Ублюдок.

Яркое солнце освещала лицо покрытое шрамами. Бело - серебристые волосы были небрежно разбросаны на голове. Темно- фиолетовые глаза закрыты. Лицо приобрело спокойный, умиротворённый вид. Человек сидел в позе лотоса, на черном футоне. Обе руки, с отсутствующими двумя пальцами на правой руке, нервно сжаты в кулак, лежали на коленях. Да они победили, победили Мудзана, но какой ценой. Сколько людей погибло пытаясь уничтожить его, сколько не винных душ, было съедено его подопечными. Не сосчитать ... Когда человек исчезает, ты понимаешь, на сколько он был тебе дорог, хоть не осознавал это когда он был жив. У них вся жизнь была впереди, столько могли бы сделать... Но теперь остаётся только ходить на их могилы, возносить цветы и молится за упокой души. А брат, его же собственный брат, рассыпался прям как демон, и что он сказал напоследок, чтобы Санеми был счастлив, ведь он самый милый брат на свете. Гаденышь, умер. И зачем он пошел в истребители, мог жить спокойной жизнью, завести жену и детей, но нет. " Брат, я стремился стать столпом, чтобы ты принял меня. Я хотел извиниться за то, что произошло «тогда». " Но нет, сказав эти слова он стремился исполнить свой долг до конца... И исполнил. А Обанай и Мицури, ведь питали к другу другу чувства, но не могли озвучить их. Только на грани смерти, когда оставалось жить считаные минуты, тогда сказали друг другу, те заветные слова... А Муичиро, совсем ещё ребенок... И умер такой жестокой смертью. Не правильно, не справедливо. А Гёмей, вечно плачущий, добрый здоровяк, счётками в руках. Пошел отомстить и отомстил, умер с улыбкой на лице. А Шинобу, от нее даже тела не осталось, но такая умная, считай сама скормила себя демону, сколько дней она пила яд, чтобы остаться живой, но убить демона... И многое другие, о них только думать и думать. Теперь в сердце, внутри такая пустота, будто оторвали кусок, которого больше не вернуть никакими силами, нету ничего, что смогла бы заполнить пустоту внутри. Нет, Санеми не плачет, просто, в глаз пылинка попала... *** Дверь скрипнув открывается. Кто-то тихонько зашёл в помещение и подошёл к нему. - Шинадзугава... Но он не слышит. - Санеми... Его легонько трясут за плечо. Темно фиолетовые глаза открылись и встретились с синими. Как поле фиалок и поле незабудок. И правда, глаза Гию как бескрайнее поле незабудок, как и цветок, так и глаза забыть нельзя. Посмотришь в эти глаза, сначала кажется они пустые, но приглянулся, можно увидеть океан не озвученных эмоций. - Томиока ты что-то хотел? Сейчас не хотелось на него кричать, почему-то присутствие бывшего столпа воды не было ему противно. - Да. Прошептал Гию. И немного помявшись, нерешительно протянул сидящему мужчине ножницы. - Ножницы? Зачем они мне? Ему было не понятно, за чем Томиока принес ему ножницы, хотел посмеяться, пошутить? Должен признать, шутка бы была, довольно отстоянная. Но всё-таки он протянул руку и в нее вложили холодный металл. Томиока повернулся спиной и попросил его встать. На удивление Санеми послушаться, что-то в интонации Гию заставило его подчиниться. И как бы сейчас даже и ссориться не хочется. - Отрежь мне волосы, пожалуйста... А то одной рукой неудобно заплетать хвост... Грустно прошептал Томиока. Рука Санеми дрогнула. Его наполнила бессильная ярость, все таки Гию его до сих пор очень сильно раздражает. Но ножницы выскользнули из расслабленной хватки руки, а глаза уставились на темно синюю макушку. Руки сами потянулись к плечам Гию. Зачем это делает Санеми? А он и сам не знает. Как будто по наитию они сами обняли, впереди стоящего человека, как будто голова сама опустилась на плечо. Томиока вздрогнул, но не отошёл. Почему-то этот человек внушал доверие, хоть да, были те дни когда он его отвергал, но сейчас почему-то хочется уткнуться в грудь этому человеку, и выплакать всю боль, накопленную за столько лет. - Ублюдок. Прошептал Санеми. Но в его слове не было, злости или раздражения, а слышалась почему-то грусть и обида. Гию на это мягко улыбнулся, вздохнул и расслабился в этих крепких, мускулистых руках. Нет, Санеми не плачет, просто скупая мужская слеза, одиноко скатилась по щеке и растворилась в половинчитом хаори.