Феликс Фелицис

***

Углубленный курс Зельеварения для будущих мракоборцев, целителей и работников магической полиции под ред. Либациуса Бораго, с комментариями Принца-Полукровки (С. Снейпа)

и пометками по оптимизации производства от А. Шастуна (:

§11. Темпера Вита, или сыворотка временной жизни.

      Темпера Вита (лат. «временная жизнь») — зелье, внесенное в список запрещенных в 1832 году вместе с принятием закона об анатомии в Великобритании. Такие меры были необходимы в связи с ростом случаев похищения трупов из могил для перепродажи в медицинские школы. Также это помогло в ликвидации автономии некромагических династий на территории Британских островов, которые в эту эпоху начали активно зарабатывать шарлатанством, называясь экстрасенсами и позволяя людям поговорить со своими погибшими родственниками.              Тем не менее сыворотка временной жизни до сих пор применяется в определенных сферах, как единственный в своем роде не основанный на некромагии и ритуализме способ поддержать, пусть и недолговременный, но контакт с мертвым.       1. Принцип действия. Темпера Вита действует на тела, подвергшиеся практически любым посмертным изменениям. Исключение составляют кремированные трупы. (попробовать вмешивать прах в само зелье? — 21.10; не, хуйня, все подорвется тут же, не делайте так — 22.10) Сыворотка наносится по схеме креста: 1 капля на грудь, 1 капля на лоб, по 1 капле на каждое плечо и 2 капли на шею (по возможности на сонную артерию!!! эффект начнется раньше и будет более сильным — 10.06). Если какая-то часть тела отсутствует, постарайтесь распределить зелье по зоне, максимально близкой к перечисленным. После того, как вы это сделаете, необходимо подождать 10 минут, позволяя отвару впитаться (в зависимости от близости к схеме, видимо, от 6 до 15 минут. необходимы дополнительные эксперименты — 30.06). Дальше покойник оживет и будет вести себя и говорить так, как делал при жизни (движения заторможенные, речь сбоит, и это усиливается в зависимости от выдержанности сыворотки и целостности трупа — 30.06). У вас будет ровно шестьдесят секунд, чтобы поговорить с мертвецом (увеличить период как???). Как только это время истечет, он вновь упокоится. Повторно на одном теле сыворотку применить не получится (нарушение энергетического баланса, второй раз невозможен при любых условиях — 16.09).       2. Способ приготовления.       Шаг один: поставить на медленный огонь настойку на крови русалки, 1-2 литра в зависимости от желаемого количества итогового продукта (в конце останется меньше 10 процентов, так что можно не мелочиться), довести до умеренного кипения;       Шаг второй: в течение десяти минут постепенно всыпать в кипящую основу изумрудную крошку, 100-200 грамм, смешанную с измельченной чешуей василиска, 50-100 грамм (медленной струйкой, не прекращая поступление, следите за таймером, есть риск токсичных выхлопов!);       Шаг третий: размешать до однородной густой массы (консистенция влияет на итоговый эффект, поэтому обращайте на нее внимание! комочки приводят к тому, что ваша магия просто поглотится, и результата не будет), оставьте на медленном огне на следующие три дня. Следите за тем, чтобы зелье находилось в состоянии непрерывного кипения (накройте крышкой, чтобы не выкипало! если все сделано правильно, ваш отвар будет иметь слабый розовый цвет);       Шаг четвертый: перетолките в труху белоцветный вереск, два пучка (полтора пучка! снижает затраты энергии, экономит ресурсы, эффект не меняет), ощипать 1-2 пера феникса, добавьте в зелье. Перемешайте до однородной массы;       Шаг пятый: оставьте зелье на медленном огне на следующие десять недель, раз в неделю заливайте по капле настойки на слезах феникса. Раз в день снабжайте отвар дозой магии в крупном объеме (примерно, как оборотное зелье, помноженное на два)       Шаг шестой: снимите с огня, перелейте в колбу или пробирку, плотно закупорите и оставьте на неделю в сухом прохладном месте. После сцедите гущу через сито. Сыворотка готова к применению (должна быть кристально прозрачной. хоть намек на цвет — и все впустую!)       Примечания: этот ебучий энергетический обмен с зельем — ужасно утомительная штука. в какой-то момент я понял, что мне просто не хватает сил. это высасывает меня до пустой оболочки и утомляет, приходится пить в два раза больше стимуляторов. я не могу контролировать свою магию. пока что придется прекратить эксперименты (06.09)… ***       Грю Хопстер был одним из тех редких людей, которых невозможно было не любить. Он был счастливым обладателем обворожительной улыбки, пронзительно ярких карих глаз, в солнечные дни отдающих почти гипнотической рыжиной, искрометного чувства юмора и детской непосредственности, смешанной со взрослой скрупулезностью и дотошностью в исполнении важных поручений. Именно поэтому на пятом курсе ни у кого не было вопросов, почему Макгонагалл выбрала его на должность второго старосты Гриффиндора.       При рождении его назвали Монтегрю. Дома его звали Монти — мама была запоздалой фанаткой того старого скетчевого шоу, которое шло по британскому телевидению в начале семидесятых. Именно поэтому, знакомясь с новыми людьми, Хопстер отрезал от своего имени первую половину и, протягивая руку в приветственном жесте, всегда говорил: «Здравствуй, меня зовут Грю». И всегда в такие моменты улыбался особенно обворожительно. Он никогда бы не признался, но он скучал по маме. Ее не стало в сорок пять. Это была автомобильная авария с летальным исходом. Двое пьяных волшебников на скорости сто пятьдесят километров в час против одной ни в чем неповинной женщины на старом красном джипе. Виновных потом зомбировали, но умершую больше нельзя было вернуть. Парень стал сиротой. И просто Грю, оторвав от имени такой родное и такое далекое теперь «Монти». Но он не сдался. Рядом был отец-маггл, который, несмотря на собственный траур, поддерживал сына, рядом были друзья по факультету. У него все еще была магия, оружие, в его мировоззрении способное изменить окружающую действительность, и он пообещал себе стать членом магической полиции, чтобы никому больше не пришлось почувствовать того, что однажды пережил он. Тренировался, как проклятый, на ЗоТИ и Зельеварении, зубрил наизусть томики по боевой магии, мог с четкостью до часов рассказать всю историю борьбы с волшебной и околоволшебной преступностью.       Он был добрым, но никак не наивным. Знал себе цену, мог вступить в конфликт, если под удар попадали его интересы. Грю был отзывчивым, но никогда не позволял собой пользоваться. Он был кумиром малышей, возможно, даже большим, чем другие старосты, потому что все знали — младший Хопстер способен на борьбу. Он никогда не сдается.       Если бы Арсению сказали несколько дней назад, что староста Гриффиндора позволит себя убить, он бы не поверил. Он бы рассмеялся говорящему в лицо и бросил бы, что Грю Хопстер — вечный. Что он скорее сам кого-нибудь прикончит, чем дастся в руки противнику.       Вот только сейчас, стоя посреди комнаты парня, Попов с ужасом понимал, что даже такой человек может лишиться жизни в самый неожиданный момент.       Дверь в комнату Грю пришлось выносить с концами. Она не поддавалась никакой словесной магии, и только взрывное огниво, которое Антон притащил из своей спальни, справилось с этой задачей. Увидев действие зелья вживую, Арсений убедился, что Шастун говорил правду, и это и впрямь невероятно эффективно. Когда дверь сорвало с петель мощной ударной волной, начался хаос. Катя Добрачева, стоящая рядом с Поповым, завизжала и закрыла глаза, Аника Никсон, староста Слизерина, размашисто перекрестилась по-католически, лицо Марты перекосило такой гримасой, что было понятно — ее нещадно тошнит. Арсений и сам зажмурился, пусть и догадывался, что именно увидит, когда попадет в комнату. Что-то внутри него уже давно кричало — Милли не может быть первой и последней. Такое должно повториться.       Грю лежал на своей кровати в позе распятия. Его красивые карие глаза закатились настолько глубоко, что радужки перестало быть видно вовсе. Капилляры полопались, и бельма были украшены паутинкой кровавых линий. В отличие от Милли, которая выглядела умиротворенной и спокойной, на лице его застыло выражение не просто паники — животного ужаса. Губы сжались в тонкую линию и растянулись по лицу кривым шрамом, щеки, вероятно еще немного теплые, покрылись бледным румянцем растерянности, а лицевые мышцы у носа были принужденно сдавлены. Но самым пугающим были его запястья. Они были не просто исцарапаны. Они были буквально разодраны. Кто-то полосовал их с остервенением, с какой-то затаенной ненавистью. Кровь, вытекающая из кривых порезов, смотрелась на кипельно белых простынях алым заревом. Саван, в который готовятся завернуть покойника. Или скорее красная тряпка для быка, настолько большим было расползшееся под телом пятно.       Арсений обратил внимание, что единственными, кто никак не отреагировал на открывшуюся картину, были Дима и Антон. И если с Позом все было понятно — его родители были профессиональными целителями, и парень, готовившийся продолжить их карьерный путь, повидал за свою жизнь много жутких вещей, то Шастун со своей холодной реакцией вызывал множество вопросов. На его лице не дрогнул ни один мускул, когда он первым переступил порог комнаты, садясь на корточки около кровати, чтобы поближе разглядеть тело. Его движение заставило остальных наблюдателей ожить и отмереть. Арсений только сейчас понял, что не дышал несколько минут.       — Он убил себя? — тихо прошептала Аника.       — Похоже на то, — отозвалась Марта таким же сдавленным шелестом. Катя не сказала ничего. Она стояла с закрытыми глазами, борясь с желанием упасть в обморок.       Дима прогнал девочек, сказав, что им лучше на такое долго не смотреть, и пошел искать Макгонагалл. Попов мог поклясться, что Позу очень интересно обследовать труп самостоятельно, но тот бы никогда в этом не признался. Понабрался у Шастуна иррациональной гордости.       Оставшись с Антоном наедине, Арсений тоже подошел ближе к кровати, но садиться не стал. Запах крови заполнял его чувствительный нос до краев, и он боялся, что если придвинется еще ближе, его точно вывернет.       Шастун между тем наклонился почти вплотную к чужому бледному лицу. Казалось, от его цепкого взгляда не укроется ни одна малюсенькая деталь.       — Есть ощущение, что он пытался не вдыхать, — проговорил он через какое-то время на грани слышимости, но даже несмотря на это его голос отразился от стен комнаты громогласным эхом. — Видишь, как у него нос зажат. Даже после того, как мозг перестал работать, это напряжение в мышцах сохранилось. Грю очень сильно пытался чем-то не надышаться…              Не дожидаясь реакции на свои слова, Антон быстро расстегнул три верхние пуговицы форменной рубашки покойного и с бесстрастным лицом посмотрел на дыру в груди. Правда равнодушное выражение сохранялось недолго. Когда парень пригляделся, брови его поползли вверх.       — А у Милли она тоже была такой маленькой? — осторожно спросил он, проводя пальцами по острым концам сломанных ребер. Арсению все же пришлось наклониться, чтобы посмотреть, что именно имеет в виду Шастун.       Дыра в груди Грю была размером со сливу. Если ребра малышки Каннинг с левой стороны были настолько раскрошены, что несколько больших обломков даже застряло в легких, то сейчас казалось, что видимых повреждений нет. Через такое отверстие даже руку было бы не просунуть. Вот только сердца все равно не было.       — Чем он его оттуда вытаскивал? — спросил Попов, тоже не удерживаясь и проводя пальцами по неровным краям. Было что-то отвратительно гипнотическое во всем этом — в холодном бессердечном трупе, в очередной инсценировке самоубийства от неизвестной тени с неизвестными мотивами.       — Не имею понятия, — отозвался Антон как-то особенно безжизненно, бегая глазами по миллиметрам бледной кожи, будто пытаясь просканировать ее, посмотреть сквозь, выявить детали, недоступные обычному глазу.       — Это все больше начинает напоминать работу культиста, — признался Арсений, наблюдая, как парень извлекает из своего бездонного кармана мантии маленькую склянку с пронзительно красной жидкостью и смазывает пальцы. — Что ты делаешь?       — Это чтобы отпечатки лишние не оставлять, — пояснил Шастун и, закончив наносить вещество на кожу, погрузил пальцы в отверстие. Когтевранец поморщился, удивляясь отсутствию у этого сумасшедшего элементарного чувства брезгливости. — Вряд ли это ритуал. Если бы это было так, убийце не пришлось бы подделывать суицид. Люди верующие обычно гордятся своими кровавыми картинами.       — Все равно, мне кажется, стоит написать Шеминову, спросить, какова вероятность, что члены какой-нибудь православной магической секты могли пойти на такое, — предложил Арсений. Антон лишь кивнул.       — Напишем. А пока помоги. Когда придет Макгонагалл, у нас уже не будет возможности осмотреть тело самостоятельно. Только когда его вернут из министерства, а ты и сам видел, что это дохлый номер. Они чуть ли не все улики подчистили. Знали бы, как дырищу в груди залатать, и это бы провернули, но там работают одни кретины, — произнес он скороговоркой и протянул Арсению баночку с мазью.       — Что ты хочешь сделать? — спросил парень, нанося неприятно пахнущую жидкость на кожу.       — Считать магический след, — Антон наконец вытащил руки из чужой груди. На них не осталось ни намека на кровь или слизь. Пальцы были идеально чистыми. И в них был зажат какой-то маленький предмет, который парень тут же спрятал в карман, не удосужившись даже показать когтевранцу. — Ты ведь умеешь?              Арсению хотелось спросить, что именно Шастун только что вытащил из груди мертвеца, хотелось съязвить по поводу того, что он единственный, кто тут способен считать магический поток, ведь кое у кого просто не хватит внутренней энергии на такие сложные махинации. Но вместо этого он лишь угукнул и занес руки над бездыханным телом. Для подобных манипуляций с собственной силой палочка уже давно была Попову не нужна, и Флитвик, впервые увидев, как его ученик считывает чужую энергию без дополнительных средств, с помощью чистого волшебства, был восхищен до глубины души. Теперь Арсению представился шанс выпендриться и перед Антоном. Он сконцентрировал свое сознание на кончиках собственных пальцев и почувствовал, как в них скапливается ток, как кожу начинает покалывать и печь. А потом он отчетливо увидел ее — постороннюю магию, вьющуюся вокруг Грю. Арсений ощутил ее на языке, она забилась ему в рот.       — Она болотно-зеленая, — начал описывать парень вслух. — Насыщенная такая, яркая. Ее очень много. Будто бы ее владелец не до конца знает, как с ней обращаться. Будто время от времени теряет контроль. Она горчит и пахнет…       Тут Арсений снова ощутил тот запах, которым была охвачена вся поляна, где нашла свой последний приют первая жертва.       — Гнилыми листьями… — он выдохнул сквозь зубы, отпуская сосредоточенность и опуская руки. — От Милли несло так же. Тогда мне даже колдовать не пришлось, чтобы это почувствовать.       — Ты был лисом, — констатировал очевидное Антон. В голосе слизеринца послышалась нотка тревоги, и Арсений невольно заглянул ему в лицо. На лбу Шастуна залегла тень, вызванная эмоцией, которой не было названия. Это было что-то среднее между шоком и замешательством, помноженное на дикое раздражение.       — Ты знаешь, чья это магия? — уточнил Арсений взволнованно, пропустив мимо ушей последний комментарий Антона.       — Нет, — отрезал тот.       — Ты обязан говорить мне все, иначе сам знаешь последствия, — напомнил Попов, внутренне гадко улыбаясь.       Тень задумчивости на лице парня сменилась морщиной агрессии.       — Я пока нихуя тебе не должен, Попов! — прошипел тот, поднимаясь с корточек и выпрямляясь в полный рост, тем самым буквально нависая над Арсением. — Мы пока не заключили договор. Тем более, я на самом деле ничерта не знаю, понял?       Парень все понял, но смотреть на такого Антона — злого, доведенного до ручки тем фактом, что из-за своей неосторожности он теперь был заарканен своим главным врагом, — приносило когтевранцу иррациональное наслаждение. Было приятно знать, что Шастун ни капли не всесилен и не велик. Что он теперь — всего лишь кукла Арсения.       Из коридора послышался стук каблуков. Антон, все еще красный от злости, наспех застегнул рубашку Грю и отошел на достаточное расстояние, сделав самый невинный вид, на который был способен. Арсений спешно последовал его примеру.              Зайдя в комнату, Макгонагалл рвано вскрикнула и зажала рот ладонью.       — Господи, что же это делается? — запричитала она, подходя к лежащему в позе креста Хопстеру и сжимая в ладонях его искалеченные запястья. — И кто? Староста, хороший мальчик, примерный ученик! Что же вам неймется-то? Хоть бы записку оставили, причины объяснили…       Арсений не был уверен, но ему на секунду показалось, что в глазах директрисы заблестели слезы, а губы сжились в полоску тоньше, чем у покойника. Он, как загипнотизированный, смотрел за тем, как женщина низко склонилась над телом и что-то шептала одними губами без передышки. Чья-то рука схватила его за локоть и потащила прочь из комнаты. Пальцы Антона были холодными, и хотелось скинуть их с себя, но Арсений решил не сопротивляться. Лишь следовал за парнем, не зная даже, куда именно его ведут.       Проходя мимо лежащей на полу выбитой двери, Попов зацепился краем глаза за что-то странное.       — Подожди, — остановил он разогнавшегося Шастуна. — Смотри.       На лакированном деревянном покрытии виднелись неглубокие, но отчетливые царапины, столь же хаотичные и злые, как и шрамы, покрывшие запястья бедного Грю Хопстера. Будто бы дикий зверь пытался вырваться наружу, драл в щепки дерево, но не получалось. Сил не хватало. А за спиной маячила тень с палочкой наготове, собираясь лишить животное жизни. ***       Арсений не понимал, куда Антон его тащит. На все вопросы парня Шастун лишь бурчал себе что-то под нос и тянул его за руку только сильнее. Коридоры сменяли друг друга, и когтевранец уже потерял им счет, просто отдаваясь чужой воле и механически переставляя ноги.       Когда они поднялись еще выше по движущейся лестнице, он окончательно запутался в том, в какой части школы они находятся.       — Куда мы… — Арсений предпринял было еще одну попытку спросить, но Антон шикнул на него, на этот раз не безразлично, а даже как-то агрессивно.       — Почти пришли, — пробубнил он.       И не соврал. После очередного непредсказуемого поворота слизеринец резко остановился и наконец выпустил запястье Попова из своих длинных пальцев.       — Стой тут, — приказал он, и Арсений замер, наблюдая за тем, как парень пару секунд непрерывно пялился в стену, явно пытаясь на чем-то сосредоточиться, а потом начал нервно ходить по коридору туда-сюда. Делал три размашистых шага в сторону, разворачивался на пятках, повторял этот ритуал. И снова. И снова.       Когда последний отголосок чужих шагов сошел на нет в сводах замка, Арсений увидел, как из голой стены проступают очертания монолитной дубовой двери с большим медным кольцом вместо ручки.       — Да ну… — он едва смог проглотить нецензурную брань, не веря собственным глазам.       — Обожаю Хогвартс за то, что в нем всем плевать на правила, — Антон усмехнулся как-то сдавленно, с силой толкая дверь. — Проходи, чувствуй себя, как дома.       Конечно же, Арсений слышал о Выручай-комнате. Это даже не было легендой, все прекрасно знали, что таковая действительно существует. Несомненно, истории о великом Гарри Поттере не прошли для школьных тайн даром. Но Попов до последнего не мог поверить, что ему когда-нибудь посчастливится ее увидеть. Несмотря на все слухи и «самые точные карты», никто, кроме, разве что, избранных, не знал, в какой именно точке замка находится комната. На нее можно было набрести лишь случайно, да и то пребывая в сильной нужде. И даже в таком состоянии приходилось выполнить определенный ритуал. Тот самый, который Антон только что осуществил своим хождением из стороны в сторону.              — Откуда ты знаешь, где она? — не удержался парень от вопроса и тут же подавился собственным голосом, потому что наконец смог разглядеть ту оболочку, которую приняла для них комната. Хаос, царивший у Антона в спальне, да даже лаборатория в кабинете Зельеварения рядом не стояли с тем, что открылось взору когтевранца. Она не была большой или что-то в этом роде и даже просторной ее назвать было сложно. Но окольцовывающие ее стеллажи с травами в пакетиках, органами в бальзамировочном растворе в баночках, грибами в горшках, чучелами животных, драгоценными камнями и различными околомагическими субстанциями не могли не привлечь внимание. Как и уходящая вверх куполом внушительная библиотека. И небольшой столик с конфоркой посреди всего этого мракобесия, на котором едва ли помещался один котелок. И в нем уже что-то настойчиво кипело.       — Паша проболтался, — отозвался между тем Антон, и это прозвучало как-то странно глухо. Арсений отвлекся от разглядывания окружения и перевел глаза на парня. Тот сидел, привалившись к стене, и сжимал голову руками с такой силой, что казалось: еще чуть-чуть, и череп просто треснет. — Павел Алексеевич, точнее. Я на самом деле тут редко бывал. Только по уж очень сильной необходимости. До недавнего времени…       Он не смог даже договорить фразу, просто закрыл глаза и поморщился. Было видно, что ему до чертиков плохо: бледное лицо, усыпанное точечными красными пятнами, мелко подрагивающие пальцы и этот голос, словно бы из кастрюли.              — Что с тобой? — решил все-таки спросить Арсений.       — Сейчас, погоди, — из комка переплетенных конечностей, который еще секунду назад был Антоном, показалась рука с поднятым вверх большим пальцем. — Просто не каждый день копаешься голыми руками в груди покойника, знаешь ли. Еще и…       Он снова проглотил конец фразы, на этот раз в потоке сильного, неконтролируемого кашля. Сдавленного, очень сухого, почти тошнотворного. «Как много выдержки требуется, чтобы так долго притворяться, — подумал Попов, глядя на то, как Антона буквально размазывает по стене. — Он же до самого входа в Выручай-комнату лицо держал. Боялся, что его увидят? Тогда почему сейчас не скрывается… Если только, — Арсений сглотнул, -… думает, что еще сильнее я ситуацию усугубить не смогу». Эта мысль почему-то его огорчила. Шастун перестал осторожничать в эмоциях с ним лишь потому, что хуже стать уже не могло, это было очевидно. Арсений и так уже нажал на все болевые точки. Теперь только так или в Ад.       — Ненавижу, блять, кровь, — выругался между тем парень, перестав истерически кашлять. — Ебаный фанатик, просто разрезать бы его так же на кусочки и скормить гарпиям. Посмотрим, как бы ему было приятно.       — Фанатик? — уточнил Арсений. — Ты же сам сказал, что это вряд ли культист.       — Я поменял мнение, — буркнул Антон, так и не открывая глаз. Красных пятен на его лице с каждой секундой становилось все меньше. Он начинал больше походить на белый лист.       — Ты точно уверен, что все в порядке? — спросил Попов снова, решая, что остальное может и подождать немного.       — Ага, — Шастун все-таки открыл один глаз. Арсений смог разглядеть капли на дрожащих ресницах. — Сейчас я раздуплюсь обязательно. А ты пока сделай то, зачем я тебя сюда притащил.       Он больше ничего не смог сказать, снова закашлялся. Слизеринцу хватило сил только на то, чтобы кивнуть головой в сторону стоящего на огне котла. Арсения, надеясь, что правильно понял его жест, подошел к столику и приподнял крышку. Котел оказался наполовину заполнен бурлящей бледно-розовой жижей, по текстуре напоминающей кисель.       — Погоди, — Попов прищурился. — Это что, сыворотка временной жизни?       — Надо же, даже материал почитал, — картинно изумился Шастун, даже несмотря на свое состояние выдавив из себя коронную ухмылку. — И не просто почитал, а даже запомнил.       — Ну ты же не соглашался мне помогать, мне пришлось, — буркнул Арсений. А потом до него дошло. — Какого хуя у тебя в Выручай-комнате пол-котла кипящей сыворотки на довольно внушительной стадии готовности, хотя ты отказался мне с ней помогать, потому что, видите ли, «это слишком долго и энергозатратно»?       На повышенный голос парня Антон лишь сильнее сморщился.       — Я и не собирался ее готовить, ясно? — огрызнулся он. — Даже ради того, чтобы над тобой поиздеваться. Мне просто нужно было… — он остановил себя на полуслове и поднял на Попова полные холода глаза. — Какого черта я вообще тебе что-то объяснять должен? Радуйся тому факту, что тебе придется ждать меньше.       — И что же ты сейчас от меня хочешь? — Арсений закономерно и сам начал заводиться, услышав нотки раздражения в чужом голосе. — Упасть тебе в ноги и благодарить?       — Было бы неплохо, — Шастун мечтательно закатил глаза. — Но пока я просто хочу, чтобы ты зарядил зелье.       — Я? — глаза когтевранца расширились. Он на секунду подумал, что ему послышалось.       — Головка от хуя, — снова ядовитый тон. Антон постепенно приходил в себя, но подниматься на ноги не собирался. Видимо, боялся, что они просто его не удержат. — Я бы просто так тебя вряд ли сюда позвал, знаешь ли?       — И ты прям готов мне это доверить? И даже не скажешь, что я все испорчу? — съязвил Арсений, несмотря на это ощущая какой-то внутренний трепет и волнение.       — Не готов, — честно признался слизеринец. — И если бы мог сам, сделал бы сам. Но я… — и снова прервал самого себя. Будто боролся с постоянным желанием чем-то поделиться, но потом вспоминал, с кем именно имеет дело.       — Что, стимуляторы не помогают, настолько все плохо? — Попов решил его не разочаровывать, надавив в очередной раз на очевидно больную точку. Антон закатил глаза.       — Думай, как хочешь, — отозвался он гулко и как-то устало. — Главное, сделай, что требуется. Иначе последняя неделя буквально коту под хвост, а я это просто ненавижу.       Он наконец встал на ноги и тоже подошел к столику.       — И что мне делать? — спросил Арсений, не оборачиваясь и гипнотизируя пузырьки воздуха на бледно-розовой глади.       — Только не говори мне, что никогда не заряжал ничего раньше, — на Антона не обязательно было смотреть, чтобы знать — он закатил глаза.       — Да хватит! Я просто пытаюсь сделать все правильно, — чуть ли не крикнул Попов, но тут же сбавил обороты, прикрыв рот рукой. Он не знал, могут ли их услышать снаружи, но рисковать не стоило. Все-таки то, чем они тут занимались, едва ли было очень законным.       — Положи руки на котел, — приказал Антон.       — Он же раскаленный! — возразил когтевранец таким тоном, будто Шастун был законченным идиотом. В принципе, по его мнению, далеко от правды это не было.              Слизеринец лишь глубоко вздохнул и без колебаний взял чужие ладони в свои. Арсений даже не успел возмутиться, как почувствовал под пальцами приятное тепло. Котел вопреки ожиданиям не был огненным, скорее просто слегка горячим, но не обжигал совершенно. В отличие от рук Антона, которые были настолько холодными, что несомненно были способны оставить на коже морозные ожоги. Этот контраст заставил парня зажмуриться и утонуть в ощущениях, концентрируя их в собственной магии.       — Сосредоточь силу в кончиках пальцев, — как маленькому ребенку, объяснял ему голос Антона на ухо, и он слепо ему следовал. — Ты когда-нибудь варил оборотное зелье?       — Как-то не приходилось, — отозвался Арсений на грани слышимости, не решаясь нарушить окружившую их коконом тишину больше, чем было позволено.       — Жаль, так было бы проще объяснять, — за спиной тяжело вздохнули, и хватка на ладонях стала крепче. — Я буду посылать тебе импульс, ты будешь его удесятерять, идет?       Антон не стал дожидаться ответа. Когтевранец даже не успел подумать о том, как же сильно ослаблена магия парня, что приходится принимать такие меры, как по его пальцам прошел щекочущий разряд тока. Арсений, почти не задумываясь, умножил его и передал металлу. Зелье в котле начало бурлить активнее и стало на пару оттенков светлее.       — Считай до десяти, — попросил Антон, и его горячее дыхание обожгло Попову ухо. Стало неуютно и одновременно как-то тесно. Это ощущение было странным, и у Арсения даже не получалось придумать ему название. Поэтому он попытался отключить голову и делать то, что его попросили. Но что-то шло не так. Он механически принимал и отдавал импульс за импульсом, но как не старался, не мог сместить фокус своего внимания с чужих ледяных ладоней на своих. Это было слишком близко, думалось ему. Он не привык быть так близко к Шастуну. Они всегда держали дистанцию, и даже сам Антон с его известной неуемной тактильностью сторонился его, как прокаженного. Раньше требовалась веская причина, чтобы вот так взять и коснуться. Сейчас она тоже несомненно была, но ощущалась совсем неважной. Будто можно было обойтись и без этого. Объяснить на словах, что и как делать. Но слизеринец решил пойти таким путем. Да, возможно так было удобнее… Да, наверное так и есть… Стоило бы остановиться на этой мысли. Стоило бы снова сосредоточиться на котле и текущей по его венам магии. Но Арсений не мог. И не понимал, почему придает этому такое большое значение.       — Десять, — губы произнесли это на автопилоте. Он и не заметил, как выполнил стоящую перед ним задачу. Он судорожно вздохнул, боясь услышать от Антона, что из-за своей рассеянности все запаганил, но тот лишь отпустил наконец арсеньевы руки, встал рядом, едва ли не плечом к плечу, и пристально вгляделся в зелье.       — Цвет хороший, — резюмировал Шастун через пару мгновений, выуживая откуда-то длинную деревянную ложку и помешивая ей бледно-розовую жижу. — Молодцом, все правильно сделал. Будешь иногда делать так, когда мне не будет хватать сил.       Арсений не видел его лица, разглядывая стену перед собой, но мог поклясться — на последнем предложении парень скривился, как от зубной боли.       — Ты так и не хочешь поделиться со мной информацией о том, что творится с твоей магией? — уточнил когтевранец, пытаясь звучать как можно дружелюбнее. Но видимо, на Антона эта уловка не сработала.       — Нет, — отрезал он так резко и вкрадчиво, что Попова пробило нервной дрожью. — И не собираюсь, чтобы ты знал. Лучше займись поиском человека, который проведет нам Непреложный обет, а не лезь в дела, которые тебя не касаются. А я пока пойду. Обязанности ждать не будут. Тем более, сейчас шуму поднимется, нужно свою малышню успокоить.       Он в последний раз бросил нервный взгляд на котел, словно по второму кругу проверяя, все ли с ним в порядке, и пошел в сторону выхода. Уже стоя у самой двери. Антон резко развернулся на пятках.       — Ой, чуть не забыл, — пробормотал он. — Мы все-таки теперь что-то типа коллег, поэтому, думаю, тебе стоит взглянуть.       Он засунул руку в бездонный карман своей мантии и извлек оттуда крошечный круглый предмет. Арсений подошел поближе, пытаясь рассмотреть, чем именно была эта вещица.              — Нашел в груди у Грю, — пояснил Антон, и на этих словах его лицо опять потеряло пару десятков оттенков, становясь молочно-бледным. — Ты спросил, почему я переосмыслил версию с ритуалом. Вот тебе ответ.       На протянутую ладонь Арсению легла лакированная красная бусина.       — Это от четок? — удивился он, разглядывая шарик со всех сторон и не замечая ничего необычного. Хотя… он казался парню странно знакомым, он почувствовал это, когда отвел взгляд и зацепился за цвет боковым зрением.       — Похоже на то, — кивнул Антон. — Предполагаю, ее положили в тело уже после извлечения сердца или одновременно с этим.       — Как думаешь, у распятия и этой штуковины один владелец? — уточнил Попов, пытаясь уцепиться за какую-то мысль в голове. Он из раза в раз хватал ее за кончик хвоста, но он был настолько скользким, что каждый раз вылетал из пальцев и улепетывал.       — Сильно сомневаюсь, — отозвался Шастун, и в глазах его снова мелькнуло это странное выражение тайны. Арсений был уверен — он знает больше, чем говорит. Но на этот раз не стал задавать уточняющих вопросов. Потому что прекрасно осознавал — ответов он не получит. По крайней мере пока.              — Ладно, бывай, — между тем бросил Антон и выскользнул за дверь, растворяясь в лабиринте коридоров эхом шагов. Арсений хотел было остаться подольше, в мельчайших деталях рассмотреть лабораторию, которую создало неуемное воображение Шастуна. Но что-то внутри неожиданно остановило его. Какое-то странное, тянущее чувство сдавило ему горло и заставило направиться к выходу. Возможно, это была совесть. А может быть, что-то еще более глубинное — страх проникать глубже в чужую душу, страх менять о ком-то настолько стойкое мнение.       Когда Арсений оставлял за своей спиной растворяющуюся в небытие дверь, ладони настойчиво продолжал сковывать фантомный холод чужих прикосновений. ***       Следующие несколько дней в Башне Старост царил полнейший хаос. Когда Арсений возвращался из Выручай-комнаты, прямо на выходе из гостинной столкнулся с нарядом магической полиции. Макгонагалл на пару с заместителем министра координировала их по тому, как вынести труп из школы, не привлекая лишнего внимания маленьких. Когтевранец попытался остаться незамеченным. Ему не хотелось привлекать внимание, не хотелось сейчас слушать нотации или инструкции от директрисы и тем более он не горел желанием подвергнуться допросу.       Но его все равно заарканили. Долго о чем-то спрашивали, пытались выведать непонятно что. Арсений отвечал механически, на периферии сознания думая о том, что когда не стало Милли, такого не было. Никто о ней не волновался. Потому что ее родителей не принимали. Почти ненавидели. Мать же Грю, пусть и давно покойная, была слишком уважаемой, да и самого Грю ожидали в рядах магической полиции с распростертыми объятьями.       — Вы обратили внимание на что-то необычное?       — У него были перерезаны вены. На этом все.       Это несправедливо, думал он, не обращая внимание на окружающие его лица. Они сливались в сплошную кляксу. Он так устал. Боже, как же он заебался от этой бюрократии, от этой продажности, от всей гнили, которая росла и крепла в мире, не только в магическом, но и в обычном. В его мире. Арсений несомненно был рад тому, что хотя бы за Грю возьмутся всерьез. На него хотя бы не навесят табличку «самоубийство». От этого на сердце становилось чуть спокойнее, но все равно не отпускало. В школе действовал серийник, возможно, религиозный фанатик, а может и вовсе каннибал, но как объяснить это им. Первое тело они списали со счетов, а под второй случай покапают и все равно закроют с пометкой «нераскрытое». Все равно все сойдется к тому, что вместо полиции с этим придется разбираться ему самому. И Антону…       Руки снова пронзило странным холодом чужих касаний. Было непривычно думать о том, что теперь он борется с этим не один. Да, Шастун явно делает это не из большой жажды справедливости, а скорее по принуждению, да и отношения между ними оставляют желать лучшего. Но было так удивительно приятно не чувствовать себя одиноким в борьбе против какого-то непонятного зла без видимой цели и очертаний.       — Где вы были сегодня с пяти до шести вечера?       — В кабинете Зельеварения.       Арсений начал чувствовать, как его язык заплетается. Сколько они уже болтают? Он точно не знал. Просто отвечал и все. Задумываясь лишь тогда, когда мог поставить под удар себя или Антона. На границе сознания маячила мысль, что хорошо было бы плюнуть инспекторам и заместителю министра в лицо за всю ту несправедливость, которая вылилась на Оливера Каннинга, но он сдерживался. Еле-еле.       В какой-то момент парень почувствовал, как его начало клонить в сон. Он уже было закрыл глаза, как услышал за спиной знакомый голос:       — Арс, нам на обход пора, — и потом насмешливое в адрес полицейских: — Ребят, я его у вас украду, ладушки? Я понимаю, что у вас работа, но у нас тоже обязанности есть.       Его подцепили под локоть и вывели из гостинной. В коридорах уже погасили факелы, значит, время перевалило за полночь.       — Спасибо, — Арсений даже не поднял на Антона глаза, пробубнив это куда-то в ворот своей мантии.       — Да не за что, — слизеринец легонько похлопал его по плечу. — Ты там сидел с таким лицом, будто тебя сейчас вырвет. Я просто не горел желанием потом твою блевоту с ковров очищать.              К своему собственному удивлению, Попов на этот комментарий нервно рассмеялся.              — Мог бы хотя бы сделать вид, что тебе на меня не плевать, — проговорил он сквозь хохот.       — Ты меня раздражаешь, а это уже не безразличие, — отозвался Шастун, отпуская его локоть. — А если серьезно, я бы тебя в таком состоянии насильно в комнату загнал, но если эти парни тебя увидят, то снова будут засыпать вопросами. Так что пошли, остальные уже по своим башням разбрелись.       Арсений ничего не ответил и послушно поплелся следом за слизеринцем. Места, где Антон касался его, нещадно жгло холодом.       Когда они вернулись, работники магической полиции уже уехали, к большому общему облегчению. С собой они забрали не только тело, но и запах крови и, как Шастун и говорил, любые следы посторонней магии. Комната Грю была вычищена до блеска, и ничего даже не намекало на то, что там кто-то жил и кто-то умер. Даже его тени не осталось в этих стенах. Все было варварски уничтожено.       На следующий день все стояли на ушах. Макгонагалл пообещала, что уже к вечеру объявит, кто станет новым старостой-мальчиком в Гриффиндоре. Только Арсений не вписывался во всеобщие теории и предположения. Он знал обо всем с утра. Сережа выцепил его перед ЗоТИ и с самым печальным лицом на свете сообщил свежую новость — его все-таки уговорили занять пост. Именно поэтому, когда директриса организовала общий сбор, чтобы официально огласить свое решение для старост, Попов уже помогал другу перевозить вещи в освободившуюся спальню.       — И тебе не жутко ночевать там, где погиб человек? — спросил когтевранец, расставляя по полкам шкафа набор хрустальных шаров, которые Сережа бездумно покупал в свои редкие приступы шопоголизма.       — На самом деле, — отозвался Матвиенко, втаскивая в комнату большое зеркало, накрытое плотным куском ткани. Однажды Арсений спросил, зачем гриффиндорцу нужна эта штуковина, но тот лишь ответил, что ему лучше не знать, — я даже рад.       — Чего? — не понял Попов. — Тебя Лазарев настолько замотал, что ты кукухой двинулся?       — Нет, просто, — Сережа водрузил свою ношу в угол и опустил глаза в пол, — ты же ведешь свое расследование. И я все думал, как бы тебе помочь. Надеялся, что меня каким-нибудь видением полезным прошибет. Но не знаю, замечаешь ты или нет, но в последние дни магия в школе сбоит. Но тут, мне кажется, вероятность случайно увидеть что-то полезное вырастает вдвое.       Арсений не удержался и треснул себя по лбу. Конечно, как же он сразу об этом не подумал. Сережа же прорицатель, а это почти то же самое, что маггловский экстрасенс, только круче и реальнее. Такие, как Матвиенко, ощущают смерти и при определенных условиях могут восстановить события, при которых они случились. Не полностью, но часто этого хватает, чтобы получить дополнительные улики.       — Это было бы славно! — произнес парень повеселевшим тоном. — Ой, кстати, я же совсем тебе не рассказал. Мне удалось уговорить Шастуна мне помочь. И не только с этой сывороткой, но и в целом.       — Только не говори мне, что ты нашел способ его шантажировать. Он же осторожен, как черт, — недоверчиво уточнил Сережа, поправляя лежащие стопочкой колоды таро.       — А вот и прокололся! — радостно заверил Арсений, но тут же посерьезнел. — Вот только он просит Непреложный обет. Я случайно узнал довольно нелицеприятную и походу тщательно хранимую тайну, так что он настаивает на гарантиях, даже таких радикальных.       — Блять, — Матвиенко скривился и провел рукой по лицу, будто пытаясь разгладить все мимические морщины разом. — Дай угадаю — вам нужен секундант?       Арсений кивнул, и Сережа снова крепко выругался.       — Ты уверен, что оно тебе надо? — гриффиндорец предпринял еще одну попытку отговорить друга. — Непреложный обет — это жуткие риски. Одно неверное слово — и кого-то из вас придется хоронить вслед за Хопстером.       — Ему это скажи, — тон Матвиенко начал Арсения подбешивать. Он ненавидел, когда с ним общались, как с несведущим ребенком. Во многом поэтому он не переносил разговоры с Шастуном. Тот всегда считал своим долгом использовать именно этот тон — наставительно-поучительный. — Этот придурок не станет меня слушать. Он слишком упертый и думает, что я сунул нос, куда не надо.       — А ты так не считаешь? — голос Сережи был удивленным. Будто бы он имел совершенно обратное мнение. И это вывело Попова из себя окончательно.       — Что ты хочешь от меня услышать? Что я считаю себя мелочной мразью, которая воспользовалась чужой слабостью? Он постоянно так делает, так почему я не могу? — прорычал он, даже не глядя на Матвиенко. В голове на секунду промелькнула мысль о том, что это не вполне правда. Что сам Антон, узнав, что Арсений лис, никому ничего не сказал. Даже не попытался использовать это против когтевранца, если не считать случай с отложенным желанием. Но самоедством сейчас заниматься совсем не хотелось, тем более испытывать иррациональную вину, поэтому парень лишь озлобился еще больше. — Если он ведет себя со мной, как мудак, то я тоже могу, окей?       Ладони снова обожгло фантомным холодом чужих касаний. Неужели он и впрямь перегнул? Неужели все это было из ряда вон? Нет, точно нет. Антон долгие годы поступал с ним так же. Да куда там, слизеринец долгие годы сидел на усилителях, выдавая сваренную силу за свою собственную. Он это заслужил.       Пока Арсений пытался подавить в себе бурление злобы, на плечо ему легла чужая рука.              — Я поговорю с ним. Попытаюсь переубедить, — пообещал Сережа.       — Он подумает, что я все тебе растрепал, — насупился Попов.       — Не подумает, — уверил гриффиндорец. — А если даже и так, я докажу ему обратное. В крайнем случае попробую надавить на него через Поза. Уж это-то должно сработать.       — Спасибо, — прошептал Арсений, опустив голову. Волна злости сошла на нет так же быстро, как и накатила. Снова. Парень терял контроль над эмоциями, а это могло привести к потере контроля над силой. И это пугало больше всего.       Еще через день Арсений договорился с директрисой о смене своего персонального расписания. Теперь, когда Сережа жил по соседству, а не в другой части замка, и парень мог видеть друга чаще, чем полсекунды в день, в совместных парах больше не было необходимости. Когда Макгонагалл спросила его, на что бы когтевранец хотел заменить Прорицания, Попов невольно вспомнил разговор с Антоном под Гремучей Ивой. «Вот поэтому надо ходить на допы, а не только на те часы, которые ты себе в расписание включил», сказал тогда Шастун.       — Запишите меня на дополнительные занятия по Зельеварению к Павлу Алексеевичу, — отозвался Попов, почти не жалея об этом решении. Может быть, Антон сможет показать ему какие-нибудь полезные настойки. Стоп, какого черта он вообще об этом подумал? С какого такого перепугу Шастун бросится ему помогать?       Со смерти Грю они со слизеринцем почти не разговаривали. Разве что Антон вечерами утаскивал Арсения в Выручай-комнату и молча наблюдал, как парень справляется с зарядкой сыворотки. Попову каждый раз было дико думать о том, что ему бы хотелось, чтобы Шастун направлял его не только взглядом, но и руками, как это было в первый раз. Тогда казалось, что он в безопасности. В одиночку подобное проделывать было страшно. Он боялся ошибиться и каждый раз, думая об этом, ощущал покалывание ледяных ожогов.       Арсений же в свою очередь таскал Антона в библиотеку и заставлял того с собой на пару искать информацию про христианские атрибуты, найденные в мертвых телах. Они перерывали книгу за книгой, но все тщетно. Было ясно, что такая литература в школьном архиве вряд ли хранится. Разве что в кабинете директрисы, но туда было почти невозможно попасть. Антон, окончательно замучившись, повторил высказанное ранее Арсением предложение написать Стасу, а так же пообещал наконец проверить и серебряное распятие, и бусину от четок на наличие хоть какой-то магии.       О Непреложном обете слизеринец больше не заговаривал. Лишь один раз, сразу после сережиного переезда, подошел к Попову и заявил:       — Можешь благодарить Матвиенко, клятва на время отменяется. Но если я почувствую угрозу, я силой заставлю тебя мне ее дать, понял? — и в его голосе впервые звучало столько неприкрытой враждебности, что Арсению ничего не оставалось, как кивнуть.       А между тем на школу неотвратимой волной накатывало время Хэллоуина. ***       — Мистер Попов, увеличьте, пожалуйста, тыквы у дальней стены, — крикнул Флитвик, шаманя над искусственной паутиной, уже изрядно опутавшей Большой зал.       — Сейчас сделаю, сэр, — отозвался Арсений, успевший вымотаться уже с самого утра, но продолжавший покорно выполнять поручения своего любимого учителя.       Празднование Хэллоуина на широкую ногу было для Хогвартса совсем новой традицией. До того, как Макгонагалл заняла пост директора, этот день сопровождался разве что декорациями и парадом призраков, но когда замок восстановили после Второй Магической, Минерва решила, что День Всех Святых нуждался в должном уважении. Она ввела ежегодный маскарад, сопровождавшийся парными танцами, конкурсом на лучший костюм и игрой «Сладость или гадость» по магическим правилам и завершающийся торжественным банкетом. Именно поэтому замок с самого утра был охвачен ажиотажем. Ученики искали себе партнеров на вечер, запасались конфетами и, что самое главное, создавали себе костюмы. Младшие обычно делали их из подручных материалов, используя волшебство по мере своих возможностей, тогда как старшие вкладывали в работу чуть ли не все свои знания бытовых заклинаний.       Арсений никогда не был в восторге от хэллоуиновских вечеринок. Он особо не заморачивался: приходил всегда в одном и том же — строгом костюме с маленьким плюшевым паучком на нагрудном кармане, и с одной и той же парой — Оксаной, которая в отсутствие своего молодого человека рядом предпочитала проводить время с другом, а не с какими-то рандомными парнями. Попова такое вполне устраивало, это была проверенная годами схема, работавшая и на маскараде ко Дню Всех Святых, и на Рождественском балу. Он мог легально отказывать бесконечным девушкам, надеявшимся на его благосклонность, танцевать с Окси танец старост, а потом растворяться в толпе, попивать протащенный кем-то без ведома преподавателей огневиски и тихо ненавидеть человечество.       Единственное, что парень искренне любил в Хэллоуине, — это «сладость или гадость». Не столько даже потому, что во время нее в нем просыпался дух соперничества, сколько из-за того, что во время игры он мог легально насолить Антону.       Правила были простыми: до игры допускались студенты третьего-седьмого курсов, маленьким из-за недостаточности навыков и возможной травмоопасности разрешалось только смотреть. Каждый ученик обязан был прийти на маскарад с неким количеством конфет. Обычно их было семь, по числу башен школы, но в зависимости от количества участников число могло разниться. Как только человек переступал порог Большого Зала, он должен был сделать так, чтобы его не узнали, и сам узнать как можно больше других участников. Маскироваться можно было как угодно. Большинство предпочитало делать это с помощью костюма, но Арсений, разбиравшийся в заклинаниях на достаточно высоком уровне, любил устраивать себе челлендж. Он до сих пор помнил, как пару лет назад провел всю игру частично невидимым, а в прошлый раз напустил на свое лицо иллюзию слепоты, и каждый, кто смотрел на него, видел кого-то другого.       Когда ученик узнавал одного из участников, он должен был подойти к предположительно угаданному и спросить у него: «Сладость или гадость?», называя имя. Дальше игра развивалась по нескольким возможным путям: если человек оказывался прав, рассекреченный мог сохранить свое инкогнито, либо выполнив желание, либо, если не хотел, отдать одну из своих стартовых конфет. Если же происходила ошибка, адресат и адресант менялись местами. Тот, кто терял весь свой изначальный запас конфет, раскрывал личность окончательно и выбывал из игры, направляясь за фуршетный столик и наблюдая за происходящим уже оттуда. Поговаривали, что иногда такое шоу бывало интереснее самой игры, и Арсений знал людей, которые специально даже не пытались долго продержаться, предпочитая смотреть, а не участвовать.       Итоговой целью было собрать как можно больше конфет, а в идеале, если игра не слишком затягивалась, остаться в финальной нераскрытой двойке. И так получалось, что последние несколько лет все заканчивалось на Антоне и Арсении. Попов, кропотливо ведший счет их противостоянию, с неудовольствием отмечал, что пока они стабильно держали ничью. Этот год, их последняя учебная осень в Хогвартсе, должен был стать решающим. Вечер обещал быть легендарным. Играя в «сладость или гадость», и когтевранец, и слизеринец будто бы абсолютно лишались рассудка. И в обычной жизни безбашенный, Шастун становился просто неубиваемым в состоянии азарта. Его нельзя было напугать никаким желанием, и казалось, что если его в этот момент попросить украсть с неба Луну, он обязательно это сделает. Арсений же брал другим — он умел талантливо таиться. Несмотря на вечный неменяющийся строгий костюм, он маскировался настолько хорошо, что люди вокруг обращали внимание на что угодно, только не на него.       До Арсения не раз долетали слухи о том, что на их противостояние среди учеников даже делались ставки. Его это забавляло. Попов искренне считал, что игра гораздо интереснее стороннего наблюдения и не понимал тех, кто так рьяно рвался выбыть и поглядеть, как соревнуются двое лучших. Не прикольнее ли самому стать одним из таких лучших?       — Мистер Попов, позовите, пожалуйста, Кровавого Барона, он должен быть в подземельях. Скажите, что нужна его помощь, — снова окликнул его Флитвик, вырывая из размышлений.       — Хорошо, профессор, — бросил парень и, закончив с тыквами, направился на нижние этажи, искать одного из самых жутких призраков замка. Проходя мимо входа в гостиную Слизерина, он наткнулся на Антона и Иру, что-то активно обсуждавших. Казалось, это было ссорой, потому что их громкие раздраженные голоса, впитываясь в стены и не оставляя за собой шлейфа эха, создавали собой купол негатива.       — Разве нельзя хоть раз не забить на эту дурацкую игру, выбыть пораньше и провести время со своей любимой девушкой? — причитала Кузнецова своим писклявым в моменты злости голосом, наполненным вселенским разочарованием.       — Ир, я тебе уже сто раз объяснил, что для меня это важно! Почему ты просто не можешь перестать хоть на секунду думать о себе и услышать меня? — Антон, в отличие от Иры, почти не повышал тона, но это не отменяло того факта, что раздражение сквозило из каждого его слова.       — Я слушаю тебя каждый раз! — парировала та. — А вот ты постоянно меня игнорируешь. Я тебя почти не вижу, у тебя вечно какие-то дела.       — Потому что я ебучий староста! — резко прервал ее Шастун. — У меня есть обязанности перед школой и Пашей. Особенно сейчас. Так что пожалуйста, прекрати доебываться и дай мне провести хотя бы один вечер весело.       — Прекрати материться, — в голосе девушки послышались нотки брезгливости. — Ты же знаешь, я это не люблю. И вообще, неужели пакости этому твоему Арсению важнее, чем я?       Когтевранец решил, что этот момент был идеальным для того, чтобы перестать нагло подслушивать и эффектно появиться в поле чужого зрения.       — Потише бы орали, вас даже наверху слышно — произнес он, выходя из-за поворота. Антон, уже собиравшийся что-то ответить, при виде него замер и прищурился. Вероятнее всего, догадался, что их нагло подслушивали, но говорить ничего не стал. Вместо него это сделала конечно же Ирина. Теория о том, что ее змеиная натура подключалась исключительно в непосредственной близости Шастуна, подтверждалась.       — Вспомнишь лучик, вот и солнце, — ядовито произнесла она. — И куда же вы идете, граф Попов?       — На поиски Кровавого Барона, — ответил Арсений честно, пожав плечами и едва не рассмеявшись, увидев, как Антон закатывает глаза. Несомненно, его тоже раздражало поведение его «девушки». — А ты, Ирочка, дала бы своему молодому человеку хотя бы один вечер провести с реально интересным собеседником, а не в твоем обществе.       Конечно же, он не удержался от колкости. Он же не на помойке себя нашел, чтобы не съязвить в сторону человека, пусть и женского пола, общавшегося с ним так нагло. Антон на эту реплику тихо прыснул в кулак, тут же получив толчок под ребра от своей благоверной.       — Это ты-то интересный собеседник? — спросила она, изгибая губы в кривой улыбке. — Да Антон тебя на дух не переносит, думаешь, что-то изменилось? Ему явно была бы приятнее моя компания. А тебя он просто хочет сегодня вечером по полу Большого зала размазать.       Услышав это, Арсений украдкой посмотрел на Шастуна, взгляд которого резко потяжелел. Ясно, подумал Попов, Ира тоже ни о чем не знает, и более того, слизеринец явно не собирается рассказывать ей ни об их неофициальном договоре, ни о ходе расследования. И парень, едва не выдавший какую-нибудь едкую терраду о том, что они с ее так называемым бойфрендом почти коллеги, решил не говорить ничего. Лишь показательно закатил глаза и продолжил свое путешествие по подземельям, параллельно в очередной раз невольно думая о том, почему Антон позволяет Ире оставаться рядом. Он ее не любит, и это очевидно даже невооруженному взгляду, а уж если присматриваться, можно понять, что девушка Шастуна просто раздражает. Более того, она совершенно его не знает. Сначала роллы на ужин, а теперь и эта тщетная попытка отговорить его от игры, которую слизеринец любил чуть ли не больше Арсения. Все эти элементарные оплошности почему-то вызывали в Попове раздражение. Неужели так сложно запомнить, что твой парень может откинуть копыта от риса, а риск позволяет ему сохранять позитив? Почему даже когтевранец, который лишь совсем недавно перестал воспринимать Антона как своего главного врага, знал такие мелочи, а Кузнецова не удосужилась принять их во внимание?       Арсений не понимал, почему это его так задевало, но что-то в душе саднило от осознания того, что Шасту придется связать с таким человеком свою жизнь. Еще месяц назад он бы лишь позлорадствовал, но теперь от одной мысли о подобном ему становилось слизеринца жалко. Каким бы Антон ни был ядовитым человеком, он все же не был плохим. А хорошие люди, как известно, заслуживали счастья. Ира для парня таким счастьем явно не являлась.       Утопая в таких мыслях, Арсений шел, совсем не глядя под ноги, поэтому в какой-то момент по неосторожности зацепился носком лакированного ботинка за неровный кирпич пола и стремительно полетел вниз. Он уже готовился встретиться носом с ледяными камнями и окропить их своей кровью, как чья-то рука схватила его за локоть и вернула в вертикальное положение. Парень даже через рукава мантии почувствовал холод прикосновений.       — Господи, Попов, да за тобой глаз да глаз нужен, какая тебе мракоборческая деятельность, ты же на первом задании умрешь, — в своей привычной манере съязвил Антон, показательно отряхивая с одежды когтевранца несуществующие пылинки.       — Я просто задумался, — пробурчал Арсений хмуро.       — Это правильно, это тебе полезно, — усмехнулся слизеринец.       — Ты что-то хотел? А то там твоя благоверная щас и вправду ревновать начнет, — спросил парень с ощутимым сарказмом в своем вопросе. На эти слова Шастун лишь недовольно поморщился, но быстро собрал себя в кучу и состроил привычное нагловатое выражение лица.       — Хотел предупредить, что сделал необходимую бодягу для того, чтобы нашу религиозную хуйню на магию проверить. К полуночи все должно быть готово, так что если сегодня во время «сладости или гадости» раньше времени освободишься, можешь в Выручайку подгребать и ждать меня там, — Антон подмигнул, намекая на предстоящий арсеньевский проигрыш, и, не дожидаясь ответной подколки или гневной тирады, убежал, оставляя парню на прощание лишь пустоту. Даже шагов слышно не было, настолько хорошо подземелье давило любые звуки.       Арсению бы вспыхнуть от такой самоуверенной подколки, но он лишь улыбнулся украдкой и продолжил свой путь. Пора было признать себе: Шастун был хорош в почти безобидных язвительных фразочках, и уже за это его можно было бы уважать. ***       Делать первый шаг в окутанный мраком Большой зал всегда волнительно. Когда игра только начинается, кажется, что тебя окружает толпа призраков. Чертей. Монстров. Многие настолько заморачиваются над своими костюмами, что складывается пугающее ощущение — между вполне живыми людьми затесалась нечисть. Особенно выделяются третьекурсники, которым впервые позволили поучаствовать в развлечениях старших. Все они проходили через это — первая «Сладость или гадость» для каждого была особенной.       Арсений бесшумно пересек порог зала, предварительно окинув территорию изучающим взглядом. Базовые чары невидимости на нем держались крепко, и Попов знал, что у него есть еще как минимум минут десять на то, чтобы оглядеться, вычислить первых жертв и начать действовать.       Обстановка не менялась из года в год. Жалкие пять процентов присутствующих в зале даже не пытались маскироваться. Они стояли в плохо сколоченных костюмах у стойки с безалкогольными коктейлями и о чем-то тихо переговаривались. Такие обычно хотели, чтобы их выбили в самом начале игры, а потом до конца вечера сидели и обсуждали ход событий, накидываясь контрабандным огневиски. За этими ребятами в начале игры Арсений и Антон охотились с особым остервенением.       Были еще те, кто любил «Сладость или гадость», но по какой-то причине совершенно не мог в ней преуспеть. Часто в эту категорию попадало большинство ребята с третьего и четвертого курса, забитые интроверты, не знавшие никого по именам, или те, кто просто был не очень хорош в магии. Подобных участников можно было засечь уже при первом осмотре помещения, а вычислить получалось без особых хитростей уже в первые минут пятнадцать.       Дальше следовала категория, которую Арсений условно называл «игроки тяжелой артиллерии». Эти ученики часто были крепкими орешками, умели отлично маскироваться или шли по тактике Антона — слабоумие и отвага. С такими приходилось повозиться, но и их после должного анализа поведения и попыток вывести на отказ от желания можно было раскусить и обезвредить.       Последними была так называемая «категория люкс». В нее входили те, для кого конечной целью игры являлась исключительно победа. Это были все восемь старост, некоторые старшекурсники-слизеринцы и Окси. Арсения всегда забавлял тот факт, что девяносто процентов ее составляли маги из русской династии. Так уж, видимо, повелось, что среди жителей Гёттерланда культивировался дух соперничества и стремления к победе. Именно поэтому Дима уже несколько лет подряд занимал третье место, Оксана и Катя стабильно входили в десятку с того года, как впервые начали играть, а Сережа каждый раз злился на себя из-за того, что не мог повторить успех с четвертого курса, когда он едва ли не вырвал серебро из рук Арса.       И тем не менее никто из них не достиг уровня Шастуна и Попова, хоть каждый год и обещались сместить королей с пьедестала. И Арсений, закончивший осмотр территории, собирался в очередной раз доказать, что он лучший. Базовые чары невидимости почти спали, поэтому он легким движением палочки накинул на себя морок попрочнее. Теперь все, кто находился в зале, не могли долго фокусироваться на Арсении, а черты его лица в их сознании искажались и выстраивали совсем другой портрет. Это было одним из его любимых способов маскировки — один из тех магических приемов, которым в детстве научил его отец. Тогда Сергей Александрович объяснил это так: «Никогда не знаешь, когда может потребоваться скрыть свое лицо». Попов-младший предпочел использовать это в благих целях и каждый раз, будучи в шаге от выигрыша, мысленно благодарил родителя.       Приняв все необходимые меры, Арсений начал кружить по залу в поисках своих первых жертв. Его движения и впрямь были похожи на танец: парень двигался замысловатыми петлями, пытаясь ни секунды не стоять на месте, не давать окружающим рассмотреть себя тщательнее. Заговаривая с кем-либо, он искусственно менял голос, то делая его более низким, то более высоким. Это помогало запутать играющих, предоставить заведомо ложную информацию, чтобы не выдать себя раньше времени.       Уже за первые пятнадцать минут игры, как и планировалось, карман, в который Попов складывал трофейные конфеты, значительно потяжелел. Урожай, собранный с нехочух и новичков, парня очень обрадовал. В этом году праздник явно задался. Только тут он наконец разглядел в постепенно редеющей толпе Антона. Он стоял в центре зала в своем посредственно сколдованном костюме Человека-Паука, особо не скрываясь, что, в целом, было ему свойственно. Что действительно удивило и озадачило Арсения, — так это бледность на чужом лице. Шастун как будто был на грани обморока, пусть и продолжал опасно улыбаться, выполняя какое-то очередное сумасшедшее задание. Походу, парень-гриффиндорец, его отгадавший, заставил Антона съесть кусок мыла, и слизеринец с деланным восторгом откусывал от розового овальчика размером с пол ладони, но обычный огонь в его глазах, сопровождавший в прошлом каждое сумасшедшее действие, которое парень на себя брал, исчез. На его место пришла какая-то давящая пустота, которую можно было увидеть невооруженным взглядом. Эта перемена Арсения озадачила, но он не позволил себе отвлекаться. Просто решил вернуться к Шастуну позже, когда толпа сократится еще вдвое.       И тем не менее, обрабатывая людей из категории «игроки тяжелой артиллерии», когтевранец не мог перестать украдкой поглядывать на Антона. Было странно лицезреть тот упадок, который с каждой секундой все сильнее поглощал чужое лицо. Шастун все так же был проворен и отчасти эйфорически невменяем, все так же легким движением руки вытаскивал буквально из воздуха склянки то с тем, то с другим зельем. Вот только что-то было не так. Арсений как раз выбил из игры Марту, когда краем глаза заметил нетипичную и выбившую его из колеи сцену: Антон отдавал одну из своих конфет Алеку, какому-то невероятно везучему младшекурснику. Это было настолько неправильно, что захотелось себя ущипнуть. Все это казалось сном. За четыре года Шастун отдавал свои запасы только в самых критических случаях.       Когда Антон снова исчез в толпе, Арсений подошел к Алеку и тихо спросил, наклонившись:       — Что ты ему загадал?              Мальчишка начал в испуге озираться, все никак не хватая говорящего с ним в фокус зрения. В итоге сдавшись, он уставился себе под ноги и пролепетал испуганно:        — Да ничего такого, просто превратить банкетный стол в лягушку. Вообще не думал, что он откажется…       — Алек, сладость или гадость? — Арсений, получивший всю нужную информацию, не стал поддаваться моментному ступору, пусть и хотелось, а продолжил механически действовать.       — Гадость, — голос мальчика начал дрожать. Конечно, сначала он смог смутить одну легенду игры, а потом с ним заговорила другая. Попов мог поклясться, что паренек запомнит этот Хэллоуин на всю оставшуюся жизнь.       — Отдай-ка мне конфетку Антона, — Арсений и сам не знал, зачем ему это было нужно. Просто секундный порыв, который он, не обдумывая, претворил в жизнь.       — А разве… разве это по правилам? — спросил, заикаясь, Алек. Он все еще не мог найти Арсения глазами, но несомненно понимал, с кем именно разговаривает.       — Хочешь, чтобы я заменил это на что-то более жестокое? — вопросом на вопрос отозвался когтевранец, на секунду ослабляя морок и давая младшекурснику на себя взглянуть. Лицо Алека просияло так, будто он посмотрел на икону, но так и не лишилось глубокой тени страха. Попову захотелось рассмеяться.       — Нет, — пролепетал мальчишка и выудил из нагрудного кармашка круглый зеленый леденец, который ему только что отдал Антон. «И как этот ребенок вообще продержался так долго?» — подумал Арсений, выхватывая сладость из чужих рук, снова возвращая морок в привычное состояние и незаметно для мальчишки скрываясь в толпе.       Конфета, которую когтевранец не спешил убирать к остальным трофеям, странно грела руку. Было дико признавать самому себе, что это первая сладость, которую он получил от Антона за последние пять лет, и не важно, что косвенно. Этот факт, вопреки ожиданиям, не наполнял душу восторгом от маленькой победы, а скорее напрягал. Арсений невольно вспоминал их прошлые совместные игры. Как Шастун всегда с легкостью выполнял самые сумасшедшие его задания: на третьем курсе он впервые по велению Попова прыгнул с крыши, предварительно втихую выпив левитационную настойку; на четвертом году обучения Антон наколдовал себе поросячий пятачок и ходил с ним следующий месяц, потому что чары случайно оказались настолько сильными, что даже у Макгонагалл не получалось их снять, и пришлось ждать, когда магия выдохнется сама; на пятом курсе слизеринец согласился влить в себя сыворотку правды и как на духу выложил, кто из его сокурсников с кем спит, и это потом аукалось ему еще очень долго в виде массовых побоищ; и наконец в прошлом году он украл у Лазарева его любимый шар для предсказаний и разбил, даже глазом не моргнув. Неужели этого человека способно было остановить какое-то простенькое трансфигурационное заклинание?       Перед глазами снова встал кабинет Зельеварения, громкое «я ничерта не могу!», стимуляторы, просьбы зарядить настойку временной жизни за него… Все это было неспроста, Арсений начал это понимать. Со слизеринцем, с его самым главным врагом, творилось что-то неладное, и Попов с удивлением понял — ему почему-то не все равно. Он попытался оправдать эту шальную мысль тем, что Шастун необходим ему как партнер по расследованию. Успокоив себя этим доводом, Арсений продолжил игру.       Вот только полноценно вернуться в строй он так и не смог, не оставляя мыслей о высоком парне в костюме Человека-Паука, бледной тенью передвигавшемся по залу. Арсений за оставшийся вечер так к нему и не подошел. Не решился. Было страшно столкнуться с таким Шастуном. С морально выпотрошенным.       И тем не менее в какой-то момент это сделать пришлось. Люди активно редели, пока их традиционно не осталось двое. Они замерли в разных концах Большого Зала, гипнотизируя друг друга тяжелым смиренным взглядом.       Несмотря на мельтешащие в голове мысли и сомнения, Арсений мечтал о победе, поэтому сдвинулся с места первым. Антон, уловив движение, тоже сделал шаг вперед, но заметно пошатнулся и остановился.       — Шаст, сладость или гадость? — подойдя к парню вплотную, когтевранец приподнял голову и заглянул в чужие зеленые глаза. На лицо напротив была натянута привычная дерзкая улыбка, но радужки выдавали владельца с лихвой — в них плескалось отчаяние.       — Гадость, — в голосе, обычно ядовитом, не было жизни. Было ясно — Антон смертельно устал.       Эта часть всегда была формальностью. Они оба приходили на финишную прямую с почти полным стартовым запасом конфет, и победитель обычно определялся по количеству собранных сладостей. Поэтому от Арсения сейчас требовалось придумать что-то абсолютно дурацкое. Все равно это никак не повлияет на результат.       Парень задумался, невольно сосредоточив взгляд на синем пауке на чужой груди. Несмотря на все противоречивые сигналы, исходившие от этого нового, какого-то поломанного Антона, голосок давней вражды в Арсении молил его придумать что-то извращенное. Шастуну же не обязательно это выполнять. И не важно, что тот гордый, что привык делать все ради победы, что обязан был держать имидж. Это все сейчас не имело значения. Сейчас, когда у Попова была возможность заработать еще один плюсик на своей стороне таблички со счетом подлянок. Антон всегда вел, но в этот момент все могло измениться.       — Поцелуй меня, — это вырвалось почти случайно и как-то резко. Чтобы сгладить углы, Арсений комично поиграл бровями. Он ждал, что сейчас Шастун ухмыльнется. Или отвесит ему звонкую пощечину за такие выпады. Максимум — наклонится и на полном серьезе безэмоционально засосет перед толпой студентов. Вот только того, что было дальше, когтевранец предвидеть не мог.       Лицо Антона за секунду одеревенело. Ухмылка не сползала медленно — она буквально отвалилась, губы вытянулись в тонкую струнку и приняли положение идеальной прямой. Большие от природы уши налились багрянцем.       Не говоря ни слова, слизеринец достал из кармана круглый зеленый леденец, всучил его Арсению и так же молча направился к большим дубовым дверям. Попов смотрел на то, как парень выходит из зала, не понимая, что только что произошло. И только когда дверь за Шастуном захлопнулась, до когтевранца донеслись шепотки публики.       — Это была его последняя, — пролепетал кто-то шокированным голосом.       — Получается, Арсений выиграл? — переспросил у него детский голос, явно принадлежавший кому-то с первых двух курсов.       — Арсений Попов побеждает в в ежегодной игре «Сладость или гадость», — раздалось со стороны преподавательского стола, перекрывая разговоры зрителей. — Встретим его громкими аплодисментами!       Победил. Он выиграл. И в сегодняшней битве, и в их многолетнем дерби.       Заболела голова. Его кто-то обнимал, Сережа орал что-то на ухо. Оксана подбадривала, кажется, в своей своеобразной резковатой манере. Почему тогда ощущения радости не было? Почему душу вдруг заполнила колоссальная волна непонимания, такая огромная, что смела на своем пути все? ***       Время текло, как протухший кисель, и тянуло от него отплеваться, но приходилось лишь тонуть, потому что сил сделать что-то еще не хватало. Стрелки часов стремительно приближались к наступлению нового дня.       Антон до конца вечера так и не вернулся в Большой зал. Он не пришел на танец старост, и Ира устроила целое истерическое шоу, заставив всех присутствующих поймать волну испанского стыда. Она громко клялась и божилась, что как только увидит Шастуна, выскажет ему в лицо все, что думает о его поведении. Все закончилось тем, что Каденс, преподавательнице по Рунам, пришлось вежливо выпроводить девушку из комнаты.       Арсений с замиранием сердца ждал, что Антон вернется хотя бы на банкет, потому что слизеринец последний раз что-то ел в обед, но в толпе так и не мелькнула высокая кудрявая фигура.       — Как думаешь, Шаст сильно обиделся? — спросил Попов у Сережи, когда они вдвоем сидели за общим столом и уплетали выигранный когтевранцем тыквенный пудинг.       — С каких пор ты начал об этом волноваться? — Матвиенко ухмыльнулся уголком губ и перевел взгляд на друга. — Работа в команде вас сплотила?       — Да не в этом дело, — Арсений поймал себя на мысли, что лукавит. — Просто он и так выглядел каким-то пришибленным весь вечер, а тут я со своим этим дурацким «поцелуй меня».       — Раньше бы ты только поржал над этой ситуацией и сказал бы, что так ему и надо, — Сережа пожал плечами, прекрасно зная, что именно так бы все и было. И Арсений это знал, но не стал никак комментировать. Он и сам давно поймал себя на мысли о том, что уровень его ненависти к Шастуну понизился, да и вообще, кажется, перетек в плоскость принятия. Антон все еще его раздражал, но за это не хотелось набить морду, достаточно стало простой колкости, а иногда и элементарного игнорирования.       — Но если ты не уверен, можешь попытаться извиниться, — бросил Сережа, отрезая от пудинга еще кусочек. — От этого еще никто не умирал.       — Не уверен, что ему оно надо, — буркнул Арсений, сложив подбородок на замочек из ладоней. Этот день, призванный нести ощущение праздника, не принес ему ничего кроме головной боли.       — Не попробуешь — не попробуешь, — глубокомысленно заключил Матвиенко с набитым ртом, и когтевранец, несмотря на упадок сил, тихонько засмеялся. На самом деле он прекрасно понимал, что Сережа прав. Просто сам факт того, что нужно было извиниться не перед кем-нибудь, а перед Шастуном, доводил его до когнитивного диссонанса. Где это видано, чтобы человек просил прощение у своего врага? И снова мысли цеплялись за то, что как неприятель Антон больше не воспринимался.       — Ладно, — Арсений сдался своим внутренним противоречиям, поднимаясь из-за стола, под вопросительный взгляд завернул в салфеточку кусок пудинга и пошел на поиски слизеринца. Точнее сказать, туда, где этот самый слизеринец несомненно скрывался. Парень еще помнил, как Шастун попросил его к полуночи подойти в Выручай-комнату, чтобы вместе посмотреть на результаты своей работы. Он точно должен сейчас быть там. Это его безопасное место, его крепость, вторая по стратегической важности после кабинета Добровольского, его маленький мирок, волшебная обитель. И Арсений собирался варварски ее нарушить.       Он до последнего не был уверен, что комната его пропустит. Поговаривали, что настроение владельца очень сильно влияло на нее, а Антон явно не горел желанием Попова видеть. Но к облегчению последнего дверь все-таки проявилась, и парень просочился внутрь, пытаясь издавать как можно меньше звуков. Он застал Шастуна сидящим перед котелком с сывороткой временной жизни. Ладонями он обхватил теплую медь, и его губы, не замедляясь ни на секунду, что-то бормотали. Парень закрыл глаза и, кажется, ушел в себя настолько глубоко, что едва ли сохранял связь с остальным миром.       Арсений прижался спиной к ледяной стене и начал наблюдать за тем, как Антон пытается зарядить зелье. Из-под чужих тонких пальцев исходило едва заметное бледное свечение, и было понятно даже невооруженному глазу, что этого было недостаточно. Шастун пытался, изнашивал себя до предела этим нескончаемым бормотанием различных заклинаний, но ничего не помогало. В какой-то момент он начал покачиваться из стороны в сторону и говорить значительно громче. Было очевидно, что он выходил из себя. Через несколько секунд подобного действа Антон сдался, отпустил котел и накрыл голову ладонями.       — Ненавижу, — выплюнул он полу. — Сука.       В этом было столько тихого отчаяния, что Арсений не выдержал. Он положил салфеточку с пудингом на антресоль стоящего рядом шкафа, бесшумно, по-лисьи, подошел к парню сзади и взял его ладони в свои.       — Я не буду задавать вопросов, просто помогу, — на грани слышимости пробормотал когтевранец. Антон дернулся, непроизвольно сжав пальцы, но в ответ лишь кивнул. Арсений осторожно переместил чужие ладони обратно на стенки котла и медленно, по крупицам, стал пропускать свою магию сквозь чужую кожу. Они поменялись местами: теперь горячие руки Попова оставляли фантомные прикосновения на антоновых, все таких же неизменно ледяных. Свечение стало ярче, разгорелось едва ли не электрическим разрядом, а потом отправилось в зелье, меняя его цвет еще на одну десятую тона.       Как только это произошло, Антон тут же выдернул свои ладони из плотной хватки. Он так и не поднял глаза, продолжая гипнотизировать пол. Арсений отметил, что те участки кожи, которые можно было разглядеть — руки и затылок парня — невероятно бледные.       Они молчали долгие мгновения. Каждый пытался подобрать наилучшие слова. А возможно, этим занимался только Попов, а слизеринец просто в очередной раз отключился от мира. Он сидел, почти не шевелясь, лишь плечи иногда вздымались в тяжелом, но беззвучном вдохе.       — Я пришел попросить прощение, — наконец нарушил тишину Арсений. Это далось ему с особым трудом. Слова как будто застряли в горле ненавистной рыбной костью, и никак не получалось пропихнуть их выше, к языку, — за игру. Я не думал, что у тебя осталась последняя конфета. Мне казалось, что нам все равно придется считать, так что почему бы не…       — Ты не должен извиняться, — Антон прервал его резко, властно, пусть в голосе все еще не было ничего, кроме пустоты и безэмоциональности. — Я все понимаю, тебе это было на руку. Мы не друзья и никогда ими не были, чтобы ты отчитывался передо мной за каждый свой поступок. Примерно чего-то такого я от тебя и ждал.       «Мы не друзья». «Чего-то такого я и ждал». Арсений и сам не понимал, почему от этих фраз кольнуло где-то под ребрами. Он и вправду менялся. Раньше от подобных слов он засчитал бы себе маленькую победу над заносчивым и ядовитым Шастуном. Сейчас же подобное почему-то расстраивало. Неужели… неужели он хотел с Антоном подружиться?       — Тем более, — продолжил слизеринец, так и не подняв глаз и поэтому не замечая, что Арсений впал в ступор, — я играл просто отвратительно. Так что я это заслужил.       — Но почему? — Попов встрепенулся, услышав тему, которая интересовала его больше всего. — Ты же никогда не отказываешься от желаний, не теряешь своих запасов. Что случилось сегодня?              — Ты обещал не задавать вопросов, — лед в чужом голосе можно было ножом резать. Но буквально через мгновение Антон добавил, чуть смягчившись: — Может быть, я расскажу. Когда буду готов. Или когда это будет иметь значение.       Арсений поймал его на слове. Шастун не отказывался от идеи поделиться своим состоянием полностью. Он лишь откладывал ее на время. Возможно, и от этой мысли Попову внутри стало странным образом правильно, тоже хотел сначала довериться, построить хотя бы эфемерный контакт между ними, а потом открывать душу. И это… это давало надежду, пусть и совсем некрепкую.       — Давай лучше глянем, что там с нашими уликами, — топорно перевел тему Антон, наконец отмирая и поднимая голову. Это получилось у него как-то особенно резко, будто шея была на шарнирах. Бледность немного спала, и Арсений с облегчением заметил на чужих щеках легкий румянец жизни. — Как раз все должно доделаться.       Он встал на ноги и стал летать по комнате с такой скоростью, будто и не выглядел только что большим мертвецом, чем трупы из школьного склепа. Вытащил из дальнего шкафа два накрытых марлей котелка и поставил его перед Арсением. Тот аккуратно поддел ногтем ткань и заглянул внутрь. На самом дне плескалось нечто вырвиглазного кислотно-малинового цвета, на запах напоминающее гнилые сливы.       — И что это? — спросил Попов, брезгливо поморщившись.       — Это как рентген, только для магии, — каждый раз, когда Антон заговаривал о зельях, его лицо начинало буквально светиться детским восторгом. — Никогда раньше на практике его не пробовал, но хоть что-то о нашем ненаглядном убийце мы точно узнаем! Давай сюда побрякушки.       Секунда, и серебряное распятие полностью ушло в явно токсичную гущу. Варево мгновенно покраснело. Бусину постигла та же учесть. Арсений ожидал, что сейчас и второе зелье приобретет оттенок спелого помидора, но на удивление то стало кобальтово-синим.       — И что это значит? — Арсений обернулся к Антону, стараясь уловить его реакцию. Шастун смотрел на котелки, прищурившись, как кот, и пристально вглядываясь в результат. А потом тихо выдал, безрезультатно пытаясь скрыть смятение в голосе:       — Эти вещи принадлежат разным людям. И мне кажется, что я все же знаю, чья это бусина… ***       — Привет.       — Доброй ночи. Что-то случилось?              Он пропускает незваного гостя внутрь и закрывает дверь. Слышится неприятный щелчок, бьющий по еще спящему мозгу.       — Поговорить хотел. Ты ведь не просто маг, да?       Его начинает трясти так сильно, что это легко заметить. Что-то здесь не так. Этот человек не должен об этом спрашивать. Этот человек вообще не должен знать о таком.       — Что ты от меня хочешь?       — Ничего особенного. Просто забрать твое сердце.       Низкая тень встает к нему вплотную, и кажется, что справиться с ним легче легкого. Вот только в глазах напротив замирает дьявол. Истинное его обличие, не то, что рисуют в книжках, а такое, о котором рассказывала при жизни мама. Человеческое.       — Обещаю, тебе не будет больно.       Комната наполняется желтоватым дымом. Он пытается защищаться, пытается не дышать, пытается расцарапать пришедшему лицо до крови, но сил не хватает. Приходится делать то, что скажут. Приходится умирать…       Сережа садится на кровати, смахивая с лица ледяные струи пота. Сердце колотится, как бешенное, пальцы болят — во сне он до перьев разодрал подушку и оставил пару глубоких вмятин на дереве спинки кровати.       Хэллоуин в некоторых странах, видимо, не просто так прозвали Днем Мертвых. Грю Хопстер сам пришел к нему. Проделал весь этот путь от Министерства обратно в школу, где простился с жизнью. Грю хотел, чтобы его убийцу наказали. Грю поделился воспоминаниями…

дома светло только в семь утра, когда в церкви рядом служба какому-то богу я прошу тебя один раз, очень тихо и очень по-доброму: вали нахуй из моего логова. вали нахуй из моего города.