Романтики с большой дороги

      Когда она, пошатываясь от качки, выскочила на палубу, стояла непроглядная темень. Фурина грешным делом решила, что ослепла и больше никогда не увидит родных земель и лиц. Эта мысль наполнила её истеричным задыхающимся ужасом. Оплакать несуществующую слепоту не позволил дар: вспенился сердитым предупреждением, вдруг выхватив из темноты сумеречные переливы огромной волны, нависшей над кораблём. Первые брызги успели попасть ей в широко распахнутые и абсолютно зрячие глаза, затем Фурина швырнула себя обратно в трюм, а ревущая вода обрушилась на пустую и насквозь вымокшую палубу. В почерневших небесах сверкнула ветвистая молния — белоснежнее самых светлых и дорогих жемчугов в фонтейнских магазинах, белее даже колонн небесного города Селестии, висевшего в небесах Тейвата мрачным напоминанием о том, что случается с грешниками. Фурина успела зажать уши, но даже тогда гром отозвался дрожью в её смертных костях.       Друг забилась под какую-то лавку и шипела оттуда, скребя когтистыми лапами по полу. В её суженных в иглы глазах горело напряжённое недовольство.       — Справимся, — сказала ей Фурина, чуть оправившись: от белоснежных росчерков, отливавших глубочайшим аметистом, у неё зарябило перед глазами, от грома ёкнуло сердце. — Надо найти кого-то из команды.       Словно услышав её мысли, кто-то застучал ботинками по палубе. От одной мысли о простых людях, которые безо всяких даров первородного моря, не рождённые в водных глубинах, сейчас пытаются что-то противопоставить разбушевавшейся стихии, Фурине подурнело. Она стиснула кулаки и поднялась.       И сразу же, впрочем, налетела на ближайшую стену, когда корабль подбросило на волнах.       Вот сейчас пресловутая божественность ей бы чертовски пригодилась, надо заметить.       Когда они с Другом выглянули на палубу во второй раз, молния сверкнула снова, насмехаясь над их храбростью. Угрожающе заскрипела мачта: паруса не успели сложить, и они хлопали по ревущему ветру цветными крыльями, словно пытаясь спастись, но делали только хуже: ветер подхватывал их под вымокшие складки и гонял корабль по океану, как пёрышко, помогая налетавшим со всех сторон волнам.       Дар снова вспыхнул тревогой, но на этот раз Фурина просто схватилась за заброшенные на палубу сети, запутав в них пальцы, и вжала голову в плечи, спрятав Друга под собой. Ледяная вода обрушилась на голову беспощадным каскадом, одежда вымокла насквозь, а всё тело прошило холодом — но только им. Не судорогой.       Она, помнится, любила купаться зимой. Всё тело постепенно затягивало немотой, а в голове оставалась приятная пустота: чисто человеческое чувство страха наложенное Фокалорс проклятие с лёгкостью подавляло, поэтому Фурина плавала себе, иногда захлёбывалась и промораживала себя ещё и изнутри, иногда заболевала после таких приключений, а иногда и ввергала в ужас свою свиту, если имела неосторожность купаться при свете солнца, а не под звёздами, и затем возвращаться в дворец посиневшей в тон своим аляповатым нарядам.       Физически она это ощущение уже никогда не воспроизведёт: теперь ей тоже было страшно, как и любому иному существу, которому не предстояла вечность. Но и на одних воспоминаниях можно далеко уехать.       — Им нужно хотя бы пару минут спокойствия, — пробормотала Фурина Другу. Та, тоже вся мокрая, устало зашипела в ответ и высунула голову у неё из-под коленки, явно найдя кого-то взглядом в густой темноте. — Нет! Нет, стой, рано. Держись.       Вода снова грохнула над их головами. Дар пульсировал сдержанным недовольством, рвался вперёд, но Фурина легонько хлопнула по стеклянной — хрустальной? — поверхности.       — Успокойся! И до тебя дело дойдёт. — После чего обратилась уже к Другу: — Бегом!       Они побежали к мачте и едва успели обогнуть её и обхватить толстый столб, прежде чем корабль накрыло сразу с двух сторон. Скользкая палуба ушла у Фурины из-под ног, она унизительно грохнулась на колени, подавив вопль, но сдержалась, молча сплюнув сочившуюся из прокушенного языка кровь на палубу. Кровь была обычная, красная, с толстыми пузырями слюны, и её тут же унесло волнами, так что не осталось и пятна. Хоть палубу скрести не придётся.       Снова сверкнула молния, мир словно на мгновение застыл, будто бы кто-то остановил время уверенной, строгой рукой — а потом, стоило погаснуть раскалённому великолепию электро, швырнул его снова вперёд, не то заскучав, не то исполнившись отвращения к его неподвижности.       Друг прижалась к палубе, глядя на небо почти что с ненавистью. От раската грома прижала уши и оскалилась в ответ, словно отвечая.       — Нарей! — завопила Фурина во всё горло, прищурившись: на ступенях к причалу стояла высокая плечистая фигура и со всех сил тянула на себя вымокшую насквозь верёвку.       Даже издалека она с помощью дара чувствовала, как его кровь — темнее, гуще, гораздо старше, чем та, что текла в её вечно молодом теле, — из разодранных ладоней впитывается в старые плетения каната.       — Миледи!.. Катарина, обратно в каюту, живо! Берите мою Исиду, сидите в трюме, не лезьте нару…       — Вниз! — крикнула Фурина поверх него и сдёрнула со ступеней к себе на палубу.       Накрывшая их волна была такой тяжёлой, что приложила её об эту самую палубу ещё раз, на сей раз лбом. Восхитительно. Главное, чтобы до спектакля зажило.       — Вам нужно свернуть парус, — затараторила Фурина, пока Нарей откашливался, перемежая кашель с такими крепкими матами, что в любую другую ночь у неё бы покраснели уши. — Я контролирую гидро, попробую хоть ненадолго задержать волны. На счёт три?       Нарей покосился на неё, мокрую, тощую и похожую на бледную крысу, с заметным сомнением во взгляде, но Фурина вытащила из-под рубашки дар, и тот немедленно отозвался на прикосновение глубоким перламутровым сиянием.       — Сначала справа, — прохрипел капитан. — Шторм восточный, он нас разворачивает. Исида! — сверху, от штурвала, крикнули что-то неразборчивое. — Лезь наверх, готовься связывать. Вут страхует.       Прижавшись спиной к мачте и на всякий случай примотав себя к ней первой попавшейся верёвкой, Фурина выставила перед собой руки — и еле слышным шёпотом, как на самых муторных противных приёмах, как на суде против Ночного Потрошителя триста двадцать лет назад, как на похоронах её первого герцога, как на открытии исследовательского Института, обратилась к своему единственному помощнику против рассвирепевшего океана:       — Ну что, время сиять?       Тот блеснул пеной, словно мелькнули внутри белоснежные волосы, напряжённое гидро прилило к самым кончикам пальцев.       — К порядку! — приказала Фурина и надавила.       Из океана взмыли в чёрное небо сложенные из гидро дельфины и обрушились ровным строем на поднявшуюся было волну. Следующая вдруг изогнулась сама, пропустив корабль сквозь себя, брызнула от разрезавшего её глубины носа прочь, обернувшись лошадьми с гривами из чистой пены и рыбьими хвостами, которые ударили по толстым бокам корабля. Старый ког застонал, но выстоял. Сзади заорали, и хлопавшие над головой складки вымокшей ткани начали складываться.       Третья волна, словно разъярённая попыткой сопротивления, нависла над кораблём чёрной тенью в два раза выше мачты. Фурину насквозь прошило страхом, но она лишь напрягла пальцы и толкнула воздух перед собой. Уже полетевшая вниз громадья даже не качнулась, но с другой стороны корабля, прямо над ним, взмыл сотканный из более холодного течения кит — похожий на того, который появился в зале суда. Фурина его тогда сквозь слёзы почти не разглядела, однако подсознательно, как оказалось, запомнила. Легонько поддав почти сложившемуся парусу массивным плавником и наконец забросив его на нужную балку, гигант врезался в водную стену, протаранил её насквозь и рухнул в морские глубины вместе с её разлетевшимися мириадами брызг останками. Палубу опять залило, но правую часть парусов удалось закрепить.       Поэтому, разумеется, порыв ветра тут же развернул их на сто восемьдесят градусов. Голову повело, Фурина треснулась об мачту затылком и потеряла концентрацию от боли — успела только махнуть рукой, чтобы маячивший среди волн осьминог оплёл днище корабля щупальцами, удерживая его на месте.       Стихия бушевала. Фурине не нравилось, что в этой ярости была какая-то задумка — уж больно умело гроза отвечала на попытки себя контролировать.       Впрочем, ей фантазии тоже было не занимать, а проигрывать она не любила. Фурина успела только подумать в нужном направлении, прежде чем дар, встряхнувшись, отозвался согласием, как всегда поняв её с полуслова.       Вдвоём, обгоняя друг друга, — лазурь с индиго — они потянулись выше океана, к ревущим небесам, и нырнули прямо в грозу. Фурина схватилась за первую тучу, потянула её прочь от корабля, обратно к восточному туману, дар обхватил соседнюю, готовившуюся сверкнуть очередной молнией, — и та захлебнулась собственным рокотом, разгорелась и погасла где-то в небесах, так и не обрушившись на землю. Заливавший всё дождь на мгновение прекратился.       — Бежим налево, — услышала Фурина голос откуда-то снизу. Чьи-то руки помогли ей сделать пару спотыкающихся шагов к другому краю палубы. — Держите?       — Держим, — ответил кто-то из них — не то лазурь, не то индиго — дрожащими от напряжения смертными губами.       Опустив взгляд с небес на землю, Фурина рассекла воздух ладонью. Оскалившееся слева море ухнуло вниз, под днище, захлебнувшись оскорблённым воем, вместо него поднялись причудливые фигуры — в основном кони, тут же бросившиеся врассыпную нестройной кавалерией, но были там и огромные крабы, вставшие ровным строем вдоль борта, чтобы прикрыть своими раковинами бок — и бесстрашно выстроившихся вдоль палубы моряков, приготовившихся сворачивать второй парус.       Вода слева была сильнее, течение неслось со страшной скоростью. Дар пытался сопротивляться, принимать на плечо, пока Фурина разворачивала обоих так, чтобы плыть по течению, а не спорить с ним, то и дело оттаскивая саму себя от так и напрашивавшейся ответной волны.       Их перетягивание каната дало команде Нарея нужные тридцать секунд.       А потом стихия решила поменять правила игры.       Фурина почувствовала это намерение за секунду до того, как всё произошло, но её смертное тело просто не успело на это вовремя отреагировать.       Поэтому, когда её голосовые связки обработали поступивший в мозг сигнал, молния уже шарахнула в центр мачты и так тщательно складываемый парус уже обрушился на палубу безжизненным белёсым трупом, огрев всех по ушам раскалённым треском.       — Нет! — заорала Фурина, с упавшим сердцем увидев, как среди волн скрылась белая рубаха.       Исида. Исида сидела наверху, привязывала паруса, потому что она одна плела самые прочные узы, которые не могла разорвать никакая стихия, — и наверняка ведь сама вызвалась, — а Нарею некого больше было послать наверх, — господи, — нет, нет, нет!..       Фурина с дикими воплями забилась в верёвках, проклиная себя из прошлого, привязавшую себя к мачте, отплюнулась от хлынувшей в лицо воды. Дар сам, без её участия, залил водой загоревшийся было обрубок мачты, но чтобы спихнуть парус в воду, нужна была её концентрация. Фурина была слишком занята тем, что сходила с ума, и помочь никак не могла.       Вдруг верёвки ослабли и опали. Оказавшийся рядом с ней человек, лихо рассёкший их каким-то длинным вытянутым кинжалом, схватил её за предплечье стальной хваткой, не дав упасть, и эта неожиданная поддержка помогла так сильно, что Фурина чуть не разрыдалась от облегчения. Вместо этого она схватила моряка за плечи — неожиданно худые, но ровные, так и горевшие опытной, уверенной силой:       — Помогите столкнуть парус в воду. Слышите? — дождь заливал всё, она не видела даже лица собеседника. — Нужно доломать мачту и столкнуть обрубок в воду, иначе мы завалимся на бок и утонем. Я достану Исиду.       — Вы хотите прыгнуть в океан? — с совершенно неуместным интересом уточнил её собеседник подозрительно высоким голосом. У Нарея совсем мальчишек в команде не было, но Фурине некогда было задумываться. Мало ли, может, голос сорвал. Или боится. Фурина его прекрасно понимала, ей тоже было жуть как страшно.       — Да! Я точно не утону, притащу Исиду, предупредите Нарея, чтобы сбросил нам лестницу, найдёте нас по Другу, — Фурина указала подбородком на мокрый ком шерсти у себя в ногах, который только устало мявкнул. — Она поймёт, откуда мы полезем.       — Вода слишком холодная для человеческого тела, — ответил моряк. — Вам сведёт ноги. Вы обе утонете. Скорее всего, она уже утонула, и вы напрасно рискуете своей и без того короткой жизнью.       — Я неясно выразилась или что? — взорвалась Фурина. — Нашёлся, твою мать, философ! Живо к Нарею!       И, коротко предупредив свой дар, — тот взвился такой же сердитой белой пеной, но с угрюмым недовольством перехватил волновавшуюся у левого борта воду, стиснув вены океана когтистыми лапами, — Фурина рванула к краю. Перескочив через парус, она врезалась коленкой в мешок балласта, наполненный потяжелевшим от воды песком, выругалась похлеще Нарея и успела обернуться: убедиться, что парень предупредит капитана или что, если он совсем от страха мозги потерял, это сделает Друг.       Ровно в этот момент в воду за ними ударила молния. На долгую, застывшую во времени секунду в оке бури стало светло, как днём.       Фурина различила фиолетово-седую косу, длинную, аж до палубы, узкий светящийся меч, у самого кончика которого за ней следила Друг, и, в последнюю очередь, встретилась взглядом с холодным безразличным взглядом аметистовых глаз, таких же страшных, как бившие сверху молнии.       Налетевшая сзади вода накрыла всю палубу, и в ужасе оцепеневшую на краю палубы Фурину схватило за шкирку и смыло в открытый океан.