assorted

Нет никаких сказок, где дворняжка превращается в золотистого ретривера, нет никакой реальности, где нищий становится всемогущим. Чонгук знает, на себе проверено, так сказать. — Выходи, — грубо выталкивают вон в ночную темноту, из-за слипшихся смоляных волос не различая ничего под ногами и раздирая себе колени да ладони. — Еще раз принесешь дешевку, и я тебе бошку откручу! — Пошел ты! — плюет в уже закрывавшуюся дверь Чон, но подрывается и несется прочь по темным переулкам, когда Вонючий Лий угрожающе направляется к нему. — Соси хуй! — мстительно кричит через плечо, зло смеясь, на самом деле сдерживая отчаявшиеся слезы. В последний раз он плакал только этим утром, странно, что обед пропустил. Непорядок, сбил режим. В последнее время Чон плачет регулярно. Поняв, что погони нет, сбавляет скорость и вскоре переходит на медленный шаг. Попетляв еще немного, выходит на оживленную улицу Итэвон, намеренно теряясь среди снующей и бесящейся молодежи. Сейчас канун Рождества, народу не сидится дома, особенно иностранцам. Это сезон раздолья — грабь и не попадайся. Первое и второе удачно удается Чонгуку, правда, в последнее время ему не везет на украшения — одни подделки да дешевки, и именно из-за этого взбесился Вонючий Лий, попался на очередную подделку. То ли народ становится скрягой, то ли ему систематично не фортит. Чонгук ходит по улице, примеряясь, стоит ли прямо тут запустить руку в чей-то щедрый карман или же попытать удачу в более подходящих местах: клубах, барах, кафе. Напряженный живот активно напоминает, что он не получал еду уже сутки, но внешний вид подчеркивает, что его не пропустит ни один фэйс-контроль, ко всему прочему чертов кошелек пуст даже для самого захудалого кафе. Обреченно закатив глаза, распускает собранные до этого длинные жиденькие волосы, глазами выискивает человека без сумок или рюкзака, чтобы не впустую рыскать карман. И, взглядом выцепив слегка дезориентированную иностранку, уверенно направляется к ней, даже успевает выскользнуть с чужим кошельком, как его руку перехватывает высокий иностранец, неожиданно появившийся рядом с девушкой. Шатен что-то громко орет на ломанном английском, иногда добавляя быструю итальянскую речь. — Я тебя не понимаю, чел. — раздраженно выдыхает Чонгук, разжимая пальцы и роняя кошелек на землю. Но незнакомец этим не удовлетворяется: тянет Чона куда-то вперед, наверное, в сторону полицейского участка. — Э-э, нет, мы так не договаримся… — шипит, силясь высвободиться, но его все так же дергают дальше. — Отпусти! — уже кричит, хотя понимает, что попался — день откровенно хреновый, еще с утра не задался. Не с этого утра, а вчерашнего, когда его выперли из квартирки за пьяный дебош. Неожиданно рядом со второй рукой Чонгука, которой пытался высвободиться из крепкого захвата, появляется чужая. Та необычайно сильно дергает иностранца на себя, заставляя того покачнуться и недоуменно обернуться. Чонгук тоже смотрит на вмешавшегося, тут же узнавая уже почти родные черты. Демон. Это его личный Демон. Иностранцу хватает лишь одного взгляда исподлобья, чтобы освободить руку Чонгука и слиться с толпой — никто не в силах выдержать исключительно демоническую ауру. — Я обещание не нарушал. — тут же испуганно вякает Чонгук, не понимая, что тот делает в Сеуле, на каблуках разворачивается к Чон Хосоку, на что тот демонстративно закатывает глаза, — угрожающе и зло. — Я…чист! — Дело не наркоте, и ты это знаешь. — Хосок достает из карманов кожаной куртки сигарету, прикуривает. — Стоять. — рявкает, прикрыв один глаз из-за дыма, и сорвавшийся было с места Чонгук послушно замирает. — Хотел смыться? — Нет. — бесстыдно врёт, потеряв всякий страх. Хосок курит свою сигарету, не обращая внимание на недовольно косящихся прохожих. — И что мне с тобой делать? — выпустив плотный дым, запрокидывает голову, вытягивая шею. Он весь из себя расслабленный, на вайбе, но Чонгук точно знает, что Хосок никогда не теряет бдительность. — Зачем со мной что-то делать? — За то, что обманываешь. — Чон щелчком отправляет недокуренную сигарету в сторону, и Чонгук теперь действительно напрягается. — Что стало с твоей квартирой? — Ну на хер. — шепчет Чонгук, поняв, что запахло жаренным, резко разворачивается и бросается в бег, искренне надеясь, что его ноги окажутся быстрее ног Хосока. Он бежит сломая голову, дышит загнанно, боится даже обернуться, — если его поймают…четвертуют. — Притащите его ко мне. — велит Хосок своим верным шавкам, которые смешались с толпой, не выпуская хозяина из поля зрения. — Но сначала проследите, в какую нору забьется. — члены его банды-исполнительные и понятливые ребята, тут же срываются за Чонгуком, держась в стороне, чтоб не попасться тому на глаза. Шавки не имеют право задавать вопросы, с них требуют лишь одно — покорность, но каждый из них сотни раз в уме задавался вопросом, какого черта их босс — дерзкий и слишком самонадеянный главарь собственной молодой группировки, нашумевший опасный мафиозник одного из районов в Кванджу, — каждый раз цапается с этим пацаном, почему маниакально держит подальше от всего грязного и вредного, всего того, что сам Хосок и промышляет, почему они должны бегать по всей стране и всякий раз возвращать в родной город… Но ответы они не получат, более того, они не рискнут спросить.