Самая яркая звезда на небе II / The Brightest Star in the Sky (pt. 2)

Том ждал, пока Гермиона достанет свою палочку и взмахнёт ею в сторону его сундука, левитируя с пола. Когда она взглянула на него, он не пропустил то, как зарделись её щёки. Её ресницы затрепетали, когда она вновь махнула головой, будто она пыталась вытряхнуть его из мыслей. А затем, господь, помоги ему, она прикусила губу. Чёрт, как он хотел укусить эту губу. Оставить свою отметину и ощутить сладость на языке. Он весь изнывал от желания поглотить её — впитать её рот своим и утонуть в ощущении полного единения с ней. Ах, если бы… Он следовал за ней по лестнице, не отрывая взгляда от её грациозных движений. Пока они поднимались, он не смотрел на то, как с каждым шагом покачиваются её бёдра, не пялился на её задницу всю дорогу. Том определённо слушал всё, что она говорит, неважно, о чём, а не был пленён её голосом. Он напоминал призрачную мелодию, и Том хотел, чтобы она никогда не покидала его мир — его ритм казался идеальным. Именно этой истории он будет придерживаться, если его потом спросят. Чёрт, у неё потрясающая задница. Она упомянула защитное заклинание и что ей нужен ключ от Габриэллы. Он представлял, как обхватывает её бёдра, чтобы поднять над полом. Её ноги могут обвиться вокруг его талии, пока он будет прижимать её к стене и заявлять на неё свои права с такой свирепостью, что они оба не смогут дышать. Они повернули за угол и продолжили подниматься по очередному лестничному пролёту. — Габриэлла позволяет нам есть всё, что мы найдём на кухне, — продолжала Гермиона. Было неприятно подниматься по лестнице с растущей эрекцией. Совершенно абсурдно, с какой лёгкостью он терял свой здравый смысл возле этой девушки. — И тебе нужно поговорить с ней о зарплате… Как всё изменится между ними, раз он теперь живёт здесь? Она больше не отталкивала его, но с Гермионой ничто нельзя было принимать как должное. С ней он всегда был настороже. Предположения часто его подводили. Каждый раз, когда он смотрел на неё, его очаровывала её красота… Он вернёт её… В самом крайнем случае завтра он заберёт Амортенцию и отложит на лето. Может, жизнь здесь что-то изменит. Если ничто больше не сработает, то он заставит её вернуться к нему. Он отказывается жить без неё. Она принадлежала ему. Том не заметил, что она остановилась, пока почти не врезался в неё на верху лестницы. Она повернулась к нему, а её лицо выражало очевидное беспокойство: — Что случилось? Почему тебе пришлось переехать? Он ухмыльнулся: — Я всё гадал, сколько пройдёт времени, прежде чем ты спросишь. Думал, по крайней мере, мы дойдём до двери. Она нахмурилась: — Ладно, — повернулась она на пятке и отправилась к двери прямо напротив собственной спальни. Она толкнула старую, щербатую деревянную дверь. Том не удивился, что комната была плохо обставлена и не прибрана, ведь Габриэлле не дали времени на приготовления перед его прибытием. Но это едва ли оправдывало столь дрянные чары в её попытках расширить пространство. Комната казалась убогой из-за неровных стен и низкого в некоторых местах потолка. Ему придётся пригибаться, чтобы не удариться головой. Пол был выложен половицами странной формы, а окно казалось деформированным — по крайней мере, он мог видеть улицу. Единственным предметом мебели была полуторная кровать — больше ничего бы и не влезло. Ведьма осмотрелась, опуская сундук в изножье кровати, чем наполовину перегородила вход. Им придётся карабкаться через багаж Тома, чтобы попасть внутрь. Она нахмурилась, размышляя о сложившейся ситуации. — Уютно, — прокомментировал Том с ноткой сарказма. Он бы вытащил свою палочку и исправил покорёженную комнату, но уже и без того ходил по тонкому льду с Министерством. — Полагаю, Габриэлле разрешили расширить эту комнату? — спросила Гермиона. — Наверное, — пожал плечами Том. Чары Незримого расширения были под ведомством Министерства. Иначе их использование незаконно. Гермиона кивнула и перелезла через сундук, отчего её платье задралось на бёдрах. Том тяжело сглотнул. Она прошла вглубь его комнаты. Он фантазировал о том, как толкнёт её, упадёт на кровать, держа её в объятиях. Она будет извиваться возле него, пока он… Гермиона вытащила свою палочку и с грациозной непринуждённостью взмахнула запястьем, исправляя все ошибки и неровности в магии старшей ведьмы. Потолок поднялся, добавив пространства. Стены выпрямились, будто вздохнув с облегчением. Зевнув, развернулось окно, а сама комната будто бы расслабилась, стоило ей расшириться. Гермиона кружилась, призывая заклинания будто в танце, а Том наблюдал, очарованный своей девочкой, управляющей своей силой с практически божественной грацией. В своей стихии, такая могущественная. Каких высот она могла достигнуть, если бы медитировала со своей магией и научилась держать свой истинный потенциал в узде? Он размышлял о том, что они могли бы создать вместе, если бы она ему позволила, если бы дала их магии шанс слиться в гармонии. Его глаза потемнели. Он не заметил, насколько приблизился к ней, пока она не отступила назад. Его сундук и кровать подвинулись, позволив беспрепятственно войти в комнату. — Том? — М-м? Ему нравился звук его имени, срывающегося с её губ. Он хотел слышать, как она его распевает снова и снова — отражаясь эхом в его разуме, будто в молитве. Он помнил, как она выкрикивала его имя, когда она кончала, сжимая его насмерть. Он приблизился к ней. На этот раз она не отступила, но позволила ему подойти. Красивый румянец покрыл её щёки: — Расскажи мне, что произошло. Том смотрел на Гермиону сверху вниз, выбирая, насколько подразнить её этой историей. Впервые ей хотелось чего-то от него. Но она выглядела искренне обеспокоенной — её глаза расширились, золотые всполохи в них сияли ещё ярче. — На меня напали в парке посреди Магловского Лондона, — сказал он ей. — Что?! — Неизвестный мне волшебник сегодня пытался меня убить. Она подняла руку и потрогала его разбитую губу. Было больно, но он не обратил на это внимания. Он высунул язык и коснулся кончика её пальца. — Ты использовал магию в Магловском Лондоне? — спросила она. Её пальцы скользнули по его челюсти и вверх, к тому месту, где у него на голове запеклась кровь. — Да, — ответил он. — Министерство застукало тебя? — поднялась она на носочки и внимательно осмотрела рану. Ему казалось, что он не может дышать, когда она так близко. Он жаждал её. Она невероятно пахла. Она была всем. — Да. — Тебе больно, — это не было вопросом. Она подвела его к кровати и с нежной настойчивостью заставила сесть на край. Она снова достала свою палочку и расположилась между его раздвинутыми ногами. В нём поднялся жар, буря желания, которое грозило подавить его сопротивление. А может быть, он уже перестал сопротивляться. Её нежные пальцы наклонили его подбородок, и она прижала палочку к его губам, прошептав заклинание. По нему прокатилась волна успокаивающих мурашек, словно она исцелила самую его душу. Его глаза встретились с её глазами, пока она творила свою магию. Её палочка переместилась к его виску. Он саднил с тех пор, как Том очнулся в белой комнате. Наслаждение пронзило его, и он простонал от облегчения. У Гермионы перехватило дыхание. Рука Тома обвилась вокруг её талии, притягивая её ближе, и он прижался щекой к её груди. Он держал свой висок открытым, а она продолжала использовать свою успокаивающую магию. Он слышал, как учащённо бьётся её сердце, подражая ускоренному ритму его собственного. Она дышала слабыми волнами. Он был уверен, что она чувствует, как напрягается в брюках его ноющий член. Он ещё крепче сжал её в объятиях. Он тосковал по теплу её обнажённой кожи на своей щеке, но платье удерживало его на манящем расстоянии. Его поглотило желание разорвать барьеры между ними. И тут он понял, что заклинание прекратилось, а её тело осталось прижатым к его телу в тихой капитуляции. Она позволила ему обнять себя, поглаживая его по шее. Ему нужно было больше. Ему нужно было… Том выпрямился, приподнял подбородок и провёл губами вдоль изгиба её ключицы. Из их нынешнего положения он едва доставал до основания её шеи, но впился в неё пылким поцелуем, проскальзывая зубами по её коже. Она ахнула — этот звук стал для него погибелью. Он перевернул её на кровать, а сам расположился над ней. Он вернулся к её шее, его губы и зубы прочертили дорожку из жарких поцелуев и нежных укусов. Она хныкала под ним, её тело извивалось в поисках удовольствия, которое она так долго отвергала. Он уже едва думал. Никто не мог заставить его мысли исчезнуть, как эта ведьма с её властью над ним. Он хотел оставить свой след повсюду — на каждом дюйме её кожи. И вот она здесь, в его новой постели… Сохранится ли её запах и здесь? Он чертовски на это надеялся… Она сведёт его с ума. — Том! Он заставит её выкрикивать его имя. Он поцеловал её в шею. Провёл языком по её пульсу. Он так сильно любил её. Он не мог её отпустить. Почему она этого не понимала? Она была для него всем. Может быть, это и делало его сумасшедшим — то безумие, которое он испытывал к ней. Разве любовь должна быть безумной? Он любил её… — Том, мы должны работать! — начала она учащённо дышать, её грудь вздымалась возле его. В пизду работу. Он не обращал на Гермиону внимания, прикусывая её челюсть. Эти красивые пухлые губы так и ждали, чтобы он заполучил их. Она повернула голову в сторону. На мгновение он попытался поймать её рот, но тут всё её тело перекатилось под ним. — Том, пожалуйста… Я не… мы… Всё, чего он хотел, — это продолжать её целовать. Он так давно её не обнимал. Его пальцы перебирали и ласкали её локоны, наслаждаясь их шелковистой текстурой. Он не упустил дрожь, пробежавшую по её телу. Она отмахнулась от его руки: — Прекрати. Я… Я не… — Ты не хочешь меня… — прошептал он, закончив за неё. Все говорили одно и то же. Он уже должен был привыкнуть к этому… Ничего не изменится. — Я не знаю… Он изогнул бровь, изобразив на лице высокомерную ухмылку, которую на самом деле не чувствовал: — Неужели? — может, у него был шанс? Это не прямой отказ. — Я не знаю, Том! Я знаю только то, что должна работать! — на её лице читалась паника, пока она выбиралась из-под него. Он застонал, почувствовав, как её тело прижимается к его члену. В конце концов он сдался и отодвинулся от неё, позволив ей сбежать. Ему требовались пять минут, чтобы привести себя в порядок после состояния, в котором оставила его Гермиона, и заступить на свою смену.

····★·* ﾟ⁂ ﾟ*·★····

Гермиона снова засиделась допоздна за чтением. На самом деле она дочитала «Франкенштейна» и не могла выбросить его из головы. В начале истории Том связывал себя с гениальным Виктором Франкенштейном — учёным, мечтавшим победить смерть. Но всё изменилось. Он почувствовал, что больше похож на Монстра. На существо, полное ненависти и мести от одиночества и несчастья. Возможно, он не говорил об этом так многословно, но Гермиона видела это в его комментариях. «Оглядываясь вокруг, я не видел себе подобных. Неужели же я — чудовище, пятно на лице земли, создание, от которого все бегут и все отрекаются?» Рядом с этой строчкой чернилами было просто приписано: «Никто не даст ему шанса». Гермиона задумалась, почему Монстр должен быть монстром. Дело в его внешности? В восприятии общества? Существо рассказало историю о своём любопытстве и интересе к жизни, когда он был новорождённым. Он помогал другим, желая сделать миру добро, но обнаружил, что мир не хочет иметь с ним ничего общего. Том был прав. Если бы кто-то дал ему шанс, он мог бы жить без такой ненависти внутри. Гермиона читала о том, как Виктор пообещал сделать Монстру женщину-компаньона, но та предала его. Виктор уничтожил её после нескольких месяцев трудов. Том понимал ярость и обиду существа. Он чувствовал себя отвергнутым людьми. Он был единственным в своем роде, и ему не с кем было разделить свою жизнь. Теперь он всегда будет один. Том поддержал месть существа: оно охотилось и убивало любимых Виктора, чтобы отомстить. Гермиона нахмурилась, чувствуя сквозь страницы горькую обиду Тома. У этой истории не было счастливого конца. Виктор Франкенштейн довёл себя до безумия в охоте за Монстром. В итоге погоня сгубила его. Хотя Тому иногда было трудно выразить свои мысли словами, Гермиона начала понимать, что он хочет сказать. Монстр нашёл кого-то, кого можно обвинить в своих мучениях, на ком можно сосредоточить свой гнев. Том видел себя похожим на Монстра. Он задавался вопросом, кто породил в нём чувство обиды. Откуда оно взялось? «Падший ангел становится злобным дьяволом. Но даже враг Бога и людей в своем падении имел друзей и спутников, и только я одинок». Рядом чернилами было написано: «Никто злой не имеет настоящих, верных друзей. Такая дружба полна ожиданий и скрытых мотивов». Стоило ли всё этого? И Франкенштейн, и его Монстр остались одинокими — несчастными. Ни один из них не получил того, чего хотел. Одинокими. Всё всегда сводилось к этому… Теперь он спал в комнате напротив неё. Чувствовал ли он себя одиноким сейчас? Хотя у него были друзья в Хогвартсе, они никогда не всплывали в разговорах. Этим летом она ни разу не видела его с кем-то. Он всегда был здесь, с ней… а она отвергала его. Всё, что он делал, было для неё. Волдеморт был чудовищем. Демоном. Злом до самого основания. Он ненавидел весь мир и всех, кто в нём живет. Но Том Риддл не был Волдемортом, он был чем-то гораздо более сложным. В конце концов она уснула, но эти мысли не давали ей покоя.

***

На следующее утро, рано проснувшись для смены, она прохаживалась по пабу, взмахивая палочкой в сторону столов, чтобы расставить их прямее перед открытием. Эдгар стоял за барной стойкой и оценивал запасы спиртного. Они уже давно не работали вместе. По мере того как болезнь Эдгара прогрессировала, он стал приходить на два дня в неделю. Габриэлла часто пыталась отговорить его от службы, но он настаивал на сохранении нормальной жизни. Гермиона поддерживала его стремление. Когда она умирала, она была полна решимости продолжать учиться, несмотря на то что знала, что в этом нет никакой цели. Она хотела сдать экзамены. Она отчаянно хотела посещать занятия. Это помогало ей чувствовать себя лучше. Гермиона закончила смену, проработав всего несколько часов утром перед обедом, прежде чем снять свой фартук. У неё был свободный день, а за ним — день отгула. Она запрыгнула на барную стойку и улыбнулась Эдгару. — Так что, теперь Том переехал? — Ты уже слышал? — спросила Гермиона. Эдгар пожал плечами и начал разливать сливочное пиво для посетителей. — Не знаю, что и думать, — честно ответила она. Гермиона настороженно смотрела на Эдгара. Его магия была не в порядке, и целители велели ему пользоваться ею осторожно. Это было частью естественного развития синдрома Арканной атрофии. Со временем он всё больше терял контроль над своей магией. В конце концов, его магия выйдет из-под контроля, и он умрёт. Лекарства от этого не было. — Ты счастливее, когда он рядом, — заметил Эдгар. Была ли она? Гермиона задумалась. С тех пор как Том начал работать в «Дырявом котле», она перестала бороться с собой, чтобы подняться с кровати. Он заставлял её брать все перерывы и настаивал, чтобы она ела. Не было смысла отрицать, что ей приятно его общество. — Всё сложно, — ответила она стихающим голосом, пока боролась со своими мыслями. — В любых отношениях есть доля сложности, — он начал мыть посуду без магии из-за своего недуга. Его кожа казалась почти такой же полупрозрачной, как вода. — И я это знаю, — сказала Гермиона, нахмурив брови, — но… иногда я не знаю, чего от него ожидать. Мне кажется, что в нём что-то есть, но я не понимаю, что именно. — В этом и заключается суть отношений, — сказал Эдгар с безмятежной улыбкой на лице. — Они про раскрытие тайн, обнаружение того, что скрыто под поверхностью. Гермиона уже собиралась ответить, когда Эдгар продолжил: — Не так уж много тех, кто ворвался бы в кабинет Дамблдора и вымолил у феникса слёзы. И то, что ему это удалось? Это должно что-то значить — феникс должен был что-то в нём разглядеть. — Что? — замерла она. Дыхание застряло в горле. Эдгар моргнул, с интересом наклонив голову: — Ты не знала? Это сделал Том? Том ворвался в кабинет Дамблдора и умолял Фоукса о слезах? — Том бы так не поступил, — сама идея казалась немыслимой. Она не могла представить себе Тома — само воплощение стоической решимости, — когда-либо умоляющего о чём-либо. — Дамблдор рассказал мне на той неделе. Гермиона забыла, что Эдгар дружит с Дамблдором. Почему никто ей не сказал?! Её мысли быстро вернулись к тому гневу, который она почувствовала, когда очнулась. Она сказала ему, чтобы он убирался из Больничного крыла, и, соответственно, попросила его уйти из её жизни. Она была в ярости, но теперь гнев сменился растерянностью и чувством вины. Он был один… Мир отверг его. Он чувствовал себя как Монстр Франкенштейна из книги. Гермиона была одной из тех, кто принес ему ещё больше боли. Все отвернулись от него. Даже она. Это она толкала его во тьму, но Том не был Волдемортом. Пока ещё нет. И если бы она могла этому помочь, он никогда не станет тем человеком. У Тома было тяжёлое прошлое — у них обоих. Она сказала ему, что не может взвалить на себя лишний груз. Может, тогда это и было правдой, но сейчас она понимала, что её отказ только усугубил состояние их обоих. Ей хотелось плакать. — Я должна идти! — прошептала Гермиона, её голос дрожал от целой гаммы эмоций. Она встала так резко, что чуть не упала на пол. Она помчалась вверх по лестнице в сторону комнаты Тома. Он должен был быть там и распаковывать вещи. Ему нельзя было выходить без присмотра, и он не мог пользоваться магией. Под бдительным оком Министерства ему было трудно продолжать заниматься магией в несовершеннолетнем возрасте… Но Том часто делал то, что ему вздумается. — Том! — постучала Гермиона в его дверь и подождала несколько секунд, прежде чем постучать снова. И ещё раз. И снова. Не получив ответа, она взмахнула палочкой и с силой распахнула дверь. В комнате было пусто. По смятым простыням она поняла, что спал он здесь, но его не было. Нет… Только вчера кто-то пытался его убить. Гермиона осмотрела комнату, но всё было в порядке — всё на своих местах. Неужели на него снова напали? Он что-то говорил о дуэли в парке. Наверняка там был бы переполох. Если только он не покинул «Дырявый котёл». Гермиона вышагивала по комнате, пытаясь думать. Ей нужно было найти его. Это казалось срочным. Будто она не сможет нормально дышать, пока не увидит его снова. Конечно, он не мог пойти в Косой переулок, ведь за ним следило Министерство, а значит, магловский Лондон. Она поспешила вниз по лестнице. Сиротский приют был единственным местом, куда, по её мнению, он мог пойти. Может быть, он что-то забыл. Может, у него ещё остались дела. Неважно. Она выскочила за дверь и помчалась в Лондон.