Unnamed feelings

Как и всегда всё началось с любви. Возможно, это было слишком поэтично и старомодно. Но Сонхва твердо верил, что всё это — абсолютно всё — началось потому, что он влюбился. Любовь — забавная штука. Кажется, люди связывают с ней всё на свете. Она становилась причиной войн, она же могла их останавливать. Она даровала жизнь, и она же её забирала. Греческие трагедии, бесчисленные пьесы — всё из-за этого трепета в груди, когда уже не можешь контролировать своё сердце. Смерть, войны, витиеватые истории о любви, которой не страшны ни зло, ни время, или о любви, растоптанной судьбой, обрекшей на страдания. Сонхва вообще так не считал. Ему и было всего двадцать — о любви он знал только из рассказов. Но был совершенно уверен, что все эпопеи, трагедии и истории о любви были слишком откровенными — слишком бурными и прямолинейными. «Любовь всегда приходит внезапно» «Их глаза встретились, и они по уши влюбились друг в друга» «Они были связаны судьбой, их души должны были встретиться» «Они твердо знали, что созданы друг для друга» Все было совсем не так. Не в обиду Шекспиру, но Сонхва не был уверен, что этот человек вообще по-настоящему любил. Потому что для него… Хотя он не был уверен, что это любовь. Что он знал о любви? Ничего. Но Сонхва считал себя достаточно умным человеком. Он сопоставил все факторы — места, где один человек вызывал реакцию, а другие — нет. Прикосновение одного человека казалось чем-то особенным, чего не было с остальными. Он пытался от этого бежать, подавить в себе, но оно впилось в него клещами. Вскоре он перестал пытаться отрицать — это отнимало слишком много сил. И, вероятно, именно тогда все пошло под откос, затягивая Сонхва еще ниже и увлекая за собой еще одного человека.

~~~~~

Сонхва нравилось быть хеном. В самой его натуре было заботиться о людях и это наполняло сердце радостью, когда кто-то приходил к нему — за помощью в проекте или просто за объятиями, когда становится тяжело. Он был самым старшим и относился к этому очень серьезно, зорко следя за каждым, держа руки наготове, чтобы обнять при малейшем намёке на грусть или тоску по дому. Все были готовы и рады этому, и, (особенно перед их дебютом) Сонхва привык к макушкам, торчащим в дверном проёме поздно вечером. Два тела юркали к нему в постель, иногда просто полежать рядом, а иногда полить слезами его пижаму, как землю весенний дождь. Сонхва ненавидел себя за то, что не мог ничего с этим сделать. Единственное, что мог предложить — крепкие объятия и шёпот, что все будет хорошо. Какое он имел право говорить им это? Как он смеет вселять в них надежду, когда в любой день им могут отказать и они проиграют в этой непрекращающейся битве за славу, урвать кусочек которой рвётся вся их страна? Но он все равно говорил им, потому что, как бы он ни был рад помочь, Сонхва был всего на несколько месяцев старше, и так же напуган и растерян. Но он был старшим, несмотря на то, что разница в возрасте была небольшая, и продолжал просто предлагать все, что мог, утешение — как в ночных рыданиях, так и в дневных тяготах. Он хотел бы сделать больше. — Ты делаешь достаточно, хён, — заверил его Сан севшим голосом как-то ночью, когда он был на грани паники из-за рейтингов, — Ты делаешь для нас больше, чем достаточно. С каждой улыбкой, которую ему удавалось выдавить из себя, несмотря на напряжение от тренировок, он верил в это. С каждым днем, когда ребята чувствовали себя всё лучше, он верил, что, возможно, действительно достаточно. Им и вправду было достаточно, и это было единственным утешением Сонхва во всем этом: для них этого было достаточно. За исключением одного человека. Сонхва был самым старшим. Но если разница между ним и остальными была небольшой, то он думал, что разницы между ним и Хонджуном не существует. — Нам может быть комфортно вместе, — попытался он заверить его, но Хонджун отнесся к разговорам с ним как к чуме. — Нет, ты старше меня, — упрямствовал Хонджун, и Сонхва скрыл маленькую обиду за смехом, напоминая, что разница у них небольшая. Он каждый день настаивал на том, что они могут вести себя попроще друг с другом, и каждый день Хонджун обрывал его так резко, что было больно. Неужели расслабиться в его присутствии так ужасно? Хотелось чтобы Хонджун был хотя бы помягче. Не то чтобы была какая-то вражда. Они шутили и разговаривали в своей комнате, но каждое взаимодействие сопровождалось будто подчеркнутым «хён». Словно каждое произнесённое слово было кирпичом, возводящим растущую стену между ними. В конце концов, Сонхва перестал настаивать, смирившись с тем, что Хонджуну с ним некомфортно. Поэтому он решил, что должен просто попытаться быть рядом. Но видит Бог — Хонджун сделал это самой сложной вещью в мире. Любая попытка заботы отвергалась, а когда Сонхва приносил еду, от нее всегда отказывались, и каждый отказ сопровождался этим «хён». Все они были трудолюбивыми, но обычно достаточно было мягко позвать, чтобы оторвать их от экранов и сценариев, которыми они иногда слишком увлекались. Тихое напоминание о том, что нужно поесть, или легкое прикосновение к волосам, когда он беспокоился о том, достаточно ли они спят. Сонхва привык к тому, что Хонджун прятался в своей студии до самого утра. Он привык просыпаться от тусклого света с нижней койки, и едва слышного белого шума из наушников, когда Хонджун пытался свести биты. Он приносил с собой на работу закуски, но так и не съедал. Черт возьми, он даже не притрагивался к воде, которую брал с собой. Сонхва сделал первый шаг. Сначала отказ Хонджуна заставил его отступить. Сонхва чувствовал, что между ними возникла стена, которую Хонджун постоянно укреплял. Но было уже не страшно. Он устал видеть темные круги под глазами и слышать урчание в животе во время тренировок. Сонхва постучал в дверь студии, ожидая ответа. Когда его не последовало, он заглянул через крошечное окошко в еще более крошечную комнату и увидел Хонджуна, естественно, в наушниках. Он вздохнул, тихонько открыл дверь и достал принесенные с собой бутылку воды и перекус. — Хонджун, — позвал он. Он слышал звук, доносящийся из наушников, и знал, что тот его в жизни не услышит. Вздохнув, Сонхва всего за пару шагов оказался за спиной у парня. Он поднял руку, чтобы похлопать его по плечу, но замер в нерешительности. Хонджун чуть сгорбился, опершись локтями о стол, и слегка качал головой в такт, губы шевелились, иногда чуть слышно произнося случайные звуки или слова, которые, по его мнению, подходили. Даже из-за спины было видно, как свет от компьютера создавал вокруг него небольшой ореол в полутемной комнате. Сонхва подумал, менял ли он позу с тех пор, как сел? Наверняка плечи болели из-за того, что он так сутулился. Может быть, Сонхва случайно коснулся его, а возможно, музыка стала достаточно тихой, чтобы он вернул связь со внешним миром, но Хонджун пошевелился, хмуро оборачиваясь. Заметив что-то за спиной, он повернулся и удивлённо закричал, отпрянув назад и чуть не упав со стула, скидывая наушники. Сонхва ойкнул, хватая его за вскинутую ногу и возвращая в вертикальное положение. Хонджун схватился за грудь, тяжело дыша, и уставился на него снизу вверх, успокаиваясь. — До смерти меня напугал, — выдохнул он, согнувшись пополам и держась за бешено колотящееся сердце. — Прости, прости, — затараторил Сонхва, чувствуя, как у самого слабеет сердце. — Я звал тебя, но ты был в наушниках. Хонджун выпрямился — очевидно, угроза сердечного приступа была позади — и кивнул. — Извини, я пытался трек свести, — он повернулся обратно к экрану, наклонился и поднял наушники. — Чего хотел, хён? — спросил он, кладя их на стол и снова хватаясь за мышку. (Он отодвинул в сторону ту маленькую часть себя, которая слишком сильно сосредоточилась на обращении). Сонхва чувствовал себя немного не в своей тарелке — что было безумием, потому что заставлять людей есть это его стихия — но он поставил бутылку с водой и пакет чипсов на стол. — Ужин, — просто сказал он, пытаясь вспомнить, как он обычно вел себя с младшими, когда они не ели. — Я собирался поесть позже, — сказал Хонджун, взглянув на еду, — возвращайся в общежитие. — Хонджун, уже почти полночь, — строго сказал Сонхва. — Когда ты вернешься в общежитие, будет уже четыре. Сонхва подумывал уговорить его пойти домой пораньше, но решил, что одним выстрелом двух зайцев не убить, и в этот раз выбрал еду. — Я не особо голодный, — Хонджун все еще смотрел в экран, сосредоточенно хмурясь. Сонхва вздохнул, протянул руку через плечо Хонджуна и нажал кнопку выключения монитора. — Сонхва! — рявкнул он, разворачиваясь, и на этот раз не стал утруждать себя почтительным обращением. — Расслабься, я просто монитор выключил, — вздохнул Сонхва, — Хонджун, полагаю, ты ничего не ел с тех пор, как пришёл. Просто съешь это и попей что-нибудь, чтоб завтра на тренировке в обморок не упасть. Хонджун, казалось, был готов разозлиться — в глубине его глаз плескалось раздражение, но пока он смотрел на Сонхва, оно исчезало. Хонджун отвернулся, быстро выдохнул и, взяв чипсы, засунул несколько штук в рот. — Доволен? — спросил он, демонстративно тщательно жуя. — Вообще-то, да, — сказал Сонхва, — Я всегда радуюсь, когда смотрю, как вы, ребята, едите. Хонджун издал смешок, сдержав ругательство. — Я не один из твоих детей, хён, — пробормотал он тихонько, потянувшись за очередным чипсом. — Тебе не обязательно так стараться заботиться обо мне. — Значит, теперь ты не хочешь, чтобы к тебе относились как к младшему? — Это вырвалось у Сонхва прежде, чем он успел обдумать последствия, и так сильно захотел взять свои слова обратно, но Хонджун поднял на него глаза, явно немного ошеломленный резкими словами. — Что это значит? — растерянно спросил он, сбитый с толку, но понимая, что в этой фразе звучало обвинение. — Неважно, — покачал головой Сонхва. Хотелось убежать. — Я пойду… — Нет, о чем ты? — настаивал Хонджун, вставая и откладывая чипсы, нахмурившись. — Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что я вдруг не хочу быть младшим? Вот этого Сонхва совсем не хотел. Он всегда думал о том, чтобы поговорить с Хонджуном и прояснить, почему тот так демонстративно отказывается вести себя более непринуждённо, но он никогда не хотел ссориться. — Я не так выразился, — проговорил Сонхва, складывая руки на груди, — Я не то имел в виду… — Хорошо, что ты имел в виду, хëн? — спросил Хонджун, и на этот раз он использовал почетное обращение, как будто это было оружие. Отзеркалил позу Сонхва, скрестив руки на груди. В этом что-то было, какая-то легкая обида в его глазах, и Сонхва захотелось застрелиться. Он вздохнул, не в силах встретиться взглядом с Хонджуном. — Я просто хочу сказать, — начал он, стараясь, чтобы его голос звучал ровно, — что ты всегда настаиваешь на том, что ты моложе меня, поэтому мы не можем непринуждённо поболтать. Но потом, когда я пытаюсь позаботиться о тебе — чего не делаю, потому что вижу в тебе одного из ребят — ты настаиваешь, что ты не ребенок. Так в чëм же дело? Сонхва знал, что поступает неправильно. Он знал, что должен быть мягче, добрее, но чувствовал укол обиды в своем сердце, и это заставило его захотеть заставить Хонджуна понять, что его отказы причиняют боль. Хонджун уставился на него; остекленевшие глаза изучали лицо Сонхва, и непонятно, что именно он нашел, но его губы плотно сжались. — Что за навязчивая идея вести себя со мной непринужденно? — сказано тихо, не резко и вспыльчиво, а мягко, и почему-то более болезненно, чем все предыдущие отказы. Сонхва уставился на него, часто моргая. — Это… это не навязчивая идея, — заговорил Сонхва, с трудом сглатывая ком в горле, — Я… Я хотел, чтобы тебе было комфортно со мной. Он был уверен, что должен злиться, но все, что чувствовал — острую боль в сердце. — Ты лидер, и я хотел, чтобы у тебя был кто-то, на кого ты мог бы положиться, за кем тебе не нужно было присматривать. Хонджун моргнул, его лицо напряглось. — Ты хочешь сказать, что я не смогу этого сделать, если буду видеть в тебе хëна? — голос был хриплым, в нем слышалось замешательство, и, возможно, ему тоже было больно. Боже, Сонхва не хотел, чтобы всё так вышло. — Я этого не говорю, — настаивал он. Комната казалась слишком маленькой для них двоих, стоящих меньше, чем в полуметре друг от друга, — Но я думал… Я думал, ты хотел, чтобы между нами была дистанция. Что ты не хотел быть рядом. Хонджун невесело усмехнулся, на его лице появилась странная смесь грусти и мягкости. — Почему ты так думаешь? Я думал, нам было довольно комфортно друг с другом…— Он внезапно заколебался и добавил тихо, — разве нет? И Сонхва не был до конца уверен в том, что происходит в голове Хонджуна, но он поспешил попытаться успокоить его. — Да, — уверенно подтвердил Сонхва. — Но ты всегда был против того, чтобы мы говорили неформально… Я думал, ты что-то имеешь против. Хонджун медленно покачал головой, нахмурившись, словно пытаясь понять, как Сонхва пришел к такому выводу. — Я… — он замолчал, опустив взгляд и пошаркал ногой по ковру, — Не то чтобы я не хотел вести себя с тобой непринужденно… но я просто… — он снова дёрнулся, и Сонхва пожалел, что не может увидеть его за волосами, упавшими на лицо, — Мне нравится, что ты хён, —пробормотал он так тихо, что Сонхва не был уверен, что расслышал правильно. — Я просто… так проще, — сказал он чуть более твердым голосом. — Я имею в виду… — Он тяжело вздохнул, как будто его слова прозвучали не так, как он хотел. — Это эгоистично, — признался он, и щеки его потемнели от стыда, — Но мне так легче… Если ты будешь моим хёном… Сонхва моргнул. Нравилось, что он рядом… как хён? И каким-то образом, за все то время, что он страдал от слов Хонджуна, ему ни разу не пришло в голову, что, возможно… Они были предназначены не для того, чтобы воздвигнуть стену, а для того, чтобы построить мост между ними. Он понимал, что Хонджун был лидером. Как и Сонхва, он отвечал за всех в ATEEZ — они были под его ответственностью. Они оба не хотели сталкиваться с этим в одиночку, но их представления о товарищеских отношениях полностью расходились. Сонхва хотел иметь друга — и чтобы у Хонджуна тоже был друг, кого-то, кто был бы с ним на равных, за кем не нужно было бы присматривать. Но кто-то достаточно близкий, чтобы на него можно было положиться. Хонджун, однако… Сонхва думал, что он хочет быть сам по себе. По глупости он предположил, что Хонджун подвел черту, сказав, что он лидер и хочет отделиться. Это только мое бремя. И его как током прошибло, когда он понял, что Хонджуну нужна помощь — черт возьми, он, вероятно, нуждался в ней больше, чем Сонхва — но ему не нужен был равный, на которого можно было бы положиться. Он хотел, чтобы у него тоже кто-то был. Кто-то, кому не нужно было видеть в нем лидера. Кто-то, за кого ему не нужно было принимать решения, кого не нужно поучать, о ком не нужно бесконечно заботиться. Ему нужен был только один человек, которым он не должен был руководить — маленький островок спокойствия. И Сонхва постоянно пытался отнять это у него. Конечно, они оба не проговорили этот момент, но, возможно, как старшему, ему следовало сделать первый шаг. И он почувствовал укол сожаления, что потратил так много времени, пытаясь добиться того, чего хотел, полностью лишив Хонджуна возможности по-настоящему общаться. — Прости, — это слетело с его губ, как будто кто-то споткнулся, спускаясь по лестнице, и Хонджун резко поднял на него взгляд. — За что? — спросил он, пытаясь выдавить из себя смешок, чтобы разрядить обстановку между ними, но у него ничего не вышло. — За то, что не понял… Не спросил даже, — признался он немного хрипловатым голосом. — Я должен был поговорить об этом раньше. Хонджун резко тряхнул головой, челка взметнулась, и, когда он вернул взгляд, в беспорядке растрепалась. Рука Сонхва дёрнулась в желании поправить её. — Ты не сделал ничего плохого, хён, — он провел рукой по своей челке, приводя ту в порядок и унимая желание. — Я не… я не знал, что ты так думаешь… Я бы сказал, если бы знал. Иногда казалось, что они с Хонджуном находятся на двух разных радиочастотах, которые никак не совпадут. Когда можешь понять каждое слово, но упускаешь суть. Сонхва хотел это исправить — он собирался это исправить. Если Хонджун хотел, чтобы он был хёном, он полностью согласен. — Доедай, — внезапно сказал Сонхва и увидел, как Хонджун моргнул от внезапной смены темы. — Я не хочу, чтобы ты задерживался тут ещё дольше. Хонджун на мгновение заколебался, как будто хотел еще что-то сказать, но промолчал, вздохнув и снова взглянув на компьютер. — Ты знаешь, — пробормотал он, — я не очень-то продвинулся. Он повернулся, снова включил монитор, продолжая. — Тебе не обязательно возвращаться домой прямо сейчас, — заверил Сонхва, наблюдая за ним через плечо, — Я знаю, тебе нужно закончить сэмплы треков… — Я поработаю дома с другими, — виновато сказал Хонджун, выключая компьютер и собирая вещи, — у меня на ноутбуке есть еще кое-что. Он встал, держа ноутбук, книги и закуски в руках. — Я только над этим поработаю. Пойдём? Сонхва замолчал на мгновение. — Кто сказал, что я собираюсь сейчас домой? — спросил он, —Может быть, я задержался вот и решил заскочить. — Ты не задерживаешься, — фыркнул Хонджун, — как только больше трех детей уходят домой, ты следуешь за ними, как заботливая мамаша. Сонхва усмехнулся и вышел, подождав, пока Хонджун закроет дверь. — Это не от большой любви, а ради сохранности общежития. Они вышли из здания, пожелали спокойной ночи охраннику и их окутала прохладная ночь. Приближалась осень, и скоро придется утепляться. Сонхва усмехнулся про себя. — Что смешного? — спросил Хонджун, улыбнувшись при взгляде на него. Напряжение, которое было до этого, казалось, сошло на нет. Сонхва неопределённо махнул, все еще про себя веселясь. — Ничего, я просто представил тебя в огромной пушистой шубе. — Почему ты об этом подумал? — Хонджун просмотрел так, словно тот сошел с ума. — Ты всегда их носишь, — пожал плечами Сонхва. — И? — И ты такой маленький, — Хонджун недоверчиво усмехнулся, стукнув Сонхва по руке своим маленьким кулачком, — Ай! Он фыркнул, но его губы все равно растянулись в улыбке. — Всем вам придется несладко в тот день, когда я вырасту. — В двадцать два года? — ещё один удар по руке, и Сонхва решил прекратить истязать себя. — Ладно, ладно, я сдаюсь! — засмеялся он, когда Хонджун перебросил рюкзак на другое плечо и зашагал быстрее. — Давай, — раздраженно бросил он, — Я хочу домой. Большую часть пути они шли молча, Сонхва запрокинул голову и уставился на луну, которая висела высоко в небе, изогнувшись красивым полумесяцем. — Ты врежешься в столб, если будешь продолжать так пялиться, — предупредил Хонджун. Сонхва мурлыкнул, но не опустил глаз. — Иногда я жалею, что не умею тоже писать, — задумчиво пробормотал он себе под нос. Молчание Хонджуна, вероятно, было вызвано удивлением. — Ты, наверное, мог бы. Тебе просто сэмпл надо… — Нет, я имею в виду, — он вздохнул, опустил голову и уставился на свои ноги, пнув камешек, — Я жалею, что не умею хорошо писать тексты. Легко найти, о чем написать — о чем-то захватывающем дух и кажущемся волшебным… но в тот момент, когда ты пытаешься выразить это словами, теряется вся та красота, которая в этом была. — Хён, ты что, напился? — Сонхва резко повернулся, посмотрел на Хонджуна, и тот усмехнулся, подняв руки в знак капитуляции. — Я понимаю, о чём ты говоришь, — заверил его Хонджун, — это отстой, когда ты не можешь полностью выразить свои чувства. В этот момент Хонджун поднял глаза к луне. — Я перестал пытаться, — тихо признался он, и слова повисли между ними, как листок на ветру. — Чувства не выражаются словами. Чувства побуждают к действиям. Будет проще, если ты опишешь, что заставило тебя написать это, а не то, что ты чувствуешь. Сонхва что-то промычал, оглядываясь, чтобы попросить привести пример, но почувствовал, что слова застревают у него в горле. Он смотрел на профиль Хонджуна, освещенный лунным светом и выделяющийся в окружающей их темноте. В лунном свете он казался бледнее, как в дурацких фильмах о вампирах, а из-за контраста светлого и темного его нос казался острее. Лунный свет отражался в его мягких и ярких глазах, отчего казалось, что зрачки сияют, наполненные светом тысячи звезд. Взгляд Сонхва скользнул вниз по его подбородку и вытянутой шее, и вернулся к губам, изогнутым в нежной улыбке. И Сонхва… Он не мог даже попытаться описать малейшее, едва уловимое ощущение, внезапно вспыхнувшее в груди. Он не мог подобрать слов. Но он знал, что это заставило его сделать: его легкие, казалось, пытались вдохнуть густой воздух. — Ты так не думаешь? — он увидел, как губы Хонджуна шевельнулись, и услышал это, но на мгновение не нашелся, что ответить. Хонджун опустил голову, поворачиваясь к нему, но остановился, увидев, что Сонхва пристально смотрит на него. — Что? — спросил он, оглядываясь и усмехнулся. — Неужели совсем бессмыслицу сказал? Сонхва мысленно дал себе пощечину. — Нет, — быстро сказал он, моргая, чтобы избавиться от ощущения в груди, и снова начать дышать, — Нет, в этом есть огромный смысл, — он быстро отвернулся, — видишь, вот почему ты лучше меня. Я бы просто сказал: я на Луну смотрел, она прекрасна, как и ты. Хонджун мягко рассмеялся. —Что ж, это уже что-то — сказал он, успокаивающе похлопав его по руке, — и будет ещё лучше. И, черт возьми, может быть, найдется какой-нибудь продюсер, которому понравится простота «Я на Луну смотрел, она прекрасна, как и ты.» — он улыбнулся, — не теряй надежды, хён. И Сонхва уверен, что то, как он произнес это слово сейчас, ничем не отличалось от того, как он произносил его раньше, но почему-то казалось теплее. Но, наверное, это был просто Сонхва. Теперь, когда он понял смысл всего этого, это звучало мягко, а не резко. И, возможно, их отношения всегда были хорошими. Сонхва просто неправильно на это смотрел. Может быть, теперь, когда он узнал, он сможет по-настоящему стать хëном для Хонджуна. — Не буду, — пообещал он, возможно, слишком серьезно для тона Хонджуна, но, если тот и был не согласен, то промолчал. Это был первый шаг, который Сонхва и Хонджун сделали навстречу друг другу.

~~~~~

У Хонджуна было много сторон, и Сонхва, как его сосед по комнате, знал почти все. Были стороны, которые видели все: преданный своему делу продюсер, строгий лидер, немного сумасшедший, как и все остальные, лишь чуть более суровый из двух хëнов. И хотя это случалось нечасто, они все же иногда видели сторону: лидер в стрессе. Тот, который раздражался, когда его перебивали. Та сторона, из-за которой он запирался на несколько часов, пытаясь добиться наилучшего результата, та, из-за которой он возвращался со встреч с головными болями, более сильными, чем у него могли быть, та, из-за которой во время тренировок он давил на ребят все сильнее и сильнее, потому что это был их дебют. Хонджун не позволил бы им провалиться. Это обещание, отпечатанное на сердце, и которое он произносил вслух каждый день. Но Сонхва видел все эти стороны… И немного больше. Дело было не в том, что Хонджун больше доверял ему, обнажая их перед ним, или что он не хотел, чтобы группа знала об этом… Но Хонджун долго не мог взять себя в руки, а потом ломался. И обычно он запирался в комнате, зарывался во все одеяла, которые у него были, и стаскивал ноутбук на кровать. Ну, конечно, все начиналось не так. Но Сонхва со временем научился распознавать признаки. Остальные тоже это понимали, даже если никогда не видели последствий. Это начиналось во время репетиций, когда Хонджун допускал слишком много ошибок, из-за чего ему приходилось повторять движения снова и снова, пока Сонхва не вмешивался и не напоминал ему, что им нужен перерыв. Потом это переходило на студию, где он пытался поработать, но ничего не получалось. Однажды ночью в темноте он признался Сонхва, что его мозг стал слишком громким. И было невозможно работать, потому что становилось только громче. Он уходил из студии и работал в их комнате, прислонившись спиной к стене и поставив ноутбук на подставку, а музыка в наушниках была такой громкой, что было слышно с верхней кровати. Сонхва лежал, играя в телефоне, или читая книгу, или просто уставившись в потолок, и слушал, как Хонджун все чаще и чаще разочарованно вздыхает, щелкает сильнее, как будто это могло помочь, и чем громче становились звуки гнева и разочарования, тем остервенелее двигалась мышка. Сонхва однажды попытался предотвратить неизбежное, предложив Хонджуну передохнуть, пока не стало слишком тяжело, и чуть не лишился руки из-за этого. Так что теперь он позволил делать так, как тот считает нужным: расстроиться, сломаться, и собрать себя вновь. — Нет, — услышал он шипение Хонджуна, клацающего мышкой, — Нет, назад, черт тебя дери! — рявкнул он, и Сонхва услышал звук упавших на пол наушников, ноутбук тоже упал (в целости и сохранности на кучу одежды вокруг кровати), а затем глухой удар, с которым Хонджун ударился головой о стену. Сонхва ждал, что услышит шорох одеял, когда Хонджун вылезет в безопасную темноту, но ничего не услышал. Вместо этого стало пугающе тихо, и Сонхва пошевелился, перекатившись на край кровати. Обычно Хонджуну просто нужно было, чтобы его оставили в покое — выплеснуть свое разочарование в подушку, пока он не придет в себя. По крайней мере, Сонхва так делал раньше. Но после их разговора в студии все между ними немного изменилось. Сонхва больше не был уверен, как относиться к Хонджуну — он пытался найти баланс между тем, каким хёном он был для остальных ребят и пониманием того, что Хонджун — это другое. Хонджуна по идее нужно было оставить в покое, но остальных из группы Сонхва бы точно не оставил в такой момент. Однако сегодня Сонхва услышал прерывистый вздох, за которым последовало слабое, рваное «Черт», и, выглянув с кровати, увидел, что тот прислонился головой к стене, закрыв руками мокрые от слез глаза. Сонхва не мог выразить словами, что эта сцена заставила его почувствовать, но он знал, что его сердце от этого сжалось, а глаза защипало. Как бы то ни было, Хонджун плакал нечасто. И если он это делал, то делал это вдали от всех — даже от Сонхва — быстро и тихо, потом успокаивался и возвращался к работе. Он сквозь зубы вдохнул и сильнее прижал ладони к глазам, как будто пытаясь загнать слезы обратно. Сонхва скользнул к лестнице и спустился вниз. Хонджун так и сидел, всхлипывая, когда Сонхва опустился на край кровати, немного пригибаясь, чтобы не удариться головой. — Я в порядке, — прохрипел он, но в конце голос сорвался, сделав только хуже. Сонхва потянулся вперед, взял его за запястья и убрал руки от лица. Хонджун сопротивлялся. — Ты сделаешь себе больно, — нежно прошептал Сонхва, чувствуя боль в груди, когда Хонджун, наконец, позволил ему опустить руки на колени. Он не поднимал глаз на Сонхва, уставившись на свои колени и крепко зажмурив глаза, чтобы сдержать слезы, пытаясь глубоко дышать, отчего только сильнее сотрясаясь в рыданиях. Сонхва был на неизведанной территории с Хонджуном. Но у него был большой опыт хёна с остальными, такая ли большая разница? Поэтому он медленно протянул руку и провел большим пальцем под глазами Хонджуна, чтобы стереть слёзы с его щёк. В этом месте он бы спросил парней, что случилось, что было не так, но Сонхва не нужно было спрашивать об этом Хонджуна — он точно знал, что было не так, и ответ был — всё. Хонджун убрал его руку, собираясь самостоятельно вытереть щеки, мокрые от новых слез, и Сонхва издал тихий, жалобный вздох, когда подался вперед, схватил Хонджуна за плечи и потянул на себя. Сонхва думал, ему придется уговаривать его, убеждать, что можно поплакать, всё выплеснуть (учитывая, что раньше он отказывался даже от еды), но, к удивлению, тот сопротивлялся только раз, и то не так сильно, чтобы разорвать нежную хватку Сонхва. Он продолжал тянуть, и Хонджун практически врезался в него, пока его голова не коснулась плеча, а тело не прижалось к груди. Удивленный Сонхва только крепче обнял Хонджуна. Маленькие, слабые ручки вцепились в мокрую от пота ткань, а слезы намочили плечо, но Сонхва просто продолжал обнимать его. — Всë в порядке, — прошептал Сонхва на ухо, когда его снова затрясло. — Просто отпусти это. Из горла Хонджуна вырвался по-настоящему жалобный звук, и Сонхва почувствовал, как болезненно сжалось сердце. Хонджун прижался к нему еще теснее, заплакав еще громче — слишком много слез, чтобы сдерживаться. Он резко выдохнул в шею Сонхва, дыхание перехватило, и он поднял руку, проводя по волосам Хонджуна. По решению стилиста они становились все длиннее, и Хонджун жаловался, как раздражает, но Сонхва всегда считал, что ему идет. Он провел пальцами по длинным прядям на затылке, и Хонджун прижался к нему всем телом. Это не была истерика, из-за которой Хонджун перестал бы связно мыслить, разрыдавшись. Он просто долго плакал, каждые несколько вдохов прерываясь тихими стонами и слабыми всхлипываниями в шею Сонхва. И снова Сонхва пожалел, что не может сделать что-то ещё. Он ничего не мог, поэтому он просто крепче обнял Хонджуна и тихо прошептал ему на ухо слова утешения, которые тот, возможно, не расслышал. — Я держу тебя, — заверил он его вполголоса, — Я держу тебя, можешь отпустить, я держу. Пальцы, сжимающие свитер Сонхва медленно слабели, напряжение уходило из ног, и Сонхва чувствовал, как он медленно опускается все ниже и ниже, пока Сонхва не осознал, что держит его. Он подтянул Хонджуна, чтобы тот прижался крепче, продолжая перебирать пальцами волосы, продолжал шептать, продолжал обнимать его. Слезы продолжали течь, временами быстрее и резче, затем медленнее и слабее, и Сонхва внезапно понял, чего ему не хватало. Чувства не опишешь словами. Но словами можно описать действия. Сонхва не мог понять, чего от него хочет Хонджун — не мог отличить строительство стены от желания построить мост. Было так много слов, которыми они обменялись. Но действия… И это при том, что у Хонджуна ничего не осталось внутри, и он полностью отдался заботе Сонхва — Хонджун, наконец, сдался и прижался к нему, доверяя Сонхва поддерживать его. Хонджун отдавался ему, доверяя Сонхва всего себя, каждую свою частичку… Это отличалось от того, что было у ребят. Это отличалось от всего остального, от того, что было у них с Хонджуном раньше, от всего, чего он ожидал от Хонджуна. И Сонхва был бы проклят, если бы подвел его. Поэтому он прижался к нему еще крепче. — Я с тобой, — заверил он шепотом, — Я не отпущу тебя. Хонджун помедлил, и слабо кивнул. — Я знаю, — тихо, теряясь в горле Хонджуна и растворяясь в ткани свитера, но Сонхва услышал, и это как обрадовало так, и разбило сердце. Между ними повисло молчание; минуты шли, но Сонхва их не считал. Он считал дыхание Хонджуна, отдававшееся эхом между ними, пока не стало казаться, что он заснул — или, по крайней мере, был близок к этому. — Ты все еще со мной, — прошептал он. — Я еще здесь. Хонджун не ответил, но было и не нужно. В тишине лучше. И еще долго после того, как казалось, Хонджун заснул, Сонхва обнимал его, зная, что они вместе сделали шаг, и назад уже не повернуть. Они не говорили о той ночи. Но это знание было там, на задворках их сознания, расцветая каждый раз, когда они виделись. Сонхва обнаружил, что эти воспоминания всплывают в памяти в самые неожиданные моменты — когда Хонджун давал им указания на тренировке, когда они обедали раменом, когда он смеялся над какой-то фразочкой Сана — Сонхва помнил человека, который рыдал в его объятиях и доверял ему. Он не поднимал эту тему, но бережно хранил воспоминания, боясь, что, возможно, это пошатнет их укрепляющиеся отношения. Он хотел чтобы было что-то, за что можно было бы держаться, что доказывало бы, кем они могут быть. Но Сонхва не был отвергнут — наоборот, казалось, Хонджуну было легче находиться на его орбите, раскачиваясь, как маятник — туда-сюда, туда-сюда, но всегда возвращаясь.

~~~~~

Сонхва считал, что самое важное в том, чтобы быть рядом с кем-то — это быть тем, к кому можно прийти со своими проблемами. Парням было не так уж трудно прийти к нему (или к тому, кого они выбрали, в зависимости от того, что их беспокоило), и Сонхва ничего не любил так, как возможность посидеть на краю чьей-то кровати и послушать, что они говорят, сбрасывая груз с плеч. И он был готов помочь ребятам в любой момент, открыт для них. Но только не для Хонджуна. Иногда он мог высказать небольшую жалобу или какую-то полуправду, которую быстро прикрывал тем, что это не важно. Сонхва это бесило, потому что сейчас они дебютировали, и стресс только усилился в сотни раз, а у Хонджуна было еще миллион дел, о которых он должен был позаботиться, и Сонхва просто хотел помочь. Но он знал, что не сможет заставить парня довериться ему. Поэтому он выжидал подходящего момента, пытаясь показать Хонджуну, что он рядом, если он вдруг решит, но толку не было, пока однажды ночью Сонхва не решил дождаться, пока Хонджун не вернется домой. Он собирался еще давно, но теперь, когда они дебютировали, это казалось более необходимым, потому что Хонджун поздно возвращался домой после дополнительных репетиций или работы в своей студии, надеясь помочь им с их следующим альбомом. Он стрессовал еще сильнее, так что Сонхва просто надеялся, что ему будет полегче от того, что он вернется туда, где его будут ждать не только темнота и тишина. Он услышал, как открылась дверь общежития, и устало моргнул, оторвав взгляд от телефона, услышал тихие шаги на цыпочках по коридору, а затем легкий скрип открываемой двери. Хонджун застыл на пороге, увидев, что Сонхва садится. — Прости, — прошептал он, закрывая за собой дверь, — Я тебя не разбудил? Он явно устал, небрежно бросил сумку и взъерошил руками волосы. Сонхва покачал головой. — Нет, я не сплю. — Почему? — спросил Хонджун, снимая рубашку и доставая из стопки чистую. Она была слишком велика и, скорее всего, принадлежала Минги или Юнхо, но он все равно надел её и натянул спортивки. — Я ждал тебя. Хонджун замер, когда завязывал шнурки штанов, и, слегка нахмурившись, взглянул на Сонхва. — Почему? Он пожал плечами, облокотился на край двухъярусной кровати и уставился вниз. — Просто хотел убедиться, что ты благополучно добрался домой. — Я всегда добираюсь домой в целости и сохранности, — твердо сказал Хонджун, как будто это был какой-то вызов. Сонхва только хмыкнул. — Я знаю. Много сегодня сделал? — Немного, — ответил Хонджун, направляясь к выключателю и щелкая им. Сонхва услышал, как он споткнулся о свою сумку, а затем кровать под ним заскрипела, когда Хонджун лег, — Проблемы всё с тем же. Были три песни, которые, по словам Хонджуна, звучали неправильно, и это было источником большей части его стресса в последнее время. — У тебя все получится, — машинально сказал Сонхва, откидываясь на спину и уставившись в темный потолок. Хонджун устало промычал. — Я, наверное, просто всё сотру и начну сначала, — его голос был тише, когда он укладывался. — Может, их можно как-то переделать? — попытался приободрить Сонхва, — Некоторые биты действительно хороши, их не стоит просто выбрасывать. Ответом на его вопрос была тишина, и он решил, что Хонджун, должно быть, заснул. Он вздохнул, натягивая одеяло до шеи и закрывая глаза. — Ты ответишь мне честно, хен? — раздался тихий шепот под ним, и Сонхва быстро открыл глаза, осознав, что его сосед по комнате не спит. Его голос был странно серьезным, и Сонхва собрался с духом. — Конечно, — прошептал он в темноту. Он старался, чтобы его голос звучал ровно и тихо. Последовала еще одна долгая пауза, заставившая его задуматься, не заснул ли Хонджун, но затем он услышал тихое дыхание. — Как думаешь, у нас правда всё получится? И у Сонхва сжалось сердце, потому что шепот был тихим и испуганным, но он изо всех сил старался скрыть это. И он столкнулся с той же дилеммой, с которой сталкивался с каждым из парней: у него не было ответов на эти вопросы. Всё, что у него было — это слова фальшивого утешения, которые просто оттягивали надвигающуюся панику и страх неудачи. Но Хонджун слишком хорошо об этом знал — от него ничто не утаивалось — и ничто, кроме правды, не могло его утешить. — Я не знаю, — это был первый раз, когда Сонхва позволил себе сказать то, что он действительно думал, — Но я думаю, что у нас не меньше шансов, чем у других. Я думаю, что даже если нам будет трудно, мы сможем это сделать. — Но что отличает нас от сотен других групп? , — пробормотал Хонджун, и кровать заскрипела от его движений, — что, если мы просто выпустим наш первый альбом и затем… Провалимся? И Сонхва дал честный ответ. — Ну, ничего, — признался он, — в нас нет ничего особенного по сравнению с другими. — Он поджал губы, думая обо всех тех часах, которые они потратили, убивая себя в стремлении стать идеальными. — Упорный труд поможет нам продвинуться далеко, — сказал он, — но это только половина успеха… другая половина — чистая удача. Возможно, это было не то, что Хонджун хотел услышать, но это была правда. — Но мы справились с половиной этого. А другая половина полностью находится вне нашего контроля. Так что нам не стоит беспокоиться об этом, верно? — он надеялся, что сказал это правильно, но с каждым мгновением молчания Хонджуна, он задавался вопросом, не усугубляет ли это его беспокойство. — Я думаю, так будет лучше, — быстро сказал Сонхва, заполняя тишину, — я бы предпочел, чтобы что-то было полностью вне моего контроля. Гораздо приятнее знать, что ты не можешь на это повлиять, не так ли? Это освобождает — просто отпустить что-то. Сонхва задался вопросом, думал ли так же Хонджун. — Спасибо, хён, — прошептал он благодарно, немного охрипшим голосом, — мне действительно стало немного получше… Сонхва сдержал вздох облегчения и позволил своим глазам закрыться, расслабляясь. — Я рад, — сказал он, открывая глаза и уставившись на трещины на потолке, — я бы хотел помочь тебе больше, — тихо признался он — так тихо, что не был уверен, услышал ли его Хонджун. Снова ответом был только скрип, и он приготовился лечь спать, понимая, что перешел какую-то черту, из-за чего ему стало не по себе. — Ты действительно помог мне… — Сонхва поперхнулся бы, если бы что-то сейчас пил. Он застыл, вцепившись пальцами в одеяло и едва осмеливаясь дышать от этого тихого признания. Почему-то это ударило его в грудь сильнее, чем когда другие выражали благодарность. Это было… по-другому. С Хонджуном все было по-другому. Сонхва не знал, что это было — возможно, из-за того, что он был лидером, а может, из-за незначительной разницы в возрасте — но даже малейший намек на то, что он мог помочь младшему, заставлял его сердце замирать в груди, а легкие сжиматься. — Ты здесь, — продолжил Хонджун, едва слышно даже в тишине. Его голос был неуверенным, смущенным, и Сонхва поблагодарил темноту комнаты за то, что она давала ощущение анонимности. — Ты всегда здесь, — прошептал он, — И теперь я понимаю, что… Я, возможно, воспринимал это как должное. Я так и не поблагодарил тебя. Ни разу. Сонхва хотел бы видеть его лицо — чтобы понять, было оно грустным, напряженным, обиженным — но он мог просто лежать и пытаться представить, что чувствовал Хонджун. — Не нужно, — пробормотал Сонхва, когда Хонджун сделал слишком долгую паузу, — Я делаю это не чтобы получить что-то взамен. — Я знаю, — прошептал Хонджун, и чем дольше они разговаривали, тем невнятнее становились его слова. — И от этого я чувствую себя еще хуже. — Он резко вздохнул. — Когда ты приносишь мне еду и когда тащишь мою задницу домой, если я не выхожу из студии… — Он закашлялся. — Ты заботишься о младших, когда меня нет — ты так хорошо заботишься обо всех, и мне никогда не приходится беспокоиться, все ли с кем-то в порядке, потому что я знаю, что ты позаботишься… — Он выдохнул, и это было немного неуверенно. Сонхва умолял его не плакать, потому что с каждым словом Хонджуна тяжесть на его груди становилась все тяжелее, и он был уверен, что тоже заплачет. — Я никогда ничего не говорил, никогда не спрашивал, все ли в порядке. Я просто всегда ожидал, что ты будешь рядом и будешь делать все это. — Я всегда буду рядом, — прошептал Сонхва, чувствуя, как у него защипало в глазах. Потому что он никогда не хотел признания, ему оно было не нужно. Сонхва нравилось заботиться обо всех — о парнях и о Хонджуне — он просто это делал. И даже когда становилось трудно, потому что знал, что есть и другие вещи, на которых Хонджуну нужно сосредоточиться. Если он не знал, как помочь Хонджуну так же, как остальным, то, по крайней мере, он мог попытаться помочь снять стресс. Это было его самым большим желанием: чтобы Хонджун понял, что ему не нужно действовать в одиночку. — Ты не обязан, — попытался заверить Хонджун. — Я хочу, — быстро ответил он, и, возможно, его голос был немного хрипловатым, он просто хотел, чтобы Хонджун понял. — Хонджун, я хочу быть рядом, чтобы помочь тебе. Я хочу, чтобы ты мог положиться на меня. — Я и вправду полагаюсь на тебя, — он услышал, как Хонджун тяжело сглотнул. — Возможно, больше, чем следовало… Не знаю, что бы я без тебя делал. Сердце Сонхва бешено колотилось в груди, и он не мог подобрать ни единого слова, чтобы описать свои чувства, но это было приятно. Он гордился собой, понимая, что смог поддержать Хонджуна. — Я всегда буду рядом, — пообещал Сонхва. — Мы же команда, разве нет? Мы сделаем это вместе. И я надеюсь… Я надеюсь, что мы еще долго будем вместе. Он слегка поморщился, когда последняя фраза сорвалась с его губ, и подумал, не переборщил ли он, но, Боже, неужели это правда. Сонхва перестал представлять свою жизнь без семерых друзей рядом с ним. Он уже определил свою судьбу, связав ее с другими парнями, и не было ничего, если они были не вместе. Но Хонджун мягко рассмеялся, и, возможно, это прозвучало немного сентиментально, но Сонхва никак это не прокомментировал. — Я тоже, — хрипло прошептал он. Больше ничего не было сказано, и Сонхва подождал, не нарушит ли Хонджун молчание снова, но он не стал. И Сонхва тоже. Через некоторое время он услышал мерное дыхание Хонджуна и решил, что тот наконец-то засыпает. Сам он не мог уснуть, лежа с закрытыми глазами и бешено колотящимся сердцем. С каждым шагом, который они с Хонджуном делали навстречу друг другу, было волнующе и пугающе. Сонхва чувствовал, что постепенно теряет контроль над тем, к чему всё идет, но понимал, что ему было все равно, если это означало, что у Хонджуна был кто-то, на кого он мог положиться. При этой мысли его сердце радостно затанцевало в груди. И Сонхва не мог описать это чувство, но оно было приятным.

~~~~~

И он как-то с ними свыкся — с теми чувствами, у которых не было названия. Они возникали время от времени, и Сонхва хмурился и пытался даже их как-то в общем охарактеризовать, но все слова были не те. Они возникали во время репетиций, и Сонхва наблюдал, как Хонджун танцует и поет, растворяясь в музыке, наконец не испытывая ни малейшего напряжения из-за хореографии. Он улыбался, не в силах сдержаться, а в груди было так легко. Они любили своё дело, и он отдал бы всё, чтобы Хонджун всегда так себя чувствовал, не превращая танцы в рутинную работу, вызывающую панику. Эти чувства появлялись, когда они готовились к интервью или выступлениям, и Сонхва хвалил макияж Хонджуна, а тот улыбался, хлопая Сонхва по плечу, и просил приберечь свои комплименты для остальных, но Сонхва настаивал, потому что Хонджун действительно был потрясающим, несмотря на свой невысокий рост и тонкие черты лица. Со смоки и подводкой он выглядел убийственно, но Сонхва мог разглядеть за этим того Хонджуна, которого знал. От этого в груди что-то сжималось и в то же время слабело. И вот когда они в очередной раз особо ничем не были заняты — Сонхва сидел на полу, складывая свежевыстиранную одежду, а Хонджун сидел на кровати и смотрел в ноутбук, сосредоточенно нахмурив брови, увлечённый настолько, что даже не заметил, как Сонхва наблюдал за ним. Это очень напомнило ему ту ночь, когда они в лунном свете возвращались в общежитие. Ноутбук отбрасывал тени на лицо Хонджуна, отчего его челюсть казалась острее, нос тоньше, а изгиб губ — мягче. Боже, он действительно был великолепен, даже сейчас, когда еще не принял душ, и на лице оставалось немного макияжа. Хонджун любил настаивать на том, что такие люди, как Есан и Уён — самые привлекательные. Он упорно твердил, что может и выглядит нормально, но ростом не вышел, чтобы считаться привлекательным, но Сонхва считал, что он идеален. И Сонхва больше всего на свете любил дразнить его из-за его роста — обнимал его и все время говорил о том, как тот поместится к нему в кармашек. Хонджуну нравилось делать вид, что умирает, но он никогда не отстранялся, только скулил в грудь Сонхва о том, какие они все подлые. Только спустя несколько долгих минут Хонджун поднял глаза и рассмеялся, спрашивая, нет ли у него чего на лице. Сонхва отвернулся, чувствуя, что его поймали, но в том, что он делал, не было ничего плохого, верно? Однако сердце бешено колотилось в груди, как будто он участвовал в высокоскоростных гонках, и потребовалась целая вечность, чтобы оно успокоилось. Однако самый страшный момент из этих ощущений, которым не было названия, наступил, когда они сделали перерыв во время тренировки, и все просто валяли дурака. Именно тот момент стал переломным. Все изменилось быстро, кардинально и навсегда. Уён показывал Есану что-то в телефоне, Чонхо рассказывал Минги и Юнхо какую-то историю о женщине, которую он видел на улице, а Сан лежал дремал. В паре метрах от него Хонджун тоже лежал, восстанавливая дыхание после очередной тяжелой хореографии, но день сегодня прошел хорошо, и все были в приподнятом настроении, включая Сонхва, улыбающегося всем вокруг. И когда Хонджун устало поднял руку, ткнув в расставленные Сонхва бутылки, и простонал: — Хёёёён, — улыбка стала шире, а знакомая мелодия в его груди снова зазвучала. Хмыкнув что-то о детях и, взяв бутылку, он присел на корточки рядом с лежащим Хонджуном. — Вот, — усмехнулся он, прижимая холодную бутылку к шее Хонджуна, на что тот взвизгнул. Он засмеялся громче, опираясь на одну руку и глядя на младшего сверху вниз. — Холодная? — спросил он. Хонджун нахмурился и ударил его, но Сонхва только рассмеялся, размахивая бутылкой с водой — та, запотевшая, капала на лицо, и Хонджун резко вздохнув, протянул руку и выхватил ее у Сонхва. — Ты задница, — пробормотал он беззлобно. Затем вопросительно приподнял бровь. — Дашь мне сесть? — он ухмыльнулся. — Нет, — сказал он, наклоняясь ниже. — Ты можешь пострадать. Хонджун закатил глаза, хотя и пытался сдержать улыбку, ударив Сонхва в грудь, но смотрел на него так ярко, что казалось, будто он видит тысячи звезд. Хонджун шутливо нахмурился, надул щеки, поджав губы, и Сонхва подавил желание наклониться и поцеловать их. Он отпрянул, словно обжегшись, а Хонджун быстро сел, широко раскрыв глаза и запаниковав от этого резкого движения. — Что? — спросил он, протягивая руки в желании помочь, что бы там ни случилось. Но Сонхва уже вскочил, развернувшись, и метнулся к двери. — В туалет, — это все, что он бросил через плечо, распахнул дверь и выбежал в коридор. Он заперся в кабинке и прислонился к двери, пытаясь справиться с нарастающей в груди паникой. Он прижал ладони к глазам и попытался успокоиться, чтобы подумать, но единственная мысль, на которую сейчас был способен его мозг, была «о чем, черт возьми, я думал?» Он думал о том, чтобы поцеловать Хонджуна. Эта мысль пришла ему в голову так естественно и буднично, что на мгновение Сонхва даже не заметил, что не так. Сонхва не мог понять, что такого в том, что он подумал о поцелуе с одним из мемберов. Он тяжело выдохнул, собираясь с духом. Это было нормально. Мемберы постоянно целовались. Хотя в щеку, а не в губы. Он выдохнул. Всё нормально. Они все время целовались. И все они были подростками, которые проводили время только друг с другом, поэтому было нормально и естественно, что в какой-то момент у них начали возникать странные чувства. Чувства, которым не было названия, но о которых красноречиво говорили действия — он хотел поцеловать Хонджуна. — Бля, — прошептал он в ладонь. — Бля, бля… — Он пытался глубоко дышать, пока не стал задыхаться. Задержал дыхание, пока легкие не начали гореть, и выдохнул так, что в груди стало совсем пусто. Он был не в порядке. Откуда нахер это вообще взялось? Почему Хонджун? Они стали так близки, что Сонхва забыл о боли, но что это было? Он решил, что это был мимолетный момент (как защитная реакция жертвы, пытающейся все отрицать). Просто одна из тех мимолетных мыслей, которые возникают у людей и которые не имеют смысла, например, желание спрыгнуть с высоты без всякой причины или мысль о том, как легко можно ударить кого-то ножом. Вот и все, что было. На самом деле он не хотел целовать Хонджуна. Это было бы странно, правда? Было бы странно, если бы он действительно это сделал. Он представил, что если бы он все-таки сделал это — наклонился и нежно, испытующе прижался губами к губам Хонджуна, они были бы теплыми и, вероятно, с привкусом бальзама для губ, которым он пользовался, и Хонджун бы замер на мгновение, прежде чем ответить взаимностью, и тогда их губы начали бы двигаться. В его голове это совсем не казалось странным. Сонхва прижал ладони к щекам, чувствуя, как они горят, и почувствовал, как его сердце ухнуло куда-то в желудок. — Прекрати, — прошипел он, хлопая себя по щекам и по лбу, как будто мог физически выбить эту мысль из головы. — Бля, — зашипел снова и в груди все сжалось. Он приложил руку к сердцу и в ужасе уставился на нее. Это не было похоже на мимолетную мысль. Какого хера ему теперь делать? Игнорировать это? Что, если это случится снова? Что, если это продолжится? К кому-нибудь обратиться? Поговорить с кем-нибудь? Кому бы он… Дверь ванной со скрипом открылась. — Хён? В какой-то ужасный момент Сонхва подумал, что это Хонджун, но потом узнал голос Есана и немного расслабился. — Да? — он ответил голосом без капли паники, клокотавшей в груди. — Ещё немного и начинаем, — сообщил ему младший, — Ты там скоро? — Да, — заверил он его, резко потирая лицо, — Сейчас приду. — Ладно. Но давай поскорее, хореограф сейчас придёт. — Иду. Дверь захлопнулась, и Сонхва сосчитал до десяти, прежде чем тяжело вздохнуть. Что ему делать? Что ж, сейчас не остается ничего, кроме как вернуться на тренировку. Он не мог вечно прятаться в этой уборной (как бы соблазнительно это ни звучало). Поэтому он несколько раз хлопнул себя по щекам и решил, что просто не будет об этом думать. Ведь если не думать, то и не будет и паники, которая вызвала бы еще больше вопросов, ответить на которые он действительно не мог. Он вышел, вымыл руки и немного ополоснул лицо, а затем вернулся в тренировочный зал, где все опять делали растяжку. Краем глаза он заметил, что Хонджун поднял взгляд, но подошел и встал рядом с Есаном, заговорив о дораме, которую они накануне смотрели. И Сонхва на самом деле сглупил, думая, что его непродуманный план сработает. Как только растяжка закончилась, и они снова заняли позиции для тренировки, Хонджун подошел, и, схватив за руку, прошептал так, чтобы мог слышать только Сонхва: — Ты в порядке? И Сонхва совершил ужасную ошибку, посмотрев на Хонджуна, вместо того чтобы просто отмахнуться. Хонджун смотрел нежно, в его глазах было беспокойство, а на лоб легла небольшая морщинка, как будто Сонхва был одним из ребят, когда те перенервничают. И, Боже, это только заставило его грудь снова сжаться, а язык стал свинцовым. Он знал, что Хонджун беспокоился за него, видел это так явно, за пределами маленького мирка, которым была их комната… Это заставило Сонхва оцепенеть, потому что, Боже, Сонхва заботился о Хонджуне. Так глубоко и полно, как только мог, потому что Хонджун сделал так много, и он сделал отлично, он был удивительным, добрым, забавным и великолепным… И Сонхва полностью пересмотрел свой план, слишком быстро отодвинувшись от Хонджуна, стараясь не встречаться с ним взглядом, и быстро пробормотав: — Я в порядке, — он не мог заставить себя оглянуться, потому что знал, что увидит в его глазах боль, и Сонхва этого бы не пережил. Не пережил бы тот факт, что именно он сделал Хонджуну больно. Сонхва не смотрел на Хонджуна до конца тренировки. Что было непросто, потому что они все вместе стояли перед зеркалом, и Хонджун смотрел на него, а Сонхва привык ловить его взгляд и улыбаться или делать глупое лицо в ответ. Но он решительно смотрел на кого угодно, кроме него, и было непросто, тяжело. И к тому времени, когда тренировка закончилась и тренер отпустил их, он почувствовал себя уставшим и разбитым, чего с ним обычно не случалось, а в грудь словно насыпали камней. А потом они все набились в фургон, и Сонхва обычно садился рядом с Хонджуном спереди, прижимаясь к нему с Юнхо или кем-то еще с другой стороны, но в этот раз он сказал Уену, что хочет показать ему кое-что на своем телефоне, и сел сзади с остальными. (Сан, пересевший к Хонджуну, спросил, не возражает ли тот побыть подушкой, и, положив голову ему на плечо, быстро отключился.) Сонхва чувствовал, как Хонджун прожигает его взглядом, но он неотрывно смотрел глупое видео, которое было наспех найденным оправданием. Они вернулись домой, Сан и Есан первыми пошли в душ, а Сонхва застыл на кухне, столкнувшись с осознанием того, о чем он даже не думал: он и Хонджун были соседями по комнате. Неважно, что он делал — в конце концов они окажутся вместе наедине. — Хён, ты плохо себя чувствуешь? — спросил Уён, входя на кухню и хмурясь, — Ты весь день какой-то странный… — Он взял чашку и налил воды. Сонхва быстро покачал головой. — Просто устал. — Не дай бог, кто-нибудь из детей когда-нибудь узнает обо всем этом. Уен что-то мурлыкал над чашкой. — Иди следующим в душ. Ты выглядишь уставшим, ляг спать пораньше. Обычно Сонхва принимал душ последним, просто пропуская остальных вперед, не торопясь, но в этот раз благодарно улыбнулся и кивнул. — Спасибо. Сан быстро принял душ, так что одна из ванных освободилась, и Сонхва принял душ так быстро, как только мог. (Но, видимо, довольно долго, потому что когда закончил, услышал, как Есан вышел из другой ванной, а Хонджун требовал освободить душ). Обычно ему нравилось наслаждаться водой, теплом и тишиной, нарушаемой только шумом падающей воды, но на этот раз он просто помылся, выключил воду, накинул одежду и вышел, вытирая волосы полотенцем. — Душ свободен! — крикнул он, и мимо него пронеслось странное размытое пятно цвета Минги, занимая душ. Сонхва усмехнулся, забыв на мгновение обо всем, пока не направился в свою комнату, пожелав Уену и Чонхо спокойной ночи в гостиной, открывая дверь. И, очевидно, Хонджун сегодня тоже быстро принял душ, потому что он уже был в комнате, с полотенцем на голове, без рубашки и все еще с влажной от воды кожей, роясь в куче своей одежды. — О, хён, — сказал он, поворачиваясь. Сказать, что Сонхва шарахнулся от него — ничего не сказать. — Ты не видел мой фиолетовый свитер? Не могу в своей куче найти, — он повернулся, давая Сонхва возможность очень четко разглядеть изгиб его позвоночника под бледной кожей. Упругие мышцы задвигались, когда капля воды скатилась по его спине, и у Сонхва пересохло во рту, хотя сердце отбивало чечетку в груди. Что, черт возьми, с ним не так? Хотелось орать. Он видел Хонджуна без рубашки — да господи, почти полностью голым — и это никогда не было проблемой. Они просто слонялись топлес по комнате большую часть времени, потому что в этом не было ничего странного, но теперь Сонхва делал это странным, хватит уже об этом думать… Хонджун оглянулся, нахмурившись. — Хён? Не видел? — Сонхва мысленно дал себе пощечину и отвел взгляд, натягивая полотенце на глаза. — Сан наверное спёр. Хонджун вздохнул, вставая и полностью поворачиваясь к Сонхва. — Я хотел его надеть, — пробормотал он, расхаживая по комнате. — Ну, тогда толстовку надену. — Он слушал, как Хонджун ходит по комнате. — Ты что, так и собираешься стоять там с полотенцем на голове? — хихикнул он, пожалуй, даже чересчур звонко. Сонхва осторожно снял полотенце и увидел Хонджуна, стоящего перед ним с двумя толстовками в руках и улыбкой на лице, и ему захотелось укрыться за полотенцем. Но он этого не сделал, потому что, как уже было сказано, Хонджун был великолепен. И Сонхва никогда не имел в виду ничего такого, но это было правдой, и он смотрел на обнаженную кожу Хонджуна, и все, о чем он мог думать, это то, что он великолепен. Он не был похож на других участников, таких как Минги и Чонхо, которые занимались спортом, у них были мускулы, подтянутый пресс и гибкие руки. Хонджун был маленького роста. Он был плоским и гладким, и Сонхва, проходя мимо, тыкал его в живот и советовал ему накачать пресс, пока Хонджун не согласился, что, возможно, ему стоит, и Сонхва чуть не убил его, потому что «не смей, этот живот бесценен». — Может, на тренировку завтра надеть? — Хонджун задумался, держа в руках толстовку. — Нет, завтра обещают похолодание, так что надену эту. Слава Богу, хотелось кричать Сонхва, просто оденься уже. Хонджун просунул руки в рукава, не одеваясь полностью, и нахмурился. — Мы ведь завтра никуда не пойдем, кроме как на тренировку, верно? Как ты думаешь, мы… — Наденешь ты её уже? — И Сонхва пожалел об этом, как только фраза вырвалась. Это было не громко или жёстко, но довольно резко, и он увидел, как Хонджун удивленно моргнул, а затем его лицо вытянулось, и это была та же причина, по которой он не мог смотреть на него раньше, потому что Сонхва не должен был причинять ему боль, Сонхва никогда не хотел причинять ему боль. — Извини, — пробормотал Хонджун тихим голосом, быстро натягивая одежду, — Я не хотел доставлять тебе неудобства. Ты абсолютный засранец, Пак Сонхва. Он вздохнул, прижимая ладони к глазам. — Нет, — быстро сказал он, — нет, прости, я не знаю, почему я сорвался, я не должен был… — Он вздохнул тяжелее, чувствуя, как щиплет глаза, потому что это в нем проблема. Не в Хонджуне. Всё это было из-за него самого, но он срывался на Хонджуне, как будто тот был виноват. — И раньше тоже, — пробормотал он, — прости, что я вот так тебя оттолкнул, ты был… Прости. Сонхва уставился на свои босые ноги и задумался, может, пойти спать к Есану, но услышал, как Хонджун медленно, нерешительно шагнул вперед, и Сонхва никогда не хотел, чтобы Хонджун колебался, хотя сам разрушал все, что они построили вместе. — Расстраиваться — это нормально, хён, — тихо сказал Хонджун, его маленькие холодные пальчики нежно коснулись руки Сонхва, прежде чем отступить. — Тебе позволено так себя чувствовать. Тебе не обязательно всегда быть счастливым и поддерживающим хёном. Сонхва хотел отстраниться, но прежде чем снова причинить боль Хонджуну, тот внезапно крепко взял его за руку. — Хонджун… — Ты всегда заботишься о нас, — быстро продолжил Хонджун, как будто это было что-то трудное. — Заботишься обо мне… И я никогда не делаю для тебя того же, потому что тебе это не нужно. Я ничем не могу тебе отплатить, и я ненавижу это… Так что если ты расстроен… или устал… или злишься… Позволь мне помочь. Сонхва попытался проглотить комок в горле, но у него защипало в глазах, а сердце билось так громко, что он был уверен, что Хонджун может почувствовать его пульс через руку. Он хотел заверить его, что всё было не так. Он был расстроен из-за себя, а не из-за других, но он не мог сказать ему об этом, потому что тогда ему пришлось бы объяснять почему. — Я просто… хочу спать, — спокойно сказал он, медленно отстраняя руку Хонджуна, которая было слишком мягкой и теплой. — Я устал. Он наконец поднял глаза и тут же пожалел об этом. Хонджун смотрел на него, и выражение его лица было таким печальным и отчаянным, он умолял так же, как Сонхва умолял его положиться на него. Он ненавидел себя. А потом стало в тысячу раз хуже, когда он понял, что глаза Хонджуна помутнились, он моргнул, и по щеке скатилась слеза. Как же сильно Сонхва облажался. — Прости, — прошептал Хонджун, усиленно моргая, и из его глаз потекли слезы, когда он отпустил руку Сонхва, оставляя чувство пустоты. — Прости, хён, из-за меня все так странно получилось, — поспешно сказал он. — Прости, я пытался держать это в себе, и я думал… Я думал, что я смогу, но потом ты… ты заметил, и теперь я все испортил… Грусть сменилась гневом, пока Хонджун разговаривал сам с собой, а Сонхва стоял рядом и недоумевал, почему Хонджун извиняется. — Прекрати. Хонджун замолк на полуслове и посмотрел на Сонхва так, словно собирался найти ближайшую крышу, чтобы спрыгнуть с нее, и что-то было не так. — Почему ты извиняешься? — вышло почти шепотом. И Хонджун, то ли в тон ему, то ли просто потому, что у него не хватило сил, прошептал в ответ. — Я все испортил, — тихо заплакал, — Я думал… Я думал, что смогу это скрыть, но сегодня на тренировке ты внезапно отстранился, а потом начал избегать меня, и я понял, что ты, должно быть, заметил… — Заметил что? — прервал Сонхва, хмурясь в замешательстве, хотя его сердце готово было выпрыгнуть из груди, — Я… Я отдалился от тебя из-за того, что сделал я. Не ты. Хонджун открыл рот, чтобы что-то сказать, но не смог произнести ни слова. — Но… толстовка… и ты не захотел сесть рядом со мной… — Я… — Сонхва все еще не понимал, о чем говорит Хонджун, но он винил себя в ошибках Сонхва, и даже если это означало, что Сонхва все разрушит, он не мог этого допустить. Он больше не причинит вреда Хонджуну — или не позволит Хонджуну причинить боль себе — особенно за то, в чем не виноват. — Я не понимаю, о чем ты говоришь, — медленно произнес он, тщательно подбирая слова. — Но на тренировке… Я кое о чем подумал. И я запаниковал из-за этого. Я сглупил, а ты… Ты думал, что это из-за тебя, но это не так. Я злился только на себя. Хонджун явно был сбит с толку, но больше не плакал, а просто хмуро смотрел на Сонхва, как будто пытался понять. — Тогда о чем ты думал? Я что-то сделал не так? Почему ты избегал меня? — Ничего… — Но Сонхва не смог закончить, потому что это было то, что сделал Хонджун, но он был не виноват. Не его вина, что Сонхва, очевидно, уже давно летел в пропасть. Уже давно… К этому уже давно шло. Сонхва не начинал их отношения, желая, чтобы они были чем-то большим, чем друзьями. Но каким-то образом… обидные слова превратились в игру, превратились в доверие, превратились в… Что бы там ни было, сердце Сонхва продолжало биться так сильно каждый раз, когда он видел Хонджуна. Но Хонджун в этом не виноват. Хонджуну просто нужен был друг, и Сонхва думал, что он такой и есть, но внезапно он залип на губы Хонджуна и довел его до слез. — Так ты… не заметил? — Ппробормотал Хонджун, глядя на Сонхва из-под чёлки, и Сонхва никогда по-настоящему не видел Хонджуна застенчивым, но, видимо, это происходило сейчас. — Заметил что? — Что он был идиотом? Что Хонджун был до абсурда привлекательным, и, очевидно, Сонхва просто хотел поцеловать его в глупое лицо? Потому что он заметил и то, и другое. — Не заметил, — понял Хонджун, и его глаза слегка расширились. — Тогда почему… — Он колебался. — Почему так посмотрел на меня? — его голос был тихим, едва слышным шепотом, застрявшим в горле еще где-то на середине фразы. Но Сонхва услышал. — Как? — Что отразилось на его лице? Он был так сосредоточен на том, чтобы ни о чем не думать, чтобы не выдать своей паники, что даже задумывался, какое у него выражение лица. Он еще больше спрятал лицо, прикрыв рот рукой. — Как будто… Как будто ты больше не хотел находиться рядом со мной? — Желудок Сонхва сжался, но Хонджун продолжал говорить. — Если ты не знал… почему ты так на меня посмотрел? — Чего я не заметил? — вопрос сорвался с губ быстро и отчаянно, потому что Сонхва почувствовал, он упускал что-то важное, нужное. Хонджун покачал головой. — Это не важно. Ты не заметил, так что… — Хонджун. Младший вздохнул, глядя на Сонхва, одними глазами умоляя не развивать тему. — Только если ты скажешь мне, почему злился на себя, — серьезно сказал он, и Сонхва кивнул, не задумываясь. — Скажи мне, чего я не заметил. Его челюсть напряглась, он прикусил нижнюю губу и теребил ее так долго, что Сонхва подумал, что он передумал. — Я думал, ты заметил… как я смотрел на тебя. И в голове Сонхва все начало вставать на свои места, но он почти хотел, чтобы это было не так. — Как ты на меня смотрел? (Он вспомнил, как Хонджун смотрел на тысячи звезд). Хонджун не хотел встречаться с ним взглядом, но Сонхва потянулся вперед, коснувшись пальцами руки Хонджуна, но тот отдернул ее, скрестив руки на груди в защитном жесте. Голос Сонхва был нежным. — Как ты смотрел на меня, Хонджун? — Почему ты злился на себя? — Хонджун сжался, уставившись на свои ноги, — Почему ты так себя вел? — он был напуган… боялся узнать, о чем думал Сонхва. И внезапно ему показалось, что они думали об одном и том же. — Я подумал о том, чтобы поцеловать тебя. Хонджун вскинул голову так резко, что Сонхва услышал хруст, но его глаза были широко раскрыты, немного испуганные и недоверчивые. — Ты подумал о… — его шепот оборвался, и он внезапно опустил взгляд, челка скрыла его лицо, когда он поднял руки, чтобы похлопать себя по щекам. Сонхва услышал, как Хонджун тихонько кашлянул, и поднял глаза, будто чувствуя неуверенность — как человек, который пробует каждый шаг на тонком льду, удостовериваясь, что он выдержит его вес. — Тебе было противно? — спросил он тихим и испуганным голосом. — От мысли о том, чтобы поцеловать меня? Казалось, в голове Сонхва все встало на свои места, и у него пересохло во рту. — Совсем нет, — тихо сказал он, что заставило Хонджуна с трудом сглотнуть. — Я был расстроен, — он быстро покачал головой. — Нет, я испугался. Мысли, что мне понравится. Хонджун прерывисто вздохнул, но не отвел взгляда от Сонхва, когда старший подошел к нему на шаг ближе, немного, но это заставило Хонджуна поднять голову. — Как ты на меня смотрел? — прошептал он, боясь, что скажи он громче — разрушит их невидимую связь. — Как ты мог не заметить? — прошептал Хонджун, немного обвиняюще. — Расскажи мне, — попросил Сонхва. Он усмехнулся, отворачиваясь и глядя в стену слева от них. — Я… я просто… Ты… я просто смотрю на тебя. И… — он разочарованно вздохнул. — Я не знаю, как это описать словами, не выходит… Сонхва поднял руку, обхватил щеку Хонджуна и осторожно повернул его лицом к себе, прижимая чуть ближе. Хонджун замер, глядя на Сонхва широко раскрытыми глазами. Сонхва сглотнул. — Я тоже не могу подобрать слов, — тихо признался он, слова летали так близко к губам Хонджуна. — Я не умею описывать вещи словами. Они теряют всю свою красоту. Хонджун сглотнул, высунув язык, чтобы облизать губы. У Сонхва пересохло во рту. — Позволишь мне показать? — тихо спросил он, осторожно поглаживая большим пальцем щеку Хонджуна. Чувства подтолкнули его к действию. Сонхва не мог дать название чувству, застрявшему у него в горле (казалось неправильным называть это страстным увлечением, но он боялся давать этому какое-то более сильное определение). Но это… Он был уверен в том, что хотел сделать. Даже если он не понимал, что чувствует. Хонджун кивнул, коснувшись щекой ладони Сонхва. — Ты можешь показать. Сонхва не осознавал этих чувств так долго, что даже не мечтал дойти до такого. Ему казалось, что он моргнул и внезапно оказался здесь, и он почти заколебался, почти испугался, что всё происходит слишком быстро, что это может быть мимолетным желанием. Но затем он вспомнил месяцы, предшествовавшие этому. Он признал, что его отношения с Хонджуном были другими. То, как он хотел помочь ему, то, как он пытался достучаться до него, то, как он реагировал на него — все было по-другому. И, возможно, в то время это были чисто платонические отношения, но этого было достаточно, чтобы Сонхва был уверен: все эти месяцы всё шло к этому моменту. Сонхва почувствовал что-то к Хонджуну задолго до того, как подумал о его губах. И вот он здесь, смотрел сверху вниз, прижав руку к его щеке, а Хонджун смотрел на него так, словно он был тысячью звезд. По крайней мере, у него было приятное ощущение, что чувства, какими бы они ни были, были взаимными. Сонхва наклонился, а Хонджун потянулся, закрыв глаза, когда их губы соприкоснулись. Сонхва не представлял, каково целовать Хонджуна. Он едва ли позволил себе на мгновение задержаться на этой фантазии, но осознал, что ничто из того, что могло бы прийти ему в голову, и близко не сравнится с жаром, разливающимся от груди к кончикам пальцев. Хонджун был теплый, Сонхва подумал об этом, как только Хонджун коснулся его лица, а другая его рука легла на бедро. Ему подумалось что его руки были такие маленькие — от этого что-то теплое разлилось в груди, отчего стало немного трудно дышать. Он почувствовал, как Хонджун вздохнул у него на губах, его руки поднялись и крепко сжали бицепсы Сонхва. Это едва ли можно было назвать поцелуем — просто они оба прижались губами друг к другу, а затем Хонджун сжал его руки, прижимаясь к Сонхва более настойчиво. Сонхва провел рукой от щеки Хонджуна к затылку, запуская пальцы в длинные волосы, все еще влажные после душа, и, ухватив, наклонил голову Хонджуна, послушно повиновавшегося, как будто они делали это тысячу раз, углубляя поцелуй. Хонджун слегка приоткрыл губы — приглашая, но не требуя — и Сонхва принял, лизнув губы Хонджуна, прежде чем проникнуть в рот. Он задрожал в объятиях Сонхва, обмякая, но Сонхва обнимал, крепко прижимая к себе. (Не имело значения, было это во время слез или поцелуя — Сонхва никогда не даст ему упасть.) Хонджун наклонил голову, приоткрыв рот еще шире и позволив Сонхва делать все, что ему заблагорассудится, пальцы сомкнулись на его руках, когда Сонхва осторожно двинулся с ним вперед. Хонджун позволил вести себя, пока его спина не уперлась в стену, и Сонхва воспользовался новой опорой, чтобы прижаться к Хонджуну сильнее, прикусив его нижнюю губу. — Хён, — выдохнул Хонджун в поцелуй, перед тем как Сонхва наклонился, возвращаясь к губам и пробуя его на вкус снова. Сонхва слышал, как Хонджун называл его хёном сердито, радостно, саркастично — он никогда не слышал, чтобы он звал его так, и это только добавляло еще больше углей тлеющему теплу в животе. Поцелуй нарастал, Хонджун стал активнее, целуя и вылизывая Сонхва в ответ, и только когда им пришлось сделать паузу, чтобы перевести дух, Сонхва увидел, как с его языка слетают слова. — Как долго я этого хотел, — прошептал Хонджун в эти сантиметры между ними, нежно ведя рукой по груди Сонхва, который едва смог унять дрожь, когда взгляд Хонджуна прошелся от его глаз к губам. Он наклонился вперед, прижавшись щекой к щеке Сонхва, и его теплые губы коснулись его подбородка. Он сглотнул и почувствовал, как улыбка Хонджуна коснулась его кожи (это было немного захватывающее ощущение), когда он поцеловал его кадык и нежно втянул губами кожу (аккуратно, не оставив следов). — Ты чего? — выдавил он, когда Хонджун вдохнул запах щеки Сонхва. Хонджун усмехнулся и нежно поцеловал его в щеку. — От тебя захватывает дух, хён, — прошептал он. Сонхва наклонился, снова целуя его, и из горла Хонджуна вырвался звук, от которого Сонхва застонал ему в губы. Он не мог перестать думать о том, что Хонджун ждал этого. То, что Сонхва пережил всего один день, он переживал в течение… возможно, недель. Может быть, даже месяцев. Его руки прошлись от шеи Хонджуна к плечам, скользя вниз по его гибкой фигуре и стройным бедрам, пока не остановились на заднице и слегка не сжали ее. Хонджун задохнулся в поцелуй, дернувшись вперед, и Сонхва не смог удержаться от смеха, увидев такую реакцию, наклоняясь, чтобы поцеловать Хонджуна в шею. Тот откинул голову, и Сонхва захотелось экспериментировать, попробовать с ним столько всего, но было еще слишком рано. Поэтому он снова положил руки ему на бедра, еще сильнее прижимая к стене, и снова поцеловал, переплетая языки, когда Хонджун снова застонал, как же это нравилось Сонхва. Только когда Хонджун двинул бедрами вперед с отрывистым «хен», Сонхва собрался с духом отстраниться, крепче сжав бедра Хонджуна, чтобы помешать ему сделать это снова, потому что, если бы он позволил ему, они бы сорвались туда, куда по мнению Сонхва было ещё рано. Хонджун тихо заскулил от этого, и Сонхва отстранился, тяжело дыша ему в губы. — Я думаю… — он сглотнул, зависнув на мгновение, когда Хонджун посмотрел на него снизу вверх, с красными припухшими губами, влажные волосы растрепались, щеки порозовели, а глаза потемнели от желания. — Я думаю, нам нужно притормозить, — выдавил Сонхва, сосредоточившись только на глазах Хонджуна. — Мы… Мы не можем вот так просто… Сорваться. Хонджун заскулил, уронив голову на плечо Сонхва. — Ненавижу, когда ты такой ответственный, — пробормотал он ему в шею. — Я тоже, — заверил его Сонхва. Хонджун вздохнул, уткнувшись ему в шею, отчего тот вздрогнул, но затем выпрямился и облизал губы. —Иди сюда, — тихо попросил он, взяв Сонхва за руки и ведя к своей кровати. На мгновение Сонхва заколебался, но Хонджун только усмехнулся. — Мы просто посидим, — заверил он его, и Сонхва позволил вести себя. Сонхва пришлось пригнуться, чтобы не удариться головой, и Хонджун снова рассмеялся, отпустил руку, ложась к стене, похлопал по кровати, приглашая лечь рядом. Сонхва был уверен, что не допустит, чтобы что-то случилось, поэтому послушно лег лицом к Хонджуну. У него было смутное ощущение, что он на ночевке и вот-вот начнет делиться секретами под одеялом. Это было похоже на те ночи, к которым Сонхва привык — когда он лежал рядом с Хонджуном, и они засыпали вместе, потому что даже в паре метров друг от друга было одиноко. Но не было обычным то, что Хонджун потянулся вперед и переплел их пальцы. — Это не только потому, что ты такой привлекательный, — тихо пробормотал он, глядя на их переплетенные руки. Сонхва нахмурился. — Что? Он оторвал взгляд от их рук, щеки его слегка порозовели. — Почему ты… нравишься мне. — Он слегка поперхнулся, но смог это выговорить. — Это не только потому, что ты великолепен. И каким-то образом, несмотря на все, то что они только что сделали, именно это заставило Сонхва смутиться, а его щеки вспыхнуть. Хонджун продолжил. — Я… может быть, именно поэтому я начал обращать внимание, — признался он. — Но… чем ближе мы становились, тем становилось легче. И затем… Я просто начал чувствовать себя по-дурацки счастливым рядом с тобой, и не знал, что делать, поэтому просто молчал. — Он сглотнул. — А потом, в тренировочном зале, мы бесились, и ты улыбался, глядя на меня сверху вниз, и, Господи Иисусе, Сонхва, ты такой чертовски прекрасный. — Он поджал губы. — И я смотрел на тебя… И подумал, что ты понял, что я чувствую, и сбежал. Сонхва быстро покачал головой, крепче сжимая маленькую руку Хонджуна в своей. — Нет, я не понял, я… — он вздохнул. — Это трудно объяснить. Но, думаю, у меня было совсем по-другому. Я думаю, я чувствовал что-то, что считал дружбой, а потом начал думать о том… о чем друзья не думают. И испугался. — Чего? — прошептал Хонджун, с любопытством глядя на него. — Того, что я странный, — признался он. — Мы дружим уже много лет. И вдруг я думаю о том, чтобы поцеловать своего лучшего друга — я даже не думал, что ты можешь чувствовать то же самое. Но опять же, я всё время паниковал, поэтому не мог ясно мыслить. — Должно быть, я лучший актер, чем думаю, если ты никогда этого не замечал, — усмехнулся Хонджун. — Я был уверен, что ты уже несколько раз замечал, но не хотел обнадеживать себя. Сонхва покачал головой. — Я никогда не задумывался. Но, возможно, быть красивым — это всё, что я могу, — вздохнул он. — Я говорил тебе, что дело не только в твоем лице, — твердо сказал Хонджун, встретившись взглядом со старшим. — Я могу тут несколько дней лежать и перечислять все удивительные черты твоего характера, хён. В тебе есть буквально всё. Всё, начиная от твоих глупых шуток и заканчивая тем, как ты заботишься о ребятах, как ты заботишься обо мне, — покачал головой Хонджун. — Я всегда замечал, что ты такой… симпатичный. И я всегда думал, что ты замечаешь — даже в самом начале, когда ты принес мне закуски, я всегда уступал. Думаю, я впервые почувствовал… что-то, когда заплакал перед тобой в тот первый раз. Помнишь? И ты сказал мне… ты сказал, что ты будешь рядом. Как мог Сонхва забыть ту ночь? — Я говорил серьезно, когда сказал, что не уверен, что справился бы без тебя, — пробормотал Хонджун. — Я начал полагаться на тебя, и ты, казалось, всегда старался делать больше. Но мне не особо нужна была физическая помощь. Я знал, что стоит мне дать тебе любое задание, и ты сразу же согласишься. Но то, каким ты был… Ты всегда был рядом. И это то, что мне было нужно. Знание того, что независимо от того, что случилось, где бы мы ни оказались, меня есть кому прикрыть. Губы Сонхва изогнулись в улыбке. — Каждому королю пиратов нужен первый помощник. Хонджун фыркнул, слегка ударив Сонхву кулаком по щеке. — Дурак, — пробормотал он, снова опуская взгляд на их руки, и Хонджун нежно провел пальцем по тыльной стороне ладони Сонхва, щекоча его кожу. — Но, думаю, это вроде как… — А теперь ты дурак, — усмехнулся Сонхва, наклоняясь вперед и нежно целуя Хонджуна в лоб. Он сердито пискнул, пряча лицо в шее Сонхва. — Это тоже причина, — сердито пробормотал он. — То, что ты только что прижимал меня к стене, а теперь целуешь в лоб. Сонхва поперхнулся. — Как будто я прям на тебя напал, — возмущенно сказал он, краснея. — А вот с моей стороны показалось… Сонхва крепко поцеловал его, просто чтобы заставить замолчать, и Хонджун издал довольный звук, как кот, которого погладили. Он отстранился, и их лбы соприкоснулись. —Прекрати болтать, — попросил он. Хонджун ухмыльнулся. — Заставь меня, — застенчиво сказал он, многозначительно приподняв брови. — Есть много способов… Сонхва саркастически улыбнулся, тыча пальцем в нос. — Это решение, для принятия которого потребуется более двадцати четырех часов и один интенсивный сеанс поцелуев. Хонджун надул щеки с тем же выражением лица, с которого все началось, и ему пришлось поцеловать его еще раз. Он вздохнул. — Но потом, да? — Тихо и неуверенно спросил Хонджун. — Позже? Когда мы будем… увереннее? Сонхва усмехнулся, наклоняясь вперед и невесомо касаясь губами губ Хонджуна. — Если бы это было назначено на конкретное время, я бы считал секунды. Но сначала нужно поговорить. — Я думал, ты хочешь, чтобы я замолчал, — хихикнул он, и Сонхва подавил желание закатить глаза. — Я не пресекаю никакие твои идеи, — заверил его Сонхва, приглаживая рукой волосы Хонджуна. — Но меня устраивает то, что я могу целовать тебя столько, чтобы у тебя не осталось воздуха на болтовню. Хонджун улыбнулся, наклоняясь вперед, пока их носы не соприкоснулись. — Честно говоря, большего мне не нужно, — прошептал он ему в губы. Сонхва коротко целовал его. — У меня ощущение, что я потерял столько времени, которое нужно наверстать, — сказал он, чувствуя, как защемило в груди, когда Хонджун тепло улыбнулся, а его глаза наполнились звездами. — Не сопротивляйся ему, — заверил Хонджун. — Мне бы не хотелось, чтобы ты что-то упустил. Сонхва поцеловал его глубже, они легли так, что он навис над Хонджуном, одной рукой придерживая за плечо, а другой поглаживая затылок. Хонджун радостно замурлыкал, и Сонхва подумал, что ему никогда не надоест это слышать. Он осторожно отстранялся, когда они слишком распалялись, слишком растворялись друг в друга, и Хонджун каждый раз хныкал, но просто ждал, пока они оба немного успокоятся. Сонхва быстро понял, что поцелуи с Хонджуном могут стать его любимым занятием. И он обнаружил, что найти ритм было легко, потому что это ничем не отличалось от его прежней жизни: он хотел, чтобы Хонджуну было хорошо, чтобы он чувствовал, что может делать все, что захочет, он хотел заботиться о нем и быть уверенным, что ничто не причинит ему боли. Всё то же самое, когда Сонхва слушал, как Хонджун поскуливает, когда он нежно посасывает его за ухом. Он это запомнит — эта информация еще пригодится, когда Сонхва доведет Хонджуна до исступления и соберет его вновь. Но это потом. Сонхва не хотел, чтобы они потом пожалели об этом. Хотя он сильно сомневался, что это возможно. Было уже поздно, и Сонхва прошептал ему в губы, что пора ложиться спать. Хонджун пожаловался, но послушался. Они легли рядом, Сонхва обнял его и тот удобно устроил голову на груди. — Я тоже этого ждал, — прошептал он в темноту комнаты. Сонхва подумал, чувствует ли он, как колотится его сердце, но не стал заострять на этом внимание, обнимая маленькую фигуру Хонджуна. Ему казалось, что все произошло так быстро, но на это ушло так много времени. — Мы можем продолжить разговор утром, — пообещал Сонхва. — И мы разберемся… со всем. Хонджун что-то мычал, уже наполовину засыпая, когда усталость за день и тепло постели начали клонить его в сон. — Ты… не жалеешь об этом? — Нет, — ответил Сонхва, даже не задумываясь, — если раньше я не был уверен, теперь точно знаю. — Он сглотнул. — Я уже говорил, что не знаю, как описать это чувство. Я не знаю, как это назвать. Но я знаю, что это заставляет меня делать. Что это заставляет меня хотеть делать. Сонхва был ужасен в попытках облечь все в слова. Но он был рад, что здесь они ему не понадобились. Не имело значения, как называлось то, что было между ними. Важно то, что Сонхва был так по-дурацки счастлив, взволнован и напуган, что ни за что не хотел отпускать этого парня из своих объятий. — Хорошо, — пробормотал Хонджун, — тогда засыпай, а утром мы что-нибудь придумаем. Сонхва закрыл глаза, но не заснул. Он лежал, слушая дыхание Хонджуна, чувствуя, как тот прижимается к нему, устраиваясь поудобнее, и думая о том, что теперь это может стать обычным делом. Неважно, что это было. Сонхва собирался держаться за это так крепко, как только мог.