Моей нежности храм

      Леви, привычно хромая, потянул на себя дверь кофейни. Запах нелюбимого напитка (на самом деле, он терпеть его не мог) врезался в нос, заставляя непроизвольно глубоко вдохнуть аромат, впитавшийся, казалось, в каждый сантиметр помещения, в поисках свежего воздуха. Девушка за стойкой знакомо улыбнулась, осторожно, как делала это всегда, будто спугнуть боялась широкой белозубой улыбкой, которой однажды наградила Леви ее сменщица — веселая брюнетка, на бейдже которой было криво написано «Саша». У каждой из девушек был бумажный стаканчик для чаевых на стойке. У Саши к стаканчику был приклеен стикер с надписью «на вкусняшки». У Микасы (так звали ее, другую) стикер держался на стаканчике при помощи зеленой скрепки, и Аккермана бесило сочетание цветов: бежевый стакан, розовый стикер и чертова зеленая скрепка с облупившейся местами краской. Даже только одним видящим глазом он заметил эту пакость и каждый раз упорно смотрел на дешевую канцелярию, не забывая при этом, уходя, оставить немного денег в стаканчике. Так, чтобы это не выглядело навязчиво.       — Один американо без сахара? — спросила Микаса и начала делать напиток до того, как он кивнул — запомнила.       Он снова обратил свое внимание на стикер: скрепка старая - раздражала. Надпись раздражала еще больше. «На море». Что это значит вообще? Леви был на побережье: ничего хорошего там нет — трупы, кровь и страх, пронизывающий до костей, заставляющий забыть, как дышать и двигаться. Мерзкую соленую воду нельзя пить, да и запах от нее неприятный, грязный.       — На море хотите? — спросил он, будто впервые заметил надпись на стаканчике, в который каждый раз клал деньги.       — Вроде того, — отозвалась девушка и смутилась, зарывшись носом в неизменный красный шарф. Леви запомнил этот шарф, запомнил он и свой первый визит сюда.

***

      Холодный ветер по лицу бил, редкие снежинки ощущались как осколки стекла, а колено ныло с самого утра, если быть честным, но он привык быть сильным, игнорировать боль, хотя врач настойчиво советовал не геройствовать, война ведь закончилась, для него так точно.       Хромой, одноглазый и без двух пальцев на правой руке он мало чем мог помочь, хоть и считался одним из лучших солдат. Сильнейшим. Он знал это, хоть прямо ему никто и не говорил об этом, но слухи всегда доходили. Стало совсем невыносимо идти - Леви оглянулся и заметил вывеску «Кофе с собой». Он всегда терпеть не мог кофе, предпочитал чай, даже открыл свой магазин чая, когда вернулся с войны. Лавка стала его отдушиной, заставляя забыть обо всех ужасах, что ему пришлось пережить. Он перешагивал порог и внезапно оказывался в своем идеальном мире, где не было войн, голода и кризиса. Были только он и двое его марлийских приемышей, которые потеряли родителей. Что-то взыграло в нем тогда. Тогда он и начал ломаться, начал промахиваться и проигрывать, сдал свой пост «сильнейшего». Чудом получил право опекунства над Габи и Фалько, но сохранил их собственные фамилии, не хотел давать им свою «кровавую».              Когда в глазу темнеть начало, голову закружило, понял, нужно остановиться. Зашел внутрь — тепло, даже жарко по сравнению с улицей, запах яркий, терпкий. Посмотрел вперед - все еще видел плохо - заметил яркое красное пятно, пошел на него как бык на тряпку того же цвета, разве что рога не направил. И на голос. Тихий, но звонкий, приятный. Проморгался и посмотрел на нее внимательнее. Она черным пятном была с красным своим шарфом поперек шеи, глаза, вопреки голосу, были мертвые, пустые, опухшие от слез. Леви вспомнил своих ребят: в таком же состоянии он нашел их, прижавшихся друг к другу. Так что он проникся к ней то ли щемящей нежностью, то ли жалостью, забыл на мгновение об острой боли в ноге и спросил, поздоровавшись, есть ли чай.       — Нет, к сожалению, только кофе, — ответила девушка.             Он заметил, что она не была чистой эльдикой: азиатские корни ярко отсвечивали в чуть раскосых серых глазах, и волосы, черные, как смола, прямо падали на плечи, едва задевая их.       — Сделайте самый обычный тогда, — отозвался он и двинулся к столику - не мог больше терпеть - сел, опираясь о стол, и пожалел, что не взял с собой трость. Он мысленно поблагодарил ее, когда она, приготовив напиток, принесла ему чашку, грустно улыбнулась на его кивок и ушла обратно. Ему показалось, что он всхлип услышал, но не был уверен в этом (скорее, не хотел быть уверенным: со слухом у него все точно в порядке было).       Сделал глоток и поморщился. Не ошибался в своих предпочтениях - кофе он точно не любил, и даже эта милейшая дева в ужасном красном шарфе не смогла бы переубедить его.       — Невкусно? — вдруг послышался разочарованный голос.       — Лучший кофе в моей жизни, — слукавил он и сделал большой глоток, — просто у меня лицо такое, не пугайтесь.       — Вы меня не пугаете, — ответила она и снова вышла из-за стойки, бейджик ее наклонился, и Леви заострил на нем свое внимание, запомнил красивое имя и одновременно взбесился, что не может поправить: ненавидел такое. Часто ругал ребят за беспорядок, видимый только ему. Да и подчиненных нередко шугал, заставлял наводить порядок в казармах. Терпеть не мог бардак - не сдержался:       — У вас, — он указал себе на грудь в то же место, где ее бейдж висел, — криво.       Микаса опустила голову, поправила имя и снова прямо посмотрела на него.       — Правда, вкусный? — она чуть наклонила голову, возвращая Леви к его же неаккуратно сказанной фразе. Он отвернулся от нее, ожидающей, взялся за стаканчик и, выдохнув, как перед шотом чистой водки, сделал большой глоток, обжегся, но виду не подал, кивнул.       — Все еще лучший, — отметил он, взглянул на часы — опаздывает, хотя график сам для себя выдумал. И тут не справляется, бесполезный калека. Ругнулся еле слышно и попытался встать, далось с трудом, но он был рад, что Микаса не рванулась к нему на помощь - вернулась за свое рабочее место. Он думал, что она понимает его, знает, что его оскорбит ее помощь, потому что ей самой она не нужна от посторонних. Леви забрал остатки кофе, оплатил напиток и оставил на чай, мельком заметив надпись и раздражающую его скрепку зеленого цвета.

***

      — Не уверены, хотите ли на море? — уточнил он, наклонив голову в бок. Леви заходил сюда каждую смену Микасы. Надеялся каждый раз, что что-то сломается или произойдет, так что он сможет подольше находиться с ней. Знал, что это максимум, который он может позволить себе — смотреть на нее и короткими фразами перебрасываться, пока она кофе ему делает.       — Ну, — протянула девушка, привычно зарываясь носом в шарф, — просто это не совсем моя мечта.       — А чья? — не удержался Леви.       Микаса остановилась резко, в руках уже стаканчик с напитком был, и мужчина молился мысленно, чтобы он упал, и ей пришлось бы снова делать кофе, лишь бы ему уходить так рано не нужно было.       — Моих друзей, — ответила бесцветно, а он, заметив, как глаза слезами наполнились, почувствовал себя придурком.       — Простите, — прошептал почти, боялся голос подать, протянул купюру крупнее намного, чем нужно и, забрав напиток, развернулся.       — Подождите, — дрожащий голос его добивал: знал, плакать будет долго. Не зря черное носила: траур, вероятно. Лишь бы он не знал близких, что она потеряла, — сдачу забыли.       — Это «на море», — отозвался тихо. Он почти месяц сюда ходил, решился заговорить, наконец, и сразу до слез довел. Кто к людям вообще выпустил? Почему никто не заставляет проходить тесты на социальную пригодность военных в отставке? Его бы точно не выпустили. Не познакомился бы с этой замечательной Микасой. Его нездорово тянула ее печаль, но он решил прекратить свои странные визиты, к тому же, от кофе дико скакало давление, дети волновались, когда приходили в лавку после школы и находили своего опекуна измученного и красного от крови, прилившей к лицу.       Леви перестал ходить в кофейню, шел почти ровным шагом мимо не в ее смены и обходил по другой стороне дороги, когда она работала. Он заметил, что даже вывеска «открыто» в ее смену иначе висит, ровно, словно по линейке, и все внутри маленького помещения было ровным и чистым, словно она знала, что ему так нравится и специально готовилась. Глупостью было думать, что она хоть что-то конкретно для него делала.       — Вы особенно грустный сегодня, — заметила Габи, когда дети по обыкновению после школы заглянули в лавку. Они проводили остаток рабочего дня помогая Леви, а затем все вместе шли домой.       — Я такой же, как обычно, — не отвлекаясь от отчетов, отозвался мужчина, — если нечем заняться, идите пыль протрите, раз такие внимательные.       Девочка разочарованно застонала, но пошла вслед за Фалько за тряпками. Дверь в магазин открылась.

***

      — Микаса, это очень важно, — верещала в трубку Саша, — пожалуйста, приезжай.       Микаса очень любила свои выходные, хотя бы за то, что могла все время посвятить мыслям о лучших друзьях, которых потеряла так скоро. Не хотела срываться на работу еще и потому, что тот мистер «американо без сахара» перестал заходить. Она размышляла, что же послужило причиной, и ни одной не была довольна. По одной из них ему просто не нравился кофе, что она делала: она заметила, как он морщился каждый первый глоток, не понимая, зачем врет, что ему нравится. Второй причиной было ухудшение его состояние здоровья: он запомнился ей — хромой на одну ногу, с одним видящим глазом и шрамами через все лицо, еще грустнее стало, когда заметила отсутствие двух пальцев на правой руке, что, в общем-то, не мешало ему держать бумажный стаканчик с кофе сверху за края оставшимися пальцами. Девушка догадалась, что мужчина военный. Знала, потому что двух ее друзей — Эрена и Армина - призвали на войну. Эрен перед расставанием на перроне повязал ей свой красный шарф, попросил сохранить до его возвращения, а Армин говорил, что они увидят море, разведают обстановку и вернутся за ней, чтобы и ей показать красоту бескрайнего водоема. Она верила, отрицала другие возможные варианты: для нее других и не было. Было больно и страшно узнать правду. Друзья ее погибли спустя два месяца, и мир ее, казалось, остановился. Война закончилась еще через месяц. Когда она увидела этого искалеченного мужчину, решила: вот оно — лицо войны. Никто не возвращается целым и счастливым. Ей казалось, что, пока он приходит, она держит связь с друзьями, но вот он перестал приходить - ребята исчезли, стало одиноко. Хоть он и молчал большую часть времени, что проводил в кофейне, ей было с ним комфортно, как ни с кем другим. Микаса боялась, что он заболел, или не может больше передвигаться самостоятельно. Даже имени его не знала, отчасти даже не хотела знать, ей нравилось думать, что в этом израненном теле теплятся такие же израненные души ее друзей. Она признавалась себе, что скучала по нему, в частности, даже не по тому, кого он мог бы содержать в себе.       — Саша, у тебя должна быть ну очень весомая причина, раз ты дернула меня сюда, не объяснив все по телефону, — прошипела Микаса, входя в кофейню.       — Просто авария, Микаса, — драматично простонала сменщица, — у нашей начальницы день рождения сегодня. Я буквально только-только узнала, когда заказ делала на завтра. Надо что-то подарить ей: я уверена, она зайдет сегодня.       Аккерман задумалась: Нанаба и правда любила неожиданные визиты, а раз сегодня и повод есть, то точно заскочит на огонек, и игнорировать ее праздник было бы грубо.       — А что дарить-то? — задала девушка интересующий ее вопрос.       — Я не знаю, — протянула Браус, — может, цветы? Хотя она говорила, что не любит такое. Может, мягкую игрушку?       — Сколько ей исполнилось? — тихо спросила Микаса, зашла за стойку и достала документы. — Тридцать два. Ага… Думаешь, уместно дарить взрослой женщине плюшевую живность?       — Я не знаюю, — Саша металась по маленькому помещению так,что каждый раз, возвращаясь к кассе, задевала Микасу плечом. — Придумай что-нибудь.       Девушка закатила глаза, поправила шарф и застегнула пальто, направляясь к выходу.       — Ты куда? — округлила глаза коллега.       — Искать подарок, — сухо ответила полуазиатка и вышла на улицу. Январь взял на себя роль главного зимнего месяца, ударив морозами, а девушка ненавидела холод. Любила зной, теплые вечера и приятные разговоры с друзьями. Жаль, что не будет такого больше.       Прошлась вдоль улицы, обычно не ходила сюда, приезжала на работу с другой стороны и возвращалась так же. Прошла супермаркет и решила, что можно просто купить коробку конфет — беспроигрышный вариант. Уже собралась развернуться, но заметила, как двое детей школьного возраста наперегонки вбежали в дверь, над которой весела надпись зелеными буквами «Чайный дом». Микаса заинтересовалась, вошла, задержала дыхание.       Помещение было не больше кофейни, в которой она работала: стойка с витриной позади и два столика. Только наполнял витрины не кофе, а чай, да и запах тут был тоньше, приятнее. Но поразило ее другое. За стойкой стоял «американо без сахара», который перестал к ней заходить.