Глазки в точку

      Ладонь, обтянутая прозрачной виниловой перчаткой, вынимает из проймы колумбария иссохший букет белого тысячелистника и складывает его в плотный мусорный мешок. Осыпавшиеся цветки и листья собирает чуть влажной тряпкой, всё в тот же мешок сметая легким движением. Заодно и пыль протирается, пусть её и не успело осесть достаточное количество. Фото в подписанной рамке тоже бережно обтирается, прежде чем вновь аккуратно расставить все составляющие на полку и в завершение положить свежий букет гиацинтов.       – Вот так-то лучше.       Парень друг об друга ладони легонько стучит, обтряхивая мелкую пыль, прежде чем стянуть поочередно перчатки, также отправляя в мусор. Осторожно управляясь перебинтованной рукой, завязывает мешок и чуть в сторону отставляет, чтобы позже вынести в оборудованное место. Присаживаясь на корточки, чтобы легче было смотреть на фото под рамкой, тихо, чтобы остальным посетителям не мешать, произносит:       – Гиацинты пусть и не подходят тебе по дате рождения, но они бы красиво дополнили твои черты лица, – брюнет улыбается и заправляет выпавшую прядь обратно за ухо. – Ну как ты тут?       Звучит так глупо, как вообще могут быть дела у умершего. Но Сонхва почему-то все равно спрашивает, вглядываясь в глаза Уёна на похоронном портрете. Даже несмотря на то, что Чон на нем улыбается – взгляд у того грустный, задумчивый, но Пак все равно находит это выразительным и элегантным. Словно опомнившись, что ответа можно и не ждать вовсе, немного волосами встряхивает, а потом руку забинтованную поднимает, ладонью показывая её фотографии.       – Смотри, уже почти зажило. Пришлось, конечно, повозиться, но швы уже совсем скоро снимут, и говорят, что даже шрама не останется, – он в улыбке уголки губ натягивает. Сонхва кожей чувствует, что Чон начал бы извиняться за это тысячу и тысячу раз, поэтому надеется успокоить его. Захотелось даже по макушке погладить. Жаль, что некого. – Но я все равно переживаю и заказал мазь от рубцов.         Пак не хочет вспоминать, что если бы он пошел к врачам сразу, то рана и вовсе давно затянулась бы. Просто Хонджун зашил его как коновал – кривой иглой и жирными нитями, неровно, да еще и не обработал как следует. Потому на следующий день, стоило Киму свинтить по делам, Сонхва понесся в больницу уже не лечить, а исправлять налеченное. Тот не выпускал бы его из квартиры и дальше, но его встреча по «бизнесу» удачно перенеслась на более раннее время. Как сказали врачи – пара часов еще и пошло бы заражение, а это совсем другие последствия. Пак морщится от воспоминаний и голову отводит в сторону, чтобы удостовериться, что на него никто не пялится. После чего решает сменить тему.       – У меня получилось подписать контракт, представляешь. Небольшой бренд совсем, но они готовы взять меня как официальное лицо новой коллекции. Будут публикации в журналах, и в онлайн, и в печатных. Видео, краткие интервью, съемки. Если сотрудничество выйдет удачным, то продлим контракт. Поэтому мне надо как можно скорее поправиться и тщательно заботиться о себе.       Уён и Сонхва виделись всего дважды. И каждый раз заканчивался трагично. Но почему-то сейчас Пак здесь, в колумбарии, делится со своим соперником тем, что происходит у него в жизни.       Сонхва обнимает обоими руками свое колено и утыкается подбородком в него. В душу медленно пробирается тягота этого места. Ему почти физически ощущается, насколько тут влажно от пролитых слез сотен людей. Печаль накрывает шалью, а Паку кажется, что это душа его собеседника небрежно закинула руку на ссутуленные плечи, присаживаясь рядом. Конечно же, нет никакой мистики, но энергетика, коей место пронизано, совсем тяжелая, давит на виски и уже зажившую голову.       – Сан сделал всё, чтобы папашка Хонджуна не замял это дело. Даже представить себе не могу, чего ему стоило это пропихнуть хотя бы на начальные стадии разбирательства, – Сонхва потирает переносицу и снова вглядывается в чужое фото напротив. – Он невероятный какой-то. Привлек своего отца, практикующих преподавателей с университета, чуть ли не в одиночку нашел веские доказательства, от которых в участке уже нос воротить не смогли. При этом совмещал всё с подготовкой твоих похорон.       От неудобного положения колени начинали затекать, но Пак всё ещё ощущает это фантомное присутствие. Как по нему скользит взгляд, как незримая ладонь касается его волос. И он боится шевелиться, чтобы не потерять это ощущение. Хочет не оборвать этот разговор до момента, пока не расскажет всё, что хотел бы сказать.       – Когда Чхве написал мне в социальных сетях и предложил встретиться, то я почему-то испугался. Долго сливался, не хотел идти. Мне казалось, что он просто будет там с полицией и на меня наденут наручники, как и на Кима. Прости, из-за меня всё затянулось, – а сам думает, что Уёну уже нет дела до того, как долго идёт разбирательство. Правда нужна живым, а не мёртвым. – А потом совесть взыграла, и я пошёл. Он уговорил меня дать показания против Хонджуна и… Я даже не знаю почему, но согласился без раздумий.         Это не было похоже на Сонхва. Он не думал, что будет готов предать Хонджуна и наступить своей к нему любви на горло. Но в словах Сана, будто между строк, читалось всё самое правильное, располагающее на анализ.         Он не давил на Сонхва, не заставлял его сделать это, попрекая совестью. Просто угостил айс-американо, рассказал о себе, о Уёне, его семье и друзьях. Дал Паку понять, что Чон – не конченный наркоша, которого высшие силы и не против были бы со свету сжить, а просто запутавшийся человек. Расспросил самого Сонхва о жизни, интересах. Будто он просто хотел с ним подружиться, а не изначально преследовал конкретную цель. Это помогло растаять, ведь давно никто не интересовался настоящим Пак Сонхва, а не картинкой, которую он транслировал в интернет. Чхве смотрел на него так восторженно, когда Сонхва рассказывал о своем любимом деле, что не проникнуться им было невозможно. А после, словно между делом, Сан предложил помочь ему.       Сонхва видел, что Сан не в слепой ярости и просто жаждет крови Кима, а то, что ему действительно не все равно на то, что творит этот нелюдь. Он хотел справедливого наказания для того, кто причинил боль не ему, а его любимому человеку. Он действительно хотел защитить других от него, в том числе защитить и Сонхва. И тогда Пак понял, что рассказать всё – это действительно его личное решение, а не внушенное «правильное» убитым горем Чхве.       – В глазах будто по сей день картина стоит, как его в наручниках выволакивают из моей квартиры. Он так кричал, и на меня, и на полицейских. А я просто смотрел и единственное, что хотел бы сделать, плюнуть ему в лицо, – поджимает губы. Видно, насколько живо все еще это желание. – Сейчас он под стражей, суд пока не вынес вердикта, но залог за него назначили настолько крупный, что даже его папаша отказался платить. Как сказал Сан, ему вменили гору статей, потому и отпускать не будут до самого решения.       Давать показания детективу один на один было куда легче, чем в зале для заседаний. Атмосфера была невероятно давящей. Суровое лицо судьи, когда под напором адвокатов Хонджуна Сонхва начинал путаться в показаниях, пугало до одури. Ким еще вечно вкидывал мерзкие комментарии и колкости, от чего хотелось просто начихать на всё и уйти. Но, как после окончания заседания сказал Сан, Пак отлично справился. И он был склонен ему верить, ведь тот в судебных делах понимал гораздо больше, чем Сонхва.       – Я только один раз к нему пришел. Навестил, так сказать. Кажется, если бы не наручники и надзиратель, то он свернул бы мне шею. А я улыбнулся и просто сказал, что между нами все кончено. Я не могу простить того, на чьих руках кровь невинного человека. Пусть он не сделал этого напрямую, но ты же сам понимаешь…          В тот же день Сонхва выбросил все, что могло напоминать о Хонджуне: его вещи, его подарки и даже ту фотографию, бережно хранимую с подростковых лет. Он устал терпеть. Слишком много было пролито слез, потрачено нервов бесконечное количество. Сонхва устал бояться, устал от постоянных разборок, от морального и физического давления. Ему просто хотелось быть свободным. Поэтому он решил сбросить с себя оковы, которые все эти долгие годы носили имя «Ким Хонджун».       – Прости, что я раньше не сделал ничего с тем, чему был свидетелем. Мне так безумно горько от того, что нужна была человеческая жизнь, чтобы этот мрачный клубок начали распутывать. Мне так жаль, что нужна оказалась именно твоя жизнь.       Не сдерживает порыва и осторожно проводит пальцами поврежденной руки по фотографии в рамке. Словно касается лица Уёна, гладит его бережно, из последних сил пытаясь держать себя в руках. Их боль – одна на двоих, ведь приносил её один и тот же человек.         – Мы с Саном часто разговариваем о тебе. Рассказы о том, каким он тебя видел, каждый раз заставляют мое сердце замирать. Знаешь, если бы мы встретились при других обстоятельствах, я почему-то уверен, что мы бы поладили. Возможно, даже смогли бы подружиться.       Слеза предательски срывается с уголка глаз, но Сонхва тут же утирает её, поднимаясь с корточек. Поправив одежду и осторожно подняв пакет с мусором, он уже делает несколько шагов прочь, но вновь останавливается. Бросает взгляд на рамку с фотографией, вглядываясь в точку-родинку, что у Уёна под глазом. И напоследок улыбается.       – Спи спокойно, Чон Уён. Мы еще обязательно встретимся.