Истинное счастье

Джаст смотрит на Альфедова, судорожно выдыхает сквозь сжатые челюсти и даже так думает, что не до конца осознал, насколько он попал. Он смотрит и вместо человека — ну, или снеговика — видит сплошное ходячее белоснежное недоразумение. С большими глазами и широченной улыбкой. С милыми черными камушками у рта. Джаст смотрит на это беленое нечто и гасит в себе желание закрыть лицо руками и уйти. Позорно сбежать, если быть точнее. Правая рука нервно тянется к поясу — схватить фейерверки, раскрыть элитры и улететь, честное слово, куда глаза глядят, только бы подальше от этого существа. Это Недоразумение зовется Альфедовым, и даже имечко это кажется Джасту нелепым. Прямо под стать хозяину. А дело все в том, что это недоразумение настолько наивное, настолько открытое и доверчивое, такое доброе и дружелюбное, что назвать его иначе язык не поворачивается. Джаст понятия не имеет, как столько доброжелательности умещается в одном человеке. Джаст не представляет, каким образом в буквальном смысле снежный человек излучает от себя волнами такое тепло. Он задается двумя вопросами: с какого перепугу недоразумение зовет его «Джуст» и как оно вообще дожило до своих лет? Потом думает, что Альфедов, наверное, обиделся бы на такое нелестное прозвище. Тушуется. Джаст возвращается в реальность и смеривает копошащегося в земле Альфедова оценивающим взглядом. Тут же ловит ответный взор: открытый и по-странному заинтересованный, со склоненной к левому плечу головой. Иногда, ловя этот взгляд, Джасту кажется, что Альфедов обладает способностью читать чужие мысли, но просто от всех скрывает этот занятный козырь. Джаст думает, что это глупая мысль, разрывает зрительный контакт и оборачивается назад, к сундукам, в поисках где-то завалявшегося динамита. Джаст решает хотя бы постараться думать об Альфедове не так часто.

***

Проблема по большей части кроется в том, что если ты не идешь к Альфедову, то Альфедов вприпрыжку идет к тебе. Джаст, как порядочный черт, честно старается не думать об Альфедове лишний раз. Это трудно воплощаемо с учетом того, что живут они вместе и спят на соседних кроватях, но Джаст пытается с головой уйти в дела, занимается собственными проектами и избегает полей с ромашками. Так, на всякий случай. Вдруг у него случится помутнение, и он побежит рвать цветы на букет соседу. В наше неспокойное время чего только не случается… Но, конечно, в жизни ничего не бывает настолько просто. Раз в некоторое количество времени Дровосеки проводят общие собрания в их офисе. Нет, они, конечно, и без того почти каждый день видятся полным составом, но в такие дни все происходит, так сказать, цивильно — конторская форма, широкий стол с Альцестом во главе и криками Секби — точно, последнее же ежедневно происходит, как Джаст мог забыть. — Итак, товарищи Дровосеки, — пафосно начинает Альцест своим низким отеческим голосом. — Сегодня мы собрались здесь, чтобы обсудить один невероятно важный вопрос… Под закатывание глаз Джаста, Альцест тянет театральную паузу и смеривает всех присутствующих пытливым взглядом, как бы кидая им вызов: способен ли кто-то догадаться, что происходит у него в мыслях? Джаст считает это абсурдной напыщенной театральщиной, граничащей с клоунадой, но это же Дровосеки и ему давно пора перестать удивляться. — Я считаю, что Якудзы в край охуели, — подытоживает Альцест ожидающим оваций голосом. — Согласен абсолютно! — громогласно заявляет Секби, и Джаст борется с порывом заткнуть себе уши. — Давно пора прищучить гадов. Остальные Дровосеки переглядываются друг с другом и поочередно кивают. — А вам не кажется, что развязывать открытый конфликт с другой организацией — слишком рисковая идея? — вставил свои пять копеек голосом здравомыслия Кактус. — Все верно, — согласился Альцест. — Поэтому мы и не будем развязывать открытый конфликт. Нам нужен план. На несколько мгновений все Дровосеки, на удивление, даже Секби, замолчали. Джаст отвернулся к большому окну с эмблемой топора и проследил взглядом за падающим желтоватым светом, начиная размышлять. В голове заскрипели шестеренки напряженного мыслительного процесса. — А давайте доверим это Джасту? — неожиданно прозвучало предложение ранее молчавшего Альфедова. Все с удивлением обернулись, а Джаст и Альцест синхронно выгнули бровь, — Ну, это же Джаст, — ответил Альфедов так, будто все должны были понять его по одной фразе. — Джаст очень умный. И взвешенный. И умеет придумывать планы. Просто если сейчас все мы начнем вместе придумывать план, то просто как обычно перессоримся. А Джаст спокойный, опытный. Он придумает план, а потом мы вместе его обсудим. С каждым сказанным словом брови Джаста взлетали все выше и выше, а суть сказанного постепенно стиралась. — То есть ты просто хочешь скинуть всю работу на меня, я правильно понимаю? — с трудом нашелся со словами Джаст. — А я считаю, что это хорошая идея. Молодец, Альфедов, — вставил свои пять копеек Альцест и похлопал Альфедова по плечу. — Ты не волнуйся, Джаст, корректировкой и исполнением все равно будем заниматься вместе. Ты пока соберись, подумай, мы мешать не будем… Альцест жестом руки показал всем остальным Дровосекам встать со своих мест и быстренько ретироваться из штаба, пока Джаст не осознал масштаб катастрофы, чем контора, со свойственным ей профессионализмом, и занялась, шустро покидая зал совещаний. Когда Джаст очнулся от оцепенения, то был уже в полном одиночестве. На него действительно бессовестно скинули всю работу, и Джасту бы возмутиться, поспешить за ребятами, но в данный момент это будет выглядеть совсем уж нелепо. Все давно разошлись, пока он по-идиотски залипал. Залипал на смутившегося от похвалы Альцеста Альфедова. Тупо завис, стараясь обработать услышанное. Так почему, спрашиваете, Альфедов в глазах Джаста — ходячее недоразумение? Потому что наивность этого невозможного человека, кажется, не знала никаких границ. Альфедов назвал его умным. Взвешенным. Опытным, спокойным… И казалось бы, что здесь такого? Простая дружеская похвала, товарищеская поддержка. Джаст тоже много чего хорошего может сказать о том же Альцесте или даже Секби. Но проблема в том, что Альфедов абсолютно не понимал, каким обезоруживающим приемом нагло пользуется. Любая похвала, доброе слово, комплимент, подарок или прикосновение от Альфедова в воспаленном влюбленностью разуме Джаста гиперболизировались до уморительно нелепых масштабов. Джаст бы ни за что не позволил так глупо себя обставить и скинуть всю ответственность, но вот, одно одобрительное слово от Альфедова, и он плавится, как снежок на июньском солнце. А снеговик тут, вообще-то, Альфедов. Джаст — до чертиков влюбленный черт, и это такая идиотская ирония, что он гасит в себе порыв истерически рассмеяться. Альфедов просто не представляет, что с ним творит. В Джасте пожаром вспыхивает пламя Преисподней каждый раз, когда Альфедов кладет свою руку ему на плечо и мягко поглаживает сквозь плотную ткань пальто. Джаст ревностно лелеет каждый подарок от Альфедова, будь то сорванный в поле цветок или совершенно обычный, но так и ни разу не использованный по назначению перл. Когда Джасту тревожно, он поглаживает заплатку на своем плаще, когда-то так любезно поставленную Альфедовым, по старой дружбе предложившим зашить его потрепанную верхнюю одежду. Джаст пялится в окно, ловит свой взгляд в отражении стекла и безутешно заключает: «влюбленный идиот». И он бы, может, даже смирился с этими чувствами, если бы они не угрожали его взаимоотношениям с Альфедовым. Это раньше было просто: признался девчонке, она отказала, ты перестал с ней общаться, погрустил пару деньков, да и продолжил жить дальше. Терять Альфедова ему ни в коем случае не хотелось. Он — это тот хронический случай, когда с человеком плохо, а без него еще хуже. Рядом с Альфедовым Джасту постоянно приходится отдергивать руки, думать трижды перед тем, как что-то сказать и держать эту мучительную дистанцию. Он пытался несколько дней провести по максимуму избегая компании соседа, и во что это вылилось? Правильно, в то, что Джаст залип на его голос — такой нежный, красивый, чарующий… — и поплыл от парочки рядовых комплиментов. Прекрасно, Джаст. Отлично держишь планку. Лучше не бывает. А Альфедову, счастливому, это все неизвестно и незнакомо. Он и не пытается держаться на расстоянии — сам с радостью касается Джаста, иногда чуть ли не наваливаясь всем телом; хватает его за руку, сжимает горячую черную ладонь в своей холодной белоснежной и тянет Джаста за собой; дарит ему подарки; устраивает пранки; запрыгивает на него из-за стены в попытках напугать; тащит в поле смотреть на ромашки; шутит про гражданский брак, а потом ворчит, когда про это же шутят какие-нибудь условные Секби или Дэб. Альфедов свободен от сердечных мук, он не страдает от тахикардии и не ворочится по ночам от мучительно-сладких снов жанра ромком вперемешку с мучительно-ужасающими кошмарами. Эта мысль вызывает у Джаста сладко-горькое чувство. Альфедов свободен духовно, а, значит, свободен и сердцем. Джасту, глупому, влюбленному по самые заостренные уши Джасту не стоит и надеяться на взаимность. С другой стороны, эта чарующая легкость в Альфедове — как, впрочем, и все в нем — Джасту так дорога, что данное осознание даже вызывает у него радость. Он готов защищать Альфедова и этот яркий свет в нем от всего мира, готов своей грудью принимать за него удары. После кошмаров, когда Джаст посреди ночи вскакивает с немым криком на губах, ему легче засыпать, в темноте видя, как на соседней кровати мирно сопит Альфедов и чему-то даже во сне улыбается. Покой Альфедова — и покой Джаста тоже. Он готов защищать его один за двоих. Ну вот, снова задумался. Джаст тяжело вздыхает, опускает взгляд на гладкую поверхность стола и опирается лбом в сомкнутые руки. Ночь будет долгой. Пришла пора хорошенько подумать…

***

Взгляд неумолимо плыл. От руки написанные пером буквы превращались в странного рода символы и никак не хотели становиться назад читабельными. Под рукой часов у Джаста не было, но, судя по положению луны, было уже давным-давно заполночь. Единственным его соратником оставалась горящая ночная лампа, да и та уже постепенно затухала. Погрузившись с головой в работу, Джаст совершенно потерял ход времени и число потраченной бумаги. Один план зачеркивался, другой писался и тоже перечеркивался, идея налезала на идею, а мысль на мысль. Джаст упрямо пытался продолжить рабочую деятельность, но сколько бы он не вглядывался в смятую бумагу и как бы усилено не светил лампой прямо на рукописный текст, а вычитать и уж тем более написать что-то дельное и членораздельное у него не выходило. Краем сознания Джаст почувствовал, как его начинает вести куда-то по направлению силы тяжести и успел отодвинуть от себя бумаги до того, как упал лицом на еще не высохшие чернила. Он, конечно, и так черный, но казус был бы неприятный. Несмотря на затекшие спину и шею от многочасового сидячего положения, Джаст посчитал, что лежать головой на столе, уткнувшись в ладони, ему очень даже удобно и комфортно. А отлежанные конечности это уже проблема завтрашнего него. И за мгновение до того, как удушливые объятия сна успели сковать его тело, он услышал шум приближающихся шагов, стуком каблуков туфель отражающегося от стен здания и голос, который бы узнал из тысячи. — Джуст! Джуст! — звал голос. — Джуст, ты здесь? Сквозь дымку подступающей дремы Джасту показалось, что этот родной голос звучит обеспокоенно. А после в уставшее и уже лишенное сил на аналитику сознание пришла пугающая мысль: «А вдруг что-то случилось и Альфедов ищет его, потому что ему нужна помощь?» Эта мысль тут же заставила Джаста встрепенуться и подать голос, отгоняя подступающий сон. Даже в таком состоянии в первую очередь он думал только об одном конкретном человеке. — Альфедов? Да, я здесь. Что-то случилось? — ответил он хриплым голосом и поспешил прочистить горло. Пару раз проморгавшись, чтобы сфокусировать взгляд, Джаст рассмотрел знакомую фигуру, закутанную в плащ и с переносной лампой в руке. Джаст даже не заметил, в какой момент его собственная лампа окончательно погасла. Судя по плащу Альфедова, он шел сюда в дождь, что заставляло Джаста напрягаться еще сильнее. Что вынудило его приходить за ним ночью, да и в такую погоду? — Ох, Джуст, слава Богу, ты здесь, — выдохнул Альфедов и облегченно улыбнулся, так ярко, что Джасту показалось, будто его улыбка светит куда ярче огня в лампе. — Я… Когда ты не вернулся домой, я так испугался, Джуст. Поздно, а тебя все нет, еще и на улице дождь. А мы тебя буквально одного кинули. Я испугался, что что-то случилось, — Альфедов потупил взгляд себе под ноги, а его щеки очаровательно порозовели. Вау. Джаст даже не нашел, что сказать. Альфедов шел сюда через весь сервер ради него? Просто потому что волновался? Видит Бог, были бы у Джаста силы, он бы смутился. Может, даже запищал бы от счастья. Но в эту секунду он не придумал ничего лучше, чем как просто вяло кивнуть. — Я в порядке, не волнуйся. Просто заработался. Можешь возвращаться домой, — заключил Джаст, но через пару секунд добавил, — Мне жаль, что я заставил тебя волноваться. Альфедов помолчал, осознавая слова друга, а после поспешил возмутиться. — Ты что, ночевать здесь собрался? Ну уж нет, я не позволю. Ты возвращаешься со мной домой. Не хватало еще, чтобы ты себе что-то застудил или защемил. Альфедов сложил руки на груди в немой претензии к беспечности своего товарища. Джаст подавил в себе желание застонать. Он любит этого человека, правда любит, но конкретно сейчас почти ненавидит. — Ну Альфедов, не-ет, — растягивает Джаст гласные. — Мне и здесь очень хорошо, оставь меня. Джаст демонстративно отворачивается и снова укладывается головой на предплечья, устало прикрывая глаза. Но счастье, как это обычно и бывает, длится преступно недолго. Подошедший сзади Альфедов резко уложил свои руки ему на плечи и потянул на себя, призывая подняться. Когда это действие не возымело никакого эффекта, он подошел с другой стороны, и вместо плеч уже обхватил Джаста поперек груди, буквально взваливая на себя. Джаст, конечно, устал как собака, но он не железный и пока еще не жидкий, чтобы спокойно выдержать прохладное дыхание на своей шее. Поэтому через «не хочу» вставать все-таки пришлось. — На вот, выпей, — Альфедов сует Джасту в руки бутылочку с переливающимся зельем внутри. На скорый взгляд Джаста — зелье силы. Либо разбавленное, либо изначально не слишком крепкое. И нет, такого рода зелье не делает из человека ассасина, не наращивает новые мышцы или что-то в роде того, нет. Зелье силы лишь ускоряет внутренние процессы организма, повышает уровень адреналина и кислорода в крови, стимулирует нервную систему. В зависимости от концентрации зелье может иметь разную продолжительность действия и различный по силе воздействия эффект. Это что-то в роде допинга в спорте. Бой ведь тоже в некотором роде спорт. В данный момент Альфедов предлагал зелье как некий аналог чашке кофе, что в общем было не такой уж и плохой идеей. Смерив усталым взглядом бутылек, Джаст открыл крышку и сделал пару небольших глотков, а после снова закупорил. Осталось даже больше половины. Альфедов кинул на него осуждающий взгляд, но ничего не сказал. Убрав зелье назад, тот поправил свой плащ и обернулся на Джаста. — Дождь, кажется, уже закончился, но ты лучше закутайся потеплее, — сказал он и, получив в ответ вялый кивок, направился к выходу. Домой шли они в тишине по большей части потому, что вымотанный Джаст не мог найти в себе силы и желание на разговор, а Альфедов пытался не сильно капать на нервы своему товарищу. Если первые минут десять пути Джаст держался еще бодрячком, то постепенно действие зелья начинало сходить на нет, и спасибо, что их путь пролегал в большинстве своем через хорошо освещенный застроенный спавн, и враждебные мобы по дороге им не попадались. Ближе к дому Джаст начал засыпать уже на ходу и, чтобы не потерять и так с трудом найденного соседа по дороге, Альфедов свободной рукой подцепил его за локоть. Джасту оставалось только устало привалиться к Альфедову плечом. Очень запоздало Джаст подумал, что ему надо бы смутиться. Что вся эта ситуация сплошь странная и это нужно как-то отрефлексировать, но сейчас он настолько уставший, что с радостью упал бы вот прям здесь, в нескольких десятках метров от дома, так еще и завалил бы с собой Альфедова под бок, чтобы спать было слаще. Но к сожалению или к счастью, чужая рука крепко держала его на ногах, а сил сопротивляться давно не было. Альфедов завел его домой и отпустил руку, чтобы стянуть с себя длиннющий мешающий плащ, как заметил, что Джаста снова повело куда-то вбок. Как с пьяным возиться, ей-Богу. Поэтому, кинув плащ прямо на полу и на ходу стянув ботинки, Альфедов снова поймал почти заснувшего на стене Джаста и повел его к кровати. — Джаст, это надо снять, тебе будет неудобно спать в уличном плаще. Но, судя по возмущенному мычанию и отсутствию каких-либо действий, Джаст этого мнения категорически не разделял, считая, что ему и так весьма комфортно. Со вздохом и потупленным вбок взглядом Альфедов принялся вместо Джаста избавлять его от его же плаща, стараясь игнорировать всплывающие в воображении странные в своей неоднозначности сцены. Насчет этого Джаст хотя бы не возмущался, послушно позволяя стянуть ткань с его плеч и скинуть куда-то по направлению к полу. Джаст наивно полагал, что после этого от него наконец отстанут и позволят воссоединиться с такой соблазнительной кроватью, но оставался финальный босс — обувь, в которой чистолюбивый и подозрительно заботливый Альфедов точно не позволит ему уснуть. Наученный недавним опытом Альфедов быстро понял, что самостоятельно с обувью Джаст не расправится, а, значит, это тоже на нем. Господи, как же неловко. Хорошо, что Джаст почти не соображает, и, соответственно, вряд ли сочтет происходящее чем-то непотребным. В отличие от Альфедова. — Сядь на кровать. Нет, Джаст, сядь, не ляг. Я просто помогу тебе снять обувь. Это займет пару минут. Потом с чистой совестью можешь ложиться спать. Смирившись, Джаст последовал указаниям и сел поверх одеяла, чуть сгорбившись. Тяжело сглотнув, Альфедов опустился перед ним на одно колено — честно говоря, он и представить себе не мог, что произойдет это именно в таких обстоятельствах — и принялся расшнуровывать чужие ботинки, стягивая их и отставляя у кровати. Хорошо, что сие действо и впрямь занимало только несколько минут, как раз пока сам Альфедов до конца не осознавал происходящее, что уж говорить о полуживом-полумертвом Джасте. — Ну вот и все, — радостно заявил Альфедов и поднялся, — Теперь можешь спокойно засыпать. В голове Джаста, тем временем, отказывали последние мыслительные процессы. Все происходящее уже казалось ему странным, но таким приятным сном. Куда лучше терзающих его кошмаров и приходящих во снах крайне сомнительных личностей. Желание упечь Альфедова к себе под бок никуда не пропало, а только продолжало возрастать в геометрической прогрессии. Альфедов сейчас перед ним такой милый, такой заботливый и красивый даже по оценке уставшего разума и слегка замыленного взгляда. Он так давно этого хотел, а в данном случае хуже уже просто некуда, так что ему мешает взять и воплотить задуманное в жизнь? Не убьют же его за это, в конце концов? Поэтому, договорившись с собой же, Джаст тянет руки к другу и хриплым голосом зовет: — Альфедов… — тот останавливается, думая, что Джасту еще в чем-то нужна его помощь. — Поспи со мной, Альфедов, пожалуйста. Джаст обхватывает руками Альфедова за талию — стоит отметить, что очень крепко для такого вымотанного человека — и тянет на себя, заваливая на кровать. Альфедов даже среагировать не успевает, как в секунду оказывается прижат к чужой груди. Сверху доносится только тихое сопение. Кажется, Джаст отключился сразу же, как его голова коснулась подушки. И Альфедову бы возмутиться, что в костюме спать неудобно. Да и к тому же на одной кровати. И что вообще это как-то неправильно. Он мог бы дождаться, пока сосед окончательно провалится в сон и осторожно выпутаться, дабы уйти к себе на кровать, но плен чужих сильных рук кажется таким теплым и ему в нем так хорошо, что желание уйти растворяется еще до того, как появилось. В конечном итоге хуже уже некуда. Потому Альфедову остается только смириться и выдохнуть тихое-тихое: «Спокойной ночи, Джуст». Он устраивается поудобнее, устало закрывает глаза и в последний момент думает: «Если Джаст был вымотан настолько, что не мог даже самостоятельно раздеться, то сколько же он не спал?» Кажется завтра их будет ждать серьезный разговор.

***

Джаст просыпается. Пробуждение накатывает на него медленно и нежно, будто бы обтекая тело морскими теплыми волнами. Он чувствует приятную сонливую тяжесть во всем теле и непривычное спокойствие в голове. Этой ночью его даже не мучали кошмары. Ему, наоборот, снилось что-то светлое, что-то приятное… Впервые за долгое время он действительно не хочет просыпаться, желая урвать себе еще хотя бы пару минут сладкого сонного забвения. Где-то снаружи уже щебечут птицы, а его тело окутывает приятный жар кем-то заботливо накинутым одеялом… Стоп. Джаст в ужасе распахивает глаза и вскакивает на кровати, как только воспоминания о прошедшей ночи накатывают на него, словно ведро ледяной воды на голову, но оказывается дома один. И в постели тоже. На секунду он обманывается надеждой, что все произошедшее ночью было лишь донельзя странным сном, но он лежит в обычной одежде и без обуви, его плащ кое-кем конкретным заботливо сложен и убран на крышку сундука, а на плечах у него одеяло. Белое, чужое, потому что на своем он спал. То есть они спали. О Боже. Восстановим хронологию событий: Джаст не спал несколько ночей из-за участившихся кошмаров, заработался над планом для Дровосеков и устал настолько, что пришедшему к нему по-дружески волнующемуся Альфедову пришлось сначала почти насильно тащить его до базы, после раздевать и, вишенка на торте, спать вместе с ним, потому что у Джаста нахер отшибло всякие тормоза и остатки здравомыслия. Отлично. Зашибись просто. Он проебался по всем фронтам, по которым только мог проебаться. Под давлением неподъемного стыда, Джаст все же поднялся с кровати и первым делом отнес одеяло назад, на хозяйскую кровать. Оставалась призрачная надежда, что Альфедов все же спал у себя, списав поведение Джаста на бредни уставшего разума. Должен же в их тандеме быть хоть один здравомыслящий, правильно? Вернув одеяло, Джаст подошел к сундуку, забрать свой плащ, и, помимо прочего, обнаружил там же записку. Читать, честно говоря, было страшновато, но делать нечего. Натянув плащ на плечи и пару раз мысленно перекрестившись, — черт крестится, Нео бы оценил иронию — Джаст все же развернул клочок бумаги и принялся читать.

Доброе утро, Джаст! Надеюсь, тебе хорошо спалось, и ты все же выспался. Я старался не разбудить тебя, пока утром выпутывался из твоих рук вылезал с кровати и собирался. Мы с Дровосеками собираемся в офисе для обсуждения плана. Ты не переживай, я тебя отмажу перед Альцестом, ты и так хорошо постарался. Даже слишком хорошо. В общем приходи, как проснешься. Ну и если будет желание, конечно. Твой плащ я погладил, не волнуйся, он не мятый. Я с утра готовил на двоих, так что на кухне еще осталось, чем позавтракать.

(P.S. У меня к тебе есть важный разговор, так что не смей сбегать, понял?)

— Альфедов.

Все имевшиеся надежды рухнули с треском. Альфедов не только спал с ним всю ночь, так еще и погладил его плащ и приготовил ему завтрак. И хочет с ним серьезно поговорить. Неутешительный пазл сам складывался в голове: ну конечно Альфедов заметил его попытки избегать контакта, а сразу после Джаст полез к нему с объятиями и вынудил с ним спать. Ясно как гребанный солнечный день, о чем он там собирается с ним поговорить. Вывод один: Джаст в полнейшей жопе. И он понятия не имеет, как из нее выкручиваться, если это вообще реально и имеет хоть какой-то маломальский смысл. Обреченно вздохнув, Джаст аккуратно сложил записку и убрал себе в карман. Сейчас главное не сильно себя накручивать, хотя сознание уже любезно подкидывает «обнадеживающие» картинки, где Альфедов со скандалом разрывает их дружбу, собирает вещи и переезжает, оставляя Джаста за спиной, гнить в полном одиночестве без друзей, отвергнутого и… Так, стоп, нужно определенно сбавить обороты. Еда в горло не лезла, но оскорблять старания Альфедова не хотелось, особенно с пугающим шансом, что это может быть последнее, что тот для него сделает. С горем пополам проглотив пищу и вместе с ней парочку истеричных порывов, Джаст собрался и все же решил явиться на собрание к Дровосекам. А то мало ли чего он вчера понаписал, не факт, что даже он сам разберет, что уж говорить об остальных. Дорога до штаба уже во второй раз прошла как в тумане. Он по-глупому немного помялся у входа, решил, что не тряпка, почти зашел внутрь и все же еще ненадолго остановился на состоянии тряпки. Еще немного понервничал, подергал многострадальные заплатки на плаще, снова чуть не впал в около-истерическое состояние и решил, что, вероятно, выглядит как сумасшедший. Все же зашел, в тревожном ожидании приближаясь к залу заседаний. — Смотрите-ка, кто явился! — воскликнул Альцест, встав из-за стола, стоило ему завидеть приближающуюся темную фигуру. Даже перекантоваться пару минут не дал, гад. — О, Джаст! — поздоровался Секби, хитро прищуриваясь. — Выспался? — хихикнул он. А Джаст было подумал, что за него здесь кто-то искренне переживает. Эх, мечты-мечты. — Выспался, — в своей привычной манере ответил он. — Вы мне лучше скажите, что там с планом, — Джаст отодвинул стул и занял свое место за столом. — С планом все отлично, не волнуйся. Мы как раз уже заканчивали. С правками, правда, пока что не все, но финальные детали доработаем уже в следующий раз. Ты молодец, — привычным отцовским тоном похвалил Альцест. — А я говорил, что Джуст у нас гений! — радостно воскликнул Альфедов, чем тут же приковал к себе взгляд Джаста. И снова эти запрещенные приемчики. — Столько всего понаписал, будто мы Якудз не троллить собрались, а как минимум каждого по одному в Монолит пересаживать, как было с Нео. С тобой, Джуст, только власть и захватывать. Но мог бы так сильно и не перенапрягаться, — слегка строгим тоном, ну, настолько строгим, насколько Альфедов вообще был способен, похвалил он. Ну все, Джаст окончательно поплыл, можете нести ведра и половые тряпки. Господи, как же он рад, что чисто физически не может покраснеть. По крайней мере так, чтобы это стало заметно для окружающих невооруженным взглядом. — А вот здесь Альфедов кстати прав, — вмешался Альцест, и вот это уже точно звучало строго. — Чтобы подобного больше не было, ты меня понял? Нашелся альтруист. Отчитывать тебя буду не я, но, если что, могу с удовольствием добавить, — заключил он и покосился на Альфедова. — Ладно, начальник, вас понял, — протянул Джаст, стыдливо отводя взгляд. Как будто учитель отчитывает провинившегося школьника перед всем классом. Неприятно. — В таком случае на этом, пожалуй, все. Можете быть свободны. Дровосеки стали по одному подниматься со своих мест, расходясь по делам. Неожиданно к Джасту подошли Кактус и Альфедов. Тот поднял на них вопросительный взгляд, не понимая, чего они от него хотят. — Ты молодец, Джаст, правда, — сказал Кактус, решивший выразить свое почтение лично. — Я в таком шоке твою писанину читал, не поверишь. — Джуст у нас самый лучший, — неожиданно заявил невесть откуда возникший сзади Альфедов, по-хозяйски устроивший свою руку на плече Джаста. Только не снова. Лимит похвалы за один день уже слишком зашкаливает. — Я бы до такого сам никогда не додумался, — тем временем продолжал Альфедов. — А Джаст за несколько часов управился! Так подробно расписал, прямо запарился… А Джасту рядом с ним уже дышать тяжело. Он и так в нервном перевозбуждении от страха и собственных навязчивых мыслей, роем поработивших голову, он ждал, что Альфедов на него не посмотрит даже, в отвращении станет воротить нос, а он сейчас стоит и хвалит его, снова хвалит, не понимая, что Джаст за каждое слово его хватается, как за спасительную соломинку. Альфедова можно было бы вполне справедливо назвать поистине жестоким, если бы он знал, что творит, но он не знает, и своей светлой, черт бы ее побрал, — а черт, кстати, очень сильно, почти преступно сильно хотел — наивностью только продолжал усугублять и без того отвратительно шаткое положение Джаста. Джаст уже не знает, куда ему сильнее влюбляться. Не знает, что делать с чувствами, которые льются уже через край, не представляет, куда эту идиотскую любовь запихнуть, в какой потаенный угол сознания, потому что куда он бы ни попытался отодвинуть эти чувства — они всегда берут над ним неоспоримый верх, связывают по рукам и ногам и занимают не только все мысли — все его нутро. Рука на плече давит. Альфедов все продолжает и продолжает своим сладеньким голоском что-то теплое, доброе и ободряющее чуть ли не щебетать, и Джасту плохо, он чувствует, что ноги его больше не держат. Почему именно рядом с Альфедовым он всегда оказывается в самом идиотском из всех возможных положений? Джаст бормочет ребятам что-то невнятное, скидывает руку Альфедова с плеча и быстрым шагом практически выбегает на улицу. Ему нужно подышать свежим воздухом. Ему нужно наконец включить мозги и перестать быть кретином. Он проходит от офиса пару десятков метров и замедляется, приводя мысли в порядок. Ну, или хотя бы пытаясь это сделать. Как оправдываться перед Альфедовым Джаст и примерного понятия не имеет. Так глупо. И это он еще говорил, что хуже некуда, да? Впрочем, вспомнишь лучик — вот и солнышко. Джаст слышит сзади шипение фейерверков, а после рядом с ним слегка неуклюже приземляйся, угадайте кто, правильно, Альфедов. Он неловко хватает Джаста за краешек плаща и ровно встает на ноги, убирая фейерверки. — Джуст, ты чего? Я что-то не так сказал? Ты так быстро убежал… — бормочет Альфедов и выглядит при этом так растерянно, что Джаст всеми правдами и неправдами гасит в себе необъяснимо сильный порыв тут же его утешить. — Хотя я просил тебя не сбегать, — добавляет Альфедов и пытается заставить голос звучать более обиженно, хотя выходит, откровенно говоря, не очень. — Блин, Альфедов, прости. Сам не понял, что на меня нашло, — на ходу выдумывает Джаст, уповая на доверчивость своего приятеля. — Неожиданно стало как-то душно и захотелось на воздух. Может, организм после вчерашнего шалит… И нет, все в порядке, не смотри на меня так. Мне нормально, честно. Альфедов смеривает его скептическим взглядом. — А вот кстати насчет этого: ты ведь прочел записку? Нам надо погово… Альфедова обрывают на полуслове. Джаст как-то слишком импульсивно и нервно хватает его за руку, заглядывает в глаза и ищет в них что-то, чему сам пока не может дать определенного названия. Да, Джаст боится. Он не хочет, чтобы «серьезный разговор» проходил на улице, потому что… Потому что переживает, что снова на базу может и не попасть. Потому что боится, что «серьезный разговор» выльется в громкое обсуждение их непонятных отношений, он боится, что банально не выдержит такого, не сможет принять реальность с гордо поднятой головой, вот и пытается выбить себе хотя бы небольшую отсрочку и условную приватность в виде дома, где их не увидят лишние глаза и не услышат лишние уши. Только Обси, разве что, но это Джаст хотя бы переживет. — Да-да, я понимаю, Альфедов, но давай лучше дома поговорим? Посреди улицы неудобно как-то, — пытается придумать причину Джаст. — Странно звучит, — комментирует Альфедов под растущую нервозность Джаста. — Но хорошо, давай. Может полетим тогда? — Да я торопился к вам, в суматохе элитры забыл… — неловко чешет затылок Джаст, предпочитая умолчать, что сделал он это специально. — Оу. Ну, хорошо, тогда пошли. Идут они снова в тишине. Дежавю, не иначе. Джаст идет по правую руку от Альфедова и украдкой слегка на него косится, радуясь, что рост позволяет делать это более-менее незаметно. Альфедов… ну, не выглядит как человек, собирающийся устраивать истерики и агрессивно выяснять с кем-то отношения. Он выглядит даже безмятежно и будто летает где-то в облаках. С другой стороны, он с таким же лицом, выражающим абсолютную безмятежность и удовлетворение, сжигал целый лес, спокойно наблюдая за пожаром, учиненным собственными руками. Так что едва ли его выражение лица действительно является показателем. Мысли Джаста истерически мечутся между попытками себя успокоить и себя же извести. Расчетливость сменяется тревогой, тревога — холодной аналитикой и так по кругу. В этих размышлениях он вновь не замечает, как они доходят до дома, а когда осознает происходящее, то чувствует себя приговоренным к казни преступником, которого уже заковали в гильотину — остается только ожидать, когда палач обрубит веревку и лезвие со свистом упадет, отсекая ему голову. — Надеюсь, в этот раз ты в состоянии сам раздеться, а, Джуст? — шутит Альфедов, проходя в дом, но Джасту как-то совсем не смешно. Он мнется в самом проходе и пилит взглядом спину Альфедова, снимающего с себя элитры и убирающего их, а после не выдерживает и решает бить на опережение, пока у него еще есть шанс переломить ситуацию в свою пользу. Или хотя бы оправдаться. Джаст делает рывок вперед и хватает Альфедова за плечи, разворачивая его к себе и этим действием слегка тесня к стене. За счет разницы в росте он почти нависает над ничего не понимающим Альфедовым и склоняется к его лицу, опуская взгляд под ноги. Не в его силах видеть сейчас лицо Альфедова. — Альфедов, прошу, послушай меня, пожалуйста, до того, как примешь решение, хорошо? — просит он, сильнее стискивая чужие плечи. — Я понимаю, что я идиот. И мне очень, очень-очень-очень стыдно за произошедшее вчера. Я дурак, и я себя не контролировал. Просто ты такой… И я просто уже не мог отдавать себе отчет о своих действиях… Я просто поддался порыву, понимаешь? Мне очень жаль, что я своим поведением поставил тебя в такое неловкое положение, и что тебе еще пришлось возиться со мной. Прости меня, Альфедов, прости пожалуйста, я обещаю, что ничего подобного больше не повториться и что это больше никогда не доставит тебе хлопот, просто прошу, пожалуйста, я не хочу, чтобы из-за моих глупых действий наша с тобой дружба как-то пострадала, я очень… — Тише, Джуст, стой, прекрати, — остановил Альфедов порыв бессвязных оправданий, укладывая свои руки поверх кистей Джаста и с тревогой отмечая, насколько его трясет. — Ты о чем вообще говоришь? Неужели ты подумал, что я хотел поговорить с тобой из-за вчерашнего? Нет, ну, в плане, да, я хотел, но ты все совсем не так понял! Джаст судорожно вздохнул и осмелился поднять на него неверящий взгляд. — Джуст, неужели ты решил, что я злюсь на тебя из-за вчерашнего...? — тихо спросил Альфедов. — А ты нет? И о чем тогда ты хотел поговорить? Я уже ничего не понимаю… — вышло как-то слишком подавленно. — Боже, Джуст, что ты! Конечно же нет! — Альфедов уложил свои ладони на горящие щеки Джаста, отчего тот устало прикрыл глаза, уже не в силах чему-либо сопротивляться. Джаст просто хотел понять. — Вообще-то я хотел поговорить с тобой о твоих проблемах со сном. Я, может, и дурак, я не спорю, — зато вот Джаст был готов поспорить, но промолчал, — но я не верю, что возможно настолько вымотаться за одну ночь без сна. Точно не до такого состояния, в котором ты был вчера. И я заметил, что ты несколько ночей то не ночевал дома, то приходил очень поздно, а уходил очень рано. Я просто хотел объяснений. Я поэтому и побежал тебя искать. Я беспокоился, Джуст. Но сейчас, кажется, объяснения нужны не только насчет этого… Джаст не нашелся со словами. В голове только бегущей строчкой проносилось жестокое, но правдивое: «Я абсолютный идиот». Заметив чужое замешательство, Альфедов продолжил: — Давай ты сейчас успокоишься и нормально объяснишь мне все, что ты там себе надумал, от начала и до конца, хорошо? — предложил Альфедов. Если бы Джаст только мог сейчас успокоиться. Он выдохнул и отпустил чужие плечи, с ужасом понимая, что сжал пальцы настолько сильно, что Альфедову наверняка было больно. Зажмурившись, Джаст нервно потер переносицу и снова выдохнул. Почему каждый раз, когда он думает, что хуже уже не будет, все становится просто в разы ужаснее? — Я подумал, что своим вчерашним поведением вызвал у тебя отвращение, и что ты хочешь поговорить со мной именно насчет этого. Даже успел надумать, что ты собираешься выгнать меня с базы… — мрачно заговорил Джаст, избегая зрительного контакта. — Джаст, я бы никогда… И почему ты вообще решил, что вызвал у меня отвращение? Это совсем не так и… Вот теперь уже Альфедова обрывают посередине фразы. — Да потому что я уже места не нахожу себе и этим глупым чувствам! Я думал, они тебя напрягают. Любого бы на твоем месте это напрягало, — бормотал Джаст, с грустью вспоминая, какими злыми взглядами временами обменивались Нео и Жираф. И как тоскливо один смотрел на другого, пока другой не видел. Альфедов замолчал, нервно перебирая пальцами край пиджака. — Какие чувства, Джуст? — тихо-тихо сказал он, пока до него начинала медленно доходить истина. — Я не понимаю, о каких чувствах идет речь… Пришла пора молчать Джасту. Он в шоке уставился на Альфедова, не веря — или не желая верить — услышанному. — Стоп. Стой, подожди, — Джаст свел брови к переносице. — То есть ты не знаешь?.. О Боже. Блять. Боже. — Джаст почти прорычал последнее слово сквозь сжатые челюсти и с обреченным стоном уткнулся лицом в руки. Приехали. Все, конечная. Если до этого выгонять его не собирались, то сейчас выгонят уже однозначно. — Джаст. Джаст-Джаст-Джаст-Джаст-Джаст… — испуганно залепетал Альфедов. — Объясни. Умоляю тебя, объясни мне нормально. Что именно за чувства?.. Заднюю давать уже банально некуда. Он обессиленно опустил руки в жесте капитуляции. Топор уже занесен над его головой. — Любовь, Альфедов. Вот что за чувства. Влюбленность. Я уже больше не могу ее скрывать, а ты совершенно не делаешь лучше, — заговорил Джаст, как грешник на исповеди. — Потому что ты такой… Такой чертовски невероятный. Такой красивый, такой нежный, такой открытый, такой заботливый… Я умираю, Альфедов, каждый раз умираю, пока ты хвалишь меня, разрушаюсь, когда ты делаешь для меня что-то. Это уже просто невыносимо. Невозможно находиться с тобой рядом, не имея возможности прикоснуться. Невыносимо разговаривать с тобой, постоянно следя за каждым словом, потому что сопливые романтические глупости так и рвутся наружу. Я уже не знал, что с собой делать. Почти на стенку лез. И в какой-то момент решил, что сократить с тобой контакт будет хорошей идеей. Мол, перебешусь, успокоюсь немного, верну себе хоть какой-то самоконтроль. Но без тебя стало только хуже. Я вообще перестал адекватно себя контролировать. Мои кошмары… Они ухудшились. В несколько раз. Стали настолько жуткими, что я даже спать не мог. Боялся. Психосоматическая бессонница или что-то в этом роде. Вот и шлялся ночами то там, то тут. Не спал несколько суток. Тогда, в офисе, я переработал, и многодневная усталость просто взяла верх. Я не отдавал себе отчет о своих действиях, желая просто поспать. Но я все еще боялся. И тогда почему-то решил, что если засну с тобой, то мне будет спокойнее. Это, кстати, сработало… Я действительно смог заснуть без кошмаров и выспался. Но это неважно. В общем… в общем-то и все. Мне больше нечего сказать. Усилием воли Джаст заставил себя выпрямиться и посмотреть Альфедову в глаза. Колени подкашивались, но хотя бы это он должен был вынести достойно. Альфедов долго молчал, невидящим взглядом смотря на Джаста. Джаст мог почти видеть, как в его голове медленно-медленно обрабатывается вся неожиданно поступившая информация, складывается в единое пугающее целое. А потом на пушистых ресницах Альфедова неожиданно выступили маленькие жемчужинки слез. Снизу послышался тихий всхлип. Джаст настолько растерялся, что едва успел среагировать и поймать Альфедова, когда тот резко бросился ему на шею, почти сбивая с ног. Слезы, льющиеся из его глаз, быстро намочили Джасту воротник рубашки, Альфедов сквозь всхлипы пытался сказать что-то, сильно похожее на имя Джаста, но голос его постоянно срывался, пока ошарашенному Джасту оставалось только слегка отстраненно поглаживать Альфедова по спине. Не такой реакции он, честно говоря, ожидал. — Ты чего?.. — попытался он завести разговор, параллельно балансируя с почти висящим на нем Альфедовым. — Ты такой идиот, Джуст. Полный идиот, — шептал Альфедов, стараясь придать дрожащему голосу жесткости. Ну вот, теперь еще и оскорбляют. — Почему ты просто не рассказал мне? Про кошмары, про чувства… — протянул Альфедов. Действительно, блин, почему? — Потому что я боялся, что ты меня отвергнешь? Что это окончательно испортит наши отношения. Я… не хотел тебя терять. И не хочу, — тихо ответил Джаст, объясняя, казалось бы, очевидные вещи. — Вот поэтому ты и дурак, — заключил Альфедов, немного отодвигаясь от Джаста, но не отпуская его. Он более устойчиво встал на ноги, а после приподнялся на носочки и сделал то, во что Джаст бы ни за что не поверил, если бы не испытал на себе сам. Альфедов его поцеловал. Быстро и скромно, едва соприкоснувшись губами. Но одного этого действия было достаточно, чтобы Джаст замер в шоке так, будто его ударило током. — Это — достаточно ясный ответ на твои чувства? Если нет, то скажу словами: я люблю тебя, Джаст. Очень давно и очень сильно. — неловко, но твердо заявил Альфедов. — Честно говоря, мне казалось, что это очевидно… — уже куда более тише добавил он. Если это сон, то, Боже мой, Джаст не хочет просыпаться. Кто бы там на небе ни был, пусть он позволит Джасту остаться в этом моменте навсегда. — В каком, черт возьми, месте очевидно? — не понял Джаст, все еще пытаясь обработать произошедшее. — Ну-у… Я всегда хвалил тебя перед ребятами. Да я, блин, в чистом восторге от всего, что ты делаешь, Джаст. Мне всегда хотелось помочь тебе, сделать для тебя что-то. Я научился шить, когда заметил, что у тебя постепенно изнашивается твой плащ. Делал тебе комплименты, потому что хотел, чтобы ты понял, насколько великолепен в моих глазах, — говорил Альфедов так, будто объяснял очевидные вещи школьнику. — Я думал, что ты делаешь так со всеми… — честно признался Джаст, получив в ответ тихий смешок. — Забавный ты, Джуст. Что-то не припомню, чтобы я делал что-то подобное для Секби или Клэша. — Ну, честно говоря, для Секби бы подобного никто не стал делать, — ответил Джаст, посмеиваясь. После сильного стресса его с ног до головы окатило небывалым облегчением, а внутри вместо бабочек расцветала приятная освободительная легкость. — Хайди бы с тобой поспорил, — хихикая ответил Альфедов, поднимая глаза на Джаста. Они смотрели прямо друг на друга, ничего не говоря, фактически все еще обнимаясь где-то в коридоре. Джаст не уверен, кто из них не выдержал первым, но от долгого зрительного контакта один засмеялся, а второй подхватил, из-за чего тихое хихиканье переросло в неудержимый смех до слезинок в уголках глаз. Кажется, появившаяся в воздухе легкость мягко окружила их обоих, и Джасту было так спокойно и хорошо прямо в этом моменте, что он подумал: «Наверное, это и есть счастье». Если бы не одно «но». — Что, так и будешь смотреть на меня? — отсмеявшись, сказал Альфедов с легким вызовом в голосе. — А что, нельзя? — ответил Джаст, подхватывая игривое настроение. — Ну-у, я, конечно, не против, что ты мной любуешься, но я был бы рад, если бы сейчас ты занимался, скажем, чем-то другим. С закрытыми глазами там… — продолжал «намекать» Альфедов. — А если я предпочитаю с открытыми? — не сдавал позиций Джаст. — Ну Джуст! Не смешно! — возмутился Альфедов и показательно отвернулся, сложив руки на груди. И пока его… друг? или теперь все же партнер? всерьез не обиделся, Джаст мягко обхватил ладонями белоснежные щеки и нежным движением повернул Альфедова к себе, наклоняя голову и прикасаясь своими губами к его губам. Поцелуй был медленным, очень тягучим и сладким, как мед. Джаст на секунду приоткрыл глаза, замечая, как легонько трепещут белоснежные ресницы Альфедова, а после сомкнул веки и углубил поцелуй, крепче прижимая своего парня к себе. Своего парня. Боже, как же сильно это словосочетание нравилось Джасту. Альфедов — его парень, и он бы с радостью пошел кричать об этом на весь мир, чтобы каждое живое существо на свете знало об этом и радовалось вместе с ним, но сейчас у него явно были дела поважнее, такие, как, например, медленно целовать любимые губы, до которых он наконец дорвался и слушать чужое сбивчивое дыхание сквозь тихие звуки долгих поцелуев.       

И это, пожалуй, и было настоящим счастьем.