, но внешне он сохранял полное спокойствие. — Я здесь потому, что этого захотел мой отец. Не так ли, крестный? — саркастически добавил он, бросив взгляд на своего молчаливого отца. Его отец стоял неподалеку, наблюдая за происходящим с невозмутимостью. Словно то, что его незаконнорожденный сын и жена схватились в открытой ненависти, было чем-то обыденным. Сонхун, не вынося такой сцены, резко подошёл и оттолкнул Рики от своей матери, вынуждая его отпустить её запястье. Рики не сопротивлялся. Он лишь усмехнулся, глядя на мать Сонхуна, которая отступила, всё ещё трясясь от негодования. — Какое забавное семейство, — произнёс он саркастически, сделав лёгкий поклон в сторону отца. —Благодарю за гостеприимство. С этими словами он покинул гостиную, его шаги раздавались по пустому коридору. Он был полон желания как можно скорее покинуть этот дом. Мысль о новом доме, который отец для него купил, приносила облегчение, хотя осознание того, что он никогда не станет по-настоящему частью этой семьи, горело в его груди едким чувством несправедливости. Но здесь, рядом с матерью Сонхуна, он не мог оставаться ни секунды дольше. Как только за Рики закрылась дверь, мать Сонхуна не выдержала. Её гнев, копившийся долгое время, наконец, прорвался.  — Это всё ты! — выкрикнула она, обращаясь к мужу. — Ты притащил его в наш дом! Как ты можешь позволять ему так обращаться со мной?! Ты привёл сюда этого ублюдка, и он теперь считает себя равным моему сыну! Ты не оставил нам ни малейшего уважения! Её голос дрожал от слёз, и она металась по комнате, как загнанный зверь, не в силах сдержать свои эмоции. Она обвиняла мужа во всём, в том, что он разрушил её дом, в том, что привёл чужого сына в её семью. Её ненависть к Рики казалась теперь неистовой. Сонхун стоял в стороне, наблюдая за сценой с напряжённым лицом. Ему хотелось вмешаться, остановить мать, сказать отцу всё, что он думает, но он знал, что это будет бесполезно. Этот вечер ещё больше углубил его внутреннюю трещину — разрыв между ним и его семьёй стал ещё более явным, почти непреодолимым. Мать продолжала кричать, но ее слова больше не достигали Сонхуна. Он лишь смотрел на отца, надеясь, что тот хотя бы сейчас выкажет какую-то эмоцию, но отец оставался камнем, которому не было дела до боли и страданий его семьи. Ни одно слово, сказанное его женой, не тронуло его. Он лишь наблюдал за её истерикой, словно это была всего лишь буря, которую нужно переждать. Сонхун, стоя в стороне, ощущал всё большее отчуждение от происходящего. В этот момент он почувствовал себя ещё дальше от своей семьи, чем когда-либо.

***

Сонхун вошел в холл своего пентхауса, закрыв за собой тяжелую дверь. Металл замка лязгнул в ночной тишине, и от этого звука ему показалось, что он запер не просто дверь, но и очередной день, наполненный пустотой. Семейный ужин с отцом, навязанные слова и чопорная атмосфера душили его изнутри. Опустошение стало невыносимым, как туман, который медленно заполнил все пространство вокруг. Он провел рукой по шее, словно хотел скинуть с себя цепи, которые так искусно на него возложили, а затем глубоко вдохнул. Воздух был наполнен знакомым ароматом. Легкий, едва уловимый, этот аромат мягко пронзил его усталость — свежие ноты духов Сону. Он был здесь, дома. Сонхун почувствовал, как его губы дрогнули в неуверенной улыбке. Что ж, возможно, Сону и зол на него за этот проклятый ужин, который не позволил ему присутствовать на столь важных съемках, но одно было неизменным: он ждет его. Как и всегда. Время за полночь, дом погружен в полутьму. Сонхун прошел по просторной гостиной приглушенных мягким светом ламп, через которую проходили ночные тени от окон. Он подошел к своей спальне и, приоткрыв дверь, замер на пороге. Лунный свет пробивался сквозь занавески и ложился мягким серебром на их кровать. Сону лежал спиной к двери, свернувшись под тонким шелковым одеялом. Бледный свет мягко касался его светлых волос, создавая вокруг него нежное сияние. Он выглядел как ангел, погруженный в покой. Сонхун ощутил, как внутри него разливается тепло — та самая волна нежности, которая всегда окутывала его рядом с Сону. Любовь настолько осязаемая, что она заполняла все уголки его сердца. Он тихо снял свою одежду и надел мягкую пижаму, сделанную из шёлка, бесшумно ступая по паркету. Сонхун осторожно подошел к кровати, стараясь не нарушить этой священной тишины. Он хотел быть рядом, чувствовать его тепло. Присев на край кровати, он осторожно наклонился к Сону, его пальцы коснулись золотистых прядей, которые нежно скользили между его пальцев, как нити шелка. Он закрыл глаза, наслаждаясь моментом, в котором был только Сону, этот дом, его любовь, которая, казалось, заполняла его до краев. Но Сону не спал. Он почувствовал это еще до того, как тот медленно перевернулся на другой бок. Их взгляды встретились в полумраке. В глазах Сону было легкое раздражение, обида — ожидание, которое не оправдалось, как горькое разочарование. Сонхун едва не вздохнул от этого взгляда, но тут же попытался оправдаться: — Я очень хотел прийти к тебе... Но отец...внезапно устроил семейный ужин — начал он, но слова застряли где-то в горле. — Прости за это. Я не смог... Сону все еще хмурился, но его взгляд уже смягчился. Пальцы нежно скользнули по щеке Сонхуна, прикосновение было мягким, как перо. Коснувшись родинок на его лице, Сону провел пальцами по ним, словно пытаясь стереть его вину. Сонхун закрыл глаза от этого жеста, весь его мир сжался до одной точки — этой нежной ласки. Когда он вновь открыл глаза, Сону мягко улыбался. — Как прошли съемки? — спросил Сонхун, отчаянно желая услышать, что у его любимого все хорошо. — Они прошли успешно, — тихо ответил Сону, продолжая поглаживать его. — Теперь дело за монтажом. Сонхун вздохнул с облегчением. Радость, чистая и неподдельная, пробежала по его телу, и он заключил Сону в объятия. Сону рассмеялся, его смех был звенящим, как серебряный колокольчик, разрывающий ночную тишину. Сонхун слегка отстранился, чтобы увидеть его лицо, этот смех, эти глаза, которые смотрели на него с нежностью и легким озорством. В эти моменты он любил Сону больше всего на свете, так сильно, что это чувство душило его, заполняя легкие, не оставляя места для дыхания. — Я хочу быть с тобой всегда, — прошептал он едва слышно, но достаточно громко, чтобы Сону услышал. Сонхун не мог больше сдерживаться. Его взгляд стал темнее, глубже. Огонь желания вспыхнул в его зрачках, как будто этот момент был долгожданным освобождением. Он медленно приблизился к Сону, сначала коснувшись губами его ресниц, потом бровей, щек, пока, наконец, не дошел до губ. Он слегка коснулся их, чмокнул, как дразнящий ветерок. Еще один поцелуй, затем еще — мягкий, нежный, пока в какой-то момент его страсть не прорвалась, и он поцеловал Сону с жаром, который он так долго сдерживал. Он чувствовал, как губы Сону слегка поддавались под его настойчивостью, но не до конца. Вначале это был лишь танец нежности — прикосновения, лёгкие, словно лепестки, касающиеся кожи, — но вскоре поцелуй стал более жадным, пылким. Страсть нарастала, как волна, разрастающаяся с каждым мгновением. Сонхун почувствовал, как Сону слегка отстранился, чтобы встретить его взгляд. Тот смотрел на него с едва заметной игрой на губах, но в глубине его глаз все еще тлела остаточная обида. Она не угасла полностью, но уже не имела силы затушить чувства, которые разгорался между ними. Сонхун мог читать его без слов, как открытую книгу. В этом взгляде было одновременно упрек и любовь, намек на недовольство и желание. Это был тот момент, когда Сону все еще пытался держаться, сохранять холодность, но его тело уже подчинялось желанию, откликаясь на прикосновения Сонхуна. — Ты всё еще сердишься? — спросил Сонхун, когда его пальцы снова погладили лицо Сону. Сону поднял бровь, создавая иллюзию упрека, но его губы тронула кривая, едва заметная улыбка. — Возможно, — протянул Сону с легкой игрой в голосе. — Ты заставил меня ждать... Я мог пропустить съемки, которых нельзя пропускать. Сонхун чуть отстранился, его глаза сузились от этого откровенного намека, но он все еще чувствовал тепло в этих словах. Это был не упрек, а скорее легкая дразнящая игра, которую Сону начал. — Я знаю, — Сонхун склонил голову, поддаваясь чувству вины. — Но поверь, мне пришлось... Ты же знаешь, моего отца. Я не мог уйти просто так. И я знаю, что это не оправдание. Он склонился чуть ниже, касаясь губами ключицы Сону, как бы предлагая свою извиняющуюся ласку взамен пропущенного времени. Сону чуть вздрогнул под этим прикосновением, его тело было готово откликнуться на прикосновения Сонхуна, но его разум все еще сопротивлялся. — Ты всегда находишь оправдания, — тихо ответил Сону, но в его голосе уже не было той остроты, которая была раньше. Он снова повернулся к Сонхуну лицом, его глаза смягчились. Сонхун замер, наблюдая за тем, как эмоции Сону менялись. Теперь это была их совместная игра, в которой не было места для холодного разума, только для огня желания. Он провел рукой по линии челюсти Сону, его пальцы скользнули по губам, и это прикосновение заставило Сону чуть прищуриться. — Я сделаю все, чтобы загладить свою вину, — прошептал Сонхун, его голос был низким и хриплым, а его губы снова нашли губы Сону. Сонхун почувствовал, как тело Сону под его пальцами откликалось на каждое прикосновение. Их поцелуи становились всё глубже, каждое касание насыщалось нежностью и жаром. Сонхун, не отрываясь от губ Сону, начал аккуратно расстёгивать его пижаму, кончики пальцев скользили по гладкой коже, вызывая едва уловимые дрожи. Сону тихо вздохнул, приподнявшись, чтобы помочь Сонхуну избавиться от одежды. Ткань упала на пол, открывая тело, которое для Сонхуна было не просто объектом желания, а чем-то священным, знакомым до мельчайших деталей, но всё равно вызывающим восхищение каждый раз, когда он прикасался к нему. Они смотрели друг другу в глаза, и в этой тишине между ними не нужно было слов. Сонхун видел, как свет от луны нежно обрисовывал лицо Сону, делая его черты еще более мягкими и ангельскими. Он не мог оторваться от этого образа. Каждый жест, каждый вздох — всё казалось таким близким и настоящим. Сонхун медленно отстранился, только для того, чтобы скинуть собственную одежду. Они сидели напротив друг друга, молча, но их взгляды говорили больше, чем любые слова. В этот момент для них не существовало ничего, кроме друг друга. Сонхун снова приблизился, и их тела слились в едином движении, обнаженные и горящие от желания. Он провел руками по спине Сону, ощущая каждый мускул, каждую линию его тела. Их дыхание становилось все более прерывистым, наполненным ожиданием и тем теплом, что рождалось от прикосновений. Когда их губы снова встретились, это был поцелуй, полный страсти и желания. Сонхун прижался ближе, его руки скользнули по бедрам Сону, притягивая его к себе, и это прикосновение было одновременно и нежным, и требовательным. Они двигались вместе, каждый жест был наполнен взаимной страстью. Комната, окутанная мягким светом луны, казалась их маленьким миром, где время остановилось. Сонхун и Сону отдавались чувствам, забыв обо всем, кроме друг друга. Это был момент, где не существовало обид, лишь глубокая, всепоглощающая близость. Сонхун знал, что не важно, что произошло в этот день или какие трудности они пережили — в эти мгновения они были едины, и ничего другого не имело значения.