assorted

оно бегало по пустынным закоулкам, мягкой поступью бросаясь от стены к стене и, близко прильнув, убегая все дальше и дальше, пытаясь слиться с самой ночной темнотой. оно старалось не шуметь, его глаза сверкали золотом и обеспокоено бегали в попытке первым засечь преследователей, но тех до сих пор не было. разве что вдалеке истерично завывала сирена, тут и там раздавались обеспокоенные свистки: его уши были чувствительны к ультразвуку, и даже на таком расстоянии отчетливо слышал требовательные свистки для собак. отвлекшись на свой страх, неожиданно, оно слегка влажным носом уперлось в заплесневелую кирпичную стену — тупик. необходимо перебежать дорогу, что очень и очень рискованно, но оставаться в таком людном месте еще хуже. находиться в этом районе крайне нежелательно. оно не знает откуда, но почему-то в голове есть знание, что там, дальше, находится густая ореховая роща с редкими скамейками для гуляющих, которая негласно разделяет этот богом забытый город на две части: сейчас оно находится в благоустроенной, а дальше уже — трущобы. забившись в самый уголок, присаживается на живот и навостряет уши. выжидает. вот проехало несколько машин. вот быстро просеменил мимо него высокий мужчина в кепке. чуть погодя проходит сомнительного вида компания шумных парней, по запаху — подростки. к счастью, существо остается никем незамеченным. и снова тишина. относительная. не считая характерного шума города. оно проводит носом по воздуху, пытаясь понять, есть ли поблизости кто-то из этих двуногих созданий, но никого не чувствует, поэтому молниеносно дергается вперед, перебегая дорогу и юркая в щель между закрытой книжной лавкой и забегаловкой. сейчас поздно, скорее всего, под утро, поэтому сломя голову несется к роще. надо найти убежище до тех пор, пока не рассветет. -деньги давай! — смеясь, бесстрашно выкрикивает кто-то, и оно от испуга путается в лапах да спотыкается, чуть ли носом не пропахав землю, усыпанную шелестящей листвой. — ну же! прижав ушки к голове, поворачивается в сторону шума, и видит, как недавно прошедшая мимо него компания перебрасывает между собой высокого мужчину. который, кстати, тоже проходил мимо него аккурат перед этими. -ну же, мы знаем, у тебя есть! — мужчина даже не предпринимает попытку защититься. на его лице обреченность. и ему становится необъяснимо жалко. почему? почему ему его жалко? оно, встряхнув мордой, отправляется дальше, но замирает, когда до его чуткого нюха доносится запах крови. незнакомца уронили на влажную землю и теперь избивали ногами. отморозкам плевать, куда именно попадать, им нужны деньги, чтоб купить колеса, а на этого человечка им насрать. но, оказывается, ему необъяснимо не плевать. тихо вздохнув, немного медлит собираясь с духом, затем, громко пища, выбегает к ним на дорожку, непонятной тенью бросаясь на отморозков. оно не умеет биться. оно знает, что трус, поэтому даже не пытаясь хоть как-то драться, головой бодает парней, сам не замечая, как те откидываются на несколько метров от огромной силы удара. оно не знает, насколько сильное. мужчина лежит, сжавшись, но существо не собирается дожидаться, пока тот соизволит поднять голову. напротив, ныряет обратно под деревья, пока его детально не разглядели и не сообщили властям. джин, опасливо выглядывает, когда чуть не доведшие до инсульта ужасающие крики и рычания прекратились, но видит только, как темнота проглотила какое-то существо с хвостом больно смахивающим на кошачье. а нарвавшиеся гопники разбросаны вокруг него, как кегли в боулинге. он успешно прячется уже четвертый день. точнее, методично подыхает в темном и сыром закоулке самой неблагоприятной части в трущобах. ночами притаскивает в зубах картону и газеты, что на вес золота у других бомжей, и зарывается в них днем. насколько он выяснил, нежеланных гостей — обычных, — распугивает тихий грудной рык. а других, что носят военную форму, к счастью, пока тут не было. он голодает. организм требует еды, и иной раз даже рычать не требуется — завывание желудка доводит до тряски бомжей. но он все еще трусит. не рискует выйти и поискать еды, хотя понимает, что долго не выдержит. инстинкт подсказывает не высовываться, но и подохнуть в мусоре, когда успешно сбежал из лап безумных экспериментаторов тоже не дело. в течение этих дней он вспомнил, кем являлся. это шокирующее воспоминание нахлынуло неожиданно, когда как обычно перетаскивал картон. минувшие дни человеческой жизни молнией пронеслись перед глазами, пугая своей реалистичностью и невозможностью. он тогда много чего вспоминал, пытаясь нащупать тот момент, когда стал таким. вспомнил, как обычно зашел в свою пустую и холодную съемную квартирку. свет от чего-то не включался. а потом почувствовал, как его схватили в охапку, а к носу прижали едко воняющий лоскуток ткани. проснулся от животной боли, связанный на операционном столе. ему что-то говорили, много чего, чего не запомнил в силу ужаса и растерянности. затем порезали палец, оставили отпечаток на каком-то контракте и…все. далее очнулся в белоснежной комнате без мебели, с одной единственной миской. без удобств. без воспоминаний о прошлой жизни. ему было не комфортно в собственном крупном теле, что-то внутри было против того, что ходит на четырех лапах, но объяснения этому не находил. что было дальше помнил четко: его в наморднике отвозили для демонстрации. вокруг все ликовали: первый успешный опыт с химерой. именно после этого слова в его мозгу что-то щелкнуло. именно после этого его начало съедать непонятная тревога: все, что происходит с ним — ненормально. он не должен находится с ними, там, в таком виде. его гордо называли С276, но шершавый крупный язык пытался назвать другое имя, туманное и неясное, но сейчас четко высвечивающее в голове: чон хосок. в панике, сам не понял, как смог вырваться прямо там, в зале полном приглашенных ученых, чиновников и бизнесменов, каждый из которых был заинтересован в данном проекте. и хосок подозревает, что если его вернут обратно, то либо для того, чтобы продолжить опыты, либо для того, чтобы выставить как живой экспонат. его не убьют только из-за того, что в него слишком много вложили. и по этой же причине его не прекратят искать. в их стране подобные опыты запрещены, но соседнее государство недавно разрешило сращивать разные формы жизни. но, хосок уверен, что даже они не покушались на святую человеческую жизнь. чону страшно. ему не к кому обратиться. никто не заинтересован, чтобы предложить помощь. он даже не думает о том, чтобы вернуть себе человеческую сущность, сейчас для него главнее свобода и полный желудок. с первым более или менее все хорошо, но со вторым… надо выйти этой ночью, порыскать возле кафешек, вдруг что перепадет. а потом уже думать о том, куда свалить. необходимо поменять место дислокации, хосок тут засиделся.