без единого шанса на спасение

в который раз тишина темной ночи разрезает слух, заставляет скорчиться от боли на собственной кровати, что уже не казалась островком спасения. в этой боли утопает последняя надежда на сон. сон, который месяц давяще уничтожал последние крупицы сознания. денис жалел. жалел, бился о равнодушие в радужках глаз пришедшего во сне, об ядовитую ухмылку, о ненависть, от которой разило и отвращением. умирал, возрождаясь с диким страхом, просыпаясь на кровати, лихорадочно пытаясь выпутаться из складок одеяла. бесполезно. выбор есть, но настолько же лишенный смысла, как и вся жизнь в последнее время. и либо ты уснёшь, вновь мысленно вернувшись к своему отвратительному предательству, либо всю ночь тебя будут нагонять твои страхи, усилившиеся в несколько раз. а страхи, как адские гончие, напоминали о проступке, устрашающе скулили, мол, скоро закончится твоя жизнь, которую ты бессовестно продал. страхи царапали сердце своими острыми когтями. еще немного, и от дениса останется подобие человека. лишь что-то похожее на запуганное животное. и так было только ночью. днём можно забыть о том, что ты натворил когда-то, но в полной темноте поступки дают о себе знать, оседая комом в горле, прилипая к коже, наконец обжигая руки, заставляя вновь извиняться. прошлое догоняло, наступая на пятки, а после уже прижимая тяжелой подошвой лицом к земле. быть прижатым мордой в пол необъяснимо страшно. как и просто жить. сон все же лучше, чем страхи. он более осязаемые и он более настоящий. не пустота, не тихий шепот, что начал появляться в голове дениса не так давно и беспричинно. там есть чего пугаться, еще бы не было. никакие психиатры и психологи не помогут. тут бесполезно просить о помощи. просить прощения тем более. любое слово дениса в собственном сне разобьётся о колючую, устрашающую, пожирающую ухмылку. *** денис пытается найти себе место в уголке кровати, съежившись от полнейшего непонимания. одни и те же вещи заставляли его трепетать каждую ночь, шептать, молить о прощении, трястись, слово он на страшном суде. словно стоит перед богом и сейчас, совсем скоро, его душу вытрясут наружу, показывая самые грязные и отвратительные ее уголки, решая, достоин ли он прощения. конечно же, нет. но стоит только сомкнуть глаза, стоит только подумать о том, что сон наконец то пришел и, вот он, шанс спасения, как вновь перед глазами всплывает одна и та же, знакомая до боли в глазах, местность. мысль о спасении уплывает, так же, как способность думать о чем-то вообще. лёгкий, деревенский антураж, для любого человека навевающий спокойствие. денис же трясся от чего-то хоть малейше похожего на то, что он видел в той деревне. оказываясь во сне, он терял представление о собственном «я», что сейчас стоял в этой глупой локации, где свет слишком солнечно и красиво падал на его лицо, деревья зеленели непозволительно весело, напоминая, что плохо здесь, кажется, одному титову. ещё пара минут сна и появится максим, который, кстати говоря, всегда и являлся героем его снов. максим был героем, а денис — заложником. причем собственного сна, причём без единого шанса на спасение. каждый раз тягостный диалог, такой запутывающий мысли, убивающий надежду хоть раз проснуться счастливым, без дрожи в руках и желания закончить это все. — ну что, дениска, жить-то не боишься? — как всегда, со смехом, казалось даже без злобы, спрашивал макс. пугал до безумия, потому что денис понимал, что жалеет, скучает. кольцов стоит невероятно довольный, пока видит, как титова ведет от желания упасть на колени, начать умолять. может есть еще осколок, крупица шанса? он не боялся жить. он боялся спать. денис качает головой, что-то шепчет сбиваясь, путаясь в собственных словах, которых сейчас было мало. ноги подкашиваются и парень правда оказывается на коленях, заглядывая в чужие, именно чужие глаза. «прости, прости, прости, прости» — нелепо, почти как провинившийся ребенок, выговаривает эти два слога как заученный стих. максим подходит, аккуратно проводя пальцами по чужой щеке, заглядывает прямо в глаза, явно чувствуя чужой страх, медленно ползущий и заражающий каждый уголок мозга, и с уничтожающей, пронзающей интонацией неподдельного интереса спрашивает: — ты прощение у кого просишь-то? насмехается. денис тушуется, бегает глазами по когда-то знакомому, ныне самому пугающему лицу. и нет, максим все так же красив, ничуть не изменился. это и пугало. максим резко убирает руку, и парень уже ожидает пощёчины, которая в этом уже сне стала толикой спасения, единственная, живая, ощущаемая. тон макса полон отвращения, он ухмыляется, и денису правда верится что он тут, он настоящий, может и не совсем живой. — денчик, ну каково все-таки тебе, а? денис готов падать в ноги, ему не впервой. да он уже в ногах. — прости, макс, прости, я не знал... — что ты, сука, не знал? не знал что продаешь нас? — пока макс злостно выплевывал слова до последнего, денис слушал, долго и молча. и ведь правда сейчас не передать словами то, как ему жаль. — пожалуйста, я сделаю все что хочешь, оставь меня в покое, прошу, — все ещё шепот и все такой же уверенный, но донельзя уставший. в ответ денис лишь чувствует тяжесть от ладони, что приземлилась на его макушке. чужие пальцы оттянули голову чуть назад, за волосы, заставляя заглянуть в глаза. денису хочется скрыться, провалиться под землю, лишь бы не чувствовать этого стыда вновь. — тебе не уйти, — голос стал объемным и ещё больше пугающим, будто в уши засыпали песок, заливали воском, — никогда. денис просыпается, как всегда, в полнейшей потерянности. его словно кто-то резко вырывает из сна. на часах почти четыре утра и денис конечно же понимает, что ему не сбежать. ни от кольцова, ни от самого себя. и дарящая надежду смерть снова будет обречена на встречу. встречу с ним.