Ненависть уходит с рассветом

      Медленно. Шаг за шагом. Сукуна заводит брата в дом. Действует аккуратно: следит, чтобы Юджи не оступился, мягко придерживает за талию, помогая сохранять равновесие. И говорит-говорит-говорит. Постоянно зачем-то комментирует свои действия. Сам не понимает для чего, и кому от этого легче. — Вот, заходи аккуратно, сейчас я усажу тебя на диван и принесу воды, ты же хочешь воды? И лёд, да, наверное нужно лёд… где вообще болит? Почему ты так дышишь? Надеюсь, это просто ушиб и всё будет хорошо. Будет же, да, Юджи?        Сукуна не помнит, чтобы в принципе выдавал своим ртом столько ненужной информации и так отчаянно тараторил. Будто уровень страха достигнет бесконечности, если замолчать хотя бы на секунду. Будто тошнота, замешанная с паникой в отвратительно густую смесь, вырвется из глотки, и Сукуна перестанет держать всё под контролем.       А руки и голос до сих пор трясутся, обозначая, что ничего подконтрольного в этой ситуации уже и нет.       Юджи молчит, стиснув зубы, игнорирует все глупые вопросы и открывает рот лишь когда падает на диван. — Не знаю… — неуверенно ощупывает себя чуть ниже лопаток с правой стороны, — где-то здесь, кажется. — Бля, давай снимем куртку… боже, какой я еблан, — Сукуна тут же подрывается и начинает неловко стаскивать с брата верхнюю одежду. Всеми силами старается действовать аккуратно.       Юджи дёргается и шипит от боли. — Хватит, я сам, — отпихивает старшего, двигается медленно, без резких движений. Дышит всё также — обезвоженной рыбой хватая ртом воздух, — я в порядке. — Хорошо-хорошо, ты в порядке, но я всё равно вызову врача, — Сукуна не пытается спорить, не видит смысла доказывать обратное. — Не надо врача, я сейчас посижу, отдохну, и всё пройдёт, — Итадори осторожно трогает ладонью себя вдоль лопатки, чуть надавливая, и сильно морщится, когда задевает больную точку где-то ближе к боку.       Рёмен внимательно следит за кистью брата и его поверхностным дыханием. Юджи пиздит. Пиздит, как дышит. А дышит он хуёво и урывочно. — Тут больно? — почти нежно касается места, где только что была рука младшего. — Блять, да, — Юджи сдавленно охает и сгибается пополам, стараясь уйти от неприятного нажатия, утыкается локтями в колени, перенося вес тела вперёд, — просто не трогай и принеси мне воды.       Сукуна лихорадочно кивает башкой и спешит выйти из комнаты за стаканом. — Я всё равно вызову врача, Юджи, — кричит из кухни, чтобы младший услышал.        Дрожь в руках чуть стихает, когда вода из кувшина начинает литься на крепко сжатые на стекле пальцы. Рёмен раздражённо ругается под нос, приходя в себя, и возвращается в комнату. — Я же сказал: хорош паниковать, всё нормально, — Итадори послушно принимает стакан и делает пару небольших глотков.       Сукуна следит за каждым. За каждым глотком и за каждым судорожно коротким вздохом. — Блять, нашёл время, когда стоять на своём, лучше бы ты был таким упёртым, когда хотел поговорить со мной, — Сукуна нервно дёргает плечом и тут же зажимает себе рот, — прости, я не должен так говорить… короче, я вызываю врача.       Итадори цокает языком и поднимает лицо, глядя на брата. — А ты нашёл время, когда упрекать меня в том, в чём нет моей вины. — Юджи раздражён и уже не воспринимает ситуацию без нервов, как в самом начале. Видимо, ему по-настоящему очень больно, — ладно, зови своего врача, только быстрей. И сядь уже, заколебал мельтешить.       Сукуна послушно садится рядом и достаёт мобильник. Пальцы перестают напряженно вибрировать и теперь спокойно тапают по экрану. Таким же спокойным голосом Рёмен разговаривает по телефону. Сообщает адрес, имя, возраст, рассказывает о произошедшем (достаточно обтекаемо, к слову, без намёков на насилие, списывая скорее на случайность. Привлекать внимание других служб не хочется никому) и вешает трубку. — Всё. Думаю, нужно сообщить матери, — внимательно смотрит на брата.        Юджи пытается справиться с болью: кратко и часто дышит, глядя в пол и запустив пальцы в волосы. — Ага, и папе, и соседям. Можно ещё набрать Мегуми, Нобаре и парочке ребят из моей команды. И не забудь позвонить в школу и в полицию, — поворачивает лицо и недовольно косится на старшего, — это просто ушиб, Сукуна. Что с тобой? Если ты чувствуешь вину, то не надо. От этого ничего не изменится.       Итадори умудряется язвить, но это не бесит. Наоборот. Укрепляет мысль о том, что он не в порядке. Однако насчёт чувства вины Юджи прав. — Сейчас не важно, какие у нас отношения, и что я чувствую. Я вижу, как тебе больно, поэтому необходимо, чтобы ты не спорил и поехал в больницу, — Сукуна терпеливо игнорирует сарказм и рассказывает Юджи об их дальнейших планах. Собственная паника и страх скрылись, а вот брат явно не в своём обычном состоянии, — может… не знаю, мне сходить за льдом?.. — Не нужно, сиди здесь, — кажется, Итадори немного успокоился и смирился с тем, что старший брат его не оставит в покое. Смирился и принял непривычную заботу, — и мне не нужно ничего. — Я, наверное, выгляжу, как полный идиот, да? — Сукуна немного мнётся, садится рядом и разглядывает колени брата. Реально ощущает себя конченным идиотом, способным на заботу только тогда, когда уже накосячил, — Но мне правда за тебя страшно, и, знаю, прозвучит глупо, но больше такого не повторится. — Большим идиотом ты выглядел в школе, когда вкинул херню про трахнуть Мегуми. Будто у тебя есть шансы, — Юджи невесело усмехается, но не пытается поддеть, просто констатирует факт. — Я сказал это, чтобы тебя позлить. Не хочу я его трахать. Вообще никого, кроме…       «Тебя» застывает на кончике языка. Не тот момент, чтобы признать правду. Тем более касаемо полового влечения. Всё куда сложней и глубже. Сукуна это понимает. Как и Итадори прекрасно понимает, что именно осталось непроизнесённым. — Знаю. Только я больше не хочу ничего, Сукуна… — Давай оставим этот разговор на потом, хорошо? Сейчас позволь о тебе позаботиться. Понимаю, что не привычно. И ты прав — я действительно чувствую вину. Потому что действительно виноват. Прости. — Делай, что хочешь, — Юджи поднимает голову и смотрит на старшего. Уже полностью успокоился. Но не перестал обижаться. — Хочу взять тебя за руку, — Сукуна пристально и немного робко заглядывает брату в глаза. Привычно ныряет в радужку. Привычно в ней тонет, даже не сопротивляясь. Захлёбывается нежностью, перемешанной с грустью в медных глазах. — Можно?       Итадори, молча, не меняя положения тела, опирается щекой на правую ладонь, левую с колена не убирает, как бы без слов разрешая.       Его пальцы приятно прохладные. Рёмен аккуратно касается подушечек, слегка царапает их ногтями. Плавно ведёт вдоль, к основанию ладони. Переворачивает кисть, гладит тыльной стороной. Не сводит глаз с брата, наблюдая, как его лицевые мышцы, сжатые от ноющей боли, постепенно расслабляются. В лучах рассвета остаточная печаль, но Сукуна видит, как Юджи смягчается. Видит и ощущает ладонью, передавая тепло своей руки.       Их пальцы сплетаются в слабый замок. Хочется крепче, но Сукуна соблюдает границы, боится резкими движениями причинить боль и осторожничает. Подносит кисть Юджи к губам и ласково очерчивает каждую костяшку.       Почти забывает дышать, давясь от собственных щемящих чувств. Брат тоже, но ему и ранее дышалось с трудом. Сердце издаёт противный писк, сообщая, что это по вине Сукуны. — Прости меня. Я сделаю всё, что ты попросишь. Только скажи.        Рёмен не пытается сдавить ощущение вины словами. Он лишь мечтает стать ближе. Начать всё заново.       Мечтает вернуть Юджи.       Свои чувства Сукуна принял. Жаль, что для этого потребовалось почти уничтожить чувства брата.

***

      Юджи больше не огрызается. Сидит спокойно. Почти. Щёки жуёт с изнанки. Будто сказать что-то хочет-не-хочет.       Взаимная тишина, прерываемая звуками больницы.       Шум каталок, скрежет резиновых кроксов о пол, назойливое пиликанье приборов и разговоры врачей.       Они всё сделали. Прошли по извилистой дорожке бюрократии, оформив документы. Юджи после первичного осмотра отправили на ренген. Ничего смертельного. Трещина ребра, внутренние органы не повреждены, кости не смещены. Болезненно, но никто не умрет, через 3-6 недель пройдёт само, если соблюдать врачебные рекомендации. В госпитализации необходимости нет.       Из неприятного: взгляды, полные недоверия и подозрений. Неудивительно: врачам сложно представить случайное падение, закончившееся трещиной ребра. И плюсом — больница должна была связаться с родителями, ведь Сукуна и Юджи не совершеннолетние.       Сукуне западло ждать мать с отчимом, но он ждёт. Обязан прижать жопу к кушетке и сидеть рядом с братом, ведь это только его вина.       Итадори наложили фиксирующую повязку и дали обезболивающие. Дома он должен будет отдыхать неделю в состоянии полного покоя. Никакой школы, никаких физических нагрузок. Избегать резких движений и не таскать тяжести. Сон в полулежащем состоянии с подушкой под поясницей, дыхательная гимнастика, чтобы уберечь себя от застойных процессов в лёгких.       Юджи сидит в такой же позе, как и дома: слегка отклонившись вперёд. Дышит медленно, заметно — лекарства снизили боль. — Ты как? — Сукуна первый не вывозит тишину между ними и сдаётся, — обезбол помог? — Ага, — Юджи краток и сверлит взглядом кафельные плитки. — Тебе удобно так сидеть, может попросить у врачей подушку?  — Не надо ничего. Сказали ждать родителей, сидим, ждём. Прекращай этот цирк с лицемерной заботой, — младший чуть ёрзает, меняя положение и отклоняясь вбок. Задевает своим плечом плечо Сукуны.       Рёмен вздрагивает, но тут же расслабляется. Юджи сам изъявил желание на него опереться. Идёт вразрез со своими словами: просит прекратить заботиться, но в заботе этой нуждается. — Ты ведь понимаешь, что я сейчас искренне, — Сукуна поворачивает голову и разглядывает полуопущенные реснички младшего. Лицо брата так близко. Можно протянуть ладонь и коснуться. Погладить по щеке, впитав мягкость кожи в кончики пальцев. Можно, но Сукуна так не делает. Он больше не идёт на поводу лишь у своих желаний.       Юджи молча кивает и прикрывает глаза. Намеренно не смотрит на старшего, но плечом его касается. — Послушай, Юджи, — Сукуна нервно мнёт собственные пальцы, — я тебя не ненавижу. Может быть, раньше. По крайней мере я так думал, что ненавижу. Сейчас всё иначе, слишком запутанно. Вот только теперь я готов распутать. — Поздно, Сукуна, ты въебал момент, когда нужно было поговорить серьёзно, — Итадори устало вздыхает и тут же хватается за грудную клетку. Слишком глубокий вдох. — Если мне каждый раз нужно будет попадать в больницу, чтобы ты уяснил хоть что-то, я просто отъеду, не дожив до совершеннолетия.       Рёмен обеспокоено следит за братом, старающимся выровнять дыхание. Юджи прав. До Сукуны долго доходит. Тупым он никогда не был, но эмоциональный интеллект однозначно обитает где-то на критично низком уровне.       Юджи прав во всём. Если Сукуна и дальше продолжит убегать от себя, то ничем хорошим это не закончится. — Я не хочу, чтобы было, как 2 года назад. Позволь мне… — беспокойные пальцы не могут угомониться, — просто дай мне шанс, умоляю.       Юджи Сукуне нужен. Но если он действительно решил всё закончить, то тут ничего не сделаешь. Все, что Сукуна может — умолять. Умолять и просить, заливаясь невидимыми слезами.  — Шанс? — Юджи наконец открывает глаза и впивается зрачками-дисками в старшего, — знаешь, что, Сукуна? Всё это время, которое ты меня ненавидел, я любил тебя каждую минуту, каждую, блять, я буквально дышал тобой, травился от твоей ненависти, но не мог перестать дышать. Я столько времени провёл, убиваясь по тебе, вёлся на провокации, дрался с тобой, спорил, сдавал матери. Мечтал возненавидеть в ответ, но в итоге лишь подсел на иглу твоего внимания. Потому что только оно мне и было необходимо. Потому что только, выдавливая из себя подобие ненависти, я мог добиться твоих взглядов. Чтобы ты смотрел лишь на меня, не игнорировал, не считал пустым местом, а испытывал хоть какие-то эмоции, пусть и отрицательные. И когда я понял, что кроме ненависти там есть что-то ещё, я был безумно счастлив. Я хотел и ждал именно твоего признания, потому что сам уже сделал бесконечное количество шагов, чтобы к тебе приблизиться. Но, видимо, я просто ходил по кругу. Не знаю, понимаешь ли ты до конца, насколько я был зациклен на тебе буквально с семи лет. Не знаю, когда мои чувства перестали быть братскими, да и это не важно. В любом случае, наши чувства отличаются. Ты просишь о всего одном шансе, но у тебя их было где-то около миллиона. Я не знаю, Сукуна. Ничего уже не знаю.       Рёмен слушает молча своё персональное солнце. Боится перебить, но перебивает. Оглашающим стуком сердца, которое оставляет вмятины на рёбрах.       Теперь Сукуна понимает. Доходит такая простая-сложная мысль. Он не Юджи ненавидел всё это время. Себя. И только себя.       За свои слабости, за свои уязвимости. Его сердце болело, гноилось, стиралось в крошку от каждого удара. Что тогда, что сейчас.        В девять лет он сам отдалился от брата в попытке прикрыть нелицеприятную боль.  Сил терпеть не было. Но разве можно показать, насколько ты слаб, если уже являешься наполовину сломанным звеном в цепи под названием идеальная семья? Боль, удержанная внутри, обращается гневом и крушит всё вокруг, включая собственное «я».       Никакой шёлковой нитью братские узы не разрывались. Сукуна сам целенаправленно раздробил крепкую цепь циркулярной пилой. С искрами, со скрежетом, не обращая внимания на собственные кровоточащие пальцы, краешком зацепившие лезвие.       Сукуна спутал ненависть к себе с ненавистью к брату. Годами его изматывал, в конце измотав их обоих.       Завистью подпитывался и злость жрал столовыми ложками.        Это Юджи всем нравился, а Сукуна… Просто он на любителя. Как саше с запахом полыни. Или кофе с корицей. Как огромный паук в качестве домашнего животного. На любителя Сукуна, короче. Только с чего он так решил?       Юджи всегда, абсолютно всегда смотрел на Сукуну с восхищением. Своими огромными глазами-рассветами, излучая терпение и преданность.        Сукуна сам от всего отказался и провёл десять лет в темноте, ненавидя себя и прикрываясь холодной ненавистью к брату.       Все десять лет он сбегал, желая лишь одного — чтобы Юджи его догнал.        Догнал, обнял, привёл в чувства. Показал, напомнил, что такое любовь. Объяснил самому ебланскому еблану, что следует полюбить себя, чтобы двигаться дальше.       Юджи не обязан был этого делать, но он пытался. Пытался и не сдавался все десять лет.        Ну давай же, Сукуна. Открой рот и скажи. Твоя очередь. — Я просто не любил себя, но почему-то вымещал свою ненависть на тебе. Я всегда видел в тебе идеал, но сам таким никогда не являлся. Когда папа умер, я понял, что не смогу, будучи настолько поломанным и слабым, стать идеальным старшим братом. Мне не хотелось отдаляться, не хотелось тебя терять. Но я разрушил всё сам, думая, что лишь так получится побороть свою неполноценность. Я ошибся. Ошибся много-много раз, и теперь глубоко сожалею, хотя сожалениями тут не поможешь, — Сукуна сжимает пальцы в кулаки, оставляя лунки от ногтей на ладонях, — Ты в праве отказать мне. Не давать шанс, потому что я действительно проебался около миллиона раз, а может даже больше. Я приму любой твой ответ. Если ты попросишь отвалить, я это сделаю. Не потому, что мне плевать, а потому, что ты заслуживаешь счастья после десяти лет боли. Но если ты мне не откажешь, этот шанс я не упущу.       Пальцы выпрямляются под воздействием нервной дрожи. Юджи накрывает их своей ладонью. — Кем бы ты не был, верни мне моего брата.       Сукуна в непонятках заламывает бровь. — Шучу-шучу, просто не ожидал от тебя такого глубокого самоанализа. Я согласен.       Глаза-рассветы искрятся озорными лучами.

***

— Это ведь ты его толкнул? — отчим разъедает взглядом Сукуну в зеркало заднего вида. — Папа, я же сказал, что поскользнулся, — Юджи на заднем сидении незаметно и предостерегающе сжимает колено Сукуны, который уже открывает рот, рассчитывая огрызнуться, — он отвёз меня в больницу, если ты не заметил. — С каких пор ты его выгораживаешь? И с каких пор он такой молчаливый? Рёмена бесит, что Юджи и отчим разговаривают так, будто Сукуны нет в машине. Бесит, но многозначительный взгляд младшего и его пальцы на остром колене заставляет заткнуться и ехать молча. — Милый, но это ведь хорошо, что Сукуна наконец-то начал вести вести себя более ответственно, — мать пытается успокоить своего мужа. — Ну наверное, — мужчина задумчиво кивает, — однако они всё равно ведут себя подозрительно. — Всё нормально, пап, Сукуна не при чём, клянусь. Рёмен вскользь проводит кончиками пальцев по тыльной стороне ладони Юджи, убирает руку и отворачивается к окну. Скрывает довольную улыбку. Наконец-то младший брат его защищает и оправдывает перед родителями.

***

Дома отчим ещё немного покапал на мозг. Зачем-то словесно продублировал информацию, озвученную врачами, как Итадори должен вести себя в ближайшие недели, чтобы восстановиться. Раздал кучу ненужных советов, в том числе и Сукуне, о важности бережного отношения к младшему. Даже если бы они продолжали разыгрывать спектакль, кормя друг друга заверениями о взаимной ненависти, Сукуна не стал бы вываливать агрессию на младшего. Не настолько тупой ведь. Наглухо отбитый, но не тупой. — Пап, заканчивай, мы всё поняли, — Юджи добродушно улыбается и, с некоторыми трудностями, но самостоятельно встаёт из-за обеденного стола, — мы пошли ко мне. Сукуна, опираясь о косяк, дожидается, пока Юджи до него доковыляет, чтобы вместе уйти из кухни. — Не знаю, что там у вас произошло, но мне это не нравится, — отчим окидывает братьев недоверчивым взглядом. — Успокойся, просто Юджи благодарен мне за помощь, — Сукуна совсем недружелюбно ухмыляется и выходит вслед за младшим.

***

— Заебёт ведь. Походу даже пососаться нормально не сможем, пока он дома, — Рёмен запирает дверь в комнату Итадори на защёлку. — А кто тебе сказал, что мы в ближайшее время будем сосаться? — Юджи наигранно удивлённо вскидывает бровь и аккуратно садится на кровать. Хитрый пиздюк. — Если мы всё выяснили, не думаю, что ты долго продержишься, — Сукуна быстро находит, что ответить и присаживается рядом. — Может быть. Кто знает… — младший загадочно улыбается и кивает на подушку. Сукуна без слов понимает и подкладывает мягкую хрень в наволочке со звездами Итадори под поясницу. Юджи устало откидывается назад. — Боже, наконец-то мой брат догадался, что я хочу сменить позу… — Блять, ты специально? — Сукуна почти давится воздухом, хуея от такой наглой двусмысленности. Юджи специально, и Рёмен это знает. По лукавому взгляду определяет. Шарит за пятьдесят оттенков рассвета Итадори Юджи. — Неа, — Юджи тихо посмеивается в кулак, — в ближайшую неделю меня ждёт постельный режим, так что никаких намёков. — Знаешь, когда ещё тебя ждёт постельный режим? — усмешка растягивает губы, Сукуне нравится такая игра, — недели через три, когда полностью поправишься. — Не вижу смысла лежать в кровати через три недели, — Итадори невинно хлопает глазками и через мгновение становится серьёзным, — раз мы урегулировали конфликт, я хочу прояснить некоторые детали. Урегулировали конфликт? Бровь Сукуны скептично ползёт вверх. Сразу вспоминается Сугуру со своим сообщением по поводу ситуации с Годжо. «Урегулировали конфликт» — это какой-то гейский прикол, о котором Сукуна не в курсе? — Я не читаю твои мысли, а ты мои. Это значит, что мы должны делиться своими переживаниями и обсуждать возникающие проблемы. Если этого не будет, то смысла в последнем шансе нет. Ты должен это понимать. Возможно, ты привык держать всё в себе, поэтому с первого раза может не получиться. Но нужно стараться, иначе ничего не выйдет. Сукуна мысленно успел слегка грузануться от строгого взгляда Юджи, но, выслушав, понял, что ничего сверхъестественного от него не требуется. Первое время будет действительно тяжело, однако он справится. — Да, я понимаю, буду стараться, — Рёмен придвигается ближе, берёт брата за руку и подносит её к губам, — обещаю, ты не пожалеешь, что согласился. — И ещё, — младший кладёт голову на плечо Сукуны, — я так понимаю, ты хуй забил на вступительные в универ? — Ага. Школу закончу, пойду сразу работать. — Рёмен продолжает зацеловывать твёрдые костяшки, — всё равно одноклассники их ещё с января сдают. Я по сути всё пропустил. — В марте будут дополнительные дни для сдачи, ты мог бы… — Не мог, Юджи, — Сукуна выпускает чужую руку из своей и раздраженно косится на брата, — мне бы школу закончить. Я не собираюсь никуда поступать и оставаться здесь. Не хочу жить с родителями, пойду сразу работать. И… — взгляд немного смягчается, — если ты захочешь… то можешь жить со мной. Не знаю, правда, как отреагируют родители, но звучит ведь заебись? — Да, звучит хорошо, — Итадори мягко цепляет ладонь брата пальцами, возвращая тёплые прикосновения кожа к коже, — если ты так решил, то я не буду спорить. Но я в курсе ситуации. Знаю, что ты нихера не готовишься. Из школы в любом случае выпуститься надо. Пока я дома, я собираюсь учиться. На тренировки ходить всё равно не смогу, так что это отличная возможность подтянуть оценки по предметам. И ты будешь делать это со мной. Чтобы не было соблазна отвлекаться. Сукуна всегда поражался оптимистичности младшего. Даже в определенно и объективно хуёвой ситуации он всегда находит плюсы. Только вот насчёт соблазна отвлекаться… Юджи ведь сам один сплошной ходячий соблазн. — Ладно, это всё? — Ты ведь сказал, что сделаешь всё, что попрошу? — Сказал… и? — Сукуне не нравится такая постановка вопроса, он настороженно сужает глаза. — Ты будешь каждый день подходить к Мегуми и брать для меня домашку. — Нахуя? Ты можешь просто написать ему, — в голосе чёткое недоумение. Итадори выдумал какую-то глупость. — Могу, но не хочу. Хочу, чтобы ты заработал немного очков репутации у моих друзей. — Идея заебись, но максимум, что я заработаю — это пожар в своём очке. — Сукуна, ты обещал, — Юджи предостерегающе давит на ребро ладони старшего. — Ла-а-адно, я тебя понял, подойду я к этому твоему с кирпичным еблом. Но не обещаю, что ему понравится. — Главное, чтобы мне понравилось, Сукуна. Юджи, мелкий хитрый сучонок. Но такой милый, ёбнуться можно. Ради его радостной улыбки можно вытерпеть даже компанию пацана, одним взглядом вгоняющего в депрессию.

***

— Юджи просил… Сукуна не успевает договорить, как ему прилетает смачная пощёчина. Девчонка с карешкой смотрит злобно и тут же тянется заехать ладонью по второй щеке, но её мгновенно останавливает за руку Фушигуро. — Успокойся. Юджи просил, чтобы мы его не трогали и не вмешивались. — Это было до того, как этот конченный мудак переломал ему рёбра. Вообще-то не переломал. Просто трещина, и случайная, но Сукуна виновато клонит голову. И почти сразу её поднимает. — В смысле просил, чтобы вы меня не трогали? — А ты чё думал, нам настолько насрать на своего друга? Мы закрывали глаза на происходящее лишь потому что Юджи попросил. Иначе Мегуми давно бы тебе переебал, — да уж, эта девица ещё большее быдло, чем сам Сукуна, — да и я бы с удовольствием засунула каблук в твоё горло, чтобы меньше пиздел. Не понимаю, почему Юджи тебя до сих пор терпит. — У меня нет желания вести с вами мирные беседы, я здесь ради брата, он должен был предупредить, — Сукуна угрожающе сужает глаза. Старается говорить спокойно и не ввязываться в конфликт, — просто отдайте тетради и съебите в закат. Старается говорить спокойно и не ввязываться в конфликт, но слова складывает в совсем недружелюбные предложения. Какая разница? Адекватный диалог тут в принципе невозможен. — Думаешь, мы тебе рады? — Фушигуро окидывает Рёмена насмешливым взглядом, но всё-таки отдаёт тетради. — Спасибо, — Рёмен шипит сквозь зубы, мысленно уговаривая себя не называть на прощание друзей младшего ублюдками, и разворачивается, чтобы уйти. — Учти, больше слушать Юджи, касаемо тебя, мы не намерены. Ещё что-то подобное, и пожалеешь, что вообще родился, — Нобара совсем не пытается скрыть своё презрение. — Ага, — Сукуна даже не оборачивается, лишь вяло качает ладонью. Такими слабыми угрозами его не пронять. Гораздо обиднее будет проебать миллион первый шанс, предоставленный братом.

***

— И что это было? — Что именно? — Сукуна понимает, о чём идёт речь, но пытается оттянуть объяснения. — С каких пор ты общаешься с друзьями мелкого? — Сатору ехидно улыбается и пристально палит на Рёмена. — Не общаюсь, домашку для него просил, — Сукуна пожимает плечами и мнёт в кармане полупустую пачку сигарет, — курить хочу. То ли действительно хочет после неприятного разговора, то ли просто сливается с темы. Сукуна сам не определился. Неторопливо огибает Годжо и шагает к туалету-курилке. Бесполезно. Бесполезно и наивно с его стороны. Белобрысый ведь не отстанет. Он радостно и вприпрыжку бежит следом. — Не думал, что стану свидетелем проявления твоего чувства вины, —  Сатору усмехается и догоняет Сукуну, — только люди не винят себя за случайности. Не хочешь ничем поделиться? — Нечем. Сукуна пытается закрыть дверь в туалет перед самым носом друга, но Годжо вовремя подставляет ногу. Молчаливо преследует Рёмена вплоть до последней кабинки. Сукуна лениво чиркает зажигалкой, подкуриваясь, и опирается на грязный, покрытый белыми разводами, кафель. — Ты, конечно, можешь считать, что я дальше собственного носа не вижу, но это не так, — лицо Годжо приобретает серьёзное выражение, — в последнее время с тобой явно что-то происходит. Ты ведь знаешь, что я тебя всегда поддержу. И Сугуру тоже. Это правда. Друзья у Сукуны классные. Ближе них никого нет. Только Сатору совершенно не представляет, о чём говорит. Вряд ли он одобрит кинк на инцест. — Знаю. Эта ситуация с больницей на многое открыла мне глаза. Мы с Юджи уже не маленькие, нам нечего делить и незачем драться, — Сукуна плавно выдыхает дым, делая паузу, — я решил наладить отношения с мелким, вот и всё. Даже не врёт, получается. Просто умалчивает о своих фантазиях, которые в ближайшее время намеревается воплотить в жизнь. Сатору кивает и задумчиво крутит лямку своего рюкзака. — Звучит довольно здраво. Хотя и странно. Вы постоянно пиздились. Неужели его избитое в кровь ебало не наводило тебя на подобные мысли?  — Какая разница? — Сукуна раздражённо кусает фильтр, — давай без тупых вопросов, ок?  — Ла-а-адно, мне просто интересно, — Сатору фыркает. — Ага, признай, тебе нужна доза сплетен, чтобы потом ходить и радостно трепаться о произошедшем всей школе, — Рёмен крепко затягивается и выдыхает дым в лицо белобрысому, от чего тот незамедлительно морщится. — Фу, Сукуна, как ты можешь так плохо обо мне думать? — Я думаю о тебе гораздо хуже, — Сукуна усмехается и тушит почти докуренный бычок об эмаль унитаза. Годжо цокает языком и театрально закатывает глаза. — Ну раз там ничего интересного, то хочешь, я расскажу тебе, как мы с Сугуру потусили у меня? — Не уверен, что хочу знать… — Короче, сначала мы играли в приставку, — Сатору совершенно игнорирует желание Сукуны и начинает тараторить, — но как-то это не слишком романтично, верно? Поэтому я предложил Сугуру почитать по ролям одну крутую гейскую мангу, а потом… — Погоди-погоди, что? — брови Рёмена удивлённо скользят вверх. Он планировал прервать монолог Годжо, чтобы избежать интимных подробностей. Но гейская манга по ролям, серьёзно?.. — Ну там ещё сеттинг охуенный — зомби-апокалипсис, — Сатору явно не замечает ничего странного в своём поведении, — Сугуру правда отнекивался долго, но в итоге… «Отнекивался? Интересно, почему же?» — ироничные вопросы Сукуна оставляет при себе, решая всё-таки спастись от лишней личной информации. — Та-а-ак, мне пора, у меня урок. Очень важный урок. Он впервые рад мерзкой трели звонка, оповещающей о начале занятий. У Сукуны важный урок, и похеру, что он даже не помнит какой. А у Годжо определенно странные кинки, знать о которых ни разу не хочется. — Ну дослушай, в итоге мы, короче… — Ничего не слышу, я уже ушёл, — сожалея, что не умеет телепортироваться, Сукуна громко хлопает дверью. Никогда прежде он так быстро не стремился попасть на урок.

***

— Это глупо, Юджи. — Согласен, допускать такие ошибки реально глупо, — Итадори внимательно изучает тетрадь Сукуны по японскому языку. — Я не об этом, — Рёмен морщится, поднимается с пола и садится на кровать рядом с братом, — какой смысл мне каждый день подходить к твоим друзьям, выпрашивая для тебя домашку? Мы никогда не сойдёмся и не станем лучшими подружками. Юджи поворачивает голову и пристально смотрит на старшего. — А я и не пытался вас подружить. — Тогда зачем это всё? — Сукуна разглядывает лицо Юджи, машинально подмечая, какой же он всё-таки красивый. Настоящее совершенство, солнце, восходящее на заре, чтобы осветить мир.  — Хотел увидеть твою реакцию и понять, способен ли ты вообще подстраиваться. Иначе ведь у нас ничего не получится. — И как, способен? — Сукуна вздыхает, припоминая, как едва держался, чтобы не проехаться кулаком по раздражающей роже Фушигуро и не послать прямым текстом нахуй Нобару. С пассивной агрессий он бороться не пытался, но хотя бы держал себя в руках, не переходя к активной. — Вполне. Ты ведь всю неделю к ним ходил, предполагаю, как тебе было сложно себя сдерживать. По словам Мегуми ты, хоть и мудак, не умеющий в адекватный разговор, но упёртый мудак, готовый терпеть насмешки ради меня.  Сукуна хмыкает. Кто тут ещё мудак, не умеющий в адекватный разговор? Фушигуро молчит большую часть времени с единственной эмоцией на ебле. А когда рот открывает — сразу яд по подбородку течёт. Зато Нобара эта вообще не способна заткнуться. Угрозы кидает и причитает, что Юджи жутко не повезло со старшим братом. Однако Сукуна и правда встречался с ними каждый день на протяжении недели. Братанами они, очевидно, не стали, но последние пару дней всё проходило относительно сносно. Больничный Юджи скоро заканчивается. Осталось пережить выходные в состоянии покоя, и можно уверенно шагать в школу. Постельный режим с обезболивающими и правда помог. Ему всё ещё нельзя перенапрягаться, заниматься спортом и таскать тяжести, но жить, чуть повысив уровень по шкале активности с минимального на умеренный вполне возможно. Всю прошедшую неделю они готовили Сукуну к итоговым экзаменам, при этом Итадори успевал готовить и себя. Ничем другим, поинтереснее, они не занимались. Рёмен откровенно пялился на губы Юджи, но останавливал себя. Его краткие и поверхностные вдохи не способствовали романтичной атмосфере, также, как и кровать, заваленная учебниками с тетрадями. Они продолжали держаться за руки, переплетать пальцы, кидаться намёками и активно флиртовать. Однако такая естественная вещь, как поцелуй, казалась крайне неестественной в подобной ситуации. И крайне неуместной, несмотря на растущее между ними напряжение. Но сейчас лицо Юджи так близко, и он почти в порядке. Сукуна непроизвольно облизывает губы, залипая на медную радужку с алыми вкраплениями. — А ты… считаешь, я мудак? — замирает, ожидая ответа, взглядом спускается к закусанным губам. — Считаю… — Юджи абсолютно серьёзен и не отводит глаза, — но в разумных пределах. Сукуна ничего не может поделать — глаза-рассветы дурят голову, морочат сознание. Он, зачарованный, медленно двигается, пересаживаясь брату на бёдра. Всю неделю хотел сделать нечто подобное, однако довольствовался малым — их нормальным общением. Но Сукуне хватало даже этого. Юджи полусидит, опираясь на подушку под поясницей. Смотрит в упор, а уголки губ едва заметно дёргаются, принимая очертание улыбки. Тетрадь с иероглифами, которую выпустили тонкие пальцы за ненадобностью, шелестит и падает на грудь.  — Однажды ты перестанешь считать меня мудаком, — Сукуна склоняется над братом, опираясь кистями, свёрнутыми в кулак, по обе стороны от его плеч. — Надеюсь на это, — Юджи хрипло шепчет и мягко накрывает ладонями гладкие колени старшего. — Обещаю стать для тебя идеальным, — Сукуна роняет свои выдохи на чужие губы. — Мне не нужен идеальный брат, Сукуна, — Итадори ловит каждый из них, — мне нужен ты. Рёмен сглатывает.  Пиздец.  Взять и одной фразой вколоть убойную дозу дофамина. Только Юджи так может. Сукуну откровенно мажет со слов. Размазывает разноцветным слаймом с переливающимися блестками по груди Итадори. Тетради меж ними шуршат и сминаются, но никому нет до них дела. Ни хирагана, ни катакана сейчас не в приоритете. В приоритете только губы Юджи, которые Сукуна жадно мнёт своими. Сердце мечется в припадке, дробя рёбра. Они уже целовались. Также страстно, также горячо. С таким же упоением. Также пытались сожрать друг друга, обглодав до косточек. Также, только вот ощущения сейчас иные. Целовать Юджи — естественная потребность. И Сукуна её удовлетворяет. Он стремится к идеалу, тянется к совершенству. Губы идеально соприкасаются с губами Итадори. Идеально впускают язык в собственный рот, а зубы идеально его прикусывают. Пальцы Юджи плавно движутся вверх по бёдрам, заныривают под край шорт и слегка царапают кожу короткими ногтями. Сукуна давит на чужой язык кончиком, выпихивая его изо рта и вновь вгрызается в губы брата. Чувствует, как захлёбывается в эмоциях и ощущениях. Хочет воздуха, но мечтает утонуть. Испытывает жажду, которую ничем не утолить. Лишь чужой вязкой слюной. Почти забывается, рьяно вылизывая влажный рот брата. Почти забывается, но не забывает. Юджи не стоит перенапрягаться. Особенно тогда, когда он так загнанно дышит. Как бы Сукуне не хотелось продолжить, он решительно отрывает себя от идеально вспухших губ. Замирает сердцем. Замирает взглядом. И смотрит-смотрит-смотрит. На укрытый туманной дымкой рассвет Сукуна готов смотреть вечно.