Останови меня

Большой собственный сольник был мечтой Глеба с тех пор, как он начал заниматься музыкой. Он, еще тогда более юный, писал свои тексты и записывал музыку ради того, чтоб в один день выйти на сцену, перед тысячами людей и провести самые незабываемый вечер в своей жизни. Орать свои песни, куда вылита вся его жизнь, и слышать в ответ восхищение, казалось мечтой. При первых своих концертах он чувство такую эйфорию, которую можно было сравнить с ощущениями от наркоты. Глеб чувствовал себя так, будто весь этот мир принадлежит ему. Он был, первый раз за долгое время, по настоящему счастлив. Не смотря на то, что аппаратура была очень плохая, и откровенно барахлила, это ничуть не испортило его впечатления. Настолько сильными были эмоции. Викторов будто рассказал всему миру о том, что он живой. А потом подтянулись люди, которые также любили то, что он делает. Нашли в его сломленных отрывках что-то и поняли, что хотят быть частью этого. Понемногу собиралась его команда. Все, кто могли приземлить Глеба в моменты, когда он сам не мог остановиться. И помогали сделать так, чтоб больше людей узнали его. В музыке можно было не скрываться от самого себя, выплескивать все то, что не мог сказать словами. Описывать все, что Глеб не мог отпустить. Все то, что когда сковало его и он мучался, пытаясь выбраться из железных цепей своего же сознания. В то время, когда его душило одиночество, Викторов бросался в заметки и из него лился текст сам, буквально крича о том, сколько у него проблем. Песни стали его спасением и местом, где он мог быть самим собой, не примерял чужую шкуру и мог сам определять исход того, что писал. А потом в его жизни появился Серафим. И в то, что Глеб до сих пор жив, была большая доля заслуги Сидорина. «Они» зародились быстро. Их сразу окутали общие темы и мысли, скрепили узами дружбы и не собирались отпускать. Буквально с первых встреч Глеб понял, что это надолго. Серафим медленно, но чётко пробирался в его сознание, оставляя там нежный поцелуй своего присутствия. Глеб не думал, что когда-нибудь у него будет этот человек, в котором можно забыться и любить настолько сильно. А Серафим сразу понял, что никогда не отпустит Викторова. Он четко и трезво понимал свое желание: быть всегда рядом. Он относился к Глебу, как с самой хрупкой и дорогой вещи в его жизни. Ему нравилось ощущать тихое сопение на своем плече, смотреть на подрагивающее лицо и видеть улыбку, которая отзывалась счастьем. Первые раз выступая вместе на концерте Глеба, он был рад за друга больше, чем за себя. Как же переживал сначала парень, чуть ли не со слезами на глазах выходя на сцену. Сидорину практически пришлось вытаскивать его к людям, надеясь, что друг не упадет в паническую атаку. — Не неси хуйню. Глеб, блять, ты моя личная рок-звезда, ты не облажаешься, — ответил Серафим, закатывая глаза на то, что Глеб думал, что упадет со сцены, или забудет текст и споет неправильно. Смотря на друга, который уже довел себя чуть ли не до истерики, Сима сказал: — Иди сюда. Он притянул его к себе, начал поглаживать по спине одной рукой, давая Глебу расслабиться. Напоследок похлопал по спине, и сказал последнюю фразу. — Если что, я все равно буду рядом. Потом в гримерке, после удачного выступления, Викторов бросился к нему в руки, чуть ли не сбивая с ног. Серафим, рассмеявшись, обнял его в ответ и потрепал по голове, чмокая в кудряшки. — Брат, ахуеть, мы это сделали. Мы самые крутые, сука! — прокричал Глеб, заставив всех присутвующих рассмеяться. Так что даже не смотря на то, что писать музыку Глебу нравилось больше, чем выступать с ней, он все равно очень это любил. А когда все утвердилось и у них, уже официально, планировался большой сольный концерт на тысячи человек, прыгал чуть ли не до потолка от радости. Счастья было полные штаны. Позвонив Серафиму, Глеб поделился своей радостью, а друг ответил, что он очень им гордится. Тепло растеклось в груди у Викторова и улыбка сама растянулась на лице, благодаря Бога, в которого он стал недавно верить, за то, что у него есть Сима. — Спасибо, Симочка. Ты, блять, обязан придти и разьебать со мной. — Че блять, за вопросы? Конечно. За несколько дней Глеб безумно нервничал. Не то чтобы он был перфекционистом, но хотелось чтоб все прошло в лучшей форме. Куча людей и какая, никакая, ответственность. Несколько бессонных ночей и куча выкуренных пачек сигарет напрягали, но он чувствовал себя по-настоящему счастливым. Казалось бы, такое чувство, которые часто все ощущают, но такая редкость для Глеба. Парень душой ощущал, что делает то, что важно другим и ему, и это давало ему силы на то, чтоб жить дальше и не бросать попытки быть счастливым. Но все-такие совсем не стабильная психика иногда давала сильную трещину и Глеб впадал в жуткую параною и тревогу. В один из таких моментов, ему было совсем плохо, он не выдержал и позвонил Серафиму. — Да, братик. — Сима…. — проскулил Глеб в ответ, скатываясь по стенке. Прижал колени и обхватил их руками, хныча в трубку. — Бля, Глеб, что произошло? — Не знаю, я просто переживаю…. А если я очень хуево выступлю? Забуду все? — Брат, я с тобой, я не позволю ничему хуевому с тобой случится. Я приеду к тебе вечером. — Сима, у тебя же работа сегодня, — смутно помнил об этом Глеб из недавних рассказов Серафима. — Похуй на работу, ты мне важнее. В тот самый день с самого утра все шло не так. Из рук все валилось, Глеб даже думал, что он заболел. Чувствовал себя паршиво, но надеялся, что сегодняшний концерт поднимет его настроение, ведь сегодня исполнится его цель, то, ради чего он в принципе это все делал. Скидывая всю свою неуклюжесть на сильное волнение, Глеб попытался выкинуть нехорошие мысли из головы. Достаточно быстро собрался и вызвал такси, надеясь приехать сильно заранее. Серафим весь вчерашний день настаивал на том, чтоб он забрал Глеба и они поехали вместе, но тот наотрез отказался: он знал, что Сима не спит пол ночи и сказал, что сам приедет сильно раньше, а он пусть отсыпается подольше. В итоге так и решили. Приехав на место у Глеба по спине прошла дрожь. Было волнительно но он надеялся что все пройдёт именно так как он хочет. Он уже слышал восторженные крики людей которые ждали его и хотели кричать вместе с ним весь концерт. Поздоровавшись со всеми он сел в гримерке и стал ждать Серафима нервный щелкая пальцами, параллельно смотрю список песен которые ему нужно будет спеть. Спустя пару часов приехал Сима. Он сразу прошел к Глебу быстро пожав руки остальным парням. — Привет, братик, — сказал Серафим, подходя ближе, прижимаясь губами к виску. Глеб на несколько мгновений прикрыл глаза. Он наконец-то ощутил спокойствие и мог расслабиться. — Переживаешь? — Переживаю? Ты еще спрашиваешь. Бля, Сима, я никогда в жизни так не нервничал, — нервно усмехнувшись, ответил Викторов. — Ничего, ты выступишь ахуенно. Потом отвезу тебя отмечать. Да? — Да… Они немного посидели еще вместе и пришло время выходить на сцену, начинать концерт. Напоследок Серафим похлопал его по плечу и Глеб вышел. Крики людей и яркие огни сразу оглушили парня. Куча эмоций захлестнули Глеба и он растворился в них. Как же ему это нравилось. Хотелось забыться в этом моменте навсегда. Куча адреналина и полный вагон счастья, а это он просто вышел на сцену. — Привет, Москва! Зал ответил оглушительными воплями и возгласами. Первые 20 минут парень думал, что это самый счастливый день в его жизни. Все проходило ровно так, как он представлял. Глеб на каждой песне растворялся на атомы и снова воскресал. Хал взрывался на каждом припеве. Люди поддерживали его и давали ощущение того, что это все важно не только для Викторова, но и для них. Вновь поправляя наушники, которые так и выскальзывали из уха, он готовился к следующей песне. Музыка вновь загремела и Глеб начал петь, как вдруг наушники перестали работать. Он думал, что ему показалось, но через какое-то время он понял, что слышит все. Гитару, барабаны и все смешивается в одну непонятную кашу. Он даже себя уже не слышал. Потом начали уноситься басы, когда он пел, и все стало совсем плохо. Песню остановили и принялись пытаться все исправить. Легкий холодок прошелся по спине, а паника закрадывалась в голову, но это было не самое страшное, что могло произойти, так что Глеб заставлял себя оставаться спокойным. Какое-то время все парни бегали туда сюда, пытаясь вернуть нормальный звук. Викторов, уже откровенно переживая, смотрел за сцену, ища глазами родное лицо. И он нашел. Серафим смотрел прямо на него, кивая, в знак поддержки. Сима прочитал по губам, что Глеб сказал, что это пиздец. Он в ответ также сказал Глебу губами: — Всё будет хорошо. Но хорошо не стало ни через 15 минут, ни даже через полчаса. Кудрявый, уже к тому времени полностью искусавший губы, спустился вниз, пытаясь восполнить свою энергию и любовь. И хоть чем-то заплатить людям, которые к нему пришли и на него рассчитывали. Спустя почти 40 минут ему организаторы сказали, что сейчас ничего нельзя сделать и концерт придется прекратить, из-за неисправности аппаратуры. До этого Глеб думал, по крайне мере, надеялся, что худший день в его жизни он уже пережил, но сегодня убедился в обратном. Могло случиться что угодно, а случилось именно это. Он бы хотел отдать все, лишь бы это произошло на любом другом концерте, а не этом, самом большом и важном. Когда это громко объявили, люди возмущенно стали говорить и ругаться. На Глеба никто не вываливал свое недовольства, все-таки понимали, что это не его вина. Уже дрожащими губами, он попрощался со всем и извинился за это, удаляясь со сцены. Пока все остальные выносили аппаратура за сцену, Викторов уже бежал к выходу со слезами на глазах, понимая, что они облажались. Они подвели людей. И ничего уже не исправить. Его друзья хотели его поддержать и пытались остановить, но он только кричал на всех и не дал к себе прикоснуться. — Не трогайте, блять, меня! Выбежав на улицу через черный вход, Глеб побежал. Он не знал, куда он бежит. Просто хотел забыть этот позор и этот день навсегда. Парень надеялся, что это просто был сон. Он очень на это наделся. Когда это все произошло, Серафим думал, что сам поседеет. Конечно, такое случалось, но он очень надеялся, что такое не произойдет с Глебом, тем более, в его первый сольник. Он не успел ничего сделать, лишь увидел своего друга, бежавшего прочь со сцены. Сима попытался пойти за ним, но куча с аппаратурой людей просто не дали сделать этого и в конце концов, он потерял его. Наконец, он смог пробраться в главную гримерку, где были все самые важный. — Сережа, где Глеб? Серафим очень надеялся, что кудрявый с ними и в безопасности, но оказалось, что нет. — Мы не знаем. Он убежал. На улицу. Мы пытаемся пробить его локацию, парни поехали его искать, — ответил Слэм, закрывая лицо руками, потирая уставшие глаза. — Сука. Я найду его. Напишу вам. Теперь уже волновался Серафим. Глеб убежал ночью, в неизвестном никому направлении, да с ним же могло случиться все, что угодно. Его могли убить, украсть, изнасиловать, обворовать. Сидорин решил, что нужно самому для начала успокоиться и выбежал через тот же выход на свежий воздух. И как специально, во время концерта пошел какой-то сильнейший дождь, которые уже образовал огромные лужи. Наплевав на все, Серафим вышел под проливной дождь и начал высматривать Глеба. В темноте было сложно что-либо разглядеть, и он просто решил искать его везде, куда можно было пойти. Понимая, что он может не успеть, Серафим сорвался на бег и, уже полностью мокрый, хлюпал по огромным лужам, ища темный силуэт. Спустя 20 минут поисков, Сима не знал, куда себя деть. Он встал перевести дыхание, понимая, как устал и замерз, но не мог остановиться искать Глеба. Не питав никакой надежды, но выхода у Симы не было, он открыл телефон, пытаясь не утопить его, и в сотый раз набрал номер друга. И на радость и счастья всем и вся, ему ответили. — Глеб! Где ты? Какого хуя ты ушел? — Сима…. Прости меня. Прости пожалуйста, мне очень жаль. — Солнце, не неси всякую хуйню. Мы со всем разберёмся. Скажи, на какой ты улице, где ты? — Я-я не знаю. Я рядом с какой-то аптекой…- всхлипывая, говорил он. Было слышно, что он дрожит от холода. — Зайди внутрь. Я сейчас приду. Глеб, когда ушел, не знал куда деть: сначала он просто бежал, а потом, когда истерика окончательно его оделела, сел на асфальт и начал плакать навзрыд, ненавидя весь мир, а самое главное, себя. На его счастье, Серафим знал местность здесь и знал, все находится аптека. Буквально в 5 минутах от него. Он добежал до нее за 3 минуты и при входе, увидел его. Глеб сидел на паребрике, обхватив колени руками, уткнулся туда лицом. Полностью, как и Серафим, промокший. — Глеб! Сима подбежал к нему и упал рядом на колени. — Сима… — сказал Глеб, разрыдался и рухнул в объятия Серафима. Глеб трясся от крупных рыданий, пытаясь что-то сказать, но это было бессмысленно: глаза болели от слез, губы дрожали, а лицо онемело от холода и соленый воды. — Нахуй этот день. Я устрою тебе другой сольник, у самых ахуенных организаторов, в любом зале, самом ахуенно. Глеб, ты слышишь? Названный быстро закивал, пытаясь успокоиться и перестать биться в истерике. Получалось откровенно плохо. — Прости…. — Ты не виноват, — говорил Серафим, баюкая его в своих руках, другой рукой вызывая такси. Благо, водитель быстро их нашел и приехал. Понимая, что Глеб еле сидит и весь промерз, он Сима взял его на руки и посадил сзади. Обошел машину с сел с друго стороны, притянув к себе Глеба. Наплевав на таксиста, который явно косо смотрел на них, он еще крепче обнял его, гладя по голове одной рукой. « Главное, что он со мной. С остальным я справлюсь» — думал Серафим, целуя Глеба в лоб.