Тридцать второй

— Будешь пиво? — Я не пью пиво, Илюх. — А, блять, точно. Как он мог забыть? С последней встречи прошло не так много времени, и Коряков уверен, что тогда Ромадов тоже отказался от напитка и лишь поинтересовался, есть ли у друга вино, а на отрицательный ответ саркастически ухмыльнулся. — Как ты планируешь написать вот это все трезвым? — Да я хуй знает, честно. На лице Николая отразилась улыбка, такая теплая, которую невозможно было изменить ни годами, ни усталостью, ни турами по всей стране. Для Ильи она была родной, привычной, вестником хорошего настроя на весь оставшийся трудный день. — Ну что, ребят, сегодня мы с Колей опять будем страдать, радуйтесь. — Да почему страдать? Сосать скорее. Коля пошел в разнос с самого начала стрима, и Корякову это нравилось. Голос блондина, такой звонкий, но уставший, будто некогда населенный город, потрепанный стихиями, заставлял Илью смеяться буквально с любой произнесенный им шутки, даже с самой тупой. Главное, чтобы ее сказал Николай. Брюнет не раз искренне сознавался, что Коля для него — тот человек, с которым даже самая унылая ситуация засияет яркими звездами, а хмурый день озарится лучами солнца. Коряков со школы ненавидел химию, но только не химию между ним с блондином. Ромадов был как тот самый «гимн этого лета», как единственная смешная шутка в чате, как первый концерт, как уходящая юность, которая не уйдет из кудрявого, похоже, никогда. — О, донат, еба-ать. «А где третья легенда на заднем плане?»… О ком ты говоришь? Саркастическая реплика друга заставила Илью выйти из раздумий. Конечно, и он, и Коля прекрасно понимали, о ком идет речь, и этого человека правда не было с ними. Это будто подливало воду в озеро огромных различий сегодняшнего стрима и прошлого. Год бесконечных событий, испытаний жизни, теплых моментов и депрессивных воспоминаний изменил парней, сильно. Коля дуется на прошлого себя из-за лишнего веса, а Илья — на комичный окрас волос. И в этом они тоже схожи. Если парней разделить пополам, то любые половины сложатся в одно целое, как детское лего, а они — лего-человечки, что будут лежать в одной упаковке месяц, год, сочинят трек про лего-бордель для для лего-шлюх, покроются пылью, но вместе. Иронично, что Ромадов читал донат с белыми волосами, а Коряков — с парой лишних килограммов. — У нас тут с Илюхой просто пиздец, это реально ебнуться можно… Блять, почему бит называется «геншин»? Тяжело было перед камерой стараться разобраться в себе. Илья и так плохо спал этой ночью от гудящих мыслей о новом легендарном стриме, так еще теперь этот стрим заставляет его делать вид, что все в норме. Хотелось просто сжечь все в этой комнате и под пламенем огня поговорить с Николаем наедине, без тысячей глаз зрителей, которые будто держали его в заложниках взглядов. Думать об этом неправильно и мерзко. Илья понимал, но не мог вышвырнуть эти мысли из головы, словно они что-то ценное, незабываемое. Каждая мысль о Ромадове оседала в сознании парня, все больше и больше мешая насладиться этим днем. — Ой, блять, забей, ты не понимаешь ничего в искусстве. Он правда не понимал. Не понимал того, как долго Илья ждал их совместного стрима, как сильно был рад, глазами зацепив в сообщении слова «50 треков», «прикольно же было», «го еще раз», и насколько ему приятно сидеть сейчас здесь, рядом с тем человеком, с которым он был волен произносить всякий бред, не боясь осуждения со стороны, с которым сперма, секс и дрочка обретали особый смысл и окрас, с тем человеком, с которым Коряков был бы не прочь сидеть днями и стримить даже на самый мизерный онлайн. Не понимал, как сильно брюнет дорожит каждой секундой, проведенной вместе, не понимал, что он чувствует. — Пиздец... Называйте цифру. Хотя понимал ли сам Илья? Понимал ли то, какие чувства он испытывает, и можно ли их назвать теми чувствами? Чувствами, от которых бабочки устают порхать в животе, будто опыляя цветок, чувствами, которые Илья испытывает только при разговоре с Ксенией. Ради нее он и переехал в Петербург, подальше от многих своих друзей, подальше от Коли. И опять вся цепочка сводится к нему. Корякову это крайне надоело, он взрослый мужчина, у которого есть прекрасная девушка, так почему он сейчас сидит и, черт, страдает? Выискивая в чате очередное число, глаза парня воспроизводили только образ Ромадова, сочиняя очередной бред под музыку, мозг хотел воспроизводить строчки только про Ромадова. — Йоу, двадцать пятый трек, бро. Я отойду ненадолго. Уже двадцать пятый?.. Время летело так быстро, но Илью будто обходило стороной. Мозг смеялся, как смеялся и блондин, но сердце ныло, болезненно ныло. Было весело, безумно весело, парень правда не помнил, когда в последний раз так отлично проводил время. Было хреново, очень хреново, душа правда не помнила, когда в последний раз так страдала. — Да, конечно, давай. Жест резкого пожатия рук, сопровожденный их хлопком, оставил Илью наедине с чатом. Как только Николай вышел из комнаты, туман в сознании быстро рассеялся, но парень был уверен, что это лишь на время. Без единого слова он скользил взглядом по чату, порой потирая глаза от нависшего напряжения. Куча смайликов, капса и прочих прелестей — все это было так привычно и возвращало Корякова в реальность, простую, стримерскую реальность, без всяких тревожных мыслей в голове. — «Го вторую часть трека про мазду?». Кстати, можно в принципе. Прочитанное сообщение сразу вызвало бурную реакцию чата, и брюнет понимал, что это отнюдь не из-за того, что все зрители — заядлые любители автомобилей. Странно, где-то в глубине, на самом дне своей души Илья был рад, что люди превратили ту искру в глазах обоих парней, те эмоции при их общении в пейринг, глупый, детский пейринг, который потом отразится в десятке эдитов, заставляющих музыкантов порой испытывать сильное чувство кринжа, в пейринг, который, хоть Илья в этом не признается даже самому себе, нравится ему намного больше, чем остальные, не считая его и Ксюшу, безусловно. Коряков не мог понять, почему он вообще идет на поводу тех фанатов, которым хватает ума подозревать в отношениях двух реальных людей. — Илья, подгончик. Ромадов вошел незаметно, и поэтому голос, звучащий прямо над головой брюнета, заставил его резко повернуться назад. Николай нес в руках два бокала и две бутылки вина на вид достаточно дорогого. — Лера недавно из магазина вернулась, вот и купила нам. Конечно, не ящик пива, но тоже пиздато. Николай с улыбкой наливал напиток в бокалы, а Илья прямо сверкал от счастья. Вот оно. То, что заставит его чувствовать себя в разы лучше. На трезвую голову просто невозможно игнорировать ураган в мыслях, а вино отвлекает, расслабляет, убаюкивает. Тем же вином был и Ромадов. — Ну давайте, Николай, выпьем за этот альбом и за то, что мы наконец собрались вместе на этом стриме, ну и конечно за любимый чат... За все хорошее, в общем. Парень звучал пьяно, хоть бокал все еще был полон. Илья говорил с иронией, но таким глубоким голосом, от которого тост казался намного серьезнее, чем в мыслях брюнета. И в этом голосе никто не заметил вранья. Весь тост был посвящен лишь Коле. — Не, за чат не надо, они хуесосы. Илья ответил тихим смехом и легким ударом своего бокала об Колин. После выпитого вина энтузиазма прибавилось, а затем парни вновь начали писать треки. Но что-то было не так. Коряков все чаще и чаще предлагал Ромадову выпить, на что тот первое время охотно соглашался, но когда за двадцать минут на дне стеклянной бутылки не осталось и малюсенькой капли, Николай нахмурился. — Че-то ты сегодня в ударе, может, хватит? Илья испугался. Ромадов ему говорит остановиться. Тот Ромадов, мысли о котором он и заглушал вином, пьянея даже больше обычного, тот Ромадов, который совершенно не замечает того, как плохо его другу уже девятый час, как тот вцепляется взглядом в глаза кудрявого при каждой выпавшей возможности, тот Ромадов, с которым они раньше могли бухать часами, на протяжении которых Илья изливал всю свою душу в разговорах, говорит ему остановиться. — Да я все равно последний бокал хотел выпить, не волнуйся. Пиздеж. Илья хотел влить в себя литры этого ебаного вина, чтобы его схватил инсульт прям сейчас, чтобы его нахуй закопали, сожгли, утопили — похуй, лишь бы вновь не видеть этих проклятых голубых глаз. Покой? Поддержка? Забота? В этих глазах не осталось ничего из этого. Лишь страдания, боль, адская, прожигающая мысли боль, полностью заполняющая пьяное сознание. Как. же. ему. плохо. — Короче, для тридцать второго трека у меня есть пиздатая идея Илья был жалок, беспомощен, всего его забрал парень, который так ярко улыбался, но сейчас от его улыбки остались лишь колья, на каждый из которых брюнет умышленно нарывался, будто боль доставляла ему извращенное удовольствие. Он не слышал ничего, кроме бьющегося сердца в груди и сильного, омерзительно сильного пульса в ушах. Блять, он даже положил руку на пульс, прямо как в той песне, и молил, чтобы он остановился просто, нахуй, полностью. Умереть казалось единственным решением, в глазах темнело, и он видел множество звездочек в черной пустоте, словно в его любимых песнях про космос, где черная пустота остановит секунды его жизни.. Но только самая яркая звезда сидела перед ним, трясла его за плечи, кричала и била по щекам, будто стараясь выбить все зубы из рта. Да и пусть. Илья правда был не против заглушить мысленную боль физической, но, сука, если ее тоже создаст Ромадов, Коряков будет сидеть в клетке с двумя львами — тварями, которые кусают твое тело до блядской крови, пожирают мозг клыками, по отдельности издеваясь над каждой извилиной, а после — над всем жалким телом. Брюнет чувствовал, как ему дышат в лицо, как говорят тихо и нежно, чуть ли не плача. Как замечательно выходит. Он заражал своей болью того, кто ему ее подарил, будто правда кидал бумеранг в висок, но если бумеранг проломит висок насквозь, Илья себя никогда не простит. Коряков тлел. Казалось, тлел на глазах у тысячи людей. Тех людей, которые знали лишь Мазеллова, а тот, кто действительно знал Корякова Илью неразборчиво орал, уткнувшись в грудь лицом. Как же брюнет презирал себя за эти оры. Оры человека, которого он, сука, люб- — Илья! Дыхание усилилось, а руки покрылись капельками пота. Пальцы сжались в кулаки, глаза истерически заморгали. По крайней мере, другой реакции на поцелуй на губах парень придумать не мог. Все мысли вдруг в миг рассеялись, и душу заполнил аромат тысячи благоухающих цветов. Веки закрылись, через протяжные выдохи выходило все накипевшее, шевеля кудри блондина, который, почувствовав прохладу, отстранился от Корякова. Второй, будто укушенный мухою, перевел волнующийся взгляд на открытую вкладку Твича. — Не бойся, я оффнул, как только тебе стало плохо. Только скажи, какого хера с тобой происходило? Илья потупил в пустоту несколько секунд, а потом, улыбнувшись, ответил. — Да задумался просто. Как тебе идея трека про лего-бордель для лего-шлюх?