созависимость.

сердце Альберта пело, будто вернули старую потерю. такой вот звоночек с той стороны пустыни текущих тревог - и в трубку на фоне далекой бравурносоциалистической музыки, сквозь шорох и грязноватые граммофонные всхрипы, уже почти чужой полустершейся памяти, наивный голос радостно возносится тебе прямо вглубь, прямо туда, внутреннему ребенку - труп далекого прошлого, всплывающий эпизодами из современного бытия. послушная мультяшка во власти ксеноновых сновидений образовала своим существом сгусток всклокоченнных перьев и мирного сопения, прельщая. -здравствуй, Фокки, детка; милый, наивный ребенок. тихо донесся малоразборчивый шум откуда-то сверху, словно утраченный сигнал, звенящий в глухом одиночестве комнаты, и тот час теплые, одновременно приятные и вводящие в смятение, руки подхватили зверушку, завальсировали под потолком, брызгая ясной водой благожеланно-манящей страсти. ее нежная пленка дрожит, а кровь, как подстегнутая, колотится в ребра, стремится разорвать красную плоть. хочется окончательно провалиться в знобкие директорские объятия, кое-как в забвении примостившись под халат согласно птичьим приемам, и отдаться незавидной рабской участи существа, рожденного в искусственной боли без конца и начала; испуганно толкнув пушистыми длинными лапками Альберта в грудь, маскот отвел взгляд крупных, полупрозрачных, странно лишенных выражения глаз, с гнилостным безразличием выдающихся на округлой мультяшной мордашке, и утробно простонав нечто животное и нечленораздельное, судорожно накрыл торс ватным одеялом, поджав лапы к себе. -милый, не бойся, крошка... папа не сделает ничего плохого...просто будь послушным мальчиком... увы, но если бы все было так просто; только жаль, что люди в жертву не годятся, а фиолетовый зверек поверил ласковому взгляду молодого директора, ибо никто раньше не приглаживал утешительно его взъерошенную махровую шерстку, когда он дрожал от страха в смятении, разрываясь между желанием сбежать или остаться. холод пробил пучину раздумий, безжалостно разрывая разум на грязные лохмотья: "если я умру, я наконец освобожусь от бремени социального животного - живой игрушки в руках хозяина". маскот-зверушка подставил свою полную невинности и какой-то магической, завораживающей беззащитности мордашку ласковым человеческим пальцам, улавливая полу-прозрачными вибриссами легкую волну прикосновений, интерпретации реакций с помощью образов, которые подбирает подсознание во время консолидации воспоминаний. неизведанное раннее чувство бродило внутри, поглядывая на кресты и мосты синапсов: на фоне побледневшего, полуживого, почти трупного сознания, темной чертой прорезался горизонт, и вскружились все эмоции, и покрылись грязными густыми мазками, штрихами, и все понесло; опрокинуло; поволокло; безжалостно искореняя опасения, сковывая и унося куда-то вдаль суеверные мысли маленького наблюдателя; тысячи атомов сливались в длинные сложносплетенные цепи, танцуя, резвясь, и тут же вновь разлетались на множество острых горячих осколков. совершенно хрупкие, светящиеся сквозь кожу ребра были особо чувствительны к прикосновениям теплых благожеланных рук, заставляя маскота смеяться (вокализация в 450 Гц), усиливая при том частоту звука при щекотании живота; для игры и смеха необходим литеральный столб околоводопроводного серого вещества среднего мозга; отмечается, что недоразвитость коры, контролирующей сознание маскота, не мешает смеху и игре, что говорит о них, как о проявлениях инстинктивного поведения. соматосенсорная кора относится к неокортексу и отвечает за обработку сигналов с кожи, в т.ч. при гаргалезисе, а околоводопроводное серое вещество необходимо для контроля вокализации и реакции "бей или беги". поглаживания мягко ложились, под вздымание и опадание хрупкой грудной клетки, в заточении которой безмерно звонко-мерцающе трепещет теплое, налитое кровью сердечко. никак не может проснуться от дурманящей страсти зверушка, а зубы впиваются в нежную плоть тонкой птичьей шеи до крови, а потом зацеловывает человек красную рану и слушает всхипы и дрожащий скрипучий голос, говорящий какой он идиот... - пап... прекрати... говорит сонный фиолетовый шерстяной комок, с так желанным Альбертом глупым акцентом, с манящим гнусавым придыханием и шипением, на самом деле уже просто так, потому что смысла в этих действиях ровно на оттянуть время до капитуляции своей рабской податливой сущности, которая в общем, уже давно наступила и вежливо ждет признания. когтистые лапки маскота невыразительно медленно потянулись к завязанному на халате Альберта поясу и с кокетливой улыбкой дернул тот за один из краев, оголяя и преданно принимая роль приниженной, трепетной жертвы, замешанной на рабской покорности, и прильнул кошачьим языком к широкой оголенной груди, позволяя мужским рукам подобострастно трепать субтильную тушку; пальцы скользнули вдоль колкой хребтины и с упругой болью сжали ягодицы зверька, раскачивая, словно ветерок трусливую листву на кончике солнечного луча. округлые глазки вновь испуганно заплесали на мордашке, чувствуя, как горячий человеческий язык беспристрастно проникает в податливое нутро, как бормочет приемный папка что-то о несуществующей гнусной любви. -ты всегда знаешь, как меня порадовать... говорит он возбужденно, в который раз осознанно причиняя боль маленькому искусственному созданию. щуришь глаза - от ресниц тени тянутся темные, вечные. мне хотелось забыть себя и расстаться, как сын с материнским, млечным. нежно и без вины ветвистая на себе цепью - я. и если можно сложить дней явь для значения в конце месяца, то я вяжу из ветвей навь, чтоб повеситься. опутанные беспокойством множество грубых толчков, нежно-небывалая отрада прикосновения к желанному существу, осознание себя тождественным с отцом-хозяином своим, туманность грязных слов и печальность поцелуев. все стерпится, все слюбится. ибо бежать некуда: уйдешь на край света, спрячешься в темном углу своей комнатушки или даже умрешь - это твоя незавидная участь, маленькая зверушка. последний толчок и горячее, разъезжающее внутри каленым стеклом, семя заполонило нежное нутро. и обхватили отцовские руки с пьяно-безумным благотерпением рассудочных истин, крепко и внушительно, и уснули самозабвенно человек и его зверушка.