Феликс Фелицис

***

Свод правил и законов Гёттерланда. Составлен Ж. Лазаревой 07.15.1923. Дополнен М. Шастун 11.21.2020.

Статья 4. Обязанности и иерархия.

      Большая пятерка:       Шастуны — инициаторы и основоположники Гёттерланда. Номинальные управляющие делами коммуны, от них исходит принятие важных решений, оптимизация работы всех структур и контроль за исполнением обязанностей, возложенных на других членов династии. Глава семьи — Майя Шастун, наследник — Антон Шастун.       Лазаревы — прорицатели, одна из ведущих семей Гёттерланда. Наравне с Шастунами считаются идейными вдохновителями образования коммуны и поэтому удерживают лидирующие позиции, играя вторую по значимости роль в управлении городом — роль советников по внешним вопросам. Способности к прорицанию позволяют представителям этого рода просчитывать исходы тех или иных решений, поэтому их помощь неоценима. Главы семьи — Вячеслав и Сергей Лазаревы.       Поповы — хранители магии. Наиболее сильные и искусные волшебники из всех представителей династии, поэтому занимаются надзором за магической стороной функционирования коммуны. Являются советниками Шастунов по вопросам внутреннего устройства. Главы семьи — Сергей и Татьяна Поповы, наследник — Арсений Попов. Поправка от 11.21.2020: покинули Гёттерланд в связи с непредвиденными обстоятельствами, обязанности переданы Борису Матвиенко и Анатолию Кузнецову.       Матвиенко — хранители тайн. Аналог Отделу Тайн Министерства Магии, отвечают за секретные поручения и переговоры, максимально интегрированы в Британское волшебное сообщество, ведут дела непосредственно с его центральными фигурами. Глава семьи — Борис Матвиенко, наследник — Сергей Матвиенко.       Кузнецовы — легилименты и менталисты. Занимают должность младших дипломатов, берут на себя практически все переговоры с британским Магическим Советом, касающиеся привилегий и политического статуса Гёттерланда. Умение читать мысли позволяет им распознавать эмоции и проводить конструктивные диалоги, минимизируя негативные последствия. Главы семьи — Анатолий и Агния Кузнецовы, наследница — Ирина Кузнецова.       Второй эшелон:       Шеминовы — хранители традиций. Заведуют центральной библиотекой Гёттерланда, в которой представлено все наследие династии, собранное как во время жизни в России, так и после эмиграции. Советники по вопросам истории и опыта прошлого. Глава семьи — Станислав Шеминов.       Позовы — целители. Владеют центральной клиникой Гёттерланда, у некоторых членов рода есть особое разрешение на лечение на дому. Младшие представители готовятся к будущей роли с самого детства, перенимая знания у старших, а в последствии получают профессиональное медицинское образование в маггловском и магическом учебном заведении. Главы семьи — Темур и Ангелина Позовы, наследник — Дмитрий Позов.       Добровольские — ученые и зельевары. Заведуют центральной лабораторией и аптекой Гёттерланда. На них приходится 95% всего производства лекарственных и бытовых зелий в коммуне. Главы семьи — Павел и Ляйсан Добровольские.       Выграновские — род, берущий свое начало от некромагов, но растерявший многие способности в процессе вырождения подобного типа волшебства на территории Европы. Занимают должность защитников границ, полагаются в большей степени на физическую силу и боевую магию. Помимо этого берут на себя обязанности обеспечить должную охрану каждого члена коммуны на территории Гёттерланда. Главы семьи Александр и Эдуард Выграновские.       Добрачевы — травники. Занимаются пищевым обеспечением коммуны, заведуют городскими теплицами и сетью публичных столовых. Главы семьи — Нина и Олег Добрачевы, наследница — Екатерина Добрачева.       Булаткины — почтальоны. Знания о том, как работает перемещение в пространстве, помогает им оказываться в любой точке земного шара без ограничений. Занимаются передачей всех дипломатических, экономических и иных поручений, а также посылок. Главы семьи — Николай, Марина и Егор Булаткины.       Фроловы — бытовые маги. Занимаются обеспечением коммуны необходимыми предметами повседневной жизни. Глава семьи — Марина Фролова, наследница — Оксана Фролова. Поправка от 11.21.2020: отвечают за связь с исторической родиной. ***       — Мистер Филч, можете объяснить поподробнее? Кем Вам приходилась покойная? — Арсений, прислонившись спиной к холодной кирпичной кладке южной стены Хогвартса, дублировал Антону разговор, происходящий поотдаль, слово в слово. Он видел, как работники Министерства заворачивают в саван все еще обнаженное мертвое тело, как заталкивают его в запряженный фестралами катафалк. Самих лошадей Попов не видел, о них ему сказал слизеринец. В отличие от Шастуна, Арсению не довелось в своей жизни наблюдать за чьей-то смертью. Лишь ее жуткие последствия преследовали его повсеместно, начиная с раннего детства. Он не видел, как чье-то существование навсегда угасает, но трупы умышленно или интуитивно стлались за ним попятам. Таращились на него своим пустым взглядом, будто винили за все человеческие грехи. Одно из таких навечно лишенных сознания тел сейчас обсуждали между собой директриса, глава магической полиции и безутешный завхоз, то и дело утирающий слезы, льющиеся градом из его водянистых старческих глаз.       — Она… — Филч запнулся, сглатывая очередной подступивший к горлу ком, состоящий из желания заорать, запустил пальцы в седую бороду, вздохнул глубоко и выдавил из себя бесцветное, — Ванесса была моей невестой.       — Ванесса? — переспросил Антон, заставляя Арсения потерять фокус.       — Ну он так сказал, — отозвался парень и продолжил суфлировать диалог, цепким взглядом скользя по размытым фигурам, стоящим у кромки Черного озера.       — Не женой? — уточнил инспектор, что-то занося в свой толстый блокнот на золотых кольцах.       — Нет, — все такой же блеклый ответ, обессиленный, лишенный красок. — Мы не успели обручиться. Я сделал ей предложение за несколько дней до того, как она застряла…       Ванесса Норрис была вдовой маггла, погибшего в Фолклендской войне. Она происходила из знатного магического рода, ее предки издревле состояли в дружеских отношениях с Блэками и Малфоями, а ее прапрапрапрапрадед по материнской линии приходился внучатым племянником самой Пенелопе Пуффендуй. Но такое генеалогическое древо не остановило ее от свадьбы с обычным военным медиком из Бристоля. Ванесса познакомилась со своим первым мужем случайно, встретив его в маггловской аптеке, когда стояла в очереди за аспирином. В тот день она забыла свою палочку в гостях у подруги, а схватившая ее простуда требовала решительных и быстрых мер. Девушка поняла, что перед ней джентльмен, когда от горячки чуть не упала в обморок, и высокий худосочный господин в пальто, расстегнутом на три верхние пуговицы, подхватил ее и, растолкав очередь и спешно купив все необходимое, оказал первую помощь. Семья возненавидела Ванессу, когда через пару долгих и счастливых месяцев, проведенных в маленькой холодной квартирке на окраине Бристоля, она познакомила их со своим избранником. Но девушку это не остановило, и в канун Рождества 1981 года она поклялась и в горе, и в радости быть рядом с мистером Джаредом Норрисом, став его миссис. А в апреле следующего года его спешно призвали на Фолклендские острава, где начался вооруженный конфликт с Аргентиной. Ванесса не пробыла в браке с любимым человеком и года, когда получила письмо с фронта: военный доктор Джаред Норрис погиб от пулевого ранения. Патрон продырявил сердце, проходя навылет. Тогда женщине казалось, что с ней сотворили то же самое. Пробили бедный орган насквозь, не просто разбив его. Уничтожив.       Ванесса облачилась в траур, не снимала его ни днем, ни ночью, каждый год в день кончины мужа посещала богослужения и молилась за его пропащую душу. Семья, с которой она разругалась незадолго до свадьбы, так и не простила ее, и когда отец с матерью отправились в мир иной вслед за Джаредом, женщина осталась не только в одиночестве, но и в бедности. Она перебивалась на скромную пенсию, выплачиваемую ей государством за потерю мужа в боевых действиях, но ей этого едва хватало. Она не хотела возвращаться в магический мир, продолжала жить среди магглов, иногда подрабатывая официанткой или уборщицей. Ванесса не могла сказать, что ее жизнь ее полностью удовлетворяет, но не жаловалась. Могло быть и хуже — так она себя утешала.       С Аргусом Филчем женщина встретилась так же случайно, как и со своим первым мужем. Они пересеклись на кладбище. Мужчина пришел туда проводить в последний путь свою младшую сестру, погибшую от острой пневмонии. Родителей он уже давно похоронил, и теперь, оставшись на земле совсем один, планировал окончательно переселиться в Хогвартс, где работал последние три года, и там и остаться до конца собственных дней. Но, увидев прекрасную незнакомку, облаченную в черное, сидящую на ладони большой статуи ангела у одного из крестов, и заговорив с ней, Филч на время отложил идею своего затворничества. Ванесса, сначала скептически настроенная к тому, чтобы снова впускать в свою жизнь любовь, вскоре изменила мнение на этот счет. Аргус помог ей излечиться от затяжной депрессии, снова показал ей краски света. Благодаря нему вдова смогла заново влиться в магическое сообщество и даже оспорить родительское наследство, пусть уже и прошло немалое количество времени. Она снова начала жить. Спустя три года их непрерывного общения Филч решился сделать ей предложение, и женщина ответила радостным согласием. Вторую в ее жизни свадьбу было решено назначить на день смерти Джареда, чтобы ознаменовать новую главу в жизни Ванессы, которая готовилась стать миссис Филч.       Вот только что-то пошло не по плану. Женщина не раз рассказывала своему избраннику, что с самого детства умеет по собственному желанию превращаться в кошку. Об этом не знал никто, кроме ее матери, внушившей маленькой Ванессе, что такие магические девиации принято держать в секрете. Она и дальше бы хранила свою особенность в строжайшей тайне, если бы однажды Аргус не поделился с ней тем, что он сквиб. Желая поддержать жениха, женщина показала ему, что тоже обладает выбивающейся, ненормальной магической чертой. Филч тогда лишь рассмеялся по-доброму, гладя ее по шелковистой шерсти, а позже согласился связаться с ней особым ритуалом, став фидельяром своей будущей жены. Их привязанность друг к другу была настолько сильна, с Ванессой мужчина впервые смог почувствовать в себе присутствие магии. Впервые позволил себе произнести Люмус и увидеть рождение огонька на кончике пылившейся в шкафу долгие годы палочке.              В день перед свадьбой Ванесса уехала за платьем. Они делали его на заказ у мастера из Ковентри, и женщина, решив лишний раз не пользоваться трансгрессией, которая получалась у нее не лучшим образом, отправилась в другой город поездом. Весь день Филч, обсуждавший предстоящее торжество с организаторами, был как на иголках от тревоги. Он не мог понять, чем вызвано это состояние, но не способен был выгнать из головы мысль, что с его невестой что-то произошло. Дамблдор, который вызвался быть свидетелем на торжестве, убеждал своего работника, что это лишь предсвадебный мандраж, но когда под вечер Аргус чуть не лишился сознания от боли в сердце, даже у мудрейшего из директоров Хогвартса закончились аргументы. Определенно точно так действовал ритуал связи. Филч чувствовал боль своей возлюбленной, ее тревогу, ее панику, перенимал все это и тоже страдал.       Ванесса вернулась под утро, когда не спавший всю ночь от ломоты в теле Филч на пару с Дамблдором уже продумывали план ее поисков. Но появилась она в кошачьем обличии. И как бы мужчины не пытались уговорить ее принять человеческую форму, у женщины не получалось.       — Позже я узнал, что иногда анимаги могут застрять в животной личине навсегда, — грустно подвел черту под своим рассказом завхоз. — Причины могут быть разные. Чаще всего это происходит либо от слишком долгого нахождения в этой форме, либо от резкого перевоплощение. Мы так и не узнали, какой именно вариант подходил Ванессе. Нам даже не дали разобраться в том, что именно тогда произошло. Дамблдор, добрый человек, упокой Господь его душу, все же предложил мне перебраться в Хогвартс окончательно, и мы с миссис Норрис обосновались здесь. Первое время я пытался найти способ вернуть моей любимой ее родное тело, но оставил эти попытки, поняв, что они тщетны. Я не видел ее уже больше тридцати лет и надеялся умереть раньше, лишь бы не лицезреть ее погибшим человеком. Но видимо я чем-то прогневил судьбу, если она решила, что я заслужил такой картины.       Прошамкав это, мужчина снова спрятал лицо в ладонях, пытаясь остановить рвущийся наружу поток слез. Макгонагалл, тоже не удержавшись от эмоций, смахнула с ресниц соленые капли и положила руку на сгорбленную спину мужчины.       — Человек, который сотворил с ней это, заплатит за то, что сделал. Он давно должен понести наказание, — пообещала она тихо, и Арсений едва уловил эти слова. Повторив их, он удивленно выгнул бровь и, переведя взгляд на Антона, одними губами сказал: — Мы были правы, она знала, что это убийства. И походу в курсе, кто именно за этим стоит.       Антон кивнул и мотнул головой в сторону говорящих, призывая слушать дальше.       Инспектор как раз собирался как-то резюмировать услышанное, когда из ворот замка выбежала еще одна смазанная человеческая фигура, амплитудно размахивая руками и что-то крича.       — Это кто? — спросил Антон, щурясь против холодного ноябрьского солнца и пытаясь рассмотреть новоприбывшего.       — Лазарев, кажется, — выдал Арсений, собрав наконец чужие черты в кучу и поняв, кто именно перед ним.       — Что он тут забыл? — непонимающе уточнил слизеринец, делая маленький шажок вперед и продолжая приглядываться, будто не верил словам Попова.       — Понятия не имею, но он что-то определенно хочет от нашей честной компании, — когтевранец кивнул в сторону Филча, Макгонагалл и инспектора магической полиции.       — Ты его слышишь? — осведомился Антон, нервно накручивая кудряшку на палец.       — Ага, погоди, — Арсений снова обратился в слух, пытаясь понять, что активно жестикулирующий Сергей Вячеславович спрашивает у директрисы. А уловив, смачно выругался, заставляя Шастуна нервно хохотнуть, и выдал: — Икона на шее у миссис Норрис, ты же ее видел? Так вот, она походу его.       — Ебаный рот этого казино, — прорычал слизеринец, смачно ударяя кулаком по кирпичной кладке и в следующую же секунду шипя от боли. — Какая же мразь все это вытворяет, я просто не могу больше! Мы обязаны будем поговорить с Вячеславычем. Надеюсь, он окажется более адекватным, чем Паша.       Пока Антон говорил все это, все больше распаляясь и повышая голос, Арсений поймал на себе тяжелый взгляд жухлых глаз Макгонагалл. Заметив старшеклассников, женщина прищурилась в подозрении и одним резким кивком головы выказала приказ — уходите. Она прекрасно знала, чем именно все это время промышлял Попов. И не гнала. У Арсения в голове проскользнула мысль о том, что директриса хотела, чтобы они все это услышали. Она жаждала передать им какую-то информацию, пусть и таким окольным способом. Но теперь их уши были лишними. Теперь они вызывали подозрение. И пора было валить. Арсений прекрасно считал этот намек, поэтому взял уже чуть ли не кричащего матом Шастуна и потащил в сторону входа в школу, говоря ему на ухо быстро-быстро:       — Я понимаю твой гнев, Тох, но давай обсудим это где-то в более безопасном месте, — а потом, понимая, что словесные увещевания не работают, развернул парня к себе на ходу и легонько чмокнул в губы, опьяняя порцие своей цитрусовой магии. Антон в безумии распахнул глаза и замолчал, позволяя себя увести. Арсений на это лишь довольно усмехнулся — кажется, он нашел самый приятный способ манипулировать слизеринцем. ***       В Выручай-комнате сегодня пахло как-то по-особенному. Когда Арсений заикнулся об этом, Антон, уже успокоившийся, отвел взгляд и проговорил едва, краснея:       — Я варил амортенцию на заказ. Ее пока не забрали, и я решил перетащить ее от Паши сюда, — а потом глаза его блеснули привычными чертями. — Погоди, а какой запах ты чувствуешь, а?       На лице слизеринца заиграла легендарная хитрая улыбка, теперь уже не ядовитая, а по-доброму насмешливая, и от этой перемены на душе Арсения стало тепло.       — Не, я на это не поведусь, — он усмехнулся. — Ты не заставишь меня поделиться столь конфиденциальной информацией.       — Эй, — Антон шутливо толкнул его плечом. — Ну давай, не ломайся!       — Откуда мне знать, что ты, — Арсений ткнул пальцем парню в грудь, — не используешь эту информацию против меня? Мы ж заклятые враги.       — Да что ты? — слизеринец смешно прищурился, но Попову на секунду показалось, что уголки его губ поползли вниз. — То есть что мы с тобой сосемся по углам, этого ты не боишься, а тут вот те нате, хуй в томате.       — Ну знаешь ли, — когтевранец показушно насупился, — за поцелуи и ты можешь под раздачу попасть, а тут только мои сантименты. Тем более, — он поиграл бровями и подошел к парню почти вплотную, едва ли не касаясь его носа своим, — ты сам меня попросил делиться с тобой магией, так что этим апеллировать у тебя больше не получится.       Антон покраснел и будто бы стушевался. Заметив это, Арсений по привычке засчитал себе маленькую победу над чужой непробиваемой насмешливостью, легонько щелкнул слизеринца по носу и отошел на достаточное расстояние, стирая неловкость.       — Да иди ты, — пробурчал Шастун себе под нос, отходя в дальний конец комнаты и убирая флакончики с амортенцией за стекло шкафа. — Не хочешь, не говори.       Хохотнув с совершенно детского поведения своего напарника, Арсений облокотился о столешницу, наблюдая, как Антон расставляет склянки ровным рядочком, и проговорил тихо, обращаясь к разделявшей их пустоте:       — Раньше она пахла для меня смородиновыми листьями и скошенной травой после дождя. Ну и крысами, которых ты мне в нее подбросил, — на последнем предложении он усмехнулся, видя по отражению в стеклянной двери шкафа напротив, как Антон отзеркалил его мимику, но даже не повернулся в его сторону. Все еще не мог согнать румянец с щек, подумалось Попову с умилением.       — А теперь что-то изменилось? — уточнил Шастун, закончив с амортенцией и занявшись поиском чего-то в выдвижных ящиках. Арсений был уверен, что на самом деле ему ничего не было в них нужно, просто парень пытался не налаживать зрительного контакта.       — Да, — он пожал плечами, забыв, что Антон не может увидеть этого жеста спиной. — Когда моя семья покинула Гёттерланд, в любом магическом магазине мне всегда мерещился запах нашего прежнего дома. Ну там, знаешь, камина, пыли по углам, пучков омелы, развешанных то тут, то там. Всего такого. Я долгое время не понимал, почему, думал, меня слишком кроет тоской по месту, где прошла вся моя сознательная жизнь. А потом мама купила амортенцию для каких-то своих рабочих дел, и я все осознал.       Арсений лукавил. Нет, все, что он рассказал, было чистейшей правдой, еще полчаса назад он готов был поклясться на Библии, что нигде не солгал. Но сейчас, войдя в Выручай-комнату, он ощутил не запах дома Поповых в Гёттерланде и даже не смородиновые листья. Но не говорить же Антону, что это были цитрус и корица — его собственная магия, отражающаяся на чужих губах…       — Грустно, — отозвался слизеринец, наконец поворачиваясь в парню лицом. Румянец наконец спал с его щек, а улыбка вернулась на свое законное место. Арсению казалось, что без нее он уже не мог Антона представить, так сильно она приросла к его образу в голове когтевранца. — Не хочешь поделиться занимательной историей о том, почему тебе пришлось покинуть дом?       — Как-нибудь в другой раз, — ответил Арсений, почему-то зная, что ни капли не врет. Он и вправду когда-нибудь поведает Антону этот несомненно интересный рассказ. — Лучше кинь ответочку и опиши, чем пахнет амортенция для тебя.       — У меня все куда скучнее, — проговорил слизеринец, даже не задумываясь. — Я с самого первого дня слышу исключительно запах лаванды.       — И никакой крутой предыстории? — удивился Арсений.       — Неа, — Антон пожал плечами и направился к котлу с сывороткой временной жизни. — Просто как-то так получилось, что я люблю, как она пахнет.       Парень говорил так убедительно, что ему хотелось верить. И Попов бы так и сделал, если бы не зацепился за появившиеся и тут же исчезнувшие красные пятна на чужой шее. Антон чего-то явно не договаривал. Причина этому запаху определенно точно была. Но Арсений, памятуя о том, что слизеринец не был фанатом личных расспросов, решил оставить эту тему и перейти к чему-то более насущному.       — Итак, — начал он, садясь рядом с Антоном и наблюдая за тем, как уже теряющее всякий цвет зелье тихо бурлит на медленном огне, — у нас третья жертва.       — И это застрявший анимаг, — Антон кивнул. — А еще у нее на шее — личная икона Лазарева.       — Как думаешь, что все это значит? — спросил Попов, по инерции обхватывая своими руками лежащие на столе длинные пальцы и неосознанно передавая им по капельке покалывающую магию.       — Мне кажется, наш убийца пытается, — отозвался слизеринец, украдкой поглядывая на свою ладонь, но даже не предпринимая попыток убрать ее. — Ты заметил, он убивает разных анимагов? Парней, девушек, хищников и травоядных, теперь еще и таких, какой была миссис Норрис.       — Думаешь, для ритуала нужен какой-то определенный тип? — уточнил Арсений, и его сердце пропустило пару ударов на этих словах. Каждый раз, когда он говорил на эту тему, вызывал в нем приступ отвращения, смешанного с паникой.       — Такая вероятность имеется, — Антон запустил свободную руку в волосы и взбаламутил кудри. — Судя по Паше, вторая попытка провалилась. А что касается первой, то тут мы даже не знаем, кого спросить, потому что так и не выяснили, кому принадлежит этот крест.       Арсений грустно кивнул, не переставая поглаживать чужую кисть своими пальцами и любоваться искорками, остающимися на бледной коже.       — Нам стоит поговорить с Сергеем Вячеславовичем, — проговорил он. — И о том, что произошло на Черном озере, и в целом. Может, он что-то чувствует. Он же в разы сильнее, чем Матвиеныч.       — Ага, — Антон все-таки выпутал свою руку из чужой хватки и положил ее на котел. — А пока давай разберемся с нашей ежедневной процедурой. Мы уже на половине пути, сейчас нельзя облажаться.       — Ты сегодня сам хочешь? — от удивления Арсений даже не закончил предложение.       — Давно этого не делал, — грустно отозвался слизеринец, плотнее обхватывая металл. — Последнее время ничего серьезнее программы первых курсов без посторонней помощи осилить не могу. А с тобой под рукой у меня снова есть шанс почувствовать себя полноценным волшебником.       И Арсению бы обидеться на то, что им пользовались так открыто и нагло, но он лишь расплылся в довольной улыбке. Потому что в этом простом ответе было столько неприкрытой нужды и жажды, что лучшего комплимента не существовала. Это было почти «будь рядом хотя бы сейчас», почти «с тобой я умею быть собой», лишь сформулированное более приземленно. Но парень все слышал. И поэтому лыбился, как абсолютный идиот. И Антон видел это, видел прекрасно, но ничего не говорил. Слова снова были не нужны. Без них было в разы теплее.       — Мне тебе просто магию через касания передать или…? — Арсению пришлось разрушить магию тишины, но договорить ему не дали. Антон повернул голову, замирая в миллиметре от чужого лица, и уже в губы выдохнул вязкое многогранное «или».       И не важно, что потом он бы добавил что-то типа «иначе силы не хватит». И не важно, что опять бы прикрылся своим любимым «это все необходимость, и мы друг другу никто». Сейчас их обоих волновали только всполохи на губах, сладковатые нити магии, сцепляющиеся со слюной и переходящие от кожи к коже. Это все, что сейчас имело смысл. Вместе с пальцами, запутавшимися в чужих мягких кудрях, растрепавшими их до состояния взрыва. Арсений настолько растворился в происходящем, потеряв связь с реальностью, что осторожно прикусил чужую губу и тут же вобрал ее в рот, будто бы извиняясь, и Антон на это лишь проскулил жалобно, не от боли, а скорее от непонимания самого себя. И когтевранец готов был ответить ему таким же потерянным скулежом, если бы способен был исторгнуть из себя хоть звук. Но адекватности хватало лишь на то, чтобы удерживать хоть крупицы магии себе, а не отдавать ее полностью вместе со сплетением языков, вместе с разгорающейся на задворках сознания страстью. Еще чуть-чуть, и он опьянеет только от этой полу-близости без внятного названия, но с определенной целью.       Антон отстранился первым, как делал каждый раз. Арсений едва мог отдать себе отчет в том, что продолжил бы сидеть вот так, не меняя позы, губы к губам. Но Шастун лучше себя контролировал. Возможно потому, что для него это продолжало быть лишь путем получения доступа к магии.       — Так, — слизеринец кашлянул и рваным движением поправил стоящие дыбом кудри. Арсению доставляло какое-то мазохистское наслаждение смотреть, как он слизывает с собственных губ рыжие всполохи его магии, как зеленые глаза порционно теряют лисий отлив и возвращают себе болотистый морок. Это каждый раз напоминало о том, что произошедшее — не галлюцинация. — Так, — повторил Антон, кладя руки на котел, — оборотное зелье, помноженное на два.       Казалось, он говорил сам с собой, закрывая глаза и пытаясь сосредоточиться на чужой энергии, бурлящей внутри пожарищем. Арсений видел, как подрагивают мелко его длинные пальцы, но не решался до них дотронуться. Боялся вмешаться в процесс. Лишь наблюдал со стороны, как по металлу котла проходит странная рябь, перепрыгивает на содержимое и испаряется, а поверхность зелья становится еще на тон бледнее. И Антон смеется тихо, смахивая едва заметные слезы радости с ресниц. Он скучал по магии на кончиках пальцев, скучал по ощущению сотворения чего-то нового.       — Спасибо, — прошептал он одними губами, и Арсений едва поймал это слово, едва считал его.       — За что? — спросил он, хотя прекрасно знал ответ.       — За возможность делать это снова, — отозвался Антон и улыбнулся обжигающе тепло и искренне, без намека на змеиную ядовитость. И его лицо в этот момент показалось Попову самым красивым на свете. А сердце пропустило парочку ударов, а потом забилось непривычно быстро. И он улыбнулся в ответ, так же неслышно бросая короткое:       — Не за что.       А потом они привычно сидели вдвоем в Выручай-комнате, Арсений прикосновениями помогал Антону закончить какую-то хитромудрую настойку для Хагрида, а тот в благодарность рассказывал, как впервые попробовал сварить сыворотку временной жизни. Оказалось, что о ее существовании пару лет назад проболтался Эд. На одном из праздничных обедов в Гёттерланде мужчина выпил лишнего и разговорился с Шастуном о прошлом своего рода и о том, что в нем живет частичка силы некромагов, но такая древняя и непокорная, что он бы все отдал, чтобы быть нормальным волшебником, а не это вот все. Любопытный слизеринец тогда поинтересовался у старшего друга, почему тот не попытается научиться ей управлять, и Выграновский пожаловался на то, что, помимо запрета на магию мертвых, знания об этой стороне колдовства почти не сохранились.       — Тогда-то он и проболтался о том, что единственное разрешенное зелье из тех, что когда-то варганили некромаги, — сыворотка временной жизни. Ее до сих пор часто в полиции используют при расследовании убийств, — рассказал Антон, засыпая в маленький котелок когти норвежского вепря. — А я, в то время особенно повернутый на всякой жуткой дичи, решил попробовать. Отрыл в библиотеке дома учебник по углубленному курсу зельеварения, который лет десять назад запретили и сняли с производства из-за того, что там были всякие черномагические вещи. А потом приехал в Хогвартс и начал экспериментировать. Конечно, с первого раза получилась дрянь, потому что рецепт там был своеобразный. А дальше с каждым разом выходило все лучше. Мне даже однажды удалось поговорить с отцом.       Последние слова Антон сказал без тени грусти на лице, но Арсений догадывался, что где-то в душе до сих пор болело. Андрея Шастуна не стало, когда парню было семь. Ничего особенного, просто курил слишком много. Как результат — рак легких, такой запущенный, что даже Позовы со своими прорывными идеями в этом вопросе ничего не смогли сделать. В итоге Майя Олеговна, до сих пор появляющаяся на людях с черной лентой в коротких волосах, стала единоличным лидером коммуны, а ее сын — наполовину сиротой. На людях Шастун не сильно горевал. Арсений как-то слышал, как он сказал Диме: «Знаешь, в этом есть кое-какие плюсы. Например, я вижу фестралов, чем не прикольная фича». Но в глубине души все прекрасно знали — Антону хотелось, чтобы папа был жив. У них всегда была особенная связь, и парень верил, что если бы отец не умер тогда, возможно, мама не так сильно давила бы на него с будущим, а с отсутствием магии справиться было бы куда легче.       Арсений не стал продолжать эту тему, тактично отведя глаза и делая вид, что не заметил тяжесть в чужом взгляде. Чтобы перевести разговор на что-то другое, он спросил:       — А как думаешь, в библиотеке Гёттерланда может быть что-то по нашему кровавому обряду с использованием анимагов?       — Я на все сто уверен, что да, — взгляд Антона посветлел и перестал давить. — И если Стас, наш гениальный кипер, ничего не сможет нам ответить, мы найдем информацию сами.       — Но разве Шеминов не знает все документы в библиотеке наизусть? — насмешливо спросил Арсений, вспоминая, как именно была сформулирована обязанность хранителей традиций в своде правил и законов города.       — Да никто в здравом уме не будет этим заниматься, Арс, — слизеринец наконец позволил себе расслабиться и ухмыльнулся. — Мы и обратились-то к нему только потому, что он шарит за ритуалы. Если он не в курсе, то на ближайшее праздничное собрание мы наведаемся в архивы сами.       — Так нас и пустят туда, да, конечно, — Попов закатил глаза. — Иногда ты бываешь слишком наивным.       — Ну дай помечтать, эй, — Арсению тут же прилетел легкий тычок под ребра. — Тем более Стас нам все равно еще ничего не написал, есть надежда на то, что он прольет свет на происходящее, хоть какой-нибудь.       Едва он это договорил, как откуда-то раздалась тихая трель. Оглянувшись, Арсений впервые обратил внимание на настенные часы, которые отбивали одиннадцать утра. А присмотревшись, со смешком заметил, что вместо чисел на циферблате были нарисованы позы из камасутры.       — Что это? — давясь хохотом, спросил Попов.       — А, это у нас сейчас пара у Флитвика через десять минут начнется, — как ни в чем не бывало отозвался Антон, но было видно, что и у него едва получается сдержать улыбку. — Так что нужно поторопиться. Очередная смерть — не повод пропускать занятия у твоего любимого препода.       В его словах был резон, и поэтому Арсений поднялся на ноги и пошел к выходу. Уже стоя в дверях и ожидая, пока слизеринец сольет приготовленную настойку в отдельный флакончик, чтобы потом занести ее к Хагриду, Попов вдруг кое-что вспомнил — размытый образ прошедшей ночи, осколочный, но вполне реальный.       — Шаст, помнишь, ты сегодня сказал, что мы ничего не знаем про владельца крестика? — спросил он дрогнувшим голосом.       — Мгм, — Антон кивнул, пытаясь ввинтить деревянную пробку в колбу зубами. А потом резко обернулся и прищурился, и одно это выражение лица озвучивало за него вопрос: «Что ты узнал?»       — Я вчера видел очень похожий крест, — начал Арсений, нервно теребя края мантии. — В моменте думал, что мне показалось из-за того, сколько я вылакал, но сейчас вспоминаю, и тут не может быть ошибки.       — У кого? — спросил Шастун, наконец совладав с пробкой и вернув себе способность разговаривать.       — У Кати Добрачевой… ***       Но поговорить с Катей или Сергеем Вячеславовичем не получилось ни в тот день, не в последующие. Вернувшись после учебы в Башню старост, парни узнали, что Добрачеву забрали в магпункт с тяжелым пищевым отравлением. Дима, периодически срываясь на русский матерный, объяснил, что оказывается девушка не просто перепила, а скрыла от него непереносимость какого-то компонент вчерашнего паленого огневиски, которая проявилась не сразу, а с отложенным эффектом, и волшебница потеряла сознание от боли в животе прямо на паре у Хагрида. Тот сначала думал, что Катя умерла, и так перепугался, что не сразу вызвал медиков. А когда догадался, что это всего лишь обморок, девушка уже и сама пришла в сознание, вся зеленая и едва сдерживающая тошноту. Когда мадам Помфри позже осмотрела Добрачеву, она сказала, что последствия от такого придется устранять как минимум дня четыре, и все это время к пациентке никого пускать не будут. Последний факт особенно сильно разозлил Диму, и тот краснел, как спелый томат, высказывая мнение, что справился бы с этой «ебенью» за «пять ебаных секунд, а не сучьи четыре дня, понимаете, пацаны?»       Арсению и Антону, может, и хотелось бы напомнить парню, что вчера он провел с Катей целый вечер, но так ничего и не вылечил, но они не могли ничего сделать, кроме как покачать головами и посочувствовать пуффендуйцу. Злить сильнее его не было никакого желания, хотя их больше расстраивал тот факт, что снова приходится откладывать расследование на потом из-за непредвиденных обстоятельств.       А Лазарева забрали в Министерство. Сережа, выглядящий особенно бодрым и довольным, подсел за обедом к столу Когтеврана, за которым Шастун в последний месяц обедал все чаще, и выдал, не в состоянии подавить радостную улыбку:       — А мне сегодня Прорицания отменили!       — С чего бы такое счастье? — спросил Антон, нагло воруя из тарелки Арсения кексик.       — Блять, Шаст, он на рисовой муке! — парень едва успел выхватить выпечку из чужих загребущих пальцев. — Сейчас бы еще тебя вслед за Катей отправили с отеком Квинке! Идиота кусок. На лучше борща еще поешь.       Антон покраснел и уткнулся в тарелку с супом, исподлобья смотря на ржущего Матвиенко.       — Кошмар, и когда вы успели из врагов превратиться в женатую пару? — спросил гриффиндорец, отсмеявшись.       — Иди нахуй, — пробурчал Шастун с набитым ртом, чуть не подавившись куском хлеба.       — Так что там с Прорицаниями? — повторил вопрос своего напарника Арсений, откусывая от злосчастного маффина.       — Вячеславыча в Министерство загребли, — улыбка медленно сползла с лица Матвиенко, как часы на картине Сальвадора Дали. — Пытаются выяснить, что его образок делал на трупе миссис Норрис.              Услышав это, Арсений спрятал лицо в ладони, тяжело дыша, а Антон, не изменяя себе, выдал очень длинную и образную тираду, состоящую преимущественно из мата.       — Не знаешь, ему что-то предъявят? — спросил Попов, пытаясь сохранять контроль.       — Не должны, — уклончиво отозвался Сережа, ковыряя вилкой лазанью. — По крайней мере, я не видел ничего, связанного с его арестом.       — Уже хоть что-то, — пробубнил Антон. — Хотя зная их, сейчас сфабрикуют отпечатки и скажут, что это Лазарев трех человек кокнул. С них станется. Они же, видите ли, решили «серьезно взяться за происходящее».       Он показал в воздух кавычки на последней фразе, и Арсений нервно хохотнул. Именно так сказал Министр Магии, приехавший в Хогвартс в день убийства миссис Норрис. Что они серьезно берутся за расследование странных убийств в школе. И если раньше Попов уповал на такой исход событий, то теперь это скорее бесило. Министерские шавки и члены магической полиции заполонили коридоры замка, и невозможно было передвигаться, чтобы не ответить на сотню вопросов: куда, зачем, почему, насколько? Они провели допросы каждого живого и неживого существа в стенах школы, держа в специальном кабинете часами и пичкая сывороткой правды. Арсений готов был благословить Антона и его гениальность в зельях за то, что тот еще в двенадцать лет разработал неплохой антидот. Дополнив его парой десяткой разных ментальных заклинаний, когтевранец получил мощное противоядие, позволившее им сохранить всю известную им информацию в тайне. Делиться достижениями с людьми, которые до этого уповали на суицид, а теперь схватились за головы, как только их припер к стенке пробивной Филч, совсем не хотелось.       Добраться до Выручай-комнаты, чтобы зарядить зелье, теперь представлялось целым квестом. Антон и вовсе перестал там бывать, а Арсений еще как-то перебивался анимагической формой и заклинаниями невидимости, но каждый раз, когда он отправлялся в это опасное путешествие, сердце колотилось, как бешенное, и он боялся, что его поймают с поличным.       После третьего убийства магия в школе просела еще сильнее. Уроки срывались из-за того, что иногда никто из класса не мог справиться с заданием, и даже у учителей все получалось ни с первого раза. Не страдали этим разве что директриса и Арсений. Но среди преподавателей началось активное обсуждение того, чтобы отправить учеников домой.       Об этом Арсений узнал также, как и всегда, случайно подслушав разговор. Он как раз направлялся из Выручай-комнаты обратно в Башню старост, когда отвлекся на спор из директорской.       — Это невозможно, Минерва. Я понимаю, что Вам это незнакомо, но проводить занятия сейчас просто бессмысленно, — раздался из-за тяжелой дубовой двери голос Леветт. — Дети не способны даже боггарта отогнать, не то, чтобы бороться с кем-то более серьезным.       — Поддерживаю, — это был Добровольский. — Магия очевидно барахлит.       Услышав это, Арсений едва не крикнул: «А Антону ты твердил, что все в порядке, паскуда!», но сдержался, хотя и стиснул острые клыки в немой злости.       — И что вы предлагаете, господа? — спросила директриса, и ее голос прозвучал особенно устало и неровно, то пропадая совсем, то прорываясь сквозь тишину коридоров взрывом. — У старших скоро экзамены, к которым они должны готовиться и которые мы не вправе отменить.       — Детей убивают, профессор, — вмешался своим грубым басом Хагрид. — Мы должны думать об их безопасности, а не об учебе.       Это имело смысл, но Арсений тогда лишь оскалился в грустной улыбке. Если бы бедный полувеликан знал, кого именно убивают, он бы поволновался не только за учеников, но и за свою начальницу.       — Я рассмотрю идею о том, чтобы отправить по домам первые четыре и шестой курс, но пятому и седьмому придется остаться в школе, — наконец выдохнула женщина и, судя по громкому скрипу, опустилась на стул. — Экзаменационным годам придется остаться. Министерские пусть и увиваются за нами с обещаниями разобраться в ситуации, плевать хотели на наши проблемы. Им подавай результаты.       Дальше парень слушать уже не стал. Он вернулся в гостиную и рассказал об услышанном Антону. Тот лишь покачал головой, принимая какую-то кислотно зеленую жижу явно из разряда сильных магических стимуляторов и морщась.       — Вряд ли они на такое пойдут, — сказал он тогда.       Но они пошли. За день до начала декабря директриса вызвала к себе старост и объявила о том, что младшие курсы к концу недели должны будут отправиться по домам до окончания разбирательств по делу миссис Норрис и восстановления магического баланса. Это был первый раз, когда женщина об этом заговорила, и Арсений, все время разговора смотревший ей в глаза, прочитал в них затаенную ненависть к самой себе. Боль, разрушающую пожилую волшебницу по кирпичикам, до фундамента. Страдание, которым она почему-то не вправе была делиться.       Младших провожали на Хогвартс-экспресс всей школой, в сопровождении конвоя министерских. Даже призраки вылетели посмотреть на то, как ребят пересчитывают и сажают в поезд под строгим надзором мужчин в форме. Арсений и Антон надеялись поймать Катю перед отправкой, но та провела все время, воркуя с Димой, и разговора так и не получилось. Лишь Шастун наконец удостоверился, что когтевранец говорил правду, когда краем глаза уловил на ее шее серебряную цепь с маленьким распятием, идентичным тому, что лежало у него в особой коробочке в Выручай-комнате.       По привычке махая вслед уезжающему поезду, Арсений думал о том, что очередная подсказка ускользает от них по совершенно дурацкой причине. На сей раз эта причина стояла по левую руку от него, утирая скупые мужские слезы краем пуффендуйского шарфа. ***       Сергей Вячеславович вернулся в школу поздним декабрьским вечером. Замок готовился к отбою, а за окнами размеренно шел снег. Об этом первым сообщил Дункан Эш, призрак мальчишки-слизеринца, погибшего в ванной старост. Он любил прогуливаться по школе после отбоя, когда никто не мог увидеть вмятины в его черепушке, потому что чертовски ее стеснялся.       Он заявился в гостиную, когда Антон, Дима и Сережа собрались вокруг круглого стола, чтобы обсудить предстоящую через пару недель поездку в Гёттерланд. Рождественские выходные были не за горами, и Майя Шастун в утреннем письме сыну попросила того решить, каким образом они доберутся до дома. Егор в эти дни обычно носился по магазинам с поручениями перед ежегодным званным ужином, а камины чистились перед приемом гостей, поэтому ни трансгрессия, ни летучий порох не сработали бы. На выбор парням была представлена старая колесница, запряженная фестралами, или необходимость выбить у директрисы разрешение добраться на метлах. О поезде не могло идти и речи, ведь из Лондона до Гёттерланда, по выражению главы города, семь верст киселя хлебать и зачем вообще писать лишний круг, если можно добраться напрямую. Антон как раз доказывал, что метлы — оптимальный вариант, а Арсений, примазавшийся к обсуждению от нечего делать, нагло залипал на его кудрявую челку, когда в комнату вплыла скромная серая фигура и остановилась прямо перед их лицами, прерывая Шастуна на полуслове.       — Сергей Борисович, — произнес мальчик, выговаривая имя и отчество Матвиенко на английский манер, с ярко выраженным акцентом, — я случайно подслушал, как вы жаловались, что профессора Лазарева уж слишком долго держат в Министерстве Магии. Так вот, он только что прошел по центральному коридору на первом этаже и направился к себе в кабинет.       Дункан сказал это с придыханием, и Арсению подумалось, что если бы тот мог краснеть, он бы сейчас непременно это сделал. Сережа ободряюще улыбнулся ему и кивнул.       — Спасибо, Эш. Но в следующий раз заруби себе на своем маленьком носике — подслушивать плохо, — с добродушной усмешкой сказал он, и мальчик на его слова смущенно отвел глаза.       — Хорошо, Сергей Борисович, — промямлил он и, сделав пару шагов назад, растворился в стене, явно решив вернуться в свою обитель коротким путем, игнорируя дверь.       — Хороший малый, — сказал Дима, как только последние серые очертания покинули комнату.       — А то, — Матвиенко хохотнул. — С тех пор, как я сюда переселился, эта прелесть каждый раз предлагает мне спинку потереть. И всегда такой обходительный, милый и учтивый, что я аж забываю, что он мальчишка да еще и мертвый. Могу поклясться, если бы не скользкий пол, за ним бы толпа девчонок увивалась.       — И ты был бы в первых рядах, — бросил Поз.       — Обижаешь, — Сережа посмотрел ему в глаза. — Я бы ее возглавил.       Пока эти двое перебрасывались легкими, ничего не значащими насмешками, Арсений и Антон обменивались многозначительными взглядами. Попов никогда не знал, что умеет вести немой диалог, но со слизеринцем это получалось само собой. В какой-то момент они, закончив зрительные переговоры, синхронно встали со своих мест.       — Так, нам нужно отойти по неотложным делам, — объявил Антон со свойственной ему откровенностью. — Вернемся, все дорешаем. Не разбредайтесь далеко, мы максимум на час.       Сережа понимающе улыбнулся уголком губ и кивнул, подмигнув Арсению. Дима приподнял бровь в безмолвном вопросе, но ответа на него так и не получил. Антон потянул когтевранца к выходу, на ходу продолжая давать указания:       — Пока нас нет, накидайте плюсы и минусы всех вариантов. И Поз, если ты так топишь за чертовых фестралов, которых даже не видишь, тебе придется меня убедить в том, что это круче, — и не давая Диме даже слова в свою защиту вставить, покинул комнату, утаскивая за собой Арсения.       — Интересные у вас с братцем отношения, — насмешливо бросил парень, когда портрет, охранявший вход в гостиную старост, остался позади.       — Я предпочитаю дружеское общение такого рода всяким сюсям-мусям, — Антон пожал плечами, уверенно шагая по направлению к Северной башне. — Тем более, как не прискорбно это признавать, в последнее время у нас не ладится.       — А чего так? — спросил Арсений, едва успевая в такт широким шагам слизеринца.       — А черт его знает, — парень запустил руку в волосы, поправляя спутавшиеся пряди. — Он в последнее время странным стал. Пару месяцев как в воду опущенный ходит, сам на себя не похож.       — Серьезно? — Арсений удивленно нахмурился. — Не замечал.       — Да ты с ним раз в сто лет общаешься, поэтому и не обратил внимания, — отозвался Антон, так резко войдя в крутой поворот коридора, что чуть не впечатался в стену. Попов едва успел подцепить его за локоть, ограждая от перелома носа. — А я не могу эти его странные замашки не замечать. То он меня игнорирует неделями, то пары пропускает, хотя никогда так не делал. Я как ни зайду в его комнату, он постоянно какой-то фигней страдает, а ты знаешь Диму, это не норма. Я сначала думал, что это Катюха его с пути истинного сбила, но сам пару раз видел, как она его расшевелить пытается.       — Может заболел? — поинтересовался Арсений, и его нахмуренность превратилась в прищур. Антон был прав, для Позова это все было совершенно нетипично.       — Да кто ж его знает, — Антон снова пожал плечами, только теперь уже менее беспечно. — Может, в плохую компашку ввязался, а может, с семьей проблемы, всякое бывает. Но со мной он говорить на этот счет не хочет. Я пытался его вывести на диалог, но все без толку. Решил в итоге лишний раз не лезть. Не хочет, так не хочет.       В последнем предложении послышалась явная тревога за брата и лучшего друга, и Арсений, не сдержавшись, остановил его за плечи, развернул к себе и чмокнул в уголок губ. Глаза Антона широко раскрылись, и он размашистым движением стер с лица тут же проступившие рыжие разводы.              — Во мне достаточно магии, — пробормотал он кротко и как-то растерянно.       — Это я так, — попытался оправдаться Арсений, мысленно улыбаясь от уха до уха, — для профилактики. Никогда лишним не будет.       И пошел вперед, наконец обгоняя длинноногого Шастуна. Антон не должен был увидеть румянец, яркими пятнами тронувший его щеки.       Проходя мимо больших окон, расположенных в коридоре между башнями, слизеринец, теперь плетущийся сзади, неожиданно весело вскрикнул и бросился к стеклу.       — Ты чего? — спросил было Арсений, но тут же и сам увидел, что именно так обрадовало парня. По небу, рассекая падающие снежинки своим светом, летела к земле звезда. Падала маленькая частичка космоса, которой суждено было сгореть на подлете к атмосфере, но пока она еще была жива, она дарила окружающим свою магию. Такая же волшебная, как обитатели этого замка, она была прекрасна в зимней мелодии ночи.       — Загадывай желание скорее, — Антон, словно маленький мальчик, воодушевленно толкнул его плечом.       — Они все равно не сбудутся, — пробурчал Арсений, подходя еще ближе, почти вплотную к слизеринцу.       — Неправда. Тебе ли, другу прорицателя, не верить в магию звезд, — Шастун насупился, но не оторвал взгляда от мира за стеклом. В его зеленых глазах блестел ребяческий восторг.       — Это не так работает, — отозвался Попов со смешком, но все равно, идя на поводу такого радостного Антона, загадал желание. А потом они стояли бок о бок, любуясь снегом, мягко ложащимся на землю ковром из белого пуха, и снова думали каждый о своем. Правда не догадываясь, что мысли их вертелись в общем направлении.       Уже позже, когда они почти подошли к кабинету Лазарева, Антон поравнялся с Арсением и бесцеремонно схватил того за руку:       — А что ты загадал? Я вот, чтобы у нас получилось найти и наказать убийцу! — скороговоркой проговорил он.              — Вообще-то желаниями не делятся, а то не сбудутся, — Попов, поддавшись общему настроению ребячества, щелкнул парня по носу.       Не говорить же Антону, что он загадал наконец разобраться в самом себе и собственных витиеватых чувствах… ***       В кабинете Сергея Вячеславовича было тихо и пустынно. За время отсутствия владельца все плоские поверхности покрылись тонюсеньким слоем пыли, но даже это в обычно вылизанной до блеска комнате казалось нонсенсом, взрывало мозг. Окно было открыто нараспашку, и через него внутрь вместе с ледяным ветром врывался снег. На полу рядом намело уже целый небольшой сугроб. С рабочего стола стайкой падали вниз какие-то листочки, сносимые порывами зимы с улицы. Свет был выключен, и лишь стремительно убывающая луна отбрасывала свои лучи на остановившиеся часы в углу комнаты, на лестницу, ведущую на чердак, на стоящие на партах стеклянные шары, ножки которых были окутаны какой-то особенной тканью, не дававшей магии вырваться наружу.       В комнате никого не было, кроме этого гнетущего безмолвия.       — Профессор, — позвал Антон тихо, будто боялся нарушить замерший покой этого места. На его голос никто не откликнулся, и парень повернулся к Арсению, будто ища у него поддержки.       — Может, Эшу показалось, — пожал плечами парень, но все равно попробовал еще раз, повышая тон до отражения в сводах башни, уходящих вверх: — Сергей Вячеславович, вы тут.       Мгновение они стояли в тишине, а потом чердачная дверь со скрипом упала, повиснув на петлях, и сверху показалась растрепанная макушка преподавателя. Он перевел усталый взгляд наполовину скрытых веками карих глаз на пришедших и, выдавив из себя короткую улыбку, бросил короткое: «Сейчас спущусь», вновь исчезая в недрах своей спальни. Оттуда послышался какой-то шелест, потом что-то упало, сопровождаемое рубленным русским матом сквозь зубы, а через пару мгновений Лазарев уже спускался вниз, слегка пошатываясь. Арсений отметил, что скорее всего он скастовал заклинание быстрого переодевания, потому что костюм, сидевший на мужчине немного мешковато, был нацеплен кое-как, пуговицы на рубашке были застегнуты неправильно — полы не сошлись пазами, — а ремень на брюках был пропущен не через все шлевки. Да и в целом мужчина выглядел потрепанно. Представ наконец перед парнями, он нервно поправил всклокоченные темные волосы и почесал нос, стирая с него след запекшейся крови. Это было ошибкой, потому что этим действием профессор случайно сколупнул застаревшую рану, и на коже быстро сформировалась вполне свежая алая капелька, спешно превратившись в тоненький ручеек, стекавший вниз, к губам. Это выглядело в темноте кабинета жутко и эстетично одновременно.       — Чем могу быть обязан столь позднему визиту? — спросил Сергей Вячеславович на русском с едва ощутимым акцентом. Вся верхушка Гёттерланда предпочитала общаться между собой на родном языке, и Лазарев, переняв эту привычку от отца, всегда переходил на него в личных разговорах с учениками из коммуны. Мужчина жестом пригласил их пройти к столу, специальному, круглому, стоящему между партами и предназначенному для одиночных трансов и чаепитий. Он не поинтересовался у парней ни о том, как они узнали, что он вернулся, ни о том надолго ли их дело. Видимо, такие мелочи прорицателю были уже известны. Или вовсе не имели для него значение.       — Мы хотели поговорить, — отозвался Антон, без смущения плюхаясь на стул.       — Это я и так понял, — мужчина усмехнулся. — Я знал, что вы придете. Правда думал, что вас слегка задержит еще один поцелуй у окон между башнями. И весьма разочарован, что это не случилось. Вы не дали мне возможности подготовиться к вашему приходу лучше.       В голосе Сергея Вячеславовича послышалась недвусмысленная добродушная насмешка, а Антон и Арсений синхронно залились краской. Попов сразу подумал, насколько силен Матвиенко и не видит ли он чего-то похожего, просто не делится.       — Мы не… — между тем хотел оправдаться слизеринец, но его прервали коротким повелительным жестом.       — Я в курсе, что вы не вместе, Антон Андреевич, — отозвался Лазарев, снова предпринимая тщетную попытку поправить шевелюру и параллельно подогревая чайник методичными движениями палочки. Арсений заметил, как его напарник смотрит на действия преподавателя, как завороженный. Несомненно мечтает также. — А еще можно пропустить ту часть, где вы объясняете, что пытаетесь понять, что происходит. Об этом я тоже в курсе. Давайте перейдем к вопросам, касающимся моей возможной помощи.       Хоть мужчина и пытался казаться дружелюбным, было ясно — он смертельно устал. И не понятно, что было виновато в этом больше всего, — тот факт, что его больше недели продержали в стенах Министерства без видимой на то причины, или то, что подглядывать за чужими жизнями всегда было его главным проклятием, и это изматывало чересчур сильно.       — Хорошо, — Арсений кивнул, принимая из рук профессора чашку с горячий травяным чаем. Нюх отличника по травологии уловил нотки зверобоя. — Тогда мы хотели бы обсудить убийство миссис Норрис.       — Вы что-нибудь чувствуете? — неожиданно перебил когтевранца Антон, отхлебывая теплый отвар с громким хлюпом. Лазарев, уже хотевший что-то сказать на слова Арсения, перевел на него непонимающий взгляд.       — В каком смысле? — все же решил он задать прямой вопрос, не отводя глаз от так же внимательно глядящего на него слизеринца.       — Вас не было в школе больше недели, — начал объяснять Шастун, буравя преподавателя своей тяжелой зеленью. — То есть вы выходили из замка и теперь вернулись. Чувствуете ли вы изменения внутри себя или в окружающей обстановке?       — Если Вы о перебоях магии, Антон Андреевич, то они были и до инцидента. Мы все это ощущали, за исключением, разве что, профессора Макгонагалл, — все еще растерянно отозвался Сергей Вячеславович.       — Нет-нет, я говорю не об этом, — парень помотал головой, снова делая большой глоток и каким-то чудом не обжигая горло. — Не казалось ли Вам, что здесь, в стенах школы, кто-то будто клещами вытаскивает из Вас нить за нитью внутреннюю энергию? Не так, что вы просто не можете сосредоточиться на заклинании или недостаточно сильны, а будто бы вообще никогда не умели колдовать, — глаза Антона потемнели. — А потом, выйдя за пределы Хогвартса, вдруг осознали, что можете спокойно дышать.       Подумав секунду, преподаватель покачал головой.       — Вы правы, мой случай скорее первый, — сказал он уверенно. — Я чувствую, что способен сотворить магию, но сил, моих и окружающей среды, недостаточно. Ничто меня не душит и уж тем более ощущения, что я остался без волшебства в принципе, я не замечал.       Услышав это, Антон помрачнел еще сильнее. Арсений ждал, что он спросит еще что-то, но парень лишь открыл и закрыл глаза, показывая, что Попов может продолжать начатый им допрос. Расценив этот мимический сигнал правильно, когтевранец вернул взгляд на учителя и проговорил как можно более размеренно:       — Итак, смерть миссис Норрис. Мы слышали, что на ее шее был Ваш образок. Это правда? — он не сказал, откуда получил эту информацию. Был уверен, что мужчина перед ним и так в курсе.       — Да, — односложно отозвался Лазарев, наконец тоже садясь за стол и прикладываясь губами к чашке. Острое лисье обоняние позволило Арсению уловить едва слышимые нотки спирта. У преподавателя в кружке был далеко не чай.       — Как Вы думаете, кто теоретически мог выкрасть ее у Вас? — парень продолжил свои расспросы, пытаясь не думать о том, что же пришлось пережить мужчине за неделю, проведенную в Министерстве, если он, никогда раньше не употреблявший ничего крепче домашнего яблочного сидра, вдруг перешел на чистый коньяк.       — Вы спрашиваете так, будто на сто процентов уверены, что я непричастен к делу, — в глазах профессора промелькнула мягкая заинтересованность.       — Это так, — отозвался Антон, больше не поднимая своих все еще потемневших глаз от столешницы. — Максимум, кем вы можете быть во всем этом, — жертвой.       — Да? А в Министерстве чуть не посчитали иначе, — пробормотал прорицатель, и по его интонации было непонятно, сомневается он или насмехается.       — Люди из органов — кретины, — одними губами прошелестел Шастун, и Арсений, уловив это, улыбнулся согласно.       — Так как так получилось, что икона Ильи-Пророка, принадлежащая Вам, оказалась в руках убийцы? — повторил он свой вопрос, продолжая краем глаза наблюдать за сидящим рядом слизеринцем. Он явно мучился от каких-то мрачных мыслей, то и дело ерзая на месте и нервно перебирая пальцами край собственной мантии. Но даже попытки подбодрить его простым касанием могли бы сейчас показаться странными и неуместными.       — Я не знаю, — ответил Лазарев, и в его голосе промелькнуло сожаление. — Для меня это было неменьшим шоком. Этот образ стоял в красном углу у нас дома.       — В Гёттерланде? — брови Арсения непроизвольно поползли вверх.       — Да, — по лицу Сергея Вячеславовича поползла тень. — Мой отец связался со мной за пару дней до убийства, сказал, что кто-то ночью вломился в дом, но не вынес ничего ценного. Пропало лишь несколько моих личных икон и зубная щетка.       — И Вы не придали этому значения? — недовольно спросил Антон, и Арсений отметил, что глаз его дергается, почти закрываясь на особо сильных тиках.       — Отец сказал, что сообщил Майе Олеговне, и она пообещала разобраться. Мне показалось, что это достаточная мера предосторожности. Никому не под силу далеко уйти от города, не оставив ни единого следа. Тем более, вы знаете, наш особняк охраняется кучей защитных заклинаний, некоторые из них — отложенного действия… — кажется, преподаватель сам был не в восторге от того, что говорил, потому что ощутимо скривился. Слизеринец на это закатил глаза, совершенно забыв о субординации.       — Почему вокруг одни идиоты? — спросил он, словно ни к кому не обращаясь, глядя в стену пустым взглядом. — Украли личные вещи, религиозные предметы, но мы же неубиваемые, нам море по колено и все до пизды. We're holly motherfuckers who rely on our bloody magic fully and think that everyone else is bullshit! — кажется, сам того не замечая, парень перешел обратно на английский, и его и до того темные глаза превратились сейчас в черные дыры.       — Антон Андреевич… — мягко попытался остановить его приступ злости профессор, но тот и слушать не хотел.       — Вам, — он ткнул в Лазарева пальцем, — невероятно повезло, Сергей Вячеславович. Вы тупы, но наш сумасшедший, похоже, тупее. Но знаете, если однажды кто-то из коммуны все-таки сдохнет, потому что вы посчитали обратиться к моей матери достаточной мерой предосторожности, я посмеюсь Вам в табло, как последняя истеричка, и мне будет Вас даже не жаль. И очень надеюсь, что Вы сможете это предсказать так же, как наши поцелуи, Сергей Вячеславович, — имя мужчины он почти выплюнул собеседнику в лицо.       Арсений, лишь смутно понимая, что именно так взбесило парня, все же осторожно коснулся его руки. Лишь от одного этого жеста Антон немного остыл, но глаза свой привычный цвет так и не вернули, оставаясь бездонно черными, отталкивающими, пугающими.       — Пойдем отсюда? — тихо спросил Попов, обхватывая чужое тонкое запястье, сейчас непривычно теплое. Слизеринец лишь кивнул коротко и отрывисто прошипел, пытаясь не спровоцировать в себе новый приступ:       — Да. Нам больше нечего тут делать, — и, снова обернувшись на профессора, бросил ядовитое: — Спасибо, что уделили нам время.       Шастун уже порывался встать, как Сергей Вячеславович схватил его за вторую руку:       — Антон Андреевич, я… — он явно хотел что-то сказать, возможно оправдаться, а может и извиниться непонятно за что, но тут его глаза закатились так, что остались видны только бельма, а в уголках рта скопилась вязкая белая пена. Это произошло за секунду. Пустые глаза вперились в Антона, пальцы сжали ладонь до хруста, Арсений видел, как на бледной коже его напарника проступают полумесяцы следов от ногтей.       — Что происходит? — спросил слизеринец мертвенным голосом, и от посторонних звуков хватка стала еще крепче, а рот приоткрылся. На ресницах преподавателя и под его носом скопилась темная кровь — полопались капилляры. Арсений сглотнул. Он видел подобное лишь однажды. Тогда Сережу пробило спонтанным видением, но он не справился с собственным телом, и так и не сказал, что ему открылось. Он долго молчал и хрипел в попытке исторгнуть из себя хоть слово, но в итоге лишь отключился, а проснувшись, так и не вспомнил, что именно заставило его погрузиться в такое состояние.       Но Лазарев был опытнее. Было видно, что он борется с собой. Кровавые борозды уже исполосовали его лицо и стекали теперь по шее, а мертвенно бледные губы шевелились быстро-быстро в попытке издать хоть звук. Наконец из горла, закупоренного магией, послышался вымученный хрип вперемешку со свистами и болезненными стонами. А за ним — слова, чужим, низким, переломанным голосом:       — Вы с ним похожи, но ты не жесток.       Время придет, и читай между строк.       В том, что тебе подарила земля,       Алым пылает победа твоя.       Магия ждет разрешенья уйти.       Теплится сердце в звериной груди.       Только тебе предстоит выбирать:       Преданным быть или предать…              И, исторгнув из себя последнее слово, мужчина закрыл глаза и потерял сознание. Кровь продолжала течь по его одежде, оставляя бурые пятна, ознаменовывающие цену за такую магию. У всего есть своя стоимость. Когда человек видит будущее, он должен платить за это своим рассудком.       — Пойдем отсюда, — повторил Арсений, помогая Антону расцепить чужие белые, как мел пальцы, продолжавшие до боли сжимать его руку.       — А нам разве не нужно вызвать врачей или что-то типа того? — уточнил слизеринец, мешая в своем голосе шок с еще не утихшим раздражением.       — Он очнется минут через тридцать, — заверил его парень и буквально силой поднял с места и потащил в сторону двери. — Это спонтанное видение.       — И что это может значить? — зеленые глаза остекленели. Казалось, Шастун ушел глубоко в свои мысли, и на поверхности его держала разве что теплая ладонь Арсения, поддерживающая его под локоть.       — Сережа объяснял, что такие приступы случаются очень редко и обычно на пороге чего-то значительного и важного, — начал объяснять когтевранец спокойным тоном, пытаясь успокоить чужие нервы. Он вел Антона по коридорам, почти не глядя, куда идет. Все его внимание было сосредоточено сейчас на напарнике, которого начало трясти. Арсений кожей чувствовал, как тело в его руках ходит ходуном, и это волновало сейчас больше всего. — Предсказателям часто бывает сложно уловить их, потому что тело начинает сопротивляться. Ну ты и сам видел. К тому же такие приступы нельзя пересказать прямо. Подсознание не позволяет, потому что это может сказаться на балансе мира или что-то типа того. Поэтому прорицателям приходится говорить загадками.       Они снова дошли до окон между башнями, и Арсений остановился, осторожно облокачивая Антона на холодные стекла и отпуская. Наблюдая за тем, как парень прикладывается щекой к спасительной прохладе, Попов готов был в любой момент начать ловить его, если напарник не удержится на ногах.       — Мне… стоит тебя поцеловать? — спросил он, когда тягостное молчание затянулось.       — Нет, — бледно отозвался Антон куда-то в стекло, отчего его голос прозвучал приглушенно. — Я в порядке. Просто пересрался знатно. А еще чертовски устал. Как будто нам и так было мало загадок, тут еще и это.              Арсений даже не стал спрашивать слизеринца, запомнил ли тот, что именно ему сказал Лазарев. По лицу парня было видно, что он будет снова и снова видеть этот момент в своих кошмарах следующую неделю как минимум. Вместо этого он спросил о другом:       — Почему ты так разозлился, когда Вячеславыч сказал о краже? — в тишине коридора его голос прозвучал выстрелом, и они оба синхронно поморщились.       — Потому что это абсурд, Арс, — Антон закрыл глаза и наконец отлип от стекла, проверяя, может ли стоять самостоятельно, без опоры. Слегка пошатнулся, но равновесие удержал. — Мне все больше кажется, что жители Гёттерланда — полнейшие долбоебы. Они так сильно верят в свою силу, что забывают об элементарной безопасности. Их из поколения в поколение воспитывали в традициях того, что магия — это ключ ко всем вопросам. Это буквально отбило у них критическое мышление. Потому что знаешь что, Арс?       — Что? — спросил Попов, все-таки снова легонько подхватив парня под локоть, боясь, что в любой момент тот может упасть.       — Да то, что дома в городе заговорены на неместных, — Антон легонько ударился головой о стекло, не в силах совладать со внутренним раздражением. — На жителей коммуны защита не действует. Понимаешь, что это значит?       — Что наш убийца — это точно кто-то из своих… — голос дрогнул. Если до этого момента причастность членов Гёттерланда была лишь пугающей догадкой, то теперь все стало очевидно: маньяк, убивающий обитателей Хогвартса — кто-то знакомый, близкий, может даже родной. — Это просто пиздец, — он не сдержался, выругался крепко, громко, злобно. Какая сука могла на такое пойти?       — Это может быть кто угодно, — устало пробормотал Антон. — Мы можем быть уверены только друг в друге, потому что во время второго убийства мы с тобой срались по поводу моих прекрасных стимуляторов. Остальные же… — он сглотнул и выдал, — под подозрением.       — И как мы будем действовать? — спросил Арсений, смотря на чужие опущенные веки. Они рвано подрагивали, и это выглядело до ужаса мило.       — По плану, — Антон уверенно кивнул. — Письмо от Стаса. Сыворотка временной жизни. Теперь еще попытки разгадать пророчество, — он вздохнул и добавил уже более мягким голосом: — А еще, Арс, у меня к тебе просьба.       — Давай, — парню не понадобилось и секунды, чтобы быть согласным на все. В безумном мире, который неожиданно стал их общим, он теперь доверял лишь одному человеку. Тому самому, которого когда-то ненавидел всем сердцем. Которого теперь без зазрения совести целовал украдкой. Это еще не была любовь. У этого чувства все еще не было названия. Да и взаимности, возможно, тоже. Но Арсений знал, что пойдет за слизеринцем до самого конца. Потому что теперь это только их война. Никто им больше не поможет. Все превратились в ветряные мельницы, которые в любой момент и вправду могут оказаться зубастыми великанами.       — Я хочу, чтобы на Рождество ты поехал со мной, — пробормотал Антон и все-таки открыл глаза. Пугающая темень из радужек пропала. Теперь в них плескалась только надежда на положительный ответ. — Твои родители все равно рано или поздно приедут на традиционный ужин, а моя мама будет не против, если ты объявишься на пару дней раньше. Можешь пожить в гостевой, если захочешь, или у меня. У меня большая кровать, мы поместимся вдвоем.       На последнем предложении он потупил глаза в пол, будто стесняясь этих слов, и эта наивная скромность заставила Арсения добродушно усмехнуться. Он не удержался, поймал пальцами чужой подбородок, приподнял голову Антона и оставил на его губах целомудренный мягкий поцелуй. А потом посмотрел в глаза, зеленые, как молодая весенняя трава, и прошептал, обдавая кожу слизеринца горячим дыханием:       — Хорошо. Я посплю с тобой в одной постели…       И наблюдая за тем, как Антон стремительно покрывается пунцовыми пятнами румянца, Попов почему-то подумал, что именно в этот момент, несмотря на нависший над ними дамоклов меч, он абсолютно счастлив…       Вот только когда они вернулись в Башню старост, чувство эйфории моментально испарилось. У портрета, закрывающего вход, переминаясь с ноги на ногу, стоял школьный домовик. Завидев Антона и Арсения, он поплелся к ним, немного хромая на правую сторону.       — Мистер Попов? — уточнил ушастый нежить с большими, полными испуга глазами у когтевранца и, получив утвердительный кивок, всунул ему в руки конверт. — Это пришло Вам сегодня утром. Что-то напутали в Совятне, и Ваш филин не добрался до Большого зала на обеде. Извините за задержку.       И, выпалив это скороговоркой, едва ли делая паузы между словами, домовик поспешил ретироваться, оставив после себя лишь стойкий запах кухни и следы грязных босых ног.       Арсений и Антон вместе уставились на конверт, слегка помятый и имеющий странный желтоватый оттенок, но все еще презентабельный. На нем стояла сургучная печать Гёттерланда — фиолетовый воск, в которым особой техникой были прочерчены витиеватые буквы РД — Русская Династия.       — Это от Стаса, — Антон не предполагал, он констатировал факт. Попов на это лишь кивнул и, даже не пытаясь быть аккуратным, сорвал печать с конверта.       Письмо от Шеминова оказалось прожженным в паре мест листочком с совсем коротким посланием. В нем было от силы пятнадцать предложений. Мужчина выражал свою радость от того, что Арсений ему написал, в паре слов делился новостями из последней экспедиции в Шотландию. И только в самом конце кривой припиской значилось:       «Прости, дружище, но о чем-то подобном я впервые слышу. Тебе бы поискать про сердца оборотней, возможно, ты что-то напутал. Такого навалом. Взять хотя бы Жертвоприношения ацтеков Тескатлипоке или Зелье тысячи жизней. Но в такое лучше не углубляться, иначе и из школы вышвырнуть могут. Уж я-то знаю, мне пару раз такое грозило».       — Ничего нового, — подвел итог Антон, проглядывая письмо по третьему кругу. — Это ожидаемо. Конечно, о подобных ритуалах вряд ли много распространяются, и…       Шастун продолжал что-то говорить, но Арсений не мог сосредоточиться на его словах. Какая-то мысль настойчиво пыталась до него достучаться. Что-то важное начало собираться в его голове, вот только все никак не могло завершиться полностью, составить единую картинку. Что-то в том, о чем написал Стас, пробудило в нем подозрения. Но они были настолько шаткими, что он не готов был делить ими с Антоном. Вместо этого он взял парня за руку, кажется, перебивая этим жестом на середине слова, и мягко предложил:       — Пойдем спать, подумаем об этом завтра.       И Антон лишь кивнул на удивление покорно, чем снова заставил Попова улыбнуться от уха до уха… ***       Следующие недели смотались в клубок, слились воедино и растворились в небытие. Арсению казалось, что он попал в день Сурка, во временную петлю без возможности выхода. Пары сменялись такими же парами, только с другими лицами за преподавательской кафедрой. Тетрадные листы, исписанные мелким почерком и исцарапанные ровными, выверенными схемами, превращались в меловые доски и обратно с такой медлительностью, будто решили дать фору улитке в уличной гонке.       Он решал пробные экзамены, а возвращаясь с занятий, садился за учебники и корпел над ними, пока глаза не начинали болеть. Времени не хватало ни на что. Осталась только угнетенность и серость. Шныряющие по замку и что-то вынюхивающие работники министерства не добавляли позитива. Оставшимся ученикам ничего не говорили, не давали никаких прогнозов, но было понятно — полицейские не справляются с расследованием. Спохватились слишком поздно. И это вызывало в Арсении какое-то затаенное злорадство. Он вспоминал Оливера Каннинга, которого наконец отпустили из-под стражи на время разбирательства по делу Миссис Норрис, схожему со смертью его дочери, и получив эти новости, Попов был несказанно рад.              Но в остальном он смертельно устал. Закрывая глаза вечером и открывая их утром, он не мог перестать думать о приближающихся рождественских выходных. И только эта мысль спасала его от абсолютного морального раздрая.       А еще был Антон. Когда получалось выкроить время, они встречались в комнате у слизеринца и пытались расшифровать предсказание Лазарева. Шастун в такие моменты всегда разваливался поперек кровати, зажав между губами простой карандаш, и напряженно думал. А Арсений смотрел на него, сидя рядышком, на полу, прислонившись спиной к шкафу с пробирками и баночками, и залипал немыслимо и неправильно. Он видел, как от активной мыслительной деятельности между бровей парня залегала смешная складка, и каждый раз ему до боли в кончиках пальцев хотелось подойти к Антону, провести ладонью по его лицу, снимая эту тяжелую хмурость. Хотелось заставить его улыбаться ярко, по-детски. Но он лишь сжимал зубы и снова и снова слушал, как Шастун по десятому кругу повторяет:       — «Теплится сердце в звериной груди»… Мы же и так уже это поняли, разве нет? Наши жертвы — анимаги, окей. Но зачем тогда он это сказал? Разве в пророчествах каждая строчка не намекает на какой-то аспект будущего?       В голове когтевранца после этих слов всегда шевелились мысли, но он не мог их поймать, потому что вместо этого смотрел с особой пристальностью на чужие губы, сжимающие карандаш на манер сигареты. Вглядывался в то, как Антон иногда перекручивает его языком, как по-блядски иногда втягивает щеки, как блестят капельки слюны на его коже. Думал о том, как же хочется сейчас его поцеловать. А потом и целовал, отвлекая от какой-то очередной тирады, что-то типа «и кем же я должен быть предан?» И потом с довольной улыбкой выслушивал наигранно недовольное: «Да ебан бобан, Арс, ты меня отвлекаешь!» Но назло утягивал в поцелуй снова, чтобы неповадно было.       В такие моменты Арсений понимал — он по уши. По самую макушку. Утонул. Ни в ком-то постороннем, а в Антоне, мать его Шастуне, так глубоко, что выбраться уже вряд ли получится. Он пытался, первое время, когда только начал подозревать, что к слизеринцу что-то чувствует. Бил стены и Гремучую Иву в попытке выколотить мысли о парне из самого себя. Шел на риск и пытался колдовать над собственной головой, чтобы вытащить изнутри эту запретную привязанность к человеку, которого не смел… любить? Жуткое слово. Несомненно, это любовью пока не называлось. Скорее болезненной привязанностью.       Но ничего не получалось. Антон теперь постоянно был рядом, позволял себя целовать, касаться и просто быть где-то около, вдыхая запах чужого тела, чужого присутствия. И в этом было столько непонятно откуда взявшейся нежности, что никакая магия не спасала от желания существовать в этом моменте, с Шастуном в одном пространстве, в одной плоскости. В одной жизни.              Они еще несколько раз оказывались обнаженными в одной постели. Трезвыми, осознающими происходящее. Но дальше взаимной дрочки не заходили. Арсений был бы не против, но Антон тушевался каждый раз, говоря, что с него достаточно магии. Безбожно врал, и Попов видел это по его лицу, но ничего не говорил. Не лез. Наслаждался тем, что имеет. Этого и так было слишком много, если брать в расчет тот факт, что его помешательство вряд ли было взаимным.       За день до отправки домой, на метлах, а не фестралами, по слезной просьбе Антона, они наконец сняли с огня сыворотку временной жизни.       — Она настоится как раз к нашему возвращению, — сказал слизеринец, переливая прозрачную жидкость в пробирку из специального металла. Зелья получилось совсем немного, едва бы хватило, чтобы наполнить китайскую чайную чашку, но парень заверил, что этого хватит с лихвой.       Арсений не мог поверить, что совсем скоро, всего через какие-то жалкие семь дней, он сможет поговорить с Милли. Всего минуту, но и этого ему было бы достаточно, чтобы попросить у нее прощения. Он все еще иногда вскакивал от кошмаров, где она погибала у него на руках, прося спасти от тени, что следовала за ней по пятам.       В последнюю ночь в Хогвартсе он спал особенно плохо. Было жарко до умопомрачения, и парень ворочался, как безумный, пытаясь справиться с темнотой, проникшей в его видения. Кажется, даже кричал.       Проснулся он под утро, когда из гостиной послышался закладывающий уши грохот, и кто-то заорал. Захлопали двери. Кто-то заматерился на всю башню. Арсений оторвал себя от постели и вышел в общую комнату, как был, в одних трусах, чтобы посмотреть, что там происходит. И окончательно пришел в себя, когда увидел распластавшегося на ковре Поза. Он лежал, весь бледный, сжимая губы чуть ли не до крови, а его правая нога была вывернута под таким ненормальным углом, что Арсению откровенно поплохело.       Рядом с ним, как курица-наседка, носился Антон. Увидев Арсения, он указал на него пальцем, будто только и ждал его появления, и протараторил:       — Отлично, ты проснулся. Можешь связаться с магпунктом как-то максимально быстро?       Арсений кивнул, скастовал заклинание тревоги, которому его как-то научила Мадам Помфри, даже не пытаясь скрыть того факта, что такие вещи у него выходят без палочки. Антон и так был в курсе.       — Что у Вас произошло? — спросил он, подходя ближе. Нога Димы определенно точно была сломана, причем, похоже, в нескольких местах сразу. Было непонятно, как тот держится, а не воет от адской боли, которую, должно быть, чувствует в этот момент.       — Этот еблан лунатит иногда, — объяснил Антон, вытаскивая откуда-то ледяную мокрую тряпку и накладывая на колено другу в попытке таким образом хотя бы снять отек. Было видно, что пуффендуец готов всячески противиться происходящему, но боится открыть рот, чтобы не заорать от ломоты в конечности. — Вышел из комнаты во сне и скатился с лестницы.       Это прозвучало равнодушно. Арсений прекрасно выучил эту интонацию. Таким Антон становился только в одном случае — когда пытался скрыть свою панику.       — Он никуда не поедет сегодня, — констатировал слизеринец, продолжая делать какие-то хаотичные действия — перекладывать с места на место банки-склянки, содержимым которых, видимо, пытался хоть как-то уменьшить чужую боль.       — Шаст, нет, я в порядке, — Дима попытался приподнять голову, но зашипел, случайно дернув быстро распухающей ногой.       — Завались! — прорычал Антон. — Я сколько раз тебе говорил дверь на ночь запирать, м? А ты снова такой фигней маешься. Тебе мало было того раза, когда ты чуть голову себе не разбил дома, и благо я ночевал у вас и успел проснуться и поймать тебя?       Было видно, что он злится на друга, но не хочет давать своей агрессии выход. Понимает, что Диме и так сейчас плохо, чтобы еще и срываться на него.       — Ну прости, — Поз закрыл глаза. — Я идиот, окей? Но домой-то я могу доехать?       — Не можешь, — отрезал Антон и поднялся, чтобы встретить подошедших санитаров. — Станет лучше — приедешь. А пока отлеживайся в магпункте. Я передам твоим родителям, что ты вернешься позже.       Видя, как Шастуна трясет, Арсений осторожно положил руку ему на плечо и тихо шепнул, отпечатывая на мочке уха короткий поцелуй:       — С ним все будет в порядке.       — Я знаю, — отозвался слизеринец устало. — Просто нифига не понимаю, что с ним творится.       Диму перевезли в магпункт, где Мадам Помфри пообещала, что постарается сделать все возможное, чтобы дать ему хотя бы на один день приехать в Гёттерланд. Антон, слушая ее, нервно заламывал пальцы, и лишь прикосновения Арсения к его ладоням смогло немного усмирить его внутреннюю тряску.       А потом они летели над лесами в сторону Гёттерланда, молчали каждый о своем, и Арсений думал о том, что эти выходные либо окажутся лучшим временем в его жизни, либо окончательно загонят его в пучину безумия. Хотя, может, его ожидает все вместе… ***       Зимний Гёттерланд будто сошел со старой советской открытки. Особняки разных форм и размеров были запорошены тоненьким слоем снега и блестели под декабрьским солнцем, переливаясь, как елочные шары. Здесь каждая семья создала себе дом по образу и подобию собственного духа. Здания были непохожи друг на друга, словно снежинки, и хотелось пройти по узким улочкам, разглядывая в деталях фигурные крыши, окна необычных форм, искусственный или живой плющ, обвивающий стены, да и сами стены всех цветов радуги.       Арсений с замиранием сердца шел мимо родных мест, радостно вцепившись Антону в руку. Он влюбленно смотрел на уютный двухэтажный домик Добрачевых оливкового оттенка, вокруг которого змеей закольцевалась красивая медная лестница с резными перилами в виде цветов, беря свое начало из окон первого этажа и заканчиваясь на чердаке. Разглядывал новый дизайн особняка семьи Матвиенко, о котором друг так много рассказывал, потому что сам приложил руку к проработке: многоярусное деревянное нечто, украшенное элементами национального зодчества, вензелями и большим количеством окон, закрытых расписанными под гжель ставнями. И с тоской искал глазами собственный дом, который оставил позади три года назад и возвращался лишь на праздники. Как бы не старались жители Гёттерланда приглядывать за их совершенно обычным, ничем не примечательным коттеджем, он все равно выглядел заброшенным. Стекла на втором этаже смотрели на улочку сквозь ниточки паутины, а вековая сосна, посаженная на участке, померкла и будто бы даже осыпалась.       — Я скучал по этому месту, — честно признался Арсений, ни к кому конкретно не обращаясь, лишь смахивая с себя нахлынувшую грусть. И почувствовал, как плотнее сжались пальцы Антона на его ладони, будто бы тот ощутил направление его мыслей и теперь пытался поддержать без слов.       — Так бывал бы здесь чаще, че бубнить-то? — Оксана, до этого прощавшаяся с Сережей на пороге его дома, нагнала их с пристроилась с другого плеча Арсения, то и дело поглядывая на их со слизеринцем сцепленные руки с затаенной хитринкой, но ничего не говоря по этому поводу.       — Если бы я мог, я бы так и делал, Окси, спасибо, — наигранно саркастично бросил парень, снова залипая на местную архитектуру, на то, как искусно семьи династии сочетали свою родную культуру с британской, как креативно мыслили и как старались отразить самих себя в дереве и камне.       — Окей, окей, — девушка звонко рассмеялась, поворачивая в сторону своего дома. — В любом случае, мы тебе всегда несказанно рады, надеюсь, ты в курсе?       — Да, я знаю, — прошептал он в уже удаляющуюся спину Окси, и улыбка на его лице медленно растворилась. Знала бы она, почему ему пришлось покинуть это сказочное место, была бы рада? Или скорее осторожна в его присутствии?       — Эй, чего ты? — Антон, снова проявляя чудеса чуткости, потрепал его по плечу свободной рукой. — Если ты думаешь, что моя мать будет против твоего визита, ты очень ошибаешься, Арс. Если тебе будет от этого легче, то она так часто про тебя говорит, когда я дома, что кажется, что ты нравишься ей больше, чем ее собственный сын.       — Не думаю, что ты прав, но спасибо, — Арсений хохотнул и, развернув парня к себе лицом, по привычке чмокнул в уголок губ. Сейчас, в дурацком пуховике вместо привычной зимней мантии, Антон выглядел совершенно по-дурацки, но от этого так мило, что его хотелось заключить в объятия и больше никогда не отпускать. Но Попов не мог позволить себе лишних нежностей, поэтому обходился только тем, что ему разрешали — поцелуями. Никогда раньше он не мог бы подумать, что такой вид близости будет казаться ему менее интимным, чем простые человеческие касания.       — Дурак, — слизеринец тоже смущенно засмеялся, стирая с кожи рыжину чужой магии. — Ты же прекрасно знаешь, что здесь я буду какое-то время чувствовать себя лучше. То, что забирает у меня магию, осталось в школе, — он замолчал на время, будто все еще не веря до конца, что Арсений и вправду в курсе. А потом расплылся в привычной широкой улыбке, приходя в себя, и махнул рукой. — Пошли, мама небось нас уже заждалась.       Антон оказался прав. Когда они подошли к дому Шастунов, строгому геометрически выверенному коттеджу, состоящему преимущественно из стекол и соответствующему статусу его владельцев, Майя Олеговна уже стояла на пороге. Она не изменяла себе, представая женственной и элегантной даже сейчас, в, казалось бы, неформальной обстановке. На женщине было белое кожаное пальто в пол, высокие зимние ботинки без каблуков и классические брюки, тоже кипельно белые. Единственным темным элементом в ее одежде была извечная черная лента в коротких волосах.       Завидев Антона с Арсением, Майя Шастун распахнула объятья механическим жестом, отведя руки в стороны.       — Как же я рада вас видеть, — проговорила она, и пусть когтевранец и знал, что женщина произносит это со всей искренностью, ее властный, почти приказной голос заставлял лишь на секунду в этом усомниться.       — Привет, мам, — Антон подошел к ней первым, отвечая на жест нежности таким же слегка автоматизированным, целуя ее в щеку и стойко выжидая, пока Майя растреплет его кудряшки своей маленькой ручкой.       — Арсений, как ты? — темные глаза женщины переместились на парня, и тот тоже подошел ближе, обнимая ее. В его хватке низенькая Майя Олеговна выглядела кукольной и очень хрупкой. — Как вы добрались? Слышала, мой дурень настоял на неудобных метлах вместо комфортабельной кареты.       — Мам, ты же прекрасно знаешь, почему я это сделал, — холодно отозвался Антон, явно удерживаясь от того, чтобы не закатить глаза.       — Знаю, милый, но все равно считаю, что это ребяческий жест, — отозвалась женщина.       Чувствуя напряжение между матерью и сыном, Арсений поспешил отвлечь внимание на себя:       — Спасибо, Майя Олеговна, все в порядке. Я тоже был за метлы, это в разы быстрее, — он добродушно улыбнулся госпоже Шастун, включая все свое обаяние. Женщина повелась и тоже приподняла уголки губ, пусть и более сдержанно.       — Хорошо, я очень рада, — отозвалась она и жестом пригласила их пройти в дом. Здесь все было так же, как Арсений запомнил. Он редко бывал у Шастунов, но, когда выдавалась такая возможность, всегда чувствовал себя в этих стенах как-то особенно некомфортно. Раньше он думал, что сказывалось присутствие рядом Антона, но сейчас, все еще незаметно продолжая держать чужую руку в своей, он понял — дело в этой почти больничной. стерильной чистоте. Майя Олеговна не только носила все белое — она в таком белом жила. Стены, полы, шторы на окнах, обивка на мебели и даже, кажется, пламя в камине, — все в этом доме было монохромным. И это отсутствие цвета угнетало и заставляло внутренне сжиматься в комочек, хотеть сбежать. Это напоминало психиатрическую клинику…       — Вы голодны? — спросила Майя Олеговна, успевшая скрыться на кухне и, судя по звукам, поставить чайник, пока парни скидывали верхнюю одежду в прихожей.       — Мы… — Антон посмотрел на Арсения, и тот едва заметно качнул головой. — Нет, мам, мы пообедали в школе. Можешь идти отдыхать, я скастую нам пиццу, если мы захотим ужинать.       — Хорошо, но чай все равно попейте, — женщина выглянула из-за двери, проверяя, все ли хорошо с ее гостями. — Нам стоит уважать английские традиции. И Арсений, — ее глаза, гораздо более карие, чем у ее сына, снова остановились на когтевранце, внимательно разглядывая его, — Антон сказал, что ты не против поспать пару ночей у него, но если что, я могу постелить тебе в гостевой. Тебе точно будет комфортно?       В ее глазах застыло отчетливое «Вы же не ладите», и Арсений только сейчас понял, что мать слизеринца и вправду не знает, как кардинально все изменилось между ними за эти короткие три месяца. По крайней мере внутри него все перевернулось с ног на голову.       — Нет, Майя Олеговна, все в порядке, — Попов постарался звучать как можно убедительнее. — Мы с Антоном это уже обсуждали. Я не против поспать с ним.       Краем глаза Арсений заметил, как Шастун улыбнулся коварно и пошловато, и чуть не захохотал в голос от нелепости всего происходящего. Единственным сдерживающим фактором была Майя Олеговна, которая, казалось, не поняла или предпочла проигнорировать пошлый подтекст в чужих словах.       — Хорошо, — женщина устало потерла глаза. Часы на втором этаже пробили пять вечера. — Тогда я пойду, если вы не возражаете. Подготовка к Рождественскому банкету занимает слишком много времени. Антон тебе все покажет, Арсений.       — Ладно, мам, — кивнул парень, втягивая Попова в кухню. — Мы разберемся, не переживай.       — Да я не переживаю, — женщина впервые усмехнулась легко, не теряя при этом строгости в глазах, и, кивнув напоследок, скрылась где-то в глубине дома.       — Она определенно точно переживает, — насмешливо шепнул Антон когтевранцу на ухо, как только эхо ее шагов затихло где-то в лабиринте комнат. — Она обожает, чтобы все было идеально.       Сказав это, парень подцепил поднос с чашками и небольшим китайским заварником и, махнув свободной рукой в сторону выхода из кухни, проговорил, все так же не повышая голоса:              — Поперли.       — Погоди, мы разве не собираемся пить чай? — уточнил Арсений, все же направляясь следом за хозяином.       — Собираемся, — Антон повернулся и подмигнул парню совсем уж двусмысленно. — У меня в комнате.       Обитель слизеринца в Гёттерланде также не изменилась. Все здесь осталось почти таким же, как много лет назад, когда Арсения заставляли сидеть здесь, пока взрослые решали какие-то важные вопросы в гостиной. Голые белые стены, черный шкаф-купе с ростовым зеркалом. Кровать кинг-сайз, занимавшая почти все пространство. И рабочий стол, неприятно и непривычно пустой в отличие от творческого хаоса в спальне парня в школе. Антон водрузил на него поднос, и дышать сразу стало легче. Ощущение необжитости пропало всего на градус, но уже ощутимо.       — Ненавижу это место, — будто прочитав чужие мысли, признался Антон.       — Не могу не признать, что весь ваш дом выглядит, как одна большая монохромная клетка для птичек, — пробормотал Арсений, осторожно опускаясь на краешек кровати. Свет они не включали, поэтому малиновые лучи заходящего солнца, пробивающиеся сквозь шторы, окрашивали белые стены собственной кровью, и создавалось почти маниакальное ощущение, что ты внутри треш-хоррора, слэшера с самым низким рейтингом.       — Он не просто так выглядит, он такой и есть, — отозвался Антон, стоя к нему спиной и заливая пахнущий терпким цитрусом чай по чашкам. — Я же говорю, я бы с радостью отсюда сбежал, как сделали вы с семьей.       Закончив с напитком, он повернулся, взмахнул палочкой, пробормотав одними губами какое-то трансфигурационное заклинание, и едва заметная паутина в углу превратилась в парочку маленьких свечек, через секунду застывших над кроватью.       — А ты не врал, когда говорил, что здесь тебе будет проще колдовать, — прошептал Арсений, запрокидывая голову и завороженно глядя на то, как дрожит огонек, подпаляя собой воск.       — Видишь? — отозвался Антон, с неменьшим восторгом смотря на то, что только что создал. — Именно поэтому мне кажется, что наш убийца — именно тот, кому я обязан лишением магии. Кому-то из местных очень понадобилось мое волшебство семнадцать лет назад, а теперь его стало недостаточно, и он пытается высосать кого-нибудь еще, — он замолчал на секунду, а потом добавил: — На самом деле даже так мне очень тяжело наскрести в себе силы на что-то подобное. Твой поцелуй на улице — в большей степени залог этого успеха.       — Я до сих пор не могу поверить, что ты ни на что не способен без моей помощи, — шутливо бросил Арсений, принимая из чужих длинных пальцев горячую чашку, от которой в воздух поднимался пар со стойким ароматом мелиссы и грейпфрута. — А ведь когда-то я считал тебя лучше меня и бесился с этого.       — Я и был лучше тебя, — поддерживая игру, насмешливо бросил Антон, пристраиваясь рядом и облокачиваясь спиной на спинку кровати. Арсений почувствовал тепло чужой кожи даже сквозь одежду. Он каждый раз забывал, что Шастун — самая настоящая печка, если не считать его вечно холодных ладоней. — Ну по крайней мере в зельях точно.       — Ладно, тут я даже спорить не буду, в этом вы гений, ваше магическое величество, — Арсений шутливо поклонился, расплескав пару капель чая на свои колени.       — Дурень, — констатировал Антон и засмеялся искренне, наблюдая за тем, как парень морщится от микро-ожогов.              Некоторое время они пили чай в тишине, прерывая ее иногда негромкими хлюпами. Было ни неловко, ни тяжело. Лишь спокойно и по-домашнему. И почему-то в этот момент Арсению до боли захотелось наконец переступить грань, которую он мечтал преодолеть хоть с кем-нибудь. С Сережей никогда не получалось, а остальным он недостаточно доверял. Но Антон, единственный в мире человек, в ком он теперь не сомневался, прекрасно подходил на эту нелегкую роль — успокоить его душу.              — Знаешь, ты не раз говорил, что завидуешь нам с семьей, — начал он, закрыв глаза и растворяясь в собственном голосе и мягком свете от огоньков под потолком. — Но это не лучшая идея, поверь мне. Наша свобода, пусть и позволяет больше, на самом деле не сильно привлекательнее твоей.       — Ух ты, неужели сейчас будет история о том, почему вы свалили из этой дыры? — удивленно спросил Антон.       — Если тебе интересно, — отозвался Арсений, сидя все в той же темноте опущенных век. — Я ни с кем этим не делился, но на мне нет непреложного обета, так что я имею право рассказать.       — Я хочу знать, — прошептал слизеринец, и по его голосу было слышно, что он нервничает. — Какова же причина того, что великие Поповы спешно покинули Гёттерланд, и даже моя пробивная мать не смогла их остановить.              Арсений сжал зубы, сделал глубокий вдох, потом выдох. Сглотнул шумно. А потом выдавил из себя хрипом:       — Меня обвинили в убийстве…       Тишина, окутавшая их, перестала быть безопасной. В ней продолжали звенеть слова, которые Арсений не произносил с того самого дня, когда все это произошло. Он до сих пор не мог поверить, что нечто подобное было в его короткой жизни, что оно почему-то настигло его, без предупреждения ворвалось и все разрушило.       — В смысле? — переспросил Антон, нарушая атмосферу шока в воздухе. — Тебе же было четырнадцать. Ты тогда ненавидел исключительно меня. Но я жив, так что это какая-то чертовщина.       — Мой отец сказал буквально то же самое, слово в слово, — Арсений усмехнулся, пытаясь вспомнить тот день в деталях. — Но они все никак не отвязывались. Нам пришлось покинуть коммуну, чтобы не бросать тень на династию. Майя Олеговна сказала, что так будет лучше для всех.       — Но что произошло? Ты и впрямь кого-то грохнул? — уточнил Антон, и было понятно, что он ни капли не верит в возможность такого исхода. Просто поддерживает диалог, показывая, что внимательно слушает.       — Нет, конечно, — Арсений все-таки открыл глаза и посмотрел на Шаста. В радужках того залег интерес вперемешку с тревогой, но не за свою собственную безопасность, а за когтевранца. — Работники Министерства пришли к нам перед началом четвертого курса. Это было лето, август. Было очень солнечно, — он был способен вспомнить каждую деталь, потому что до сих пор иногда видел этот день в кошмарах. Просыпался весь в поту, кричал, что не виновен. — В лесах вокруг Гёттерланда нашли убитую девушку. Тело истерзано звериными когтями, вокруг — плотный шлейф магии.       — И они подумали, что это сделал ты? — спросил Антон, и в его голосе затаилось раздражение. — Какой абсурд.       — Они точно знали, что это сделал анимаг, — объяснил Арсений, передергивая плечами. Тело еще помнило крепкую хватку полицейского, который зачем-то пытался его задержать, несмотря на то, что когтевранец даже не собирался бежать. — Не знаю, откуда им стало известно о моей звериной сущности. Возможно, считали сильные всплески магии по радарам. В любом случае они попытались скинуть это на меня.       — Идиоты, — уже буквально прорычал слизеринец, вгрызаясь зубами в чашку, чтобы успокоить бушующую внутри злость.       — Они попытались привлечь меня к ответственности, но отец Сережи вместе с моим доказали мою непричастность. Анализ магии не обнаружил сходств, а следы на теле жертвы были от когтей волка, а не лисы, — Арсений скривился. Это была такая глупость — все то обвинение. Будто их семью специально саботировали, чтобы вывести из какой-то большой игры. Возможно, так оно и было. — Но даже несмотря на то, что меня признали невиновным, нам пришлось уехать. Это дело бросало тень на коммуну, и твоя мать и мой отец решили не допустить распространение слухов. Все, кто был причастен к делу, поклялись держать язык за зубами, а мы купили квартиру в Лондоне.       Снова тишина, на этот раз на вкус напоминающая лакрицу. Неприятная, горькая и кислая одновременно. Поганая. Арсения все еще тошнило от собственной истории. В тот год его окунули с головой в помои, а заодно и в грязную реальность, где любое отклонение может вызвать подозрение, где люди закона плюют на факты и пытаюсь спасти собственные задницы. Где репутация важнее дружбы. Их выставили за дверь с позором. Их покинули, разрешив лишь иногда бывать в месте, которое когда-то называлось их домом. Одна чужая ошибка, даже исправленная, — и ты уже ничтожество для когда-то близких. В тот год он ненавидел всех, включая самого себя, за то, что родился зверем. Со временем это прошло, но иногда, в дождливую погоду, рана нарывала с новой силой, и хотелось плакать от бессилия перед собственным «я» и несправедливостью мира.       — Это просто отвратительно, — подтвердил Антон его собственные мысли. — Со всех сторон — сплошная нелепость. Да и еще и опять наши анимаги в деле мелькают.       — Да, может и здесь убийца-сердцеед замешан, — Арсений невесело усмехнулся, и в самом деле рассматривая такой вариант.       — Тогда один человек сломал слишком много жизней непонятно для чего, — отозвался Шастун и положил свою привычно ледяную руку парню на колено. — Мне жаль, что тебе пришлось через это пройти.       — Сейчас все в порядке, — заверил его когтевранец, кладя собственную ладонь поверх чужой и легонько сжимая. Прохлада кожи отрезвляла. — Я привык. Но в первое время было тяжело.       — В Лондоне? — уточнил слизеринец, поглаживая Арсения по руке большим пальцем.       — Ага, — Попов кивнул, плавясь от мягких касаний. — По первости я просто терпеть не мог этот город. Там все слишком сильно отличалось от того, к чему я привык. Грязь, небоскребы, смурные люди, постоянный дождь. А самое главное — одиночество. Тут я всегда мог пойти в гости к Окси или к Сереге. Или даже к тебе, если чувствовал в себе задатки мазохизма и хотел с кем-нибудь поссориться.       — Эй! — отставив пустую чашку на плед, Антон ткнул Арсения в бок.       — Но это ж правда, — парень усмехнулся. — Тут было тепло даже в самые холодные зимы. Все друг другу были, как семья. Да, порой сумасшедшая, строгая, повернутая на правилах, традициях и всем таком. Но мы были друг у друга. А там ты один против всего мира.       — И как ты справлялся? — спросил Шастун, и в его голосе проскользнули нотки сочувствия.       — Нашел себе компанию, — признался Арсений. — Ужасную, на самом деле. Ударился в зависимости, начал курить и бухать, едва ли не подсел на травку, но вовремя себя остановил. Потом отец мне раздал таких пиздюлей, что пришлось со всем завязывать, но в моменте я думал, что меня это спасает.       Антон понимающе кивнул, осторожно обвивая Арсения свободной рукой, впервые по собственной воле утягивая в объятья. Его нос уперся когтевранцу в шею, обдавая ее горячим дыханием и пуская мурашки по телу. Попов был готов замурчать прямо сейчас, так сильно его мазало от подобных проявлений необъяснимой нежности.       — А еще… — Арсений сглотнул, — у меня тогда появились первые отношения.       — Ух ты, у тебя первая девушка была в четырнадцать? — удивленно спросил слизеринец, и парень на его слова заливисто рассмеялся. — Эй, чего ты?       — Ну какая мне девушка, Шаст, если я с тобой так спокойно по углам сосусь? — Попов едва смог проглотить приступ неудержимого хохота. Надо же, Антон и вправду подумал, что он может быть хоть чуть-чуть натуралом. — Это был парень. Эмигрант из Беларуси, маггл. Его звали Славой, и он был мудилой. Но в моменте я был счастлив. Думал, что наконец нашел себя после долгой рефлексии и попытки разобраться в ориентации. Пока не понял, что мной просто нагло пользуются. Хорошо, что мы не зашли дальше поцелуев, иначе после расставания я бы просто не смог нормально смотреть на себя в зеркало.       По потемневшему взгляду Антона было видно, что ему хотелось узнать больше, но он молчал, не лезя в чужую душу глубже, чем его туда пускали.       — Кстати, — Арсений, не выдержав давления неприятных воспоминаний, поспешил перевести тему. — Давно хотел тебя спросить. А когда ты понял?       — Что понял? — переспросил Антон, и его дыхание стало чаще.       — Ну что ты гей, — объяснил парень.       — Я гей? — Шастун будто витал в облаках или и вправду не понимал, о чем его спрашивают.       — Ну да, — осторожно отозвался Арсений. — Только не отпирайся, это же очевидно. С Ирой у тебя едва ли стоит, твой первый раз был с Пашей, и мы с тобой спали как минимум три раза, если не считать того пьяного. Поэтому мне и интересно, когда ты понял…?       Тишина затянулась, и когтевранцу начало казаться, что он перегнул с вопросом. Что влез в чужое личное пространство слишком глубоко. Что пересек грань. Антон часто-часто дышал ему в шею, чуть ли не касаясь ее губами, но молчал, усиленно о чем-то думая. Хватка на талии стала еще крепче, будто парень пытается вжать в Арсения в себя, врасти в него, стать единым целым.       Попов уже планировал перевести тему, как в тишине комнаты пушечным грохотом раздалось:       — Когда посмотрел на тебя…

На солнечной Стороне моей улицы Мы с тобой не сбудемся Мы с тобой никогда не сбудемся Можно так Из пустого в порожнее Спорить до невозможного Можно, но только нужно ли? Пустота связала нас сильней любви Просто надо было нам поговорить…