assorted

Пятый час, как на поместье опустилась ночь. Лакеи давным-давно обошли особняк, зажигая факелы в необходимых местах, не забывая о зеленой гостиной, которую занял Хосок. Прислуга наверняка подумала, что их господин, с присущим богачам пафосом, находит утешение и покой в наблюдении за потрескивающим камином, изображая невесть кого. Но состояние Чона было далеко от кичительства. Его разрывали самые пренеприятнейшие чувства. До сего дня он даже не знал, что настолько уязвим. Но вот она, правда. Всего лишь один тонкий конверт с печатью элитного дома сомнительной репутации встряхнул его, как даже гувернеры в детстве не смели. Хосок прячет лицо в ладонях, желая заскулить подобно собаке, признать поражение, заранее приняв да проглотив содержимое письма, и удалиться к себе. Не к себе. Зачем ему в свою холодную постель, когда в соседнем будуаре сладко сопит в объятиях Морфея  его наваждение, верх его мечтаний, оплот надежды и смелых желаний, тот, ради которого он наплевал на высшее общество. Единственный и неповторимый в своем роде, господин Мин Юнги. В своем роде…. Вот именно, что в своем роде. Именно этот «род» и является проблемой Хосока на эту ночь.   У него достаточно «доброжелателей». Он понял это за 27 лет богатой, аристократической, насыщенной яркими событиями жизни. Хосок не прямой наследник своего знатного отца, поэтому живется чуть свободнее, легче. Многое становится дозволенным. И теперь даже эта свободная дозволенность в лице Мина находится под сомнением. А свобода ли это действительно? Такие вот тревожные мысли появились из-за того, что нынче, ровно за пятнадцать минут до ужина, к Чон Хосоку прибыл заказной курьер, что доставил тонкий конверт с короткой запиской. Далее в записке значилось: «Ваш дорогой друг, известный Вам как некий Мин Юнги, далеко не тот, за кого себя выдает. В запечатанном конверте Вы найдете полную информацию на него. Сожгите, пожалуйста, мою записку, Ваш отец имеет особую власть в Ваших владениях. С трепетной любовью, Ваш Доброжелатель». Хосок послушно сжег записку. Она все равно не несла никакой подсказки о том, что делать мужчине дальше. На что решиться. Чон прекрасно знал, какому дому принадлежит печать на конверте, которую он безвольно сжимал сейчас. Это некий салон, высокопарно называющий себя «Школой дебютанток». Никакая это не школа, да и сомнительные дебютантки там близкие к тридцати годам. Чон наслышан, что этот салон дает курсы по соблазнению богатых отпрысков, помогая если не удачно выйти замуж, то стать содержанкой уж точно. И они считают это совсем недурным результатом. А кто он такой, чтобы кого-то осуждать? Ему бы вообще было совершенно безразлично, если бы не это чертово письмо. Но Чон не знал, даже не думал, что и парни там берут уроки по соблазнению. Перед глазами живо предстают события четырехлетней давности, как их с Мином кареты случайно столкнулись. Ничего серьезного, обошлось без последствий, только если не считать, что Хосок моментально потерял рассудок от сладкой, полной вины, улыбки Юнги. Как блестящие от пережитого страха глаза сужаются от улыбки, и смотрят на Хосока с томительным ожиданием, не зная, как отреагирует господин – выразит недовольство или же простит. Хосок, ожидаемо, простил. Даже, скрипя сердцем, предложил свою помощь, когда заметил небольшой поклаж в карете. И когда получил смущенный отказ, пригласил Мин Юнги присоединиться к пешей прогулке, пока спицы на колесах выравнивают. Мин, ожидаемо, согласился.   И давящая тишина этой ночи коварно нашептывает аристократу – а случайной ли была та встреча? Ну, подумай сам еще раз. Ты много раз подмечал самому себе, что ангелочек Мин Юнги чересчур неземной, если такое возможно. Не только своей сладкой, с ума сводящей улыбкой, но и поведением, своей подачей, то, как он раз за разом отдавался тебе, будто в последний раз. А ваш первый раз, который произошел спустя десять месяцев активного общения? То, как он краснел и плакал на твоей груди? То, как он вызывал лишь желание любить, лелеять, холить, оберегать. И ни одной крупной ссоры за все четыре года. Именно так воспитывают в том салоне? Хосок не идиот. Он прекрасно осознает, что если в этом конверте окажется список членов этого салона, а там – имя Юнги, то, вероятно, оплачивал курсы ему его собственный отец. Нет, Юнги сам зарабатывает себе на жизнь: он совсем не дурно играет на пианино мелодии собственного произведения, и Хосок готов по несколько часов сидеть и слушать его игру, или же просто смотреть на то, как сочиняет, сморщив нос и лоб…. Но упоминание старшего Чона в записке выглядит подозрительно, особенно учитывая, что тот никогда не вмешивался в дела сына, выбирая делать вид, будто его и вовсе нет. Это лучшая позиция, чем вызывать скандал и пятнать идеальную репутацию высокородных Чон. И раз его отец столько лет позволяет жить с ним Юнги, то следует один вывод – он сам подослал Мина к сыну. Чтобы тот контролировал. Чтобы самому контролировать через него. Умно, Хосок это признает. И вместе с тем же горько. Чон нередко размышлял о том, что привлекает в нем такого красивого, интересного, обаятельного парня, ведь даже их характеры полностью противоположные. Чон наивно надеялся, что не наследство отца, - да, в минуты слабости он позволял себе такие низкие мысли. Но будет еще хуже, если окажется, что Мин не только живет с Хосоком только его состояния, но и как стимул получает за это плату от старшего Чона тоже. Это легко проверить, надо всего лишь вскрыть конверт. Печать с характерным глухим звуком лопается под давлением пальцев, и Хосок достает аккуратно сложенный лист. И тут же бросает в лениво потрескивающий огонь. За ним летит и сам конверт. Хосок не слабохарактерный или простодушный. Нет. Он прекрасно осознает, что Юнги не просто так с ним столько времени. Да, возможно их соединил его отец, преследуя свои цели, но на данный момент он чувствует за это только благодарность. Не злость, не разочарование, не раздражение. Одна только мысль о теплых щечках после сна, о судорожных «люблю» в особо чувственные моменты, о холодном красноречивом взгляде, когда Хосок выпивает больше нужного в клубах по воскресеньям, - и Хосок растворяется в своей нежности к Мину без остатков. Глупо, небезопасно, безрассудно. Именно так, как умеет любить. Чон поднимается наверх с одним единственным желанием – обнять горячего во сне Юнги, который на него обиделся, из-за того, что пропустил ужин, гипнотизируя непонятный ему конверт. И ни одного сожаления.     Четыре года назад Мин Юнги несся в порт, где через жалкие три часы должен отплыть его паром. Он безбожно опаздывает. Он опаздывает именно на тот паром, который должен был отвезти его в новую жизнь. И это в буквальном смысле – пока неизвестный пианист имел далеко идущие планы. Он не оставлял никого за спиной, а все дешевые пожитки поместились в один худой дорожный сундук. И нанятый такой же дешевый экипаж неожиданно прошелся по боку чужой дорогой фаэтон. Юнги был готов плакать. Все последние деньги потратились на билет и предоплату аренды дешевой комнаты на один месяц. И если этот господин потребует оплатить ремонт, он пропадет. Он останется в этом городе на еще неизвестное время. Юнги прямо сейчас заплачет. Серьезно. Как и ожидал, Мин пропадает. Но не от требований титулованного господина, а от его успокаивающей улыбки. То, как он сам взволнованно приносит свои извинения. То, как предлагает поймать ему другой экипаж, довезти до нужного места, ведь неспроста же тот с поклажей. Юнги, неожиданно, отказывается и соглашается, когда его взамен приглашают на прогулку. Новая жизнь? Никуда не денется. Паром? Всегда успеется. Он, отставая на полшага,  следует за молодым господином, с удовольствием рассматривая его, пока тот занят ненавязчивой беседой, которую Юнги не в силах поддержать. Голова забита только широкой улыбкой, большими глазами и громким голосом. И он боится, что это слишком много для первой, ничего не обещающей встречи.     И вот, спустя четыре года, никто из них не пожалел о том дне. Юнги все еще пишет мелодии,  продает за не очень большую плату и временами играет в салонах, куда их с Чоном приглашают (исключительно как друзей). Еще иногда приглашает детей, чтоб дать уроки. Хосок все еще не жалеет о том, что сжег конверт. Даже забывает вспоминать о нем. А если вспоминает… сомнение в своем партнере не успевает проснуться, как чужие пальцы аккуратно стирают любую лишнюю мысль. Каждый счастлив быть в жизни другого. Каждый любит и любим. А отцу Хосока и вправду было плевать на сына и его избранника, лишь бы до скандала не доводили.