suffocation

the negative sex — IAMX

their kicks and wishes fix and forgotten for my self defense

we all want to fuck ourselves and rape the world so the odds of a cult will prevail and vanity, not bored, not love

в кабинете сквозил тошнотворный и ледяной привкус давно опустевшего помещения. не продохнуть, хоть и до жути просторно, даже слишком. кажется, что это перебор даже для него — чуя встанет и разнесёт здесь всё, только взглянув на пустое кресло осаму. кажется. но это не происходит. он заливает в себя бокал за бокалом красного сухого, но даже это не даёт проблеска расслабления и такой желанной тишины в сознании. очередная ловушка надежды на то, что помутнение рассудка сделает чувства менее весомыми, а ситуацию — легче. всё слишком давит: тщательно скрытая от солнечного света комната дышала лицемерием и чем-то унизительным, чем-то, что наверняка оставило отпечаток. накахара покрутил бокал в руках и устремил взгляд в темноту: — тебе не кажется, что это больше, чем совпадение? — мягкий голос прокатился по гробовой тишине, едва заметно нарушаемой чужим дыханием. из тени блеснула белая прядь, иллюзорно перекатился лунный свет по восковому лицу, чуть дёрнулся чёрный кожаный плащ. акутагава появлялся ужасно тихо, будто кто-то однажды захотел прибить его намертво к воздуху и заточить в коконе чужих мыслей. чего-то, что барахтается на периферии с противным, незаметным шорохом. — я не знал, стоит ли мне дёрнуться, — коротко прошептал рюноске, делая шаг вперёд. — или продолжать делать вид, словно меня нет. — почему ты изначально не дал мне понять, что я здесь не один? — без ноты упрёка произнёс чуя, отставляя вино. — просто любопытно. акутагава тонко вздохнул и опустился на диван рядом с ним, сдвинув тощие колени: — хотелось узнать, для чего ты ходишь сюда. всё же это.. — не продолжай. уже многое значит тот факт, что мы оба заглядываем сюда, — накахара раздражённо толкнулся в спинку дивана. атмосфера стояла неважная, с каждой секундой густела и ложилась на плечи дёгтем. спустя пару минут молчания прозвучало горькое: — тебе не кажется, что пора отпустить его? накахара сам не ожидал, что скажет это. это неправильно. он позволял себе закрывать глаза на происходящее между дазаем и акутагавой. он позволял себе, блять, пройти мимо, забить на кровоподтёки напарника и явные насильственные травмы. и теперь он позволяет себе говорить: «забудь его. почему не можешь?». и это неправильно, как если бы вы извинились перед разлагающейся тушкой индейки в вашем желудке. но он уже сказал. акутагава воззрился на чую с каким-то приятным отчаянием в стеклянных и мутных глазах, западающих в черепе на удивление привлекательно, развернулся к нему всем телом: — это говорит мне человек, который прикончил на этом самом месте бутылку вина в одиночестве? чуя закинул ногу на ногу и гаденько улыбнулся: — есть вторая. выпьешь со мной? завтра не помешает быть трезвым. аку не помешает быть с чуей откровенным. он делает почти осознанный выбор: — выпью. чуя напоследок улыбнулся, довольный собой, будто знал ответ наперёд, и исчез в стекляшках среди многочисленных пыльных витрин, спокойно разгуливая в коже и тугой портупее. — а я всё же думаю, больше, чем совпадение, — еле слышно сказал рюноске в пустоту. чуя, безусловно, не услышал. акутагава прижал к себе колени и стал ждать, немножко забывая, что он вообще живой. юношу можно было спутать с чем-то от Андреа Сансовино — до того он был белоснежный и утончённый, что прикасаться страшно. трогать опасно, смотреть тоже не стоит. до ужаса восхитительный мальчик. где-то внутри, в самой груди, в эпицентре души сидела тьма, изящная, непроглядная и кровожадная. — ты долго, — как-то многозначительно произнёс аку, когда чуя уже кокетливо очутился рядом с бутылкой chateau petrus. — долго? вовсе нет, — удивлённо ответил накахара. акутагава промолчал, утыкаясь взглядом в этикетку. — ключи от "жемчужных врат рая", — скромно заметил рюноске. — верно, у святого петра, — в приятном шоке прошептал чуя, смотря распахнутыми голубыми омутами на напарника. — я разливаю по бокалам? — конечно, — сухо ответил аку. накахара послушно плеснул каждому бордовую жидкость и даже включил музыку. по комнате разлилось, сначала тихо, что-то около.. готичное? что-то, что никогда не слушал рюноске, что-то, что явно любит чуя. ему такое безбожно идёт. а как и через что идёт звук — загадка, ведь в бывшем кабинете осаму разве что бинты да спирт, откуда здесь взяться человечной, используемой чисто на досуге колонке? аку не знал. и не спрашивал лишнее. — что играет? — diva destruction, — виртуозно протянул чуя, поднимая бокал. — дарквейв, вероятно, тебе не нравится? парень склонил голову и прислушался. отпил и снова прислушался. — в твоём стиле, — неутешительно было произнёс аку. — мне нравится. накахара просиял, забираясь на диван с ногами и сыто улыбаясь: — расскажи мне что-нибудь. через какие-то полчаса рамки совершенно стёрлись, а в глазах едва ощутимо мутнело. несмотря на совершенный холод акутагавы слушать его было безмерно приятно. они обсуждали то, что было на сольных миссиях, то, что говорил мори на пропущенных ими собраниях, тихо улыбались собственным осторожным шуткам, которые становились развязнее с каждой минутой, а расстояние между ними — меньше. — аку? — внезапно позвал чуя. — и он.. м? — можно? — в сомнении прикусив губу спросил накахара и легонько кивнул на чужое плечо. — как хочешь. чуя мялся ещё несколько секунд и всё же прижался щекой к плечу рюноске, невозмутимо покрутив бокалом: — продолжай. in our cruelty games, our cruelty dreams our cruelty scenes, our cruelty, cruelty такая смертельно необходимая лёгкость в теле сменилась на волну жара и густой туман внутри черепной коробки. чуя чувствовал парфюм напарника — нотки табака и ванили, чего-то мятного и терпкого одновременно, сладкого и душного. — ...крови было так много, боже.. я думал он зальёт всю йокогаму, — медленно, но очень точно рассказывал акутагава чуть хриплым голосом. степень его опьянения определить невозможно — извечные sleepy eyes на лице вовсе не подсказка. чуя слегка повернул к нему голову, спасаясь от адски пульсирующих висков, и стал рассматривать рюноске снизу вверх. тело предательски становилось перетекающей и безвольной тушей. in vicious circles, vicious circles, when will the patterns break чуя старался слушать предельно внимательно, цеплял каждую деталь жестов и мимики, казалось, акутагава даже очаровательный в чём-то своём остервенелом и печальном. — но дазай-сан.. что-то яростное и горячее ударило в солнечное сплетение. чуя резко выпрямился. влекомый чем-то искренне животным, он грубо притянул его к себе за подбородок, заставляя заткнуться. акутагава не успел осознать происходящее и хоть как-то переварить информацию — накахара пылко примкнул к его губам. рука переместилась с лица на шею, прошлась холодными подушечками пальцев по нежной коже и осталась на затылке. чуя прижался к напарнику как в последний раз, чувствуя, как от близости липко закипает кровь. аку натурально ощущал себя чем-то холодным, бесполезным и мраморным. он сидел бездвижно, лишь прикрыв глаза. — ненавижу, что ты всё ещё говоришь о дазае таким приторным тоном, — негодующе произнёс чуя и рывком отстранился от рюноске. — что это было? — я.. не знаю? we throw it all away as each illusion dies в голове что-то колыхнулось, проникло украдкой, легло на плечи. акутагава медленно поднёс руку к лицу и провёл пальцами по своим губам, пробуя это ощущение на вкус. теперь уже чуя сидел чуть испуганно, неподвижно, в ожидании реакции смотря на рюноске. — ты же знаешь, — отстранённо протянул аку, — что так делать не стоит, да? особенно с парнями, особенно внезапно? — боже, блять, да! — вот и славно, — рюноске улыбнулся и поднял подбородок чуи двумя пальцами, теперь целуя его первым. накахара в одно мгновение расплавился в чужих руках, вцепился в плечи и чуть не навалился на акутагаву сверху. влажные губы осторожно касались губ напротив, подбирая правильный темп. кисти обоих плавно проникали по одежду, исследовали каждый миллиметр тела. от алкоголя в крови хотелось большебольшебольше, каждое касание кружило голову. пошёл дазай нахуй.