Романтики с большой дороги

      Когда по коридору зашелестели чьи-то шаги, слёзы уже утихли, потому что ни одна истерика не может длиться вечно, и Фурина просто тихо всхлипывала, по-прежнему сжимая эту несчастную бумажку, на которой уже ничего было не разобрать из-за её слёз.       Дура. Невнимательная, безмозглая, доверчивая дура. Какой вообще был смысл разбираться в уголовном и административном кодексах, заниматься психологией преступников, учиться быть объективным наблюдателем и распивать чаи с легендарными детективами, если у неё ничего — ничегошеньки — в голове не отложилось? Если она как последняя идиотка, как типичная богатая дива, создававшая миллион проблем следствию, каждый раз велась на то, на что не повёлся бы и младший сотрудник жандармерии? Если ей каждый раз не хватало мозгов подумать головой, а не настырным, дурацким, вечно всё портящим сердцем!..       Она ведь даже не предположила, что преступник может быть как-то связан с театром, она даже версию такую рассматривать не стала, наоборот, сразу отмела — роковая ошибка для любого мало-мальски компетентного следователя. Да, конфликт интересов, да, персональная привязанность, но она пятьсот лет — пять веков! Минимум шесть человеческих жизней! — прожила на свете! Она должна была быть выше этого, умнее, должна была поставить ногу на горло собственной сентиментальности и действовать по чёртовому протоколу, который Пуаре вбивал в её пустую голову!..       — Каролина? Мы тебя потеря… О, господи, Каролина, что случилось?       Тихо и предупреждающе зашипела Кошка. Исайю она любила, но сейчас встала между ней и Фуриной, хлеща себя хвостом по бокам.       В то, что Курош позарился на лёгкие деньги, Фурина не верила совершенно, и на сей раз не верила осознанно, а не просто по факту личного знакомства. Что тогда, рассуждала она лихорадочно в те несколько секунд, пока Исайя помогала ей подняться, приобняв за плечи. Угрозы близким? — она аккуратно взяла у девушки платок и промокнула глаза. Какая-то другая форма шантажа? — вернула владелице, отвела с лица волосы с почти смывшейся краской. Вербовка в какую-то религиозную или просто сектантскую организацию? — отряхнулась, разгоняя кровь по затёкшим конечностям.       Все три фактора подразумевают эмоциональные манипуляции. Плохо. Расшатанная психика никого до добра не доведёт, а уж решившего предать контрабандистов вчерашнего мальчишку — тем более.       Когда она жила во дворце и притворялась Фокалорс, дурить народ и богов ей помогало не только умение до последнего возможного момента держать хорошую мину при плохой игре, но и умение быстро взять себя в руки, если маска с лица всё-таки соскальзывала.       — С книгами теперь всё понятно, — прогнусавила Фурина и отдала скомканный листок Исайе. Положила ей руку на предплечье, когда девушка ожидаемо ахнула и прижала ладонь к рту, тоже сразу заплакав, крепко сжала. — Пойдём. Надо сказать остальным.       А в случаях, когда она не могла сразу поставить себя на место подозреваемого и распутать его логику изнутри, ей нужно было просто разжиться информацией — как правило, для полной картины не хватало парочки удачных мелких деталей. Например, отправившись за ним в погоню.       И, как удачно, теперь она могла сделать это без сопровождения в виде гвардии.       — Исайя? У нас в театре есть карта?       — К-карта?       — Карта страны. Мне надо понять, как добраться до этой деревни Аару.        Слушать возражения труппы Фурина даже не стала, наоборот, сама перешла в наступление:       — Мы с каждой минутой теряем преимущество! Он ушёл в конце второго акта, между нами полчаса разницы, если я выйду из города через пятнадцать минут, то нагоню его.       Рюкзак — полупустой, потому что за несколько недель она начала доверять хозяйке гостиницы и свои немногочисленные сокровища оставляла теперь в комнате, зная, что никто на них не позарится — она поспешно набила бурдюком с водой, несколькими мясными лепёшками, плотной охотничьей курткой, которая обычно выступала в качестве элемента костюма, и картой.       — А если он ушёл не один? — не сдавался Зубаир, единственный поспевавший за её рассуждениями. — Если поехал с одним из этих «караванов»?       — Даже контрабандисты не рискнут устроить резню посреди проторенной дороги. Буду держаться за ними, дождусь любой из стоянок — в Аару или в этом, как его, — Фурина пощёлкала пальцами, чтобы унять никак не стихающую дрожь в левой руке, — в Караване, забыла второе слово, там перехвачу его и поговорю.       — А если ты опоздаешь? — не отставал Зубаир, пока Фурина раненой птицей металась от одной полки к другой, сама не зная, что ищет. — Если они уже уйдут в пустыню?       — Не уйдут, если вы перестанете вокруг меня толпиться! — всплеснула руками Фурина и закинула на плечо рюкзак. — Где брать в аренду яков? Как будет быстрее: пешком или верхом?       — Верхом, — отозвался кто-то из труппы и сразу словил подзатыльник.       — Отлично, — кивнула Фурина и лихо развернулась к выходу.       На плечо легла чья-то рука. Закатив глаза, Фурина бросила на очередное препятствие раздражённый, лихорадочный взгляд, вжав левый кулак себе в спину — рука всё дрожала и дрожала, как будто каждый её сустав превратился в вибрирующую пружину.       Это оказалась Нилу. Перед её внимательным, умоляющим взглядом Фурина невольно смягчилась:       — Я же всё-таки ещё и искатель приключений, — напомнила она самую нереалистичную часть своей легенды. — Я знаю, что делаю, — и приправила её щедрой ложью. — Всё будет хорошо, — и отполировала всё оторванным от реальности прогнозом.       Нилу на такую великолепно продуманную и не вызывающую вопросов отговорку ожидаемо не повелась:       — Если что-то пойдёт не так, мы потеряем вас обоих. Почему не сообщить бригадирам?       — Время! Время, Нилу, мы теряем время. Пока они донесут информацию до командования, пока выделят людей, пока поймут, кого им надо искать, всё может десять раз поменяться. Конечно, когда я уеду из города, кто-то должен будет к ним пойти и всё рассказать, но рассчитывать на них нельзя.       — Мы.       — Что — «мы»?       — Когда мы уедем из города, — настойчиво повторила Нилу, не отпуская её плечо. — Я поеду с тобой до деревни Аару — я там хотя бы была и знаю дорогу. Если мы не найдём нигде Куроша, то пошлём сообщение Дэхье и останемся ждать новостей там. Кроме того, со мной сила гидро, — она схватила с одного из столиков оставленный на время выступления глаз бога. — Как минимум, так будет надёжнее, чем ты пойдёшь по этой жаре с одними бурдюками.       Фурина беспомощно сдулась. Левая рука продолжала изнывать от судороги. На висках выступил пот. Лямка рюкзака натирала плечо. Засохшие слёзы неприятно стянули кожу на лице.       — Ладно, — сдалась она. Если повезёт, они наткнутся на Куроша, даже не ступив на территорию пустыни. Если не повезёт, она найдёт способ отправиться за ним в пески одна, не подвергая опасности ещё и Нилу. — Ладно, давай поедем вместе.       Большая часть труппы вздохнула с облегчением, украдкой переглянувшись друг с другом. Зубаир немедленно занял их уборкой, назначил Наджию ответственной за краткий пересказ всего произошедшего, а сам повёл их с Нилу арендовать яков.       Заплатил он за это из своего кошелька, только махнув рукой, когда Фурина потянулась было за своим. Пока Нилу куда более умелыми движениями, чем это делала бы ни разу не имевшая дела с яками Фурина, седлала двух массивных зверюг, ловко перекидывая седельные сумки через их огромные спины, Зубаир взял её за локоть и отвёл в сторону.       — Пообещай мне, что никто из вас не полезет в пустыню, — серьёзно попросил он. Казалось, она никогда его таким не видела, даже за работой в театре.       — Его надо остановить до того, как он доберётся до контрабандистского лагеря, — попыталась возразить Фурина, но Зубаир только повторил громче и настойчивее:       — Пообещай! — и, вдруг схватившись за переносицу, выдохнул едва слышно: — Каролина. Моя мать тоже была искателем приключений. Она могла бы быть ещё жива и работать в моём театре вместе со мной, если б не та чёртова песчаная буря.       Фурине показалось, что в груди у неё что-то треснуло и осыпалось тысячей чёрных ядовитых осколков. Впервые за свою долгую, наполненную красноречивыми речами разной степени уместности она не нашлась, что сказать, и просто протянула к нему руки. Зубаир шагнул вперёд, и они обнялись, крепко стиснув плечи друг друга.       Это даже не было первым горем, которое она переживала. Вокруг Фурины постоянно умирали люди, просто потому что они были смертны, а она была пародией на божество, которой не давало умереть проклятие. Она привыкла оплакивать, привыкла скорбеть, привыкла разделять чужую боль, потому что, к счастью ли или, наоборот, по заклятой несправедливости, редко какой человек умирал в одиночку — всегда оставались другие, навсегда лишавшиеся вместе с его смертью частички себя, которым оставалось жить дальше с этой болью.       Что она могла ему ответить, как она могла помочь его горю, кроме как дать очередное обещание — их становилось так много, что она уже боялась не сдержать какое-то из них, а ведь её человеческая жизнь только-только началась. Сколько же таких обещаний держали у сердца обычные люди? Как они их все помнили? Как они их все выполняли?..       — Обещаю. Мы не полезем.       — Хорошо, — прошептал Зубаир. — Береги себя. И Нилу тоже. И, — он глубоко вздохнул, вдруг постарев на добрый десяток лет, — верните этого глупого мальчишку домой.       Улыбнувшись, Фурина склонила голову. Её худрук склонил голову в ответ и помог ей забраться в седло. На луку ловко вскочила Кошка — як даже ухом не дёрнул.       — Доброй дороги, — попрощался Зубаир. — Возвращайтесь поскорее.       Уже у самых последних городских ворот Фурина пропустила Нилу с картой вперёд, а сама свесилась с яка к одному из нещадно задрёмывавших стражников, ни на что особенно не рассчитывая:       — Скажите, из города не выезжал двадцать-тридцать минут назад другой всадник? Один, скорее всего, тоже на яке?       — На яках никого, — зевнул тот. — На лошади, вроде, кто-то был. Может, почта срочная.       Ограничившись кивком вместо ответа, Фурина медленно выпрямилась. Лошадь.       Они его не догонят.       Левая рука снова начала дрожать, поэтому Фурина схватилась ею за луку седла, слегка подвинув Кошку, и пришпорила яка, насколько это было возможно, чтобы поравняться с Нилу.       — Что там? — спросила та, не поднимая взгляда от карты.       — …Ничего. У нас город и то внимательнее охраняют, а вокруг него целое озеро.       Первые полчаса они молчали: Нилу в стремительно сгущающихся сумерках ориентировалась в дюжинах абсолютно идентичных на вид дорожек, направляя их по нужной, а Фурина держала их поводья, послушно поворачивая куда велели. Кошка не дремала, но и не урчала, как она это обычно делала, бездельничая, видимо, заразившись их серьёзным настроением.       С наступлением ночи жара немного отступила, и они смогли нормально вздохнуть. Нилу настояла, чтобы они взяли в пустыню полупрозрачные шали-накидки, которыми можно было укрыться от солнца, но сейчас они обе ехали в лёгких туниках без рукавов, то и дело обмахиваясь сорванными с какого-то куста большими листами, похожими на пальмовые.       — Почему он это сделал? — вдруг спросила Нилу в какой-то момент, сильно после того, как коротко сказала, что они вышли на главную дорогу, и убрала карту. — Это же опасно. Это же… Каролина, его же могут там… — у неё сорвался голос, и она отвернула лицо в тень, пряча слёзы. Фурина терпеливо ждала — если она хочет выговориться, этот страх придётся произнести вслух. — Его же могут там убить.       — Откуда же я знаю?       — Ты всегда всё знаешь.       — Глупости. Наверное… — тут прерваться пришлось уже самой Фурине. Она дрожащей, дёргающейся рукой отвела с лица совсем белую прядь. — Наверное, потому что не видел другого выхода. Если загнать человека в угол, он не догадается поступить обдуманно и правильно. Сначала он будет защищаться. — «Я — ваш архонт! Что за глупости вы себе позволяете!» — Пытаться как-то выкрутиться. — «У этого дела нет никакой юридической подоплёки!» — А когда и это не поможет, он очертя голову бросится рисковать. — «Ах вот как?! Ну, раз вы не верите!..» — Может, даже смертельно рисковать. — «Возьму — и прикоснусь к этой вашей воде!» — Потому что в его глазах альтернативы просто не останется.       Нилу развернулась в седле, глаза её горели, она схватила Фурину за руку, поверх давно спутанных вместе поводьев:       — Но почему никому не рассказать? Разве бы мы не помогли? Ты, Зубаир, мы с ребятами — как будто мы бы посчитали его отпетым преступником!       Ох, да как такое объяснишь.       — Ты попробуй поставь себя на его место. На тебя, скорее всего, давят, причём давят неподъёмные обстоятельства, ты знаешь, что ты с ними уже не справишься. Все вокруг осуждают происходящее, никто не знает, что ты его часть. Другие люди уже пытаются решить проблему, частью которой ты себя — зачем-то, мотивы это вообще отдельная история — сделал. А ты один, и тебе страшно. Тебе очень страшно.       Так страшно, что ревущее море уже словно налетело на тебя и погребло под собой, поэтому ты слышишь всё как будто немного издалека, сквозь толстый слой воды, который давит, давит, давит на каждый дюйм твоей жалкой мясной оболочки, стискивает лёгкие удушливой хваткой с привкусом железа, так что темнеет в глазах. И вокруг тебя — никого на целые мили, потому что вода разнесла вас далеко-далеко, за границы Фонтейна, и ты больше не разбираешь чужие голоса, не понимаешь, выдумала ты их или они правда существуют — ненавидят тебя, осуждают, потому что а что ещё можно с тобой делать?       Фурина заставила себя сделать вздох, сразу закашлявшись. Проснувшаяся Кошка настойчиво тёрлась об неё головой, вылизывала дрожащие пальцы невыносимо шершавым языком.       — В таком состоянии тебе даже в голову не придёт попросить помощи, — неуклюже закончила она.       В глазах Нилу стояли слёзы, но голос, пусть и тихий, прозвучал уверенно:       — Мы не только про Куроша сейчас говорим, да?       И, измученная и разбитая всей последней неделей, Фурина не стала ей врать, уступив пока что это почётное право Курошу — но только до тех пор, пока они его не найдут. Он, в конце концов, один раз немножко ошибся, с кем не бывает. Фурина мощнейше лажала последние пять веков, и пока что без особых успехов пыталась прекратить. Надо же ей хоть какое-то оружие при себе оставить. Ложь, например.       — Нет, не только. Но я-то вот, здесь, перед тобой и с тобой, согласилась поехать не одна. А он — бог весть где, хорошо, если ещё не в деревне, совсем один. Поэтому я так тороплюсь. Надо успеть перехватить его в условном Сумеру, до того, как он уйдёт в пустыню, где мы обе чужачки.       — Каролина…       — Всё было и прошло, — отрезала Фурина. Внутри всё сжалось от боли — живое напоминание, что ничего ещё никуда не прошло. — И теперь я могу использовать этот опыт, чтобы подобное не повторилось с дорогим мне человеком.       — Но ведь этого и с тобой не должно было происходить, — мягко, но настойчиво ответила Нилу. — Это нормально — бояться страшного.       Фурина хотела было на неё всё-таки огрызнуться, просто чтобы выиграть несколько минут какой угодно тишины, даже обиженной, пока у неё совсем не сдали нервы, однако что-то в этих словах показалось ей подозрительно знакомым.       — Надо же, — хихикнула Фурина, — это кто тебе такое сказал?       — Моя подруга, — не спешила уступать Нилу. — Она очень умный и чувствующий человек. Я бы только хотела, чтобы она иногда и к себе относилась с таким уважением и любовью, с какими относится к нам.       Собственная очередная шутка средней степени паршивости встала у Фурины поперёк горла. Она неловко прочистила горло, опустила голову, жалея, что у неё из защиты — только отрастающая чёлка.       — Она пытается, Нилу. Ей это нелегко даётся, но она пытается. Например, — она вытерла глаза тыльной стороной ладони: хватит, им обеим надо взять себя в руки, от того, что они приедут в Аару зарёванными и выжатыми своими разговорами по душам, Курош с ними домой не поедет. В переговорах с эмоционально ангажированным преступником важно самому сохранять холодный рассудок. — Она позволила себе порадоваться хорошей работе, которую она и её друзья проделали со своим спектаклем.       Нилу позволила себе засмеяться, тоже вытирая слёзы.       — Правда?       — Правда. Великолепно всё прошло, — Фурина в последний раз шмыгнула носом, чего никогда не позволила бы себе при дворе, и указала подбородком на уходящую всё дальше в темноту дорогу: — Осталось только убедиться, что вся труппа выслушала свои заслуженные аплодисменты. Как думаешь, справимся?       — Справимся, — решительно кивнула Нилу и пришпорила их яков.