Ты поступишь точно также со мной, да?

      Мир тонул во тьме, гари и крови, позволяя безлунной ночи застыть в тишине. Все вокруг окрасилось в гранатовый оттенок, словно небо кровоточило от глубоких ран, не выдерживая постоянного натиска смерти. Свет давно исчез из жизни членов отряда, оставив их вязнуть в бесконечной тени апокалипсиса. Здесь, сбросив маску, каждый обнажил истинное лицо — уродливое, порочное, покалеченное страхом. Первобытная ярость, незримая жестокость, непомерное желание выжить стали их сутью, въелись в кожу, отравляя душу, как ядовитый туман. Ложь и слабость канули в лету, оставив после себя лишь кошмар.       Ледяной ветер завывал в пустых окнах развалин, разбрасывая запах железа и гниения. Обугленные остовы зданий торчали из земли, как гигантские кости давно вымерших чудовищ, а небо, затянутое зловещими облаками, давило на плечи всем своим весом. Дмитрий стоял посреди этого мертвого пейзажа, держа в руках пистолет, который вдруг стал казаться непомерно тяжелым. Словно он приобрел собственное сознание и сопротивлялся воле генерала, пытаясь выскользнуть. Мужские пальцы сжались до побелевших суставов, будто только эта вещь еще могла удержать Дмитрия от безумия, но даже это не приносило уверенности.       Липкая испарина стекала по виску, щекоча обветренную кожу. Воздух стал густым и вязким, язык прилип к небу, а биение сердца глухо отдавалось в ушах, перекрывая все остальные звуки. Дмитрий хотел бы отвлечься, хотя бы на секунду вырваться из собственного кошмара, но реальность цеплялась за него, словно безжалостный зверь, не давая отвернуться. Каждый шорох, каждая деталь напоминали ему, что это был не сон.       Перед ним, в объятиях старого приятеля была она. Лэйн. Чужая, изломанная, изуродованная до неузнаваемости.       Это некогда красивое и дорогое ему лицо превратилось в маску насмешливого ужаса. Этот некогда манящий и привлекательный рот растянулся в жуткой, неестественной улыбке, слишком широкой и острой для обычного человека. Прямо как у куклы, которую пытались оживить, разрезая лицо ножом от уха до уха, но что-то пошло не так. Глаза — два раскаленных угля — горели адским пламенем, лишенным всего человеческого. В них не было ни теплоты, ни боли, только ледяная пустота и едва скрываемый голод. Или, может, это был насмешливый триумф? Презрение? Будто Лэйн смеялась над его горем, безмолвно приказывала закричать, чтобы еще больше вкусить это сладкое чувство безнадежности. Его безнадежности.       Она провела языком по зубам и потянулась рукой прямо к генералу, как бы призывая подойти поближе. Ее движения были резкими, ломаными, как у марионетки на разорванных нитях.       Нет. Это уже была не Лэйн.       — Опусти пистолет, генерал. Она все еще человек! — низкий, почти звериный голос Яна прорвался сквозь хаос мыслей, бурлящих в голове Дмитрия. Мужчина прижимал Лэйн к себе с такой силой, будто его руки могли уберечь ее от того, что уже разъедало ее изнутри. Его полный боли и мольбы взгляд был тем же, что генерал когда-то видел.       Была ли она человеком? Дмитрий уже не был уверен. С каждой секундой тело Лэйн все больше и больше покрывалось густыми, извивающимися черными узорами, знаменующими непоправимое. Он наблюдал, как ее кожа тускнела прямо на глазах, как этот зловещий орнамент растекался, заполняя девушку изнутри, и понимал, что времени почти не осталось. Еще немного, и через трещины ее истинного облика прорвется нечто чуждое этому миру — очередное отродье, желающее унести за собой еще больше человеческих жизней и пометить земли пронзительным криком.       — Не бойся, генерал, я тебя не съем, — прошипела она, растягивая слова с насмешливой беззаботностью.       Ее голос… Это был ее голос. Но и в то же время чужой. Звучание привычных ноток смешивалось с чем-то искаженным и ядовитым, эхом разлетающимся в его голове. Пробирая до самых костей. Дмитрий почувствовал, как по спине побежал холодный пот, а болезненный ком застрял где-то в горле, не позволяя проглотить вязкую слюну.       Неужели только генерал мог лицезреть эту маску притворства, раз Ян даже не дрогнул, продолжая бороться за ее жизнь? Обнимал ее, защищал, будто не замечая, что она больше не та, кем была. А может, просто отказывался видеть.       — Ты… Ты больше не она, — прохрипел Дмитрий, стараясь больше не встречаться с ее взглядом. Стоило ему еще раз заглянуть в родные глаза, потерявшие жизненный блеск, и он точно сломается. Сердце сдастся, а разум разлетится на тысячи осколков. И тогда он потеряет себя окончательно.       Лэйн едва наклонила голову, будто изучая картину перед собой, но движение оказалось слишком резким, и ее шея издала жуткий хруст, словно под кожей ломались сухие тростники. А затем раздался ее смех. Искревленный, ненормальный, разрывающий не только воздух вокруг, но и душу генерала. Дмитрий дрожал еще больше, а сердце практически ломало ребра, глухим стуком отражаясь где-то в висках.       — А кто я, Дмитрий? Скажи мне. Кто я? — девичий голос стал тише, почти жалобным, будто Лэйн готова была расплакаться. Это звучало как мольба, но в то же время издевательство.       Мужчине показалось, что в это мгновение он услышал ее настоящую. Он знал, что где-то в глубине этой изуродованной оболочки она боролась. Не было никаких сомнений, что она была сильной. Его сильной девочкой. Его Лэйн. Та, ради которой он был готов перегрызть горло даже самому дьяволу.       — Ты же не поступишь с ней так, как хотел поступить со мной? Как поступил с Павлом? — голос Яна ворвался в сознание генерала, как удар грома.       Дмитрий судорожно выдохнул, а глаза заметались, замерцав мутной пеленой. Перед глазами вспыхнуло воспоминание, которое он пытался вытеснить из головы, но видел в своих снах каждую ночь.       Павел. Его друг. Его брат. Человек, который был рядом в самые темные времена, с кем они выживали, планировали, мечтали и в конечном итоге шли к одной цели. Тот, кто не сломался и держался до последнего. Тот, кто оставался человеком до самой смерти, несмотря на боль и обреченность.       — Ты ведь сможешь, Дима, — Павел говорил эти слова тогда, когда его голос был уже едва слышным, а лицо — мертвенно-бледным, испещренным сетью черных, жутких линий, которые выпивали рассудок. Тогда, когда его взгляд постепенно терял ясность и утопал в черноте отрешенности.       — Павел…       Дмитрий шептал его имя, как молитву, когда услышал резкий звук собственного оружия, без замедлений нажав на курок. Продолжал звать его в своей голове, даже когда взгляд упал на Яна.       Друг выглядел так плохо, будто был соткан из боли. Его тело было покрыто рваными ранами, следами укусов и глубоких порезов, что застыли темными кровавыми дорожками на его коже. Казалось, каждое движение отдавалось вспышками агонии, но он словно не замечал ее. Он не чувствовал физической боли, потому что боль внутри была сильнее.       Все внимание Яна было сосредоточено на уже мертвом теле, которое он прижал к себе с отчаянной нежностью. Так, будто пытался спасти своего близкого товарища от смерти, удержать в этом мире, стереть пустоту с лица и вернуть счастливый взгляд вместе с живой улыбкой.       Лицо было серым от горя, грязь и запекшаяся кровь впитались в его кожу, превращая его в призрака. В глазах отражалась неизмеримая скорбь, утонувшая в слезах. Его дрожащие руки сжимали Павла, держали бережно и аккуратно, будто убаюкивали.       — Ян… Беги… — Дмитрий попытался выдавить слова, но его голос дрожал и срывался, становясь почти неслышным. Мужчина держал пистолет, нацеленный на своего еще живого друга. Потому что так было надо. Ради всего человечества.       Ян обернулся так резко, словно в спину ему вонзили нож. Его глаза встретились с глазами Дмитрия, а взгляд был полный ошеломления и боли, ведь мир вокруг треснул пополам. Он не верил. Не мог поверить. Они же были друзьями. Семьей. И что теперь? Теперь он видел, как рука генерала неумолимо сжимала оружие, готовая выстрелить.       — Дима, зачем? — хриплый и приглушенный голос сорвался. Ян вытягивал слова из горла, спазмами, через силу. — Остановись, это же я…       Тихие слезы смешивались с кровью на лице, влажная соль разъедала открытую рану на щеке, но он не замечал их, не утирал. Только продолжал смотреть прямо на друга, шевелить губами, но больше не издавать ни звука. Возможно, он проклинал Дмитрия, возможно, молился, а может, шептал прощальные слова…       — Что ты сказал? — Лэйн вырвала генерала из дымки воспоминаний, возвращая в реальность. Ее взгляд вспыхнул алым, а улыбка стала еще шире. — Павел? А-а, да… Твой друг. Ты ведь убил его, не так ли? Без колебаний. Без сомнений. Ты поступишь точно также со мной, да? Это же легче, чем бороться.       — Замолчи! — растерянный крик Дмитрия сорвался с его губ, как треснувшая струна.       — Ты всегда убегаешь, — прошептала она, и голос вдруг стал таким тихим, таким знакомым, что в груди генерала болезненно защемило. — Убегаешь. И убиваешь. Это проще. Убить — значит не думать. Значит забыть. Не брать на себя всю ответственность.       Девушка не дала ему времени ответить. Ее голова дернулась вверх, а взгляд устремился на Яна, и на одно короткое мгновение лицо исказилось чем-то до боли человеческим — будто внутри нее вспыхнула искра прежней нежности. Дмитрий ощутил, как в душе вновь разгорелась надежда. Он хотел верить, что это та самая Лэйн, которая боролась. Которая хотела жить.       Генерал невольно опустил оружие, едва замечая, как одинокая слеза скатилась по щеке, сорвалась с подбородка и упала на холодный пол. В глубине души он продолжал надеяться, что все еще можно было поменять. Спасти ее. Вырвать из рук распространяющейся заразы.       — Ян, — голос Лэйн стал мягким, почти безразличным, таким, к которому привык весь отряд. — Вы спасете меня. Правда?       Дмитрий лениво шагнул вперед, не осознавая собственных действий. Его ноги будто налились свинцом, а каждое движение отдавалось болью в сердце. Медленно, с трудом он опустился на колени перед девушкой, словно перед иконой. Сейчас перед ним была она. Его Лэйн. Настоящая. Та, которая сумела растопить его сердце и смогла пробудить в нем давно забытые чувства. Не было сомнений…       — Ты справишься… — прошептал он скорее себе, чем ей. Голос дрожал, слова едва находили путь сквозь ощутимый ком в горле.       Ян же молчал. Его взгляд был тяжелым, пронзающим насквозь, будто он пытался разгадать Дмитрия, прочитать его намерения. Он сильнее прижал Лэйн к себе, не произнося ни слова, но его глаза — они говорили все: Убери оружие. Не нужно убивать. Не снова.       Девушка медленно облизнула потрескавшиеся губы, ее глаза на миг стали похожими на прежние. Генерал протянул руку, не в силах удержаться, в то время как пальцы мягко коснулись девичьей щеки, покрытой сетью черных вен.       Неземная паутина выглядела жутко, но не могла затмить красоту лица, тех самых мягких линий, которые мужчина знал наизусть.       Она подалась навстречу, прижалась к его ладони, как хрупкое животное, ищущее тепла. Ее пальцы крепко сомкнулись на мужском предплечье, будто она пыталась запомнить его тепло и впитать каждое прикосновение.       — Тебе ведь легче убить, Дима, — Лэйн сказала это так спокойно, что мороз безжалостно пробежал по его спине. — Я вижу тебя насквозь.       И снова эта насмешливая улыбка — безжалостная, холодная, перечеркнувшая всю иллюзию спокойствия. Девичьи глаза потемнели, наполнившись черной бездной, и рот искаженно раскрылся в немом крике.       Дмитрий застыл. Его дыхание оборвалось, а глаза затуманились от слез. Он сжал зубы до боли в челюсти — до хруста — и все вокруг словно замедлилось.       А потом прогремел выстрел.       Эхо залпом ударило по пространству, но генерал так и не понял, кто все-таки нажал на спуск.