"Я не знаю"

-Оставьте меня! Один хочу быть! Уткнувшись в стенку, раздраженный юноша напряженно ожидал ухода присутствующих. Пара секунд проходит в недоуменном молчании. -Ну пойдёмте-с... Оставим больного. Зосимов встал, и подойдя к двери, взглянул на своего старого знакомого. Тот сидел, во все глаза глядя на Родиона, кажется, даже не моргая. -Дмитрий! Пойдёмте-с же! Мужчина вздрогнул и, быстро моргнув несколько раз, наконец взглянул на доктора. -Да, пожалуй... Встав с табуретки, он направляется следом за Зосимовым, напоследок оглянувшись на страдающего товарища. Его сердце неприятно сжималось, когда он видел условия жизни своего дорогого друга. Дело было даже не в том, что он влюблен в Раскольникова, что было так, а в том, насколько несчастен его возлюбленный: бедность, извечные долги и горячки, отстраненность от всех вокруг, огромная гордость, не позволяющая ему даже спокойно и без скандалов попросить денег, что совершенно губительно в его положении. Закрыв за собой дверь, мужчины оказались на тёмной и сырой лестничной клетке. -До следующего пациента у меня есть ещё минут 30 с лишним. Не хотели бы прогуляться-с? -Простите, думаю не сегодня, мне.. Нужно кое о чем поговорить с Настасьюшкой. -Ну чтож, на "нет" и суда нет, друг мой. Прощайте и следите за здоровьем своего дружка, сам он... Точно не в состоянии это делать. -Да, конечно.. Прощайте. Разумихин стоял на площадке, наблюдая, как его знакомый неторопливо спускается по лестнице, доставая маленькую коробочку табаку. -Идти ли к нему? Он ведь не хочет никого видеть. Искреннее желание Дмитрия помогать, помогать всегда и всем, захватило его разум и не могло просто так оставить страдающего человека, особенно настолько дорогого. Он боялся, что Родион ненавидит его, терпит исключительно из-за того, что больше у него в городе совсем никого нет, но ничего не мог поделать с собой и своими чувствами. Может быть вся эта влюблённость только из-за его желания вечно помогать страждущим? Он не знал, да и неважно это было, главное - что этот человек ему дорог. Необычайно дорог. Чтобы не передумать, Разумихин резко повернулся к двери и схватился за ручку. Уже собираясь нажать на неё, он остановился. Рука вспотела, неуверенно расслабилась, но тут же напряглась вновь, резко, но беззвучно распахивая дверь. Родион все ещё сидел в том же положении. Мужчина стоял в проёме двери и совершенно не знал, что ему делать. Обычно он всегда легко находил что сказать и как подойти, но это был иной случай: он не знал, что Родя, его Родя, может плакать. В этом не было ничего необычного, особенно в его отчаянном положении, но что-то не давало даже допустить мысль, что этот человек может позволить себе слезы. Обнищавший студент услышал, как что-то скрипнуло где-то за его спиной. Резко обернувшись, горящими глазами глядя в ту сторону, он увидел своего "друга". Этот "друг" неистово его раздражал. Всем. Лучший во всем, при деньгах, никогда не обделенный вниманием всех вокруг, да даже самим Родионом, ведь, несмотря на ненависть, он был ему самым близким человеком, за исключением матери и сестры. Даже некие романтические чувства, возможно рождённые из зависти и некоего восхищения, появились в этом холодном и отстраненном сердце. Он никогда не думал о какой либо взаимности, только иногда, лёжа и размышляя о вечном, у него проскальзывали некоторые романтические сценки и прочая подобная ересь, но не более. Лихорадочно блестящие глаза устремлены на нерешительно стоящего в проёме Дмитрия. -Я же сказал: оставьте меня! -Родь, послушай, я... -Проваливай, не мешай мне! Родион нервными движениями смахивает слезы с глаз - нельзя никому видеть его слабости - и отворачивается обратно к стене, быстро дыша и надеясь, что "гость" поскорее уйдёт. Со стороны двери послышался скрип, характерный для её закрытия. Но после этого, к удивлению и негодованию студента, последовали приближающиеся к грязной софе шаги. -Родя, послушай. Мужчина грузно опустился на диванчик. -Я хочу помочь тебе, Родь: нельзя ведь человеку одному страдать! Я с тобой, рядом, вижу, что не только в болезни дело, расскажи мне, что гложет тебя. -Не твоё это дело. бурчит юноша и укладывается в свое привычное лежачее положение лицом в подушку. Около минуты снова проходит в напряженной тишине. Дмитрий совершенно потерялся. Он сидел, перебирая пальцы, и искал хоть какие-то подходящие слова. Не найдя оных, он встал, подошёл к изголовью дивана и встал на колени, опустившись на уровень своего возлюбленного. Тот приподнял голову, и взглянул на достававшего его гостя. В его взгляде было только некоторое удивление: Родион даже сам не понял, куда пропала его злость. Он резко почувствовал себя совершенно обессиленым, разум слегка помутился и расслабился. Приподнятая голова устало рухнула на подушку. -Я... Мне нечего рассказывать, уходи. -Тогда я просто останусь. Агрессия снова просыпается в юноше, но мгновенно утихает: усталость все равно берет верх. Худощавая рука сползает с края дивана на пол, но, не успев до него дотянутся, натыкается на нечто большое и тёплое. Рука Разумихина крепко, но нежно поддерживает кисть Раскольникова. Больной мимолетно взглянул на это и закрыл глаза. Последующее молчание было уже не таким напряжённым. На удивление, Роде было приятно, что кто-то находится рядом с ним, и так близко, держа его за руку. Он не видел в этом чего-то особенного, но лёгкая улыбка мелькнула не секунду на измученном лице и так же пропала под гнетом усталости. Но Дмитрий это заметил. -Говори. -Что?.. -Скажи мне. -Что. -Любишь ты меня или нет? -О чем ты говоришь. -Не томи, Родя, ответь: "да" или "нет" , все просто. -Нашёл время. -Иначе я бы не решился спросить. -Я не знаю. Разумихин тупо смотрел на друга и не знал даже, что сейчас думать. Зачем он об этом спросил? Сейчас, и вправду, совсем не до этого. Он аккуратно положил руку Роди обратно на диван и просто сидел рядом, смотря в пол. Он все равно чувствовал необходимость находиться здесь, даже если не получит ответа - ведь не за этим пришёл. Хотя, студент ответил "не знаю", а это еще не отказ, но кто знает, что у больного в голове. -Я не особо думал над этим, а сейчас меня гложет нечто иное, но не могу я тебе рассказать, никому не могу! Нельзя. -Просто знай, что, что бы не случилось, я буду рядом и не отвернусь от тебя. Ты очень дорог мне, Родя, я даже тебя люблю. Действительно люблю, не как друга: иначе, больше. Не знаю что думать об этом. Дмитрий кладёт свою ладонь на кисть Роди. Никакой реакции на это не следует. Мужчина утыкается лбом в их руки и сидит неподвижно. Больной снова открывает глаза, смотрит на друга, сидящего перед ним. Одновременно в его душе мелькают раздражение и умиление. Дима сидит перед ним на коленях, что достаточно унизительно, но ведь он заявляет о чувствах, присягает в верности, как собака. Немного лихорадочная улыбка снова возникает на лице Родиона и не уходит гораздо дольше. Дольше настолько, что Дмитрий успевает, подняв голову, поймать её взглядом. Мужчина, все так же на коленях, снова приближается к лицу Раскольникова. Одна рука ещё держит болезненную кисть, а вторая нежно ложится на щеку. Юноша вздрагивает, но не знает что ему делать, в глазах до сих пор ходят круги. -Родя, ну почему ты такой? -Какой?.. -Я не знаю, не могу понять тебя. -Мне бы самому, для начала, это сделать. Встав, Разумихин проводит пальцем по ярко выраженной скуле, на что Раскольников слегка сжимает его руку. Дима не знал, что это значило и сомневался даже, что сам сделавший это знает. Нахмурив брови, он наклоняется и оставляет быстрый, легкий поцелуй на губах друга. Быстрые шаги в сторону двери, снова потная ладонь на её ручке. Секунда тишины и она со скрипом распахивается. Жаркий, даже душный день тянется медленно. Теперь Раскольникову есть о чем подумать ещё, кроме своего деяния, идеологии и смысла жизни. Он действительно не знал, любит ли Разумихина. Безусловно, он был ему симпатичен, но не так же сильно... "Он очень добр ко мне. Странно это, может он просто хочет мною воспользоваться, да и всё, кто его знает". Размышляя дальше, больной все же решил, что стоит, хотя-бы, сходить и объясниться своему верному другу: все таки немного неловко, что он так ничего и не ответил Дмитрию. Разумихин сидел за столом и старательно переводил текст, что никак не получалось. Он закончил около двух четвертых страницы и даже это далось ему с большим трудом, что не удивительно: сейчас он думал совершенно не об этом. "Конечно, нельзя было ждать от него взаимности, он ведь... Всех ненавидит, всех!". Карандаш снова оказывается на столе, а мужчина встаёт и нервно прохаживается по комнате. Вдруг дверь распахивается - Разумихин даже забыл запереть её на крючок - и за ней появляется лохматый парень с лихорадочным взглядом. Пара секунд молчания глаза-в-глаза. Ноги Раскольникова слегка трясутся, он шатается из-за болезни, ему трудно идти. -Я... Ты прости меня, давай я объяснюсь... -Родюшка, что ж ты! Мужчина подхватывает, буквально, падающего ему в руки больного. -Ведь я ничего не сказал толком, мне надо... -Лечь тебе надо, вот что! Ты же в бреду! Раскольникова аккуратно укладывают на диван и накрывают одеялом. Комната была небольшой, но по ней была видна чистоплотность и вкус хозяина: белье всегда было чистым, пыль протерта, на стенах висели небольшие картинки, на полке деревянная статуэтка. Только стол был воплощением хаоса: разбросаны комки бумаги и обкусанные карандаши. -Сейчас я схожу спросить чаю, подожди. -Не нужно. съежившись, огрызнулся Родион. -Ну не злись, все в порядке. Дмитрий сел рядом и положил свою крепкую руку на тонкое плечо товарища. -Ты ляг, выспись. Я буду здесь, все в порядке. -Нет, я... Раскольников не договорил: веки начали понемногу закрываться, перед глазами заходили круги ещё больше. Он даже не понял, как заснул. Открыв глаза, он увидел непрывычную комнату. В окно слегка брезжил красно-рыжий свет, красиво окрашивая ее. Спустя пару секунд Родион осознал, где он находится и оглянулся вокруг в поисках своего друга. Он нашёлся быстро: за столом, с погрызенным карандашом в руке, лежало и похрапывало крупное тело Разумихина. На протяжении двух недель Дмитрий постоянно был с Родей. Помимо того, что он помогал ему справиться с лихорадкой и привести квартиру в божеский вид (что было исполнено вполне успешно), он умело занимал его долгими беседами и прогулками по жаркому Петербургу. Юноша уже не выглядел настолько враждебным как обычно, хоть и выходил из себя во время приступов. Он действительно доверял своему другу, делился с ним своими размышлениями о мире и своей идеологией, хоть и не раскрывал своего главного секрета, но Разумихин о нем и не расспрашивал. Родион удивлялся тому, насколько он стал доверять Дмитрию, даже боялся, что в какой-то момент не содержится и сдастся ему, но если он поведёт его в полицию, если не поймёт? Он не принимает его идеологию - Наполеоновскую идеологию , не сможет согласиться с тем, что убийство старухи было оправдано, хотя Родя и сам уже не был в этом уверен. Но ещё, за эти две недели, он разуверился в отсутствии чувств к этому человеку. С каждым днем, он все больше обращал внимание на каждый его взгляд, движение, с интересом, что ему не свойственно, слушал Диму и проявлял участие во всех разговорах, что было очень важно для его собеседника. Ночью гораздо чаще возникали романтические мысли, которые до этого проходили незаметно, мельком, оставляющие теперь глубокие воспоминания о себе. Поздним вечером, после очередной прогулки, друзья подошли к двери маленькой комнатушки Раскольникова, заканчивая дискуссию: -Уж не знаю, как ты к этому пришёл, это глупо, бесчеловечно в конце концов! -А что же, по-твоему, человечно? -Не знаю, как объяснить. Наверное обдумаю это сегодня вечером, а после выскажусь. Разумихин снова кладёт руку на плечо друга и слегка похлопывает его. -Как ты себя чувствуешь? -Гораздо лучше. Спасибо, что возишься со мной, но знай, что ты не обязан это делать. -Не обязан, но хочу... А теперь ты сможешь дать мне ответ? Родион отвёл глаза и, смутившись, смотрел куда-то в сторону. Взгляд бегал, пытаясь зацепиться за что угодно, кроме испытывающих глаз напротив. Он хотел, хотел ответить ему согласием, но что-то его останавливало. Страх, гордость, лихорадка: все вместе. Все же иметь такого рода отношения с мужчиной - отнюдь не привычное и поощряемое занятие. -Родя, я люблю тебя. Только одно слово - и я отстану. Тяжело вздохнув, Родион наконец ответил: "Я... Я полюбил тебя, но меня пугает это все. Ты же знаешь, мне впервой иметь такие чувства... К мужчине" В глазах Димы промелькнул счастливый огонёк. Он расплылся в глуповатой улыбке, с умилением смотря на смущающегося возлюбленного. -Роденька, спасибо тебе! Ты не бойся, все хорошо будет, ты знай: я никогда тебя не обижу ни в чем. О чем хочешь проси - все сделаю, как ты захочешь! Юноша не смог сдержать улыбки и снова отвёл взгляд в сторону, прикрыв рот рукой. Разумихин на шаг приблизился к нему. -Родь, можно мне... Можно поцеловать тебя? Испуганные глаза встретились с горящим взглядом. -Ты мне только скажи: если не хочешь, то я к тебе не притронусь, ни пальцем. Его возлюбленный молчал: он ещё не мог ни на что решиться, поэтому выбрал отдаться на попечение товарища. -Дима, ты сделай, что считаешь нужным, я... Совсем не знаю чего хочу. Разумихин приблизился к любимому лицу. Его губы невесомо коснулись бледной щеки. Ещё ряд таких же маленьких поцелуев по всему лицу и последний - в губы. Еле ощутимый, нежный, будто, чтобы не спугнуть маленького зверька. Раскольников вздрагивает, не отвечает, но и не отстраняется - не знает что ему делать. В глубине души, он понимает, что одно его слово и все закончится - его послушают и отпустят, но он не знал, хочет ли, чтобы его отпускали и хочет ли того, к чему все идёт. Постепенно нежные губы получают неловкое ответное движение. Дмитрий приоткрыл глаза и увидел бледное лицо товарища, залитое краской, как бывало при лихорадке. Ещё минута нерешительности и Раскольников положил руку на макушку любимому, запустив костлявые пальцы в светлые волосы. Замечая взаимное желание, блондин слегка проводит ладонью по талии юноши, на что тот снова вздрагивает, но не прекращает подаваться навстречу. Руки перестают слушаться, шарят по двум телам как попало, совершенно хаотично. Один тяжелый выдох Роди в разорвавшемся на секунду поцелуе и мозг Димы совершенно отключился. Кое как открыв дверь и захлопнув её изнутри, он отвернулся и судорожно пытался её запереть вытащенным ранее из кармана юноши ключом, но ничего не выходило, пока худощавые руки, будто обняв мужчину, так же трясясь, потянулись к двери и ловко закрыли ее. После этого им уже ничего не мешало. Поцелуй распалился сильнее, они оба не соображали почти ничего, полностью отдавшись чувствам. Никто из них ранее даже не приближался к постели с мужчиной и понятия не имел, что и как нужно будет делать, и, если у Дмитрия, хотябы, был опыт с женщинами, то Родион совершенно его не имел и боялся в два раза сильнее. Боялся за дверью, по ночам, но не сейчас. Сейчас - только он, его возлюбленный и их чувства и желание. Ничего больше. Разорвав поцелуй, Разумихин, крепко взяв за руки партнёра, подвёл его к старому дивану. Завалившись первым, он увлек за собой и Раскольникова, из-за чего тот оказался нависающим над товарищем. В совершенном смущении, он, сев на партнера, подался назад, но Дима так же приподнялся и, поймав его губы, продолжил поцелуй, медленно укладывая возлюбленного. Рука потянулась к пуговицами на рубашке юноши, пока его трясущиеся пальцы вцепились в сюртук на широких плечах. Снова отстранившись, Разумихин быстро скинул с себя верх, расстегнул на рубашке только пару пуговиц и снял ее через горло, бросив ненужные вещи на пол. Глаза больного нервно забегали по крепкому телу, пока ловкие пальцы старались расцепить пуговицы на худощавом теле. Оставшись с голым торсом, оба застыли на пару секунд, смотря друг другу в глаза. Взгляд Раскольникова было трудно поймать, но как же Диме нравилось, когда он смотрел прямо на него, в его душу, своими большими и тёмными глазами. Но он прервал этот сладостный момент, потянувшись горячими губами к оголенной шее. Тихий, упоительный вдох Роди снова вскружил голову: поцелуи стали чаще, страстнее, проходились по плечам, груди и жёсткие руки помогали им. Сердце бешено билось, тихие вздохи становились чаще, слегка переходя в стоны. На секунду оторвавшись от торса, Разумихин поцеловал партнёра в щеку и прошептал ему: "Родя, тише, нельзя, чтобы нас услышали, пожалуйста". После этого очередной поцелуй, заглушающий громкое дыхание и рука Дмитрия, соскальзывающая по торсу к ремню поношенных брюк возлюбленного. Раскольников хватается за плечо партнёра: ему хочется почувствовать поддержку от него, ведь, несмотря на огромное желание, страх из-за отсутствия опыта и возможной боли застигал больного. -Я с тобой, солнце, скажи мне, если что-то не так. -Все в порядке... Мне просто страшно, Дим -Я остановлюсь, как только скажешь, не переживай. Я ни за что не сделаю тебе больно. Родя сам помогает справиться с ремнем. Дима быстро оказывается около причинного места возлюбленного, поглаживая его. Очередной стон срывается с губ больного, на что он быстро прикрывает рот рукой, кусая себя за тыл ладони. Сняв с него всю одежду, Разумихин застыл, рассматривая тело партнёра. Мог ли он мечтать, да вообще думать о том, что ему предстоит узреть подобное? Мечтать-то он мог, да и думал, честно говоря, не раз, особенно ночью с очевидным продолжением подобных фантазий, но вот теперь его любовь, которой он предан, находится перед ним чистой, свободной, доверяет ему и он хочет защищать эту любовь ценой своей жизни. Нерешительно прикоснувшись к пылающему возбуждению партнёра, Дмитрий слегка провел по нему рукой, получив на это еле ощущаемое ответное движение бёдрами навстречу. Но этого хватило, чтобы осмелеть и заставить руку обхватить достоинство юноши, начав двигать ей. Уже более видимые движения в ответ, вместе с горячим дыханием в ладонь позволили второй руке мужчины начать снова исследовать тело Раскольникова: худощавые руки, выступающие бедренные кости, слегка впавший живот. Все эти болезненные черты представляли из себя нечто настолько аристократичное, что разжигало огонь в Разумихине и отдавало сильнейшими вспышками внизу живота. Полностью раскрепостившись, Дима свободной рукой расстегнул свой ремень и, не раздеваясь до конца, достал и свое достоинство. Не переставая ублажать партнёра, он пару раз провел рукой по своему члену, но этого было не достаточно. Отпустив на секунду Родю и, услышав в ответ на это жалобный стон, он придвинулся ближе к горячему телу и обхватил рукой два органа вместе. Раскольников вздохнул и приподнялся ему навстречу, на что получил успокаивающий, мягкий поцелуй, укладывающий его назад и увлекающий самого мужчину к нему. Горячие поцелуи, узкое пространство между телами, быстрое сердцебиение и нарастающие, сильные движения внизу упоительно действовали на обоих. Родион просто таял под руками Дмитрия, впервые испытывая подобные ощущения. Бывало, конечно, что он дрочил себе, особенно, когда был подростком, и не раз, но, повзрослев, он совсем забросил это занятие, утонув в апатии и размышлениях, что делало его гораздо более чувствительным. Темп нарастал, Дима прижался как можно ближе к юноше, опаляя его своим тяжёлым дыханием, которое тоже, против его воли, походило на постанывания. Ещё пара поцелуев, вспышка в глазах, и Родя со вздохом изливается в руку возлюбленному, что, спустя секунду, повторяет и Разумихин, выдыхая весь воздух из лёгких. Партнёры громко и быстро дышат, пытаясь успокоиться. Мужчина поднимается и смотрит в глаза другу. Раскольников не отводит взгляда, спокойного, жаркого, пристального, нежного. Не имею понятия, как такое можно совместить, но юноша без усилий мог это сделать. -Родя... Ты... Все хорошо? В ответ тяжёлое дыхание. Через пару секунд больной прохрипел что-то не особо внятное, но явно одобрительное. Дмитрий снова расплылся в милой улыбке и слегка засмеялся от счастья, что подхватил и Раскольников. Они заключили друг друга в объятия. -Ну что, обдумал, как сказать? -Родя, я люблю тебя. -Я тебя тоже, Дим.