Глазки в точку

      В желудке копошится нечто неизведанно окрылённое, заставляющее юношу то и дело ёрзать на автобусном сидении. От него даже отсели пара пассажиров, обеспокоенные таким странноватым поведением попутчика, но ему было совершенно по барабану. Уён взволнован, он чувствует дрожь в фалангах пальцев и вставший посреди горла ком, что заставляет ни то кричать, ни то вытошнить универский обед на пол. До встречи остается двадцать минут и три остановки.       Впервые он увидел того самого Кима на официальной части своего посвящения в студенты. Мероприятие до ужаса формальное и скучное, но так как дизайнер – профессия творческая, то руководство кафедры, помимо заунывных наставительных речей о важности профессии и соблюдении внутреннего учебного распорядка, решили пригласить учеников с курсов старше выступить для молодняка. В целом, спасти мероприятие таким интерактивом тоже не особо получилось. Зевать в зале начали спустя пять минут, а засыпать – через двадцать. Чон залипал в телефон и кидал Ёсану очередной поток мемов, стараясь не хихикать с них слишком громко, когда его слух уловил мелодичный гитарный перебор, а после и невероятный тягучий голос. Несмотря на некоторую хриплость, скорее всего, от частого употребления сигарет, голос звучал мягко, с переливом детской нежности на высоких нотах. А стоило только его обладателю перейти на речитатив, как Уён в секунду оказался по уши влюблен.       Он поднял взгляд, и сердце пропустило, по ощущению, с десяток ударов. Похожий на подростка-дебошира парень с режущими глаз темно-синими волосами тут же пленил своим выделяющимся внешним видом. Помимо яркой прически, выделял его и стиль в одежде: оверсайз косуха до странного хорошо гармонировала с красными клетчатыми штанами, увешанными цепями. Даже белая майка в этом образе была к месту, придавая парню вид олдскульного рокера. Он поставил ногу на стул и, расположив на колене разрисованную маркерами акустическую гитару, с дерзкой умелостью дергал необходимые струны кончиками пальцев, даже не глядя на них. Чон видел заместо натянутых по грифу шести виниловых струн – струны собственной души.       Не разглядывать этого парня было невозможно. Словно каждую секунду находилось в нем что-то новое, раз за разом приковывающее к себе. То необычным образом сбритая бровь – не простой полосой, а накрест. Разнообразие сережек пирсинга в ушах. Наклеенный на переносицу яркий пластырь. Отпущенный маллет снизу был собран в несколько тонких косичек с разноцветными бусинами на кончиках.       Когда прозвучал последний аккорд, Уён подскочил первым и аплодировал громче остальных, часто хлопая ладонью о ладонь, не находя четкого ответа на причину своей столь яркой улыбке. Стоящий на сцене парень поднимает глаза и, кажется, смотрит прямо на него, растягивая губы в самой прекрасной в этом мире улыбке. Салютует двумя пальцами от виска и уходит, оставив Чона наедине с ураганом мыслей и сотней устремленных на него непонимающих взглядов со стороны будущих сокурсников.       Кан одергивает друга за подол пиджака, заставляя сесть обратно на стул, и с крайне удивленным восклицанием причитает:       − О нет! Я вижу эти звездочки в глазах. Чон Уён, − грубовато ухватив младшего товарища пальцами за подбородок, он разворачивает к себе этого обладателя буйного сердца и хмурится. – Не вздумай мне сказать, что…       Чон тут же прерывает его, положительно кивая чуть ли не тысячу раз за секунду.       − Ёсан-ни, ты же сам видел. Он же… Он…       − Нас покинуло речевое согласование, поздравляю. Всё плохо.       Ёсан убирает ладонь от лица Уёна и ей же трет переносицу, всем своим видом показывая, насколько его не впечатлил очередной краш его друга. К сожалению, каким бы чудесным человеком ни являлся Чон Уён, но, по скромному мнению Ёсана, выбирать себе объекты обожания он совершенно не умел. У Кана предоставилось пару возможностей в этом убедиться и в средней, и в старшей школах, потому и сейчас он был уверен на сто тысяч процентов, что этот случай не станет для его друга тем самым «долго и счастливо».       Сразу зарыть на корню попытки Чона тоже не стало бы правильным развитием событий, ведь он мог начать воспринимать любое слово в штыки, либо просто прекратил бы любое общение с Ёсаном. Потому, скрипя сердцем, пришлось мало того, что согласиться, так еще и дать дружеский совет по отношениям.       − Подойди к нему после официальной части и скажи, что тебе понравилось его выступление. Ну или типа того, придумай сам, из нас двоих это у тебя черный пояс по подкатам и розовым соплям.       Еще пара секунд, и от сверкающих глаз Уёна начнет слепить. Он настолько воодушевлен, что готов тут же подорваться на поиски этого парня, но крепкая дружеская хватка все-таки заставляет его досидеть до окончания праздничной церемонии.       Найти его становится совсем не сложно, слишком уж выделяется в толпе, но Чон упорно утверждает, что просто чувствует какую-то там ауру. Ёсан не спорит. Ему до ужаса не хотелось идти на поиски, но оставить друга одного он не может, хотя бы потому, что именно у него ключи от их общей съемной квартиры. Вот и следует за тем, змейкой виляя между уходящими из зала студентами, продвигаясь по направлению к сцене.       − Извини..те.       Чон стоит прямо за спиной парня с гитарой. Тот отвлекся на телефон и не заметил, что к нему подошли. Если уж быть честным, то кроме ректора и самого Уёна никто и не почтил гитариста своим вниманием, что было как минимум неуважительно к выступившему человеку. По мнению Чон Уёна, конечно же.       Отреагировав на оклик, синеволосый парень оборачивается. Они примерно одного роста, но из-за массивной подошвы на кроссовках младшекурсник явно выше него, потому гитаристу приходится немного поднять на него взгляд.       − Да ладно тебе, можно было обойтись простым «извини». Ненамного я уж старше тебя, − и снова эта обворожительная ухмылка. Только теперь так близко и так ослепительно красиво.       Уён секунду мнется, а после опускает голову в учтивом поклоне.       − Вы все равно мой хён. Простое «извини» было бы недопустимым с моей стороны, − Чон тоже улыбается в ответ и чувствует, как сердце подскакивает куда-то вверх, бьется о нёбо и падает на свое законное место, срываясь на ритм какого-то техно-трека. Рвано выдохнув, он еле держится, чтобы не начать тараторить. – Хотел поблагодарить за сегодняшнее выступление. Это было очень красиво. Вы потрясающе поете и играете, я еще никогда в жизни не слышал чего-то подобного. Вы просто мой кумир.       Ёсан тыкает его локтем в бок, и Уён затыкается, сделав шаг назад от старшекурсника. Он и правда разошелся, теперь стыдно, и щеки вот-вот заволочет предательским румянцем. Поправив гитару на плече, синеволосый парень немного ерошит короткие пряди на затылке. Невооруженным глазом видно, что он такого ажиотажа не ожидал и теперь чувствует себя неловко. Даже не находится, что ответить.       − Ох, простите. Я не должен был так напирать, это очень некрасиво с моей стороны...       Чон снова клонит голову и прячет руки за спину, сам себе пальцы выкручивая. Ему стыдно до безумия. Это ведь незнакомый человек. Он ничего не знает о нем, о том, как он общается и как выстраивает личные границы. Может, он вовсе интроверт или социофоб, а тут дикая фурия налетела и давай гарцевать вокруг, подобно падальщику-стервятнику.       Но прежде чем Чон успел свалиться в яму самобичевания и ненависти к себе, его берут за локоть, вытягивая одну руку из-за спины, и прохладные чужие пальцы что-то аккуратно вкладывают в раскрытую ладонь. Вторая рука накрывает, заставляя собственную сжать в кулак, чтобы небольшой предмет не выпал на пол, теряясь в полумраке зала для торжественных мероприятий.       − Всё хорошо. Спасибо тебе за теплые слова, − Уён поднимает голову и смотрит в лицо парня напротив. Тот снова улыбается, а взор пронзительных голубых из-за линз глаз заставляет врасти ногами в пол и не шевелиться. Даже дышать выходит через раз. – В следующий раз я сыграю еще лучше, с такой-то поддержкой.       Чон словно находится в толще воды. Он даже не уверен, что слышал последнюю сказанную фразу. Тот, кто пленил его сердце невероятным голосом и цепляющей красотой, прямо в этот момент держит его руку. Да еще и что-то вложил в ладонь. Он чувствует себя где-то между полетом на седьмое небо и провалом к центру земли. Но прежде чем Уён скончается от сердечного приступа, холодные руки гитариста пропадают, возвращая его из личного Неверленда в мир простых смертных.       − Мне пора. Увидимся в университете.       Ёсану пришлось поклониться и попрощаться самостоятельно, отвлекая внимание от остолбеневшего друга.       Парень почти успевает покинуть зал, как в проходе его снова окликают. Голос Чона, наконец, прорезался.       − Извини, пожалуйста, − он даже делает несколько шагов следом, но ноги ватные, не слушаются почти. Чтобы не попасть в глупую ситуацию, он останавливается и снова смотрит прямо в глаза гитаристу. – Могу я узнать Ваше имя?       Затормозив почти в проходе, синеволосый оборачивается на зов, снова поправляя ремень гитары на своем плече.       − Загляни в ладонь, − он снова салютует двумя пальцами, как и недавно со сцены, и скрывается за углом дверного проема.       У Уёна руки трясутся до дикости сильно. Осторожно разжав кулак, он видит лежащий в середине ладони аккуратный медиатор для гитары белого цвета. Именно им парень делал красивые переборы во время выступления, Чон сумел разглядеть эту мелочь даже с пятого ряда, настолько хотел запечатлеть в своем мозгу даже мелкие детали. Подняв вещицу двумя пальцами, он перевернул ее другим боком и увидел ровно выведенное серебряным хангылем имя. Ким Хонджун.       С тех пор прошло уже два года. За этот, казалось бы, довольно большой промежуток времени, Уёну удалось поговорить с Кимом от силы пару-тройку раз и в основном на таких же университетских мероприятиях. Это даже не было похоже на полноценные диалоги. Чон просто делал несколько комплиментов, Ким благодарил его, а потом внезапно растворялся в толпе, чтобы позже скрыться вместе с компанией своих друзей. Уён ни за что в жизни бы не решился подойти к Хонджуну в момент, когда он не один. Он скорее съест битых огурцов, чем проявит такую безрассудную смелость.       Но зато он знал про объект своего обожания практически всё. Дату рождения, любимый кофе и какой сироп в него нужно добавить, примерный район проживания и что тот любил в свободное время рисовать и писать музыку собственного сочинения. Все загруженные на музыкальные платформы треки он до дыр заслушал и якобы невзначай прикреплял их в качестве музыкального сопровождения к своим постам. Также знал все социальные сети Кима, даже заброшенный аккаунт в Твиттере был проштудирован Уёном около нескольких десятков раз. Он знал, сколько у него пирсингов в каждом ухе и почему Хонджун красит черным лаком мизинец на левой руке. Знал, у кого тот делает свою невероятно необычную прическу и у какого мастера забивал татуировки.       Чон не был сталкером. Он бы никогда не потревожил покой своего предмета воздыхания, никогда бы не стал преследовать или навязываться. Но так уж вышло, что влюбленные замечают каждую мелочь. Каждый сторис в инстаграме был тщательно изучен. Он буквально предугадывал, когда у Хонджуна выдастся не самый приятный день, и грустил вместе с ним, а в радостный, наоборот, светился, как самое яркое солнце. Всегда порывался предложить свою помощь, если Ким начинал жаловаться на прямых эфирах о какой-то неурядице, но всегда осекал себя.       Держался на расстоянии, но был ближе всех. По крайней мере, Уёну так казалось.       Пока он изучал образ, который Хонджун транслировал сам, Ёсан копал глубже и узнавал немного больше о темной стороне. Так и всплыла информация о проблемах с полицией, в том числе и та история о приходе в стены кафедры двух детективов из каннамского подразделения полиции. Да, конечно тогда ничего не нашли, но прецедент не красил личность Кима. И именно он рассказал Чону, что его возлюбленного трижды вносили в списки на отчисление за неуспеваемость, но магическим образом, после визита Кима-старшего в ректорат, он из этих списков пропадал. Его не раз отстраняли от занятий, не допускали до экзаменов и зачетов, но из университета никак не могли турнуть. Даже преподаватели не стеснялись обсуждать в столовой то, как они тянут Хонджуна, лишь бы не влезать в разборки с его семейкой.       Хонджун не был каким-то недосягаемым чеболем, но и простаком не являлся. Никто точно не знал, чем занимаются Кимы, словно это тайна за семью печатями. Но слухи ходили разные.       Для Уёна же, как ни убеждай и какие аргументы ни приводи, слухи оставались слухами. И слухам он никогда не верил. А вот Киму – верил. Пусть тот и оставался для него недосягаемой величиной, наблюдать со стороны было приятно. И одновременно с тем мучительно больно. За прошествием пары лет безуспешных попыток обратить на себя Кимово внимание, Чон максимально изменил свою манеру поведения.       Стеснительность сошла на «нет», а Уён максимально часто пытался возникать в зоне видимости Хонджуна. В ход шли как внешние изменения, так и что-то из явно тяжелой артиллерии.       Начиналось все с безобидных сообщений по типу «попросить у хёна конспект по пройденным дисциплинам», заканчивая якобы нечаянно скинутыми селфи после душа. Причем Уён был хитер. Отправлял и ждал несколько секунд, пока не появится галочка о прочтении, после чего сразу же удалял сообщение, начиная сыпать миллионы извинений за свою неловкость. Мол, как же так, совсем не хотел отправлять это тебе, диалоги стояли рядом, и ах, как же стыдно.       Стоит ли говорить, что реакция на подобные выходки была крайне неоднозначной. Иногда Ким вполне адекватно утверждал, что ничего страшного, такое бывает, и младшего успокаивал, лишь бы он перестал извиняться за каждый пиксель присланного фото. В другие моменты просто игнорировал, оставляя тонны извинений висеть лишь прочитанными. А бывало, и отправлял в качестве ответа недвусмысленные комбинации смайликов. Чон и Кан так и не смогли перевести с Ким-Хонджуновского, что же значит совокупность эмодзи баклажана и разбрызганных капель. И если Ёсану разбираться в этом вовсе не хотелось, то Уён штудировал особенности молодежного сленга, то и дело убеждаясь, что действует правильно.       До встречи оставалось менее пяти минут. Он уже ехал в лифте дома по указанному адресу, пытаясь разглядеть себя в маленьком зеркальце на лифтовой приборной панели и поправить прическу. Убедившись в том, что все идеально, Чон расстёгивает две верхние пуговицы шёлковой леопардовой рубашки и выуживает из кармана мобильный телефон.       Последний раз он переписывался с Хонджуном четыре дня назад. Всё по их устоявшейся классике: удаленное фото, извинения, эмодзи. Только в этот раз нужно было оказаться полным кретином, чтобы не догадаться, что же означает комбинация из руки с вытянутым вправо указательным пальцем, целящимся в эмодзи «окей». Получив это, Уён почти взвизгнул. И ответил смущенным смайлом.       Открывший дверь Квон Иль Ха, судя по его встрепанности, спал либо два, либо двадцать два часа. Он щурился от света в подъезде, ведь в квартире стоял полумрак, да на Чона смотрел совсем в непонятках.       − А ты?       − Чон Уён, со второго курса дизайна.       − Ахуеть, ты че в такую рань? – Квон смотрит на наручные часы и немного хмурит брови, то ли все еще от яркого света, то ли от недовольства. – Ладно, заползай. Поможешь мне на кухне.       Мысленно подытожив, что пунктуальность касательно вечеринок плюс сомнительный, Чон заходит в чужую квартиру.       Следующие полчаса они особо не разговаривают. Никто не хочет быть инициатором, да и обсуждать этим двоим, откровенно говоря, нечего. Квон Иль Ха – единственный сын богатых родителей. К учебе, в отличие от Чона, холоден и универ пытается закончить только чтобы мать не грызла мозги. Его квартиру смело можно было назвать притоном, ведь все тусовки были именно у него. Несмотря на постоянный шум – соседи особо не высовывались, ведь Квон-старший мог уладить любые недовольства одним звонком. Так что в какой-то момент все просто решили игнорировать существование квартиры Иль Ха в элитном жилом комплексе.       Они прогулялись до ближайшего магазина, понабрав там побольше алкоголя и закусок, после чего сгрузили всё в холодильник, по совету хозяина квартиры – даже не разбирая пакеты. Уён помог прибрать бардак на барной стойке, что служила заменой кухонного стола, да на столешницах. Вечеринка еще не началась, а мусора уже набралось на полноценный двухсотлитровый мешок. Пока Иль Ха выносил его на ближайшую помойку, Чон, по его наставлению, расставил новую партию одноразовых стаканов, а еще наполнил несколько пакетов для льда водой и сложил в морозилку. Чипсы и прочие снеки, на чью долю выпала роль закуски, были разложены в такую же одноразовую посуду и аккуратно расставлены на столе.       От себя Чон добавил небольшую уборку в зоне гостиной, которую тоже явно оприходуют пришедшие. Не развалиться в пьяной неге на таком удобном диване – было бы тотальным упущением. Но при этом вряд ли кому-то понравится сидеть на пустых пачках чипсов и вечно натыкаться в липкие пятна высохших газировок.       Присев на очищенное местечко, чтобы немного перевести дух, первым заценить удобство дивана и осмотреться. Квартира была не свежа, но ремонт явно был дорогой и качественный. Под потолком тянулась неоновая подсветка, что периодически меняла цвета. На плотных черных шторах красовались гирлянды. По тумбам расставлена дорогая техника для проигрывания музыки. Он покривил бы душой, если бы сказал, что эта квартира не идеал для студенческих вечеринок.       Покой Чона прерывает дверной звонок. С одной стороны, не подставит ли он Иль Ха, если вдруг откроет дверь непрошенному гостю, а с другой стороны, никаких предостерегающих инструкций ему не давали. Он тут же поднимается с места, направляясь к входной двери, задумчиво бубня под нос:       − Неужели Квон ключи оставил?       Не найдя четкого объяснения тому, почему хозяин квартиры, явно ушедший с ключами, не может попасть внутрь, воспользовавшись этими самыми ключами, Уён даже не смотрит в дверной глазок. Распахнув дверь, он полностью понимает Иль Ха – лампочки в подъезде и правда слепят до вставших в уголках глаз слезинок. Немного проморгавшись и поймав фокусировку в зрении, только хочет было задать вопрос «а где ключи?», как тут же теряет дар речи.       Сбритая крестом бровь пришедшего выгибается от удивления. А Чон и двух слов связать не может, глупо стоя в проходе и лишь рот приоткрыв, не в силах хоть приветствие выдать.       − Неожиданно. Привет, Чон Уён.       Стоящий у двери Ким Хонджун заразительно улыбается.