Романтики с большой дороги

      Сперва Фурина проснулась от того, что проснулась Кошка. То, что проснулась Кошка, вовсе не означало, что Кошка аккуратно спрыгнула с их надутого матраса, протиснулась в незакрытую дверь и ушла искать пропитание к мадам Дюваль, которая наверняка разрешила девочкам и гостье проспать допоздна, а сама работала чуть ли не с рассвета.       Нет, это означало, что сначала Кошка принялась топтаться у неё на груди всеми десятью килограммами живого веса. Потом она, вроде бы, устроилась, и Фурина уже приготовилась соскользнуть обратно куда-то в беззаботный лентяйский сон человека, у которого не было ни единого пункта в списке дел на сегодня. Но Кошка, как оказалось, устроилась на Фурине не для того, чтобы досыпать, а для того, чтобы разбудить Фурину.       Поэтому Фурина проснулась снова. На этот раз, от того, что Кошка мягко и совершенно ненавязчиво не то стукала, не то гладила её по беззащитному — шарф во сне, естественно, сполз — подбородку лапой с милосердно втянутыми когтями.       — За что, — спросила Фурина безэмоциональным голосом, продрав глаза. Кошка мявкнула и оставила лапу у неё на щеке.       Потом, впрочем, она завалилась на бочок и принялась тарахтеть.       Фурине вдруг подумалось, что она всю жизнь могла бы провести на этом не очень удобном надувном матрасе, в этом неудобном — для сна, во всяком случае, — плаще лесного патрульного, в этой неудобной позе с опрометчиво высунутой из-под одеяла ногой, с этой тяжеленной и беспрестанно урчащей кошкой на груди. Ладно, подумалось ей вдогонку, может, не всю. «Вся жизнь на временной кровати с кошкой» звучало удручающе, и не так далеко от «вся жизнь на кровати в комнате под крышей дворца Мермония», как ей бы хотелось.       Но она однозначно была бы не против каждый день так просыпаться.       — Ладно, твоя правда, — тихо — потому что девочки, судя по двойному посапыванию, просыпаться даже не думали — сказала Фурина. — Нам надо идти дальше.       Куда идти, она не знала, но зато знала, чем ей нужно разжиться в деревеньке, прежде чем отправиться путешествовать дальше. И ещё знала, что нужно обязательно записать адрес семьи Дюваль, а у девочек узнать, когда будет премьера их постановки, которую они репетировали, по ощущениям, до глубокой ночи.       Фурина поднялась, потянулась, поправила шарф, босыми ногами прошлёпала к окну.       И устало опёрлась на подоконник, поставив ладони между окружённым, но не сломленным кактусом Лоры и настоящей рассадой Эффи.       На улице, за неимением лучшего слова, лило. Не просто как из ведра, а как из огромного резервуара, который кто-то продырявил и, отчаянно махнув рукой, бросил так.       «Что ж там такое случилось? — подумала Фурина, взглянув на небо. — Что стряслось? Все живы, все условно здоровы. Фонтейн спасён. Гидро-престол уничтожен. Фурина перестала кормить пирожными каждый завтрак и своими истериками каждый полдник. Благодать!..»       Шарахнул гром.       Кошка зашипела, вздыбила шерсть и сиганула с её плеча куда-то на пол.       Фурина тяжело вздохнула. В такую погоду хозяин собаку из дома не выгонит, а уж мадам Дюваль и её доброе сердце и подавно даже не подумают выставить на улицу гостью из дальних земель. Предлагать женщине мору казалось Фурине не просто неловким, неловким-то ей, отвыкшей от нормального общения и никогда его толком и не знавшей, казалось вообще каждое произнесённое ею вслух слово, а просто неправильным или даже обидным. А больше от неё толку-то и не было. Готовить она умела только десерты, для которых нужно было откуда-то раздобыть три сотейника, испечь три разных коржа, добавить в это дело пять сиропов и охлаждённые жирные сливки и потом ещё покрыть глазурью. Про декор в виде мастики она даже не заикалась — откуда в простом деревенском доме посреди недели, не перед праздником, да ещё и после природного катаклизма, взяться таким продуктам. Убираться? Возможно, конечно, но гидро-арохнт располагала целым отрядом домашней прислуги, которые занимались, в том числе, и уборкой, поэтому она даже полы прилично помыть не сможет, утюг ей и подавно нельзя доверить.       Вот, она девочек может чем-нибудь занять. Например. У них же должно быть домашнее задание? Если их школу не смыло Потопом.       Или если их учительница не пропала в Первородной воде.       Или если мадам Дюваль не боялась отпускать детей на улицу, откуда они могли не вернуться.       Или если…       — Гидро-дракон, гидро-дракон, — Эффи прервала своё трогательное и, несомненно, искреннее послание, чтобы сокрушительно зевнуть: — Не плачь. У нас традиция такая: когда идёт дождь…       — Да, я знаю, — отозвалась Фурина: слушать про Нёвиллетта сейчас особенно не хотелось. Нёвиллетт, как и здание суда, куда он её напоследок притащил, как и дворец Мермония, где они пятьсот лет друг друга терпели, остался где-то в городе, вместе с церемониальными бесполезными мечами, сломавшимся будильником, обрезанными волосами и закатившейся под какое-то сидение тяжеленной шляпой. — Страшно не хочу вас затруднять, но, похоже, мне придётся у вас задержаться: такой ливень даже мой плащ не выдержит.       — Ура! — заверещала Эффи. Лора с дальней кровати что-то промычала в подушку, а вторую на звук запустила в сестру. — Ну тебя! Намин, — про «мадмуазель» они, к счастью, окончательно забыли ещё вчера вечером, на второй час репетиции, — ещё на день с нами останется! Вообще, вставай уже, ты так весь день продрыхнешь.       — Я — немая сцена утренней усталости, — с надрывом заправской оперной дивы заявила Лора и накрылась с головой одеялом.       Впрочем, как накрылась, так через секунду и раскрылась:       — Намин? Что случилось? Всё хорошо? — она закуталась в одеяло, как гусеница, и тоже подбрела к окну, наклонившись мимоходом погладить забившуюся под стол Кошку. — О-о-о…       По улицам текли грязевые реки: песочные дороги ожидаемо размыло. Фурина сердито поджала губы, вспомнив многочисленные старые телеги, которыми владела в деревне каждая вторая семья. Очень им будет весело в ближайшую неделю ездить на рынок или на торговлю в соседние города по этой жиже. Про себя и свои сапоги она не очень переживала, обувь была добротная, а дождь не может лить вечно, но вот люди…       Жаль, гидро ей никогда не подчинялось. Если лишнюю воду можно создать и обрушить на противника, наверное, её можно как бы «выкачать» из земли — ну, как насосом… — и скинуть куда-нибудь в реку. Или в озеро. Или хотя бы в одну… лужу?       Господи, что за ерунда ей иногда приходила в голову, честное слово.       — Наверное, поэтому мама нас в школу и не разбудила, — заметила Лора, водя пальцем по мокрому окну, по которому крупными слезами катились дождевые капли. — Ну, пойдёмте завтракать?       И, безо всякого пиетета к чужой печали, девочки отвернулись от окна и наперегонки погнали по лестнице. Кошка выползла из-под стола и потёрлась об Фуринины ноги. Вопросительно задрала голову, явно не понимая причину их досадной задержки.       Без неё не пошла, надо же. Осталась ждать. Как настоящий ведьминский фамильяр.       — За вас же переживают, — вздохнула Фурина вслед девочкам. Но, бросив последний сочувственный взгляд на хмурое небо, в конце концов тоже просто пошла завтракать.       Разумеется, мадам Дюваль Фурину — Намин, то есть, — никуда не отпустила, а усадила за стол, поставила чашку свежайшего и вкуснейшего кофе и предложила считать непогоду просто временным отдыхом от странствий и суровой походной жизни. Растрогавшись до глубины души (спасибо, что не до слёз), Фурина всё-таки предложила — чтобы совсем уж бесполезной не выглядеть — приготовить Дювалям единственное сумерское блюдо, которое помнила. Сумерских орехов у неё, естественно, не было, но Фурина сыпанула на раскалённую сковороду горсть обычных, справедливо решив, что орехами слегка другого вкуса сладкое тесто не испортишь.       Пока все совершенно незаслуженно нахваливали её стряпню, Фурина выведала у девочек, когда состоится премьера их спектакля — да, прямо премьера! Может, в Фонтейне как-то по-другому принято называть первый день показа? Что ещё значит «ненастоящий спектакль»? Наверное, вы хотели сказать «спектакль не в здании театра», это меня знания фонтейнского подводят…       Показывать собирались летом, в последнюю неделю учёбы, чтобы попрощаться со средней школой и отправиться в суровую старшую. Про учёбу обе, как оказалось, круглые отличницы говорить не любили, куда интереснее им оказалось слушать и про Сумеру, и про слегка, э-э, устаревший Фонтейн — Фурина мастерски оправдала свои странные знания тем, что в Академии очень много сидела за энциклопедиями, а в мире мало источников информации, которые устаревают быстрее, чем энциклопедии.       Что? Зачем нам тогда эти энциклопедии?       Э-э. Так. Ну, знаете ли!..       (Этого… неожиданно оказалось достаточно. Девочки засмеялись, Кошка запрыгнула ей на колени, мадам Дюваль снова похвалила её пироги и попросила записать ей рецепт, и разговор продолжился, будто и не было этой заминки. А может, её и правда не было, может, Фурина её себе просто придумала, потому что привыкла, что каждое её слово рассматривают под микроскопом, а иногда это делают люди — существа — в разы хитрее, умнее и опаснее её. Обычные люди такой ерундой не занимались. Обычные люди, когда разговаривали, просто… разговаривали.)       Дождь стих только к полудню, но солнце так и не выглянуло. Фурина помогла девочкам сделать домашку — чисто ради их общего развлечения, они и без неё прекрасно справлялись — предприняла было попытку вычесать Кошку, чуть не осталась за это без пальцев и без чувства собственного достоинства, и хотела было — на прощание, которое неумолимо наступало на них с каждым стуком редких, скатывавшихся с крыши, но не с неба капель, — рассказать девочкам ещё одну легенду из Лиюэ, но, достав из тубуса последнее письмо Моракса, вдруг вспомнила, что тот решил разбить тот свой рассказ на два письма.       А второе он ей уже так и не прислал.       Так странно, они не знали друг друга, как стоило бы знать настоящим друзьям, но Фурина всё равно почувствовала горький укол сожаления и печали, проведя пальцем по изящному «Мира и покоя, Леди Фурина». Герой так и остался ночевать в гостинице посреди ничего, между домом, который оставил, и городом, в который надеялся попасть и в котором безошибочно угадывалась сама Гавань.       Фурина много раз могла бы воспользоваться своим дипломатическим авторитетом и потребовать у Цисин объяснить, какую легенду пересказывал Регине вод Владыка камня, никто бы не удивился такому бестактному требованию, но Фурина об этом даже думать не смела. Моракс всегда относился к ней с уважением, наверное, ему даже доставляла удовольствие их переписка, раз он не прервал её за эти пятьсот лет и даже извинялся за долгие паузы, и меньшее, что она могла сделать, чтобы почтить его память как та, кто переписывался с ним про театр на самом деле, прячась за маской Фокалорс, это…       Ну, например, узнать концовку лично.       Кажется, так она и определилась, отправятся ли они с Кошкой в Сумеру или в Лиюэ.       — Вот что, — стукнула себя по колену Фурина. — Договоримся так. Я постараюсь — как опытный путешественник — успеть сделать сто дел за неправомерно короткое время. Я сама узнаю, чем заканчивается история, а потом вернусь на вашу премьеру и расскажу её вам — будет что поставить в старшей школе.       — Ты успеешь… попасть в Лиюэ и вернуться обратно? — задумалась Лора. — Это же так далеко…       Очень, хотелось сказать Фурине. Лора, дорогая, хотелось добавить ей, ты даже не представляешь, как мне страшно на это подписываться, как сильно я боюсь вас подвести и опять облажаться из-за своей абсолютной неприспособленности к жизни, как тяжело снова брать на себя ответственность после того, во что вылилось — ха-ха! Всем немедленно начать смеяться! — моё предыдущее обязательство, взятое на себя по дурости душевной. Я тебе больше скажу, дружок, я вообще без понятия, как мне до этого Лиюэ добраться — с моими-то деньгами и единственным комплектом одежды.       — Тебе же сказали, как опытный путешественник, — закатила глаза Эффи. — Намин, а ты… Ты правда хочешь приехать?       Фурина наклонилась ближе и взяла её ладони — живые, тёплые, человеческие — в свои — абсолютно такие же.       Это никакое не обязательство, вдруг поняла она (настоящий день открытий). Это обещание. Обещания дают друг другу люди, потому что любят, потому что не хотят расстраивать, потому что им тоже это нужно и потому что они чувствуют, что другим они тоже нужны.       — Больше всего на свете, — сказала Фурина. — Эффи, Лора. Я обещаю, я обязательно приеду на ваш спектакль.