Кицунэ и искусство синоби

Все волнения, всю печаль Своего смятенного сердца Гибкой иве отдай.

(Басё)

***

      Звёздная ночь. На горизонте полыхает деревня, и подобно то заходящему солнцу. Крики напуганных людей смолкли, утопли в перестукивании копыт и треске догорающей древесины. Тёмным пятном группа разбойников неслась вдаль, и разносилось по округе ржание лошадей и их гонения:       — Но! — и сопровождалось оно звоном монет да смехом.       Мэй тяжело вздохнула и открыла глаза.              — Ты вновь отвлеклась, — без злобы заметил Такао. — Тревожат мысли о прошлом?              — Вспомнила свою деревню, как её поглощал огонь, и словно наяву услышала этот смех, — изогнув губы в неестественной улыбке, Мэй поднялась на ноги и отряхнула подол кимоно.       От камня, на котором она медитировала, начали болеть колени; а из-за внезапно налетевшего ветра, забравшегося под хакама и ловко скользнувшего за шиворот чёрного косодэ, по девичьему телу пробежал озноб.       — Медитируя, ты должна отстраниться от своего прошлого, от настоящего. Заглянуть вглубь себя и найти стержень. Найти своё начало, откуда черпаешь магию, — Такао подошёл к кицунэ и проследил за взглядом, направленным вдаль.       Там раскинулся лес, деревья сбрасывали зелень, упирались витиеватыми руками в бледно-голубой купол. Из-за леса выглядывал бодрый водопад: его воды бились о скалы и камни, и Мэй точно знала, он пенил воду у подножия горы.       Кожу лица и шеи мягко гладил ветер, не давая огню тревоги распалиться в мутной девичьей душе, как бы отрезвляя. Пламя тревог и страхов пыталось разгореться, будто кто-то бил камнем о камень над сухими травами и ветками.       — Скоро снег выпадет, — Мэй прищурилась от очередного порыва ветра. Она пожелала отдать ему — свободному и парящему далеко от людей — все свои страхи, неприятные мысли, которые крепкой шипастой лианой сдавливали грудь.       «Пущай ветер унесёт мои страхи туда, на другой конец земли, на вершину гор, откуда им не добраться до меня».       — Хочешь на сегодня закончить? — повернувшись лицом к мужчине, чтобы поймать взгляд голубых проницательных глаз, кицунэ отрицательно качнула головой.              — Нет. Хочу продолжить.              Ответ Мэй порадовал дзёнина, и он кивнул. Такао отошёл на шаг назад, оставляя больше пространства между ним и ученицей, чтобы можно было свободно вытянуть руку вперёд ладонью вверх. Бледные пальцы сначала согнулись, будто пряча что-то в ладони, а потом вытянулись, демонстрируя маленький голубой огонёк, тревожно горящий над забинтованной ладонью.       — Твой огонь, Мэй, примет любую форму и вид, — с каждым произнесённым словом синее пламя в руке дзёнина разгоралось, принимая обличие животных: сначала феникс с большими крыльями, следом лиса с пушистым хвостом, а затем пламя распалось на множество искр, которые ветер подхватил и унёс куда-то за собой над пропастью.       — Это невероятно, — её слова заставили Такао слабо улыбнуться.       — Попробуй, — он указал на руки Мэй. — Вытяни руку, но держи её чуть согнутой. Да, вот так. Теперь закрой глаза. Загляни в своё сознание и представь, как разгорается огонь, как он себя ведёт. Не бойся его. Это твой огонь.

***

      — Пойдём. Чонган просил вернуть тебя к полудню.       Мэй поклонилась Такао и произнесла:       — Спасибо тебе за терпение и время, что тратишь на меня.       Он улыбнулся по-особенному радушно, свободнее. И сосредоточенное, потому кажущееся неприветливым выражение его лица смягчилось. Ответил лёгким кивком головы. Большая ладонь Такао указала на дорогу, ведущую к домам, без слов приглашая Мэй пойти вперёд.       — Ты способная ученица. Но есть нечто, что тебе мешает.       Кицунэ напряглась и поджала губы. Каждую ночь её мучают кошмары: огонь поглощает минку, накрывает родной очаг обжигающим покрывалом багрово-золотых лоскутьев. Вместе с досками горит тело отца: кожа его краснеет, отслаивается, покрывается волдырями и лопается. Мэй видит это так, словно нечто тычет её лицом в это зрелище.       Сны настолько реалистичны и красочны, что жар пламени вспенивает кровь в венах, отчего в груди болезненно сжимается сердце. Мэй просыпается в холодном поту, тело содрогается при каждом вдохе, а мышцы живота сокращаются: тошнит. Она боится огня, боится своей способности, которую выбрала. Её выбор — это добровольное проникновение в клетку с голодным озлобленным волком. Которого она хочет подчинить себе так же сильно, как и боится его.       Путь до домика дедушки Чонгана — самого старого синоби их клана — дзёнин и Мэй прошли в тишине. Каждый думал о своём.

***

      До самого вечера Чонган занимался с Мэй, тренировал её терпение и силу воли монотонной работой по дому. Повторяя одни и те же движения со щёткой в руках, Мэй вспоминает свои первые занятия с дедушкой Чонганом: как злилась и раздражалась, но сквозь нахмуренный взгляд и молчаливое недовольство выполняла порученную ей работу. Как и любой ребёнок, она была малоусидчивой и активной, занятия с человеком старшего поколения и строгих принципов, что уж скрывать, раздражали маленького лисёнка, желавшего скорее обучиться магии превращения.       Но прошло то время, и повзрослевшая Мэй приняла помощь в своём обучении от Чонгана как должное.       Когда работы не оставалось, кицунэ сбегала к домику Кадзу, на задний двор, на помост, садилась на край, свесив ноги, и растворялась в тихой природе в отдалении от остальной деревушки. Такая возможность выпадала лишь в те моменты, когда владелец дома отправлялся в город по делам.       — Смотри, попадёшься ему в самый неудачный момент и такого наслушаешься, — качая головой, каждый раз предупреждал дедушка Чонган.       — Не убьёт же он меня, в конце концов, — Мэй недовольно фыркнула, кинув маленький камешек в холодную воду.       С приоткрытых губ, что пускали еле заметный пар, сорвался испуганный вдох, когда за спиной раздалось раздражённое:       — Самоуверенная…

***