Мы сделали это. Перезагрузка

5 февраля 2024 года

      Часы на телефоне показывают, что до конца пары остаётся всего пять минут, а я уже изнываю. Хочется на свежий воздух: передохнуть от душнилы Сенина, несколько раз вскользь намекнувшего, что в общем-то, мы ужас какие безмозглые, покурить и в целом размять ноги и квадратный зад. Обычно Роману Арнольдовичу о конце лекции напоминает Ольга, но сегодня она и сама на время не смотрит. Сидит поникшая и перебирает какие-то бумаги, чиркая в них красной ручкой. Должно быть, проверяет чьи-то работы.       Я на мгновение перепугалась, что аспирантка разрыдается прямо в аудитории, когда Хэнк, устав от бесконечно вибрирующего телефона, включил беззвучный режим и перевернул мобильник экраном вниз. Ольга, неустанно строчившая сообщения и, очевидно, пытавшаяся добиться от парня хоть каких-то объяснений странного и отчуждённого поведения, вздрогнула. Её лицо на секунду исказилось от боли, и она, глубоко вздохнув, отложила свой телефон в сторону. Больше она в нашу сторону не смотрела.       Я буду гнусной лгунишкой, если скажу, что меня не сжирает любопытство. Хэнк порой бывает скрытным, может быть отличным игнорщиком, когда ему выгодно, но я никогда не видела, чтобы он был таким безразличным. Ведь это именно он начал ухаживания за Ольгой, задерживаясь после пар, чтобы «уточнить вопрос по заданию». И теперь такая холодность. На месте Ольги я бы треснула парня по башке чем-то. А потом потребовала объяснений. Хотя, может оставила бы всё как есть: развернулась на пятках, гордо вскинула подбородок и ушла. Но Ольга, очевидно, не такая. Хэнку всё же придётся с ней объясниться, ведь они видятся почти каждый день в стенах ВЧУ.       Я залипаю в одну точку, пока раздумываю над странным поведением Хэнка. Сам же парень лениво водит ручкой на полях тетради и иногда склоняется ко мне, чтобы стащить новую цветную ручку из пенала. Забавный факт: все мои друзья хихикают над моей любовью к ручкам и линерам, но это не останавливает их от того, чтобы бессовестно пользоваться моими сокровищами. Стикеры для записей и вовсе приходится прятать, потому что Кислов использует их, чтобы сплюнуть жвачку.       — Гляди, — Хэнк тычет локтём меня в бок и показывает пост в «Буднях и страстях» о дне Святого Валентина. — Как думаешь, Кисе бы пошли крылья купидона?       — Точно нет, — усмехнувшись, качаю я головой. — Это милые существа, несущие любовь. А Киса — грёбаный чертила. Но я бы посмотрела, как он бегает по кампусу и раздаёт валентинки и букеты. От его кислой рожи завяли бы все цветы.       — Это да, — с тихим смехом кивает Хэнк и склоняется ниже, налегая на меня плечом. — В субботу туса на пляже. Мы же идём?       — Конечно.       Пляжные вечеринки в Вяте — вещь постоянная и круглогодичная. Разница лишь в том, что летом мы, пьяные вдрызг, купаемся в бухте, а зимой согреваемся горячительными напитками у костра. Но ходить на пляжную вечеринку так же необходимо, как и посещать пары — на них всегда случается что-то интересное. Но, к сожалению, не только. В одном году местная мэрия запретила пляжные вечеринки в бухте из-за несчастного случая. Пьяные подростки полезли купаться и решили поиграться. Те, кто постарше, решили в шутку притопить младшего. Это закончилось трагедией.       — Я напоминаю ещё раз, — сурово произносит Роман Арнольдович, и мы с Хэнком, хихикающие над Кисой в воображаемых крыльях и подтяжках купидона, поднимаем головы. — В этом году я буду спрашивать жёстче. Поэтому, без обид и возмущений о том, какой же профессор Сенин мудак и не может поставить зачёт за красивые глазки. — Вскинув запястье, он всматривается в циферблат дорогих наручных часов. — На этом всё, свободны.       Все студенты с готовностью вскакивают со своих мест, хватая конспекты и рюкзаки, и аудитория наполняется шумом и гамом.       — Боже, — вздыхает Хэнк, закидывая рюкзак на плечо и подхватывая мой шоппер со злобным Стичем. — Наконец-то мы идём жрать. Я пиздец какой голодный.       — Не наелся сэндвичем? — усмехнувшись, интересуюсь я у его спины, когда мы продвигаемся по ряду и спускаемся по ступеням вниз. — Может, тебе провериться на глисты? А то столько жрёшь и всё мало.       — Может, тебе провериться на глисты, — скорчив рожицу, передразнивает меня Хэнк и, пропустив шедшего за нами студента, хватает меня за капюшон толстовки. — Олькинс, будешь много выпендриваться, подвешу на крючке.       Ткань натягивается, и мне приходится вытянуться на цыпочках, чтобы не остаться без верхней одежды. Вспыхнув от возмущения, бью друга рюкзаком по животу, и Хэнк с громким смехом уворачивается, выпуская меня. Одёрнув кофту, я с осуждением качаю головой, хоть и не могу сдержать улыбки. Дурак.       — Чехова, — окликает меня мужской голос, и я растерянно скольжу взглядом по лицам проходящих мимо однокурсников. — Ольга!       — Оль, — Хэнк тычет локтём меня в бок и кивает в сторону преподавательского стола. Препод поднимается на ноги и одёргивает полы пиджака, глядя на меня в упор.       — Да? — от чего-то высоким тонким голосом спрашиваю я.       — Задержитесь, пожалуйста, — кивает профессор. — Есть разговор.       Мимо бесшумной тенью проскальзывает Ольга. Она замирает перед Хэнком, но тот демонстративной отворачивается и спрашивает у меня:       — Тебя же ждать?       Взгляд зелёных глаз говорит: «Только попробуй сказать нет, я тебя сожру, Чехова». Именно поэтому я киваю и всучиваю другу свой рюкзак.       — Да. — Стараюсь не замечать озлобленный взгляд аспирантки, которая, шумно выдохнув, скрывается в коридоре, шелестя кипой бумаг. —  Я сейчас.       Аудитория быстро пустеет. Хэнк задерживается в дверях, опираясь спиной на косяк, а я шагаю к преподавательскому столу. Бросив недовольный взгляд на Хенкина, Роман Арнольдович жестом просит подойти ещё ближе — так, чтобы я стояла спиной к Хэнку и загораживала профессорский стол. Сенин вынимает из ящика небольшой подарочный пакет серебристого цвета и протягивает мне.       — Ольга, будь добра, — произносит он негромко, когда я забираю пакет, — передай это Анжеле.       Вскидываю брови, глядя на мужика с удивлением. Он что, серьёзно? Использует меня для тайных передачек? Я ему не сова. Хочется окликнуть Хэнка, потому что эту отсылку к Гарри Поттеру он бы оценил. Любопытство подначивает заглянуть в пакет, но я сдерживаю его и коротко киваю.       — Хорошо, передам. — Понизив голос, уточняю. — Может, что-то нужно передать и на словах?       Мужчина стискивает зубы и нервно поправляет запонку на лацкане пиджака, бросая поверх моей головы ещё один недовольный взгляд на Хэнка. Впрочем, если бы Боря так же сверлил меня глазами, я бы тоже очень нервничала.       — Нет, это всё.       Кивнув на прощание, я прижимаю пакет к груди и быстрым шагом направляюсь к другу. Забираю рюкзак, сую в него подарок для Анжелы и выхожу из аудитории. Хэнк быстро нагоняет и шагает вровень со мной.       — Что в пакете? — интересуется он, толкая меня плечом.       Почему все всегда меня толкают? Я как неваляшка — всё время пытаюсь не шлёпнуться от их тычков.       — Понятия не имею, — отвечаю я и молюсь, чтобы Хэнк не стал выпытывать. Но не тут-то было.       — Ну, это же для тебя?       В моей голове происходит заминка, потому что я не знаю, что ему ответить. Как соврать, чтобы не соврать, но и чтобы не проболтаться. Анжела меня заживо съест, если Хэнк хоть о чём-то будет догадываться. Мою запинку Боря расценивает по-своему. Он обгоняет меня и тормозит, вынуждая остановиться тоже. Вскинув голову, я смотрю на его странно-серьёзное лицо.       — Ты чего?       — А ты чего? — вскидывает он брови. — Оль, ты чё, бросила своего футболиста ради препода?       Я глупо хлопаю глазами, пока пытаюсь осмыслить услышанное. Стоп, что, он подумал, будто я и Роман?..       — Прикалываешься? — ужаснувшись, восклицаю я и хватаюсь за сердце. — Тебе как в голову такое пришло?       — Просто соотнёс имеющуюся информацию и сделал предварительный вывод. Как нас и учили.       — Хреновый из тебя Шерлок, Ватсон, — нервно хмыкаю я и завожу непослушную прядь волос за ухо. — Я не трахаюсь с профессором. Он же ровесник моего отца.       — Тогда зачем он дал тебе этот пакет? — Ментовская чуйка Хенкина, передавшаяся в наследство от бати-майора, не даёт ему успокоиться, пока не узнает правду. — Выглядит очень странно и стрёмно. Если он тебя к чему-то принуждает, ты скажи. Я разберусь.       — Хэнк, — хихикаю я, — ты же меня знаешь: меня принудить можно только, если убить. Расслабься, никому морду бить не надо.       — Хорошо, — наконец соглашается Хэнк. — Тогда почему ты так резко порвала с футболистом? Или это он тебя бросил?       — Скорее, это наше обоюдное решение.       — На чём оно основано?       — А на чём основан твой игнор аспирантки? — парирую я, желая избежать неудобной темы. — Ты всю пару делал вид, что её не существует.       — Ладно, — пожимает плечами друг и отходит в сторону, чтобы мы могли продолжить путь. — Не хочешь говорить — не надо.       В ответ я только хмыкаю. Типичный скрытный Хэнк. Про меня он хочет знать всё, но стоит только метнуть стрелку, как парень тут же съезжает с темы. В этот раз мне это только на руку.       Мы шагаем по длинному коридору мимо выстроенных в ряд античных статуй богов Олимпа и, стоит только вынырнуть из-за поворота, как на нас набрасывается гул университетской жизни. Мне приходится прижаться боком к Хэнку, чтобы волна несущихся студентов не сбила с ног. Миновав статую богини Геры, Хэнк тормозит и кивает в сторону туалета с изображением писающего мальчика.       — Подожди, я быстро.       — Хорошо, — киваю я и отхожу к огромной, необъятной колонне.       Какая-то первокурсница — я это понимаю по листку с расписанием, которое она судорожное сжимает в руке — чуть не сбивает меня, врезавшись в спину, и, не извинившись, несётся вниз по лестнице. Я только хмыкаю ей вслед. Перваки всегда такие суетливые, сами такими же были. Хотя, размеренная жизнь в Вяте приучила нас быть более спокойными. Эта же девочка, скорее всего, приезжая.       Оперевшись на колонну, я пялюсь на дверь мужского туалете и пристукиваю ногой в ожидании. Пока никто меня не трогает, есть время подумать. Над списком подозреваемых.       Конечно, Локона мы сразу вычёркиваем. Сева абсолютно безобидный, да и мы столько лет общаемся и дружим, что подозревать его хоть в чём-то — смешно. Самое ужасное, на что он был способен, это заснять нашего бывшего одноклассника Пашу, пока тот срал в кустах на вечеринке, а затем показать всем. Драка тогда вышла такая, что её пришлось разнимать Хэнку и Кисе, но на этом всё и закончилось. Мысль, что Сева мог подсыпать что-то в напиток, а затем воспользоваться невменяемым состоянием — абсурдна.       Дальше в списке Валя. Слова Севы о том, что мы ругались на вечеринке, настораживают. За все полгода наших отношений мы ни разу не поссорились. Только подкалывали друг друга или беззлобно спорили на темы, в которых имеем диаметрально противоположные мнения. Например, что лучше: хоккей или футбол. Но чтобы я кричала на парня, а он злился на меня в ответ... Наверное, это следствие расставания и таблеток, которые я уже успела принять против своей воли. Но мог ли Валя так поступить со мной? Даже, если сильно злится из-за своего разбитого сердца? Мне в это не верится. Или я просто не хочу в это верить.       Из путанных мыслей меня вырывает громкий топот ног по мраморным ступеням. Медленно моргнув, я бросаю на лестницу быстрый взгляд через плечо и отворачиваюсь. Затем хмурюсь и снова оборачиваюсь: расталкивая спускающихся людей и перепрыгивая через две ступени, наверх несётся Киса. Рюкзак неистово долбит его по спине, но парень не замечает этого и, ступив на пол галереи, оборачивается в поисках кого-то или чего-то. Волосы взъерошены, грудь сильно вздымается, словно он только что пробежал километровку, пока за ним гналась свора бешеных собак.       — Вань? — От удивления я даже называю друга настоящим именем, позабыв привычное прозвище.       Киса оборачивается на зов с такой скоростью, словно акула почуяла кровь. Увидев меня, он с облегчением выдыхает и срывается с места.       — Чехова, спасай, — шипит Кислов и хватает меня за руку, увлекая подальше от лестницы. Остановившись, он припадает спиной к колонне и тяжело дышит. — Я влип.       — Куда на этот раз? — интересуюсь я, поправляя лямку рюкзака на плече.       — В вагину Смирновой.       Я молча смотрю на Кису и не верю, что дружу с этим идиотом уже тринадцать лет. Весь мир растёт, меняется, а Кислов застрял в развитии на уровне пятнадцатилетнего подростка в пубертате.       — Кис, — хмыкаю я, — меня правда не интересуют твои любовные победы.       — Ты не поняла. — Парень вскидывает руку и трясёт сведёнными пальцами у меня перед лицом. — Смирнова. Я выебал Смирнову!       — Бедная Галя, — качаю я головой и бью друга по руке. — Надеюсь, ты предохранялся. Погоди, — я вскидываю брови и осторожно интересуюсь: — Ты же так паникуешь не потому, что она от тебя залетела?       Карие глаза Кисы испуганно расширяются, и, покачав головой, он трижды крестится.       — Боже упаси, тогда бы я скинулся с крыши Свечки прямиком на кованую ограду.       «Свечкой» мы называем главное здание ВЧУ, по совместительству администрацию, но оно даже отдалённо не похоже на свечу. Единственное, что хоть как-то связывает их — зажигающийся по вечерам свет на самой верхушке здания. Маленькая круглая комнатушка на крыше по ночам светит жёлтым огнём. С этой комнатой связано немало легенд, но больше всего — историй о том, как там кто-то занимался сексом. Ради интереса мы с Валей забрались туда, но из-за огромного фонаря, занимающего всё пространство, места там с трудом хватает даже для одного.       — Тогда я не понимаю, в чём проблема, — хмурюсь я, и правда не понимая, что заставило Кису так волноваться. — Это случилось незапланированно? Ты не контролировал свой член?       — Он всегда под контролем, — отмахивается друг. — Мы с ней перепихнулись пару раз в раздевалке, и теперь Смирнова думает, что между нами эти, как их...       — Отношения? — подсказываю я, плотно сжав рвущуюся улыбку губами.       — Да-да, — кивает Киса. — Мутки. Эта дура догадалась принести мне пирожное прямо на пару. Говорит, специально для меня приготовила, потому что я люблю сладкое.       — Почему ты сразу не сказал, что у вас, кроме секса, ничего не будет?       — Говорил, — обречённо вздыхает Киса и ерошит и без того взъерошенные волосы, то и дело выглядывая на лестницу. — Но вы же, бабы, пиздец какие тупые. Вам говоришь: «Я тебя только ебу, не претендуй ни на что». А вы, блять, решаете, что это вызов. «Ну нет, сука, он влюбится в меня, когда поймёт, что я вся такая невъебенно-охуенная!». — Киса кривляется, пока пародирует, как ему кажется, девчонок.       — А вы, парни, конченные идиоты, — отвечаю я, закатывая глаза. — Вместо того, чтобы ещё раз сказать, что тебя не интересуют отношения, убегаете и прячетесь по тёмным углам.       — По тёмным углам мы прячемся, — расплывается в ехидной ухмылке Кислов, — потому что надеемся затащить туда какую-нибудь сочную девчонку.       Я взвизгиваю и накрываю губы ладонью, когда Киса больно щипает меня за задницу. И тут же получает кулаком в солнечное сплетение.       — Совсем оборзел?       Поморщившись от боли, парень недовольно выдает:       — Проверял, насколько ты сочная. Мимо — ты гадюка.       — Вот и не трогай!       — Да больно ты мне нужна, — фыркает он. — Короче, спаси меня от Смирновой. Если увидишь её, пошли куда-нибудь. Нахуй, например.       Остатки самообладания испаряются с последним произнесённым Кисловым словом. Схватив парня за цепочку, висящую на его татуированной шее, я притягиваю его ближе, чтобы прошипеть в лицо:       — Кис, ты заебал. Я серьёзно.       На мгновение он, кажется, теряется — я вижу, как дёргается его кадык, — но Киса тут же расплывается в ухмылке и касается пальцами моего запястья.       — Воу, Чехова, ты пробуждаешь во мне эротические фантазии. Это на тебя так щипки за жопу действуют?       Отпустив цепочку и толкнув друга, я громко фыркаю.       — Если ты фантазируешь, как я тебя задушу, то да, это очень сексуально.       — Да-да, — отмахивается Киса и подходит ближе к лестнице, чтобы, свесившись, заглянуть вниз, — уже кончил.       — Кис, почему с тобой всегда что-то происходит? — тихо спрашиваю я, вслед за Кисловым ложась на перила, чтобы взглянуть на лестничный пролёт. — Тебе что, не хочется спокойной жизни? Без всяких приключений.       — Это говоришь ты? — хмыкает парень и, когда я теряю бдительность, щёлкает меня по носу. — Между прочим, когда ты вылетела из водного байка, меня там не было.       — Зато мне не приходится прятаться от бывших, — парирую я, поморщившись. До сих пор помню, как достала пятками затылка, перелетев через руль водного транспорта.       — Ещё раз: Смирнова мне не бывшая, — качает головой Киса, и мы отстраняемся, когда замечаем тёмную макушку кудрявых волос. Галя спешно поднимается по ступеням и оглядывается по сторонам. — Блять, нашла-таки. Чехова, молю, спасай.       — Боже, — мычу я и веду пальцами по рукам, закатывая рукава кофты. — Заебал, как ты заебал.       — Обожаю тебя, — щерится Киса.       Склонившись, он быстро клюёт меня в щёку и беззвучной тенью прячется в тесном закутке за колонной, от галереи который закрывает тяжёлый балдахин кроваво-красного цвета. Не знаю, почему он до сих пор там весит, если это излюбленное место парочек для потрахушек с экстримом.       Поправив волосы, я опираюсь спиной на колонну и устремляю взгляд вперёд. Какого хрена Хэнк так долго ссыт?       — Оля! — окликает меня Галя, и я, вскинув брови, поворачиваю голову. Усердно делаю вид, что не ожидала увидеть Смирнову. — Привет!       — Привет, Галь, — киваю я в ответ на вскинутую ладонь, и девушка, поправив непослушные вьющиеся волосы, идёт в мою сторону.       — Ты Ваню не видела?       Уверена, прямо сейчас Киса тихо матерится. Он ненавидит, когда люди называют его именем, данным при рождении. Исключительное право есть только у его мамы, меня и моего отца. Вот только отец зовёт его «Иваном», и обычно это значит, что Киса скоро получит воспитательных пиздюлей.       — Нет, — вру я, не моргнув и глазом, и тут же снисходительно улыбаюсь. — А что такое? Занял пятихатку и не возвращает?       — Да нет, — мнётся Галя и поправляет волосы. Её щёки под тональным кремом заливаются краской. — Мы с ним, ну, знаешь... общаемся.       Я едва не прыскаю со смеху. Так вот, как это теперь называется.       — Правда, что ли?       — Ну, да, — пожимает плечами девушка. — Вот я и хотела пойти вместе с ним на обед.       Внутри меня что-то вспыхивает. Что-то тёмное и неприятное. Скребущее под ребром. Хочется осадить Смирнову и напомнить, что у него есть друзья, с которыми он ходит на обед. И вообще проводит время. Напомнить Гале о том, что она — всего лишь одна из. Из сотни девушек, которые прошли через жизнь Кисы, а он даже их имён не запомнил.       Поджав губы, я окидываю девушку внимательным взглядом. Длинные кудрявые волосы струятся по спине, тёмные глаза смотрят на меня почти испуганно — кажется, Галя по жизни всего боится. Одета она довольно скромно: тусклая бежевая блузка, серый жакет и чёрные приталенные брюки, неправильно подобранные по размеру. На ногах ботинки на плоской подошве, на плече висит коричневая сумка на заклёпках. Удивительно, что она повелась на Кису.       Хотя, удивительным образом на Кису ведутся девочки разных мастей: от шикарных стереотипных блондинок, ходящих исключительно на каблуках, до скромных неприметных тихонь. Даже спортсменки, которые динамят всех парней, считая их идиотами, отчего-то втихую тащатся от Кисы. От его саркастичных шуток, татуировок, вьющихся волос и хитрого прищура карих глаз. Даже его ухмылку, которую я называю дебильной — когда он ведёт языком по нижней губе и обнажает белые зубы, — они считают невероятно сексуальной и манящей. В общем, в одеколоне Кислова точно есть какие-то наркотики, который сшибают с ног процентов восемьдесят представительниц женского пола. Не могу не признать, что порой меня это раздражает.       Наконец распахивается дверь туалета, и из него выходит Хэнк, влажными руками одёргивая трэшер. Заметив Смирнову, он вопросительно вскидывает брови и подходит ближе.       — Ну, я Кису не видела, — пожимаю я плечами, а Галя оглядывается, будто надеется, что Киса материализуется за спиной Хенкина. — Поищи в библиотеке.       — В библиотеке? — с сомнением в голосе переспрашивает Смирнова. — Думаешь, он может быть там?       — Ага, — хмыкает Хэнк, становясь рядом. — Читать он не умеет, но картинки разглядывать любит.       — Ладно, — кивает Галя. — Я тогда пойду.       Уходит она торопливым шагом, нервно поправляя сумку плече. Хэнк провожает её взглядом, а затем поворачивается ко мне.       — Киса? В библиотеке?       — Если бы, — обречённо вздыхаю я и подхожу к балдахину, чтобы раздвинуть его.       Кислов выбирается наружу и со стоном потягивается. Затёкшие позвонки громко хрустят от движений.       — Ебал я эту библиотеку, — морщится он, разминая пальцами шею. — И этот сраный угол. Как тут можно трахаться, не пойму.       Мы с Хэнком дружно заглядываем в закуток, где прятался Киса и хмыкаем: места здесь и правда немного.       — А ты чё от Смирновой прятался? — интересуется Хэнк, когда мы спускаемся по лестнице на первый этаж. Киса то и дело оглядывается, хоть я и несколько раз сказала, что Галя ушла в другую сторону.       — Да заебала, — отмахивается парень и вынимает телефон из кармана спортивных штанов. — Пару раз присунул, а она уже вешается. Прям как твоя Ольга. Чё, Чехова, — острый локоть врезается мне в ребро, — Хенкалина всю парту слюнями залил или только свои штаны?       — Отъебись, — лениво отзывается Хэнк, а я уже изнываю от нетерпения, чтобы рассказать Лоле, что роман Бори и аспирантки завершился, да ещё и таким странным образом.

***

      В кафетерий мы едва пробираемся, потому что очередь из голодных студентов забила проход и, казалось, не собиралась двигаться. Когда наша троица, наконец, добирается до прилавков, я хватаю последнюю порцию салата «Цезарь», а Киса шлёпает по руке первака, тянущегося к шоколадным эклерам. Хэнк же мирно и без конфликтов берёт два кругляша пиццы и гранатовый сок для всех. Собрав подносы и расплатившись, мы лавируем в потоке студентов и преподавателей, шагая в сторону излюбленного места нашей компашки.       Сперва я замечаю коротко стриженную голову Мела, сидящего рядом с Анжелой, а затем и Лолу, одетую во всё чёрное. За пару, что мы не виделись, она успела нанести на чистое лицо агрессивный чёрный мейк, и теперь издалека пугала всех своим мрачным видом.       — Ебать ты пугало, — выдаёт Киса, плюхаясь на свободный стул. — Будто сдохла, тебя закопали, но, сука, ты, как зомбак, всё равно вылезла.       Лола, привычная к едким комментариям Кислова, молча усмехается и вскидывает средний палец с длинным фиолетовым ногтем, а вот я одариваю друга щедрым и смачным подзатыльником.       — Прекрати её обижать, — цежу я, опускаясь на стул между Кисой и Хэнком. — Следи за языком, Кислов.       В ответ Киса закатывает глаза и отправляет в рот кусок шоколадного эклера. Крем брызжет ему на пальцы, и он спешит их облизать. Хэнк ставит передо мной стакан сока, и я благодарно ему улыбаюсь.       Пока Лола и Киса беззлобно препираются между собой, выясняя, кто больше сука, Мел в это время нашептывает что-то на ухо Анжеле и выбирает из своего цезаря маслины, чтобы переложить в её тарелку с веганским салатом, потому что Бабич обожает их. Анжела улыбается и кивает, даже хихикает над чем-то, но я замечаю, как она нервно комкает салфетку в руках. Мой лучший друг катит к моей лучшей подруге, и ей совсем это не нравится. Анжела по натуре добрая, ей трудно показать другому человеку свой дискомфорт — она до последнего будет терпеть неуютную для себя ситуацию, а потом плакать. Так и Мела она обидеть не может, хотя уже отказывала ему. И не раз. Егор Меленин как только напивается, сразу забывает, что он во френдзоне и снова пытается объясниться Бабич в любви.       Чувствую тычок в бок и поднимаю глаза на Хэнка. Он закусывает пиццу и взглядом указывает на Мела с Анжелой. В глазах читается: «Кажется, он уже её заебал». Тяжело вздохнув, я киваю и втыкаю вилку в тарелку, пытаясь подцепить лист салата. Все всё понимают — один только Мел остаётся слеп. Намеренная слепота, как удобно.       Отбросив мысли о друзьях, я оглядываюсь.       Круглый зал кафетерия —любимое место студентов. Просторное помещение с небольшим зелёным садом посередине накрыто гигантским стеклянным куполом. Запрокидываешь голову и чувствуешь, будто находишься под открытым небом. В мини-саду, за которым ухаживают студенты ботанического факультета, растёт огромная пышная сакура, а окружают её молодые ростки апельсиновых и лимонных деревьев. После того, как какие-то идиоты, ещё до моего поступления, нажравшись на посвящении, забрались в пустой кафетерий и обоссали сакуру, по всему помещению установили видеокамеры. Но это не остановило любителей помочиться на природе, но как только ботаники вычислили по камерам, кто это был, виновников закопали по шею в навоз. С тех самых пор больше никто не рисковал.       Лениво скольжу глазами по знакомым лицам, и взрыв громкого хохота заставляет рефлекторно обернуться. За соседним круглым столом сидят игроки университетской сборной по футболу «Разряд». Рядом с каждым футболистом — или на коленях — расположились девушки. Парни гогочут над чем-то, а девчонки трутся об их щёки и не только, пытаясь привлечь к себе мужское внимание. Слышу фырканье и бросаю взгляд на Лолу. Она смотрит на вратаря, на коленях которого сидит шикарная рыжая девушка — капитан команды по плаванию, — и насмешливо кривит губы. Эдик всё лето бегал за Гараевой, как приклеенный, не слыша слова «нет», а когда она прилюдно его унизила, обосрав всеми возможными словесными способами, он наконец отвалился. И тут же подцепил Арину Летягину, пловчиху и одну из самых популярных девчонок ВЧУ. Арина, кстати, совсем недавно активно и положительно отвечала на подкаты Кисы, который в своём списке «побед» поставил галочку напротив пункта: «Секс с пловчихой». Отвратительно, тупо, но как есть.       Посмеиваюсь над Лолой, агрессивно закатывающей глаза, и бросаю последний взгляд на столик спортсменов. И тут же жалею об этом. Мои глаза встречаются с глазами моего бывшего парня. Точнее, не с глазами, а с чёрными солнцезащитными очками, которые пытаются скрыть лиловый фингал. Валя, одетый во всё чёрное, будто после пар у него запланированы похороны или сходка байкеров, в открытую пялится на меня, теребя между пальцами пластиковую вилку. Отчего-то по спине бегут мурашки, и я не понимаю — что не так?       В сознании невольно всплывает воспоминание нашей первой встречи.       На первом курсе Киса решил попробовать себя в футболе, ведь в детстве они с пацанами часто играли на спортплощадке. И в день, когда у Кислова была тренировка, он забыл телефон в моём рюкзаке. И чёрт меня дёрнул проявить инициативу и отнести ему мобилу.       Конечно же, я заблудилась в незнакомом лабиринте коридоров спортивного корпуса. Отчаявшись, я толкнула первую попавшуюся дверь и ввалилась в раздевалку футболистов. Там был один Валентин Святов, капитан команды, только что вышедший из душа, и стоял он абсолютно голый. А я, застигнутая врасплох, растерялась и не успела отвернуться прежде, чем увидела всё. Абсолютно всё, ведь, услышав звук открывающейся двери, парень повернулся.       Закрыв глаза одной рукой и пролепетав извинения, я попыталась наощупь найти выход и скорее уйти, но, как назло, в этот момент кто-то тоже решил попасть в раздевалку и открыл дверь. Она прилетела мне по лбу, и из глаз посыпались звёзды вперемешку со слезами. Не помню точно, как мне удалось выскочить, но по коридору я бежала с такой скоростью, будто за мной гнался Кинг-Конг. Мне в жизни не было так стыдно. А девочки, как настоящие лучшие подруги, до конца первого курса подтрунивали надо мной из-за этой ситуации.       Валя, в прочем, от девчонок тоже не отставал: когда случился наш первый раз, и я засмущалась от вида его обнажённого тела, он ляпнул, что я, так-то, уже всё там разглядела, ещё при первой встрече.       Тёмные вьющиеся волосы Святова лежат беспорядочно, словно он без конца трепал их в нервном движении. Очки не скрывают фингал, и я не могу отделаться от мысли, как он его получил. Валя спортсмен и хорошо дерётся. За полгода наших отношений он не раз ввязывался в драки с другими спортивными командами — те нередко поджидали ребят после матча и порывались отомстить за поражение на поле, — и ни разу не выходил из них проигравшим. Что же случилось в этот раз?       Хоть глаз и не вижу, знаю, что он наблюдает за мной. Пристально. И я не могу отвести взгляда. Сердце сжимается от чувства вины, которое я силюсь прогнать, но оно никуда не девается. Перед глазами всплывает картина, как я говорю парню, что нам надо расстаться. Пришлось сделать это в нашем любимом месте. Он даже сперва не поверил, решил, что я так глупо пошутила. Но, когда дошло, улыбка на его лице померкла. Разбилась, как хрустальная ваза. Он попытался меня обнять, прижать к себе, а мне пришлось грубо отбрить его, запретив себя касаться. Тогда мне показалось, что в его зелёных глазах блеснули слёзы. На лице застыло выражение боли и абсолютного непонимания.       Должно быть Валя сейчас вспоминает то же самое, потому что его губы изгибаются в грустной улыбке. И в носу начинает щипать.       — Чё зенки вылупил?       От грубого голоса Кисы я вздрагиваю. Закинув руку на спинку моего стула, Кислов обернулся к столу футболистов. Он раздражён: карие глаза темны и прищурены, губы сжаты в тонкую полоску, брови сведены к переносице. От друга исходит такая сильная волна негатива, что я хватаю его за локоть, боясь, что он сейчас вскочит и накинется на Святова.       — Завязывай пялиться, — рявкает Киса, и Валя напрягается.       Святов на полголовы выше Кислова и гораздо сильнее, но Киса — бешеннее. Одной его агрессии хватит, чтобы уложить на лопатки рослого мужика. Замечаю, что Валя стискивает кулак с разбитыми костяшками, а в нашу сторону поворачиваются его товарищи по команде. Они смотрят на нас и, кажется, издай кто громкий звук, тут же начнётся драка.       — Кис, перестань, — тихо прошу я друга, но он, кажется, не слышит.       Между парнями происходит молчаливая борьба. Они пялятся друг на друга и убивают всех вокруг напряжением, повисшим в воздухе. Кто-то из перваков решает пройти между нашими столами, и Киса, обозлившись, толкает несчастного в спину.       — Съебись нахуй.       — Тебе бы таблеточки попить, — усмехается Валя. Голос хриплый, севший, словно он долго кричал. — Хотя, что это я, ты же всегда под ними, не так ли?       — Чё сказал?!       Киса подлетает со стула как ужаленный, и Хэнк едва успевает схватить парня за край кофты и прижать к себе. Громыхают падающие стулья — это вскакивают футболисты. Их девушки громко взвизгивают и спешат отойти в сторону, испуганно расширив глаза и прижав ладони к губам. Мел спешит на помощь Хэнку и встаёт между Кисой и футболистами, разведя в стороны руки в примиряющем жесте. Валя же медленно откладывает вилку на стол и спокойно поднимается. Его лицо ничего не выражает, на меня он больше не смотрит. Зато на нас смотрит весь кафетерий. Я бросаю паникующий взгляд на девчонок: Анжела нервно теребит рукав розовой кофточки, а Лола, ударив себя по лбу, сидит, прижав ладонь к лицу.       — Повтори, блядина, — цедит взбешённый Киса, пытаясь разжать крепкую хватку Хэнка и оттолкнуть в сторону Мела. — Повтори, сука.       — А что, — ухмыляется Валя и ленивым движением поправляет очки на переносице, — обдолбанный мозг с первого раза уже не усваивает информацию?       Я вскакиваю на ноги и успеваю вклиниться, когда Киса вырывается из рук Хэнка, толкает Мела и вылетает вперёд. Его грудь врезается в мою, а я спиной в грудь вратаря.       — Вань, Ваня, — цепляюсь я за друга и пытаюсь заставить посмотреть на меня. — Успокойся. Пожалуйста, не надо.       Я говорю совсем тихо, надеясь, что он услышит это лучше, чем истеричные крики. Зов настоящим именем срабатывает, и Киса опускает взбешённый взгляд на меня. Зрачки расширены, радужки почти не видно. Он тяжело дышит и скрипит зубами.       — Сядь, Кис, — прошу я и опускаю ладони ему на грудь. — Это не стоит проблем с охраной и администрацией.       — Оля права, — говорит Мел и подталкивает Кису обратно к столу. — Разберётесь на нейтральной территории. Все же смотрят.       Он прав. Кто-то даже снимает, чтобы потом отправить новость в «Будни и страсти». Становится мерзко от мысли, что придётся невольно стать «звездой» сегодняшних новостей универа. Даже представляю, что Козлова припишет этой ситуации.       Злобно фыркнув и стряхнув наши руки, Киса всё же отступает и, отвернувшись, толкает стул. Вскинув голову, он орёт на весь зал:       — Чё уставились? Не будет кина, пошли все нахуй!       Студенты спешат вернуться к обеду, не рискуя связываться с «бешеным Кисловым», а стол преподавателей даже не реагирует. Кажется, им абсолютно всё равно на то, что едва не случилась драка. Обед во время перерыва важнее.       Киса падает на свой стул, а Хэнк встаёт позади и опускает ладонь ему на плечо, что-то говоря. Футболисты, поняв, что махаться кулаками уже не надо, поднимают свои стулья и садятся. Оставшись стоять между столами, я поднимаю глаза на Валю. Он тоже смотрит на меня в упор. Из-за очков не могу понять, о чём он думает. Вдруг на его губах снова появляется та самая грустная ухмылка. Наклонившись, он поднимает с пола спортивную сумку, закидывает на плечо и, не оборачиваясь, уходит. Я смотрю ему в спину до тех пор, пока высокая фигура, расталкивая студентов, не скрывается в коридоре.       Тяжело вздохнув и потерев горячее лицо ладонями, я устало падаю на стул опускаю локти на стол. Никто ничего не говорит, и даже сквозь гул разговоров кафетерия слышу, как тяжело дышит Киса рядом. Кажется, если поднести к нему мокрый палец, вода начнёт шипеть.       — М-да, — хмыкает Лола и делает глоток кофе из стаканчика, — мужики в любой ситуации найдут повод помериться писюнами.       — Слышь, Панкуха, — огрызается Киса, не поднимая глаз, — закрой, нахуй, рот.       — У-тю-тю, — качает головой Гараева, откровенно насмехаясь, — какие мы нежные. Слова ему не скажи.       Я бросаю Лоле предупреждающий взгляд, на что она только пожимает плечами и возвращается к своему обеду.       Лишний раз трогать Кису не хочется, но я вспоминаю о лежащей в рюкзаке плитке шоколада. Молния взвизгивает, я запускаю внутрь руку и натыкаюсь на пакет. Сперва не понимаю, что это и почему в моей сумке, но тут же меня осеняет: подарок Сенина для Анжелы. Пока ищу шоколад, бросаю украдкой взгляд на Бабич. Она словно чувствует и тоже поднимает на меня глаза, вскинув вопросительно брови. Я качаю головой, как бы говоря «потом», и Анжелу вновь отвлекает Мел, который с широкой улыбкой показывает что-то на телефоне.       Найдя, наконец, шоколад, я аккуратно кладу его перед Кисой. Сахар помогает ему успокоиться, хотя иногда и кажется, что после него его гиперактивность устремляется к каким-то космическим высотам. Парень сперва не реагирует, листая ленту в своём телефоне. Будто чем-то даже обижен на меня. Но не успеваю я разогнать эту мысль, как он протягивает руку и, раскрыв обёртку, отламывает дольку. Кусочки фундука падают на стол, и Киса отправляет большой кусок шоколада в рот.       Я с облегчением выдыхаю: заводится Кислов с полпинка, но и также быстро успокаивается. Главное, найти к нему правильный подход. И за тринадцать лет я этому научилась. Хотя иногда хочется просто дать по лицу и отмудохать чем-то тяжёлым. Поэтому я прикрываю глаза, потираю веки пальцами и мысленно считаю от одного до десяти. Счёт медленно доходит до девяти, и я открываю глаза, потому что Киса резко выдыхает и цедит сквозь зубы:       — Ой, блять, только этой мандоёбины не хватало. — Оттолкнувшись от стола и вытерев пальцы о салфетку, он откидывается на спинку стула и громче, чем следует, произносит: — Есть у кого мышьяк? Я вижу крысу.       Я сразу понимаю, о ком идёт речь, но всё равно поворачиваю голову, чтобы проследить за недовольным взглядом Кисы. Мимо, в пушистом сиреневом свитере, проходит Аня Козлова. Блик лампы скользит по длинным блондинистым волосам, и в глаза бросается яркая фиолетовая прядь. Козлова по праву является амбассадором фиолета. В руке Аня держит стакан с молочным коктейлем и параллельно разговаривает по телефону, но даже это не мешает ей повернуться к Кислову и показать ему средний палец.       — Нет-нет! — громко говорит Козлова собеседнику. — Я здесь. Просто один долбоёб вынул член изо рта и теперь учится заново говорить. Пока хреново получается.       — Крысиная морда, — фыркает Киса и, с усмешкой подавшись вперёд, выдаёт: — Сосать хрены — твоя прерогатива. Благодаря Локону знаем.       Те, кто не учились с нами в школе, сразу и не поймут, отчего Аня получила такое «ласковое» прозвище. Козлова, как злостная любительская сплетен, любит их и разносить. И если сейчас всё ограничивается её блогом, то в детстве она доносила всё напрямую. Например, стучала учителям, что видела кого-то из одноклассников с сигаретой. Или палила тех, кто списывал на контрольных. Ей не было резона это делать, но она всё равно так поступала. Крысила, короче говоря. А крыс никто не любит. А ещё у Козловой есть особенность в лице — оно всегда или надменное, или недовольное. Так и получилась «Крысиная морда». Киса постарался.       Наконец Козлова сбрасывает звонок и, хмыкнув, отпивает коктейль через трубочку.       — «Прерогатива»? Ты и такие слова знаешь? Удивил-удивил.       — Иди нахуй, — лениво тянет Кислов и отмахивается от Ани, как от назойливой мухи. — Пиздуй, куда шла.       — И без сопливых истеричек разберусь, — в ответ отмахивается Козлова. Окинув наш стол внимательным взглядом, она поочередно смотрит каждой из нас, девочек, в глаза. — Видели пост про день Святого Валентина? Есть желающие поучаствовать?       Мы молчим и переглядываемся. Из нас троих на роль ангела подходит лишь Бабич. Высокая, тоненькая Анжела в розовой кофточке и светлых брючках с тёмными завитыми в локоны волосами по плечи — воплощение нежности и воздушности. Я же в своей спортивной кофте, рваных джинсах, разношенных кедах и небрежной гулькой волос на макушке мало похожа на робкое и невинное создание. Про Гараеву и говорить нечего: на Лоле черепов и шипов больше, чем у представителей известной субкультуры. И как только она открывает рот, оттуда доносится вовсе не ангельское пение, а брань алкоголика-сантехника со стажем.       — Анжела? — вскидывает брови Козлова, ожидая ответа.       Анж только отрицательно качает головой и отводит взгляд. Бабич терпеть не может лишнее внимание, поэтому для неё вырядиться в крылья и ходить в этом по кампусу — худший из кошмаров.       — Чехова? — зовёт Козлова, склонив голову набок.       — О, это вряд ли, — отзываюсь я и, вооружившись вилкой, сую большой кусок курицы в рот.       Аня бросает последний взгляд на Лолу, но тут же хмыкает своим мыслям и взмахивает рукой.       — Да и похрен. Вам лишь бы побухать, а участвовать в жизни кампуса в падлу.       — Ты права, — кивает Лола, вынимая из кармана телефон, на чехле которого красуется стикер с Кобейном. — Нам в падлу. Чеши дальше, Крысиная морда.       Пожалуй единственное, в чём Киса и Лола сходятся — в ненависти к Козловой. Вот и сейчас Кислов с уважением во взгляде протягивает Гараевой ладонь, которую она пожимает. Аня на секунду теряет уверенность в лице, но тут же берёт себя в руки и, допив коктейль до дна, ставит пустой стаканчик прямиком в тарелку Кисы, на которой лежит недоеденный эклер.       — Как хотите, — равнодушно произносит она и, взмахнув волосами, уходит прочь. — Чао, неудачники.       Жду, что Киса швырнёт пустой стакан Козловой вслед, но он лишь ленивым движением откидывает его в сторону и суёт остаток эклера в рот.       — Нахуй вообще этот день Святого Валентина, — кривится Киса и, откинувшись на спинку стула, ловко закидывает руку мне на плечо. — Он нравится только бабам, слюнтяем и пидорам.       — Я ненавижу день Святого Валентина, — нахмурившись, произносит Лола, — но как пидор ведёшь себя только ты.       — Охуела? — вскидывает брови Киса. На что Лола округляет рот и поспешно накрывает губы пальцами.       — Прошу прощения, Иван Сергеевич. Вы не пидор, вы пидорас.       Прищёлкнув языком, Киса наваливается на меня всем своим весом и жарко произносит на ухо, но достаточно громко, чтобы все присутствующие слышали:       — Как ты дружишь с этой ебанутой?       — Оль, — улыбнувшись, зовёт меня Лола, — как ты терпишь этого пидораса?       — Так, баста, — вскидываю я ладони перед собой и пытаюсь скинуть руку Кисы со своего плеча. Не выходит. — Не надо меня на свою сторону перетягивать. Я как Швейцария — нейтральная территория.       — А давно Кристина стала общаться с Козловой? — вдруг интересуется Анжела, и её тонкий наманикюренный малец устремляется в сторону буфета.       И правда. Прокопенко прямо сейчас стоит и оживлённо обсуждает что-то с Козловой. Аня смеётся и печатает в телефоне, затем показывает экран Кристине, и та кивает в ответ. Улыбнувшись друг другу и бросив слова на прощание, девушки расходятся в разные стороны. Сжав банку колы в руке, Прокопенко оглядывается и, заметив нас, направляется в нашу сторону. Не успевает она пододвинуть себе свободный стул, как Лола, без приветствия, тут же бросает ей едкое:       — Что, Крис, перебежала в крысиный лагерь?       — Не понимаю о чём ты, — равнодушно отзывается Кристина и, протянув банку Хэнку, просит: — Борь, откроешь? Я только новый маникюр сделала.       Хэнк выполняет просьбу и, не глядя на девушку, возвращает той колу. Кристина делает глоток газировки и с недовольным лицом потирает переносицу, уставившись в поверхность столешницы.       — Всё хорошо? — спрашиваю я, заметив, что Прокопенко как-то слишком долго пялится в одну точку.       — Нет, — выдыхает она и морщится. — Мама вышла замуж за Свинью. Что же тут хорошего?       Мы с девочками переглядываемся: Анжела снисходительно улыбается, а Лола закатывает глаза.       Свиньёй Кристина называет нового мужа своей мамы — Вячеслава. В этом наши семейные ситуации схожи, только я своего отчима называю козлом. К фамилии подходит. Но, если я смирилась с тем фактом, что мои родители уже пять лет в разводе, а мать снова выскочила замуж через три месяца, то Кристина кипит, не переставая, уже два месяца. Всё Свинья делает не так: не так ест, не так разговаривает, громко ходит, носки не в ту корзину бросает и так далее, и так далее. И об этом почти все наши разговоры, когда Кристина рядом. Как подруги мы, конечно, слушаем её и поддерживаем, но уже порядком устали слушать одно и то же раз за разом. Лола и вовсе держится на последней ниточке хрупкого терпения.       — Случилось что-то новое? — вскидывает брови Гараева, громким голосом перекрывая болтовню парней, которым наши разговоры об отчиме Прокопенко совсем не сдались. — Или всё о том же?       — Дочь его скоро приедет, — мрачно изрекает Кристина, ковыряя новым маникюром язычок банки. — Она учится в Москве на первом курсе, но решила перевестись к нам. И где же ей поселиться? — Она с раздражением вскидывает руки. — Конечно же, с нами!       — Да чего ты бесишься раньше времени? — предпринимаю я попытку успокоить подругу. — Может, она прикольная. Ты же её не знаешь.       — Да у неё даже имя тупое и банальное, — кривится Крис. — Маша. Прям доярка из Хацапетовки.       Меня порывает напомнить ей, что доярку звали Катей, а если сравнивать Машу из Москвы и Кристину из Вята, то простушкой выглядит совсем не москвичка. Я сдерживаюсь, а вот у Лолы на лице написано невыносимое желание подъебнуть Крис. Поэтому я пинаю её под столом, и Гараева обижено куксится, выпятив накрашенные винной помадой губы.       — О, кстати, о Машках, — оживляется Киса и привлекает к себе наше внимание. — Помните Рожкову из лицея? У которой ебальник всегда кирпичом. Она написала в чат, что в субботу будет туса на пляже. Погнали?       Благодаря Хэнку я уже знаю о тусовке, поэтому без вопросов киваю. Как и остальные. Кроме Крис.       — Вечеринка каждые выходные? — недовольно спрашивает Кристина, явно недовольная тем, что Кислов переключил фокус с её проблемы на себя. — Не перебор ли?       — Так не иди, — беззлобно огрызается Киса. — Какой вопрос.       — Кстати, — встреваю я, видя, что и без того нервная Кристина начинает сильнее заводиться, — если Маша приедет до субботы, то ты можешь взять её с собой на пляж.       Выражение на лице Прокопенко отражает все её мысли по поводу моего предложения, но ситуацию разруливает Анжела: она хватает телефон, смотрит на время и громко произносит:       — Перерыв почти закончился! Идём уже на пары? Мел, — она пихает Меленина в бок и жестом велит подниматься, — у нас математика с Грачёвой, нельзя опаздывать.       — Верно, верно, — болванчиком кивает он в ответ и встаёт следом.       — А мы погнали курить, — лениво тянет Киса и вытягивается, вскидывая руки вверх. Чёрная футболка задирается и обнажает косые мышцы пресса, уходящие под резинку штанов. — У меня уже башка трещит от пиздежа.       Убрав мусор и грязную посуду со стола, мы забираем свои сумки и двигаемся на выход. Я приотстаю от друзей, пытаясь вынуть из рюкзака пачку сигарет и снова натыкаюсь на злополучный пакет. Сжав его пальцами, я зову подругу:       — Анж! Подойди на секунду!       Анжела хлопком по спине отправляет Мела вперёд и подходит ко мне, поправляя лямку сумки на плече. Оглядевшись и убедившись, что на нас никто не смотрит, я вынимаю пакет от Сенина и протягиваю подруге.       — Твой Кант просил передать.       Анжела мгновенно вспыхивает, и её щёки покрываются алыми пятнами. Она спешит убрать подарок в свою сумку, но тот не влезает целиком из-за тетрадей.       — Он что-то сказал? — шепчет она, не оставляя попыток спрятать пакет.       — Нет, только просил отдать. А вы что, не виделись сегодня?       —Не-а, — качает Бабич головой, и её локоны забавно подпрыгивают от движений. — Я хотела к нему зайти, но у него были студенты в аудитории.       — А чё мы тут секретничаем?       Я подпрыгиваю на месте, когда Киса резко появляется из-за моей спины и тычет пальцами в рёбра.       — Киса, блин, — чертыхаюсь я, пытаясь унять ускорившееся сердцебиение. — Зачем так пугать?       — Мне нравится твоё обосравшееся лицо, — смеётся Кислов и закидывает руку мне на плечо. — Ты чё там прячешь, Бабуль? Наркоту?       Он смотрит на пакет Сенина, который Анжела так и не смогла целиком спрятать в сумку.       — Конечно, Кис, — улыбается Анж и закатывает глаза, пряча за этим свою нервозность. Как только речь заходит о Романе Арнольдовиче, Бабич всегда теряется и начинает вести себя чересчур подозрительно. — Решила перенять твою эстафету и начать барыжить.       — Ну, барыга, — усмехнувшись, качает головой Киса, — хреново выходит. Могу дать парочку советов. Первый: не торгуй товаром в холле универа.       — Да-да, — киваю я и пытаюсь оттолкнуть друга, чтобы он шёл дальше по коридору. — Спасибо за совет, а теперь вали.       — Куда вали? Ты с нами курить идёшь.       — Ну вот сейчас и подойду. Иди уже.       Киса бросает ещё пару едких комментариев в нашу сторону и шагает вперёд, нагоняя Хэнка и Лолу, болтающих у входа. Кристина уже куда-то ушла, и я не заметила, в какой именно момент это случилось. Нужно будет позже с ней поговорить и объяснить, что в сводной сестре нет ничего страшного. Всё можно перетерпеть. И даже говнюка-отчима. Проверено лично.

***

      Остаток учебного дня пролетел незаметно. С друзьями мы разошлись у ворот кампуса: Киса и Хэнк отправились каждый на свою работу, Лола, сломавшая на физкультуре ноготь, отправилась в салон к Рите, а Анжела согласилась подвести на машине Мела до катакомб, где работает его мама. Поэтому домой я отправилась в гордом одиночестве.       Погода — песня. Со стороны залива дует тёплый, совсем не февральский ветерок, и я, расстегнув пуговицы пальто, неторопливо шагаю по улице, заглядывая в витрины магазинов и кафе. С главной площади доносится ритмичная игра уличных музыкантов, поэтому я не вынимаю из сумки наушники и, покачивая головой, наслаждаюсь кавером на песню Боба Дилана «Like a rolling stone». Несмотря на будний день, на улицах много народа. Солнышко, выглядывающее из-за туч, мягко касается открытой кожи, и, притормозив на тротуаре, я закрываю глаза. Морская соль оседает на языке и в лёгких, и я вдыхаю тяжёлую свежесть полной грудью.       Из кармана доносится мелодия пришедшего сообщения, а по ноге разливается короткая вибрация. Вынув мобильный, я открываю диалог с отцом.       Папуля: Лягушонок, на ужин сегодня харчо. Поэтому зайди к Кудиновым и купи чесночный хлеб.       Я: У нас что, сегодня грузинская кухня?       Папуля: Это что, претензия?       Я: Никак нет! Я очень-очень-очень рада!       Папуля: Вот тогда закрой рот и купи хлеб.       Я: Так точно, Артур Борисович.       В ответ на последнее сообщение папа присылает эмодзи поднятого большого пальца вверх. Хмыкнув про себя, я блокирую телефон и убираю в карман.       Чтобы зайти в пекарню, находящуюся с обратной стороны кафе «Два этажа» приходится вернуться на соседнюю улицу. Успеваю встать в очередь прямо перед зашедшей толпой туристов. И пока я жду, постукивая пластиковой карточкой по прилавку, повара выносят в зал противень со свежим хлебом самых разных размеров и начинок. Рот тут же наполняется слюной от обилия ароматов. Любуюсь золотистой, смазанной маслом, корочкой и представляю, как вонзаю в неё зубы и отламываю. Снаружи хрустит, а внутри мягкое, пропечённое тесто. Сейчас сознание потеряю от собственных фантазий.       Наконец очередь доходит до меня, и я прошу положить в коричневый бумажный пакет сразу два чесночных батона, щедро посыпанных укропом. Расплатившись, протискиваюсь мимо громких туристов с огромными рюкзаками на плечах и выхожу на улицу. Стоит поспешить, пока хлеб не остыл.       Рёв приближающегося мотоцикла вынуждает меня посторониться, хоть я и иду по тротуару. Обернувшись, замечаю знакомый красный Дукати и его водителя в чёрном обтягивающем костюме и таком же чёрном шлеме с отражающим защитным стеклом.       Ёбырь-террорист. Или, как его ещё называют, Рауль Кудинов.       Он притормаживает рядом, опускает ногу на бордюр и, заглушив мотор, снимает с головы шлем. Одарив меня хищным изгибом тонких губ, парень небрежным взмахом руки поправляет растрёпанные волосы. Дам руку на отсечение, он тысячу раз репетировал этот жест перед зеркалом. Облокотившись на руль байка, Рауль тянется ко мне всем телом.       — Привет, красотка.       Выглянувшее из-за туч солнце бликует на вылизанной поверхности красного Дукати, и лучи света брызжут мне в глаза. Я щурюсь, пытаясь разглядеть лицо Кудинова, и в глаза бросается припухлость на щеке, налитая фиолетом.       — Привет, Рауль, — фыркаю я и прикладываю ладонь ко лбу козырьком. — Чего остановился? Полюбоваться на своё отражение в зеркале?       — Представь себе, нет, — хрипло посмеивается парень, и я морщусь. Слышу, как он специально понижает голос, чтобы казаться сексуальнее. А мне же хочется попросить, чтобы он прочистил горло и перестал хрипеть. — Увидел красивую малышку, решил остановиться. Тебя подвезти?       Я надменно вскидываю брови. Всего месяц назад Рауль слетел с обрыва, разбив свой прошлый мотик вдребезги. Должно быть, вселенная его любит, потому что парень остался жив и отделался шрамом на ноге. Ничто на свете не заставит меня сесть к Кудинову хотя бы по этой причине. А, помимо этого, есть ещё и десяток других веских причин. Например то, что этот парень — конченый урод.       — Нет, спасибо, — взмахиваю я рукой. — Погода хорошая, я прогуляюсь пешком.       — Эх, жаль. — Рауль театрально роняет голову на руки с громким вздохом разочарования. — А я думал, мы продолжим то, что начали в субботу.       Его слова режут по ушам. Кровь отливает от лица, внутри всё холодеет, а я смотрю на Кудинова, словно впервые в жизни его вижу. Редкие облака заслоняют ярко светящее солнце, и наконец лицо Рауля можно хорошо разглядеть.       Моргнув, я снова вижу парня, но уже в другом месте. Вокруг полумрак, громко гремит музыка, и её басы вибрируют под ногами. Напротив, возвышаясь, стоит Рауль, а за его головой торчит огромная репродукция «Бурлаков на Волге», экспозиция из коллекции родителей Локонова.       Рауль был там. На вечеринке в доме Севы. Это точно был он.       Взвизгнув молнией кожаного костюма, Рауль расправляет полы куртки, и подвеска с красным драконом на длинной цепи качается словно маятник. Как заворожённая смотрю на украшение, и мороз пробирает до самых костей.       — Чего застыла? — усмехнувшись, интересуется парень. — Вспомнила?       — Так это был ты, — цежу я, пытаясь справиться со шквалом эмоций. Растерянность, испуг, злость. — Кто же ещё, можно было сразу догадаться.       — Звучит, как предъява, — язвит он. — Что не так? Тебе не понравилось?       — Ты опоил меня наркотой, — выплёвываю я ему в лицо, чувствуя, как к голове приливает кипящая кровь. — Ты — грёбаный насильник.       Брови Кудинова взлетают вверх, и он кажется по-настоящему удивлённым. Его рот приоткрывается, он хочет что-то сказать, но умолкает. Спустя несколько секунд губы Рауля изгибаются, и он начинает громко смеяться, припадая грудью к рулю. Подвеска с драконом звонко стучит о хромированный металл, и, кажется, мой пульс хреначит с ней в такт. Наконец отсмеявшись, Рауль утирает выступившие слёзы и, шумно выдохнув, с усмешкой смотрит на меня.       — Оля, а ты с приколом. Мне нравится.       — Это нихрена не шутка, — выдавливаю я севшим от злости голосом. — На тусовке у Локона мне в пиво подсыпали наркоту, а потом ты чуть меня не трахнул. Дважды два не трудно сложить.       — Ну, хреново у тебя с математикой, выходит, — продолжает лыбиться Кудинов. — Я тебе ничего не подсыпал. Ты и без этого сунула язык мне в рот. Так что, я просто взял то, что мне предложили. Не знаю, где ты успела обдолбаться наркотой. Хотя, — Рауль изображает крайнюю степень задумчивости, — учитывая то, с кем ты водишь дружбу, я бы присмотрелся к окружению, а не порядочных людей обвинял.       — Не переводи стрелки. Все знают, что ты подсовываешь своим партнёршам таблетки.       — Потому что они об этом просят? Не?       Я молчу, глядя на парня тяжёлым взглядом и с упавшим куда-то вниз сердцем. В голове полная неразбериха. Часть меня, уже сделавшая выводы, хочет набрать отцу Хэнка и сдать Рауля, но другая велит не спешить и послушать, что Кудинов скажет. Хотя, чем дольше он говорит, тем отвратительней становится вся ситуация.       — Ты, походу, не всё помнишь. Так? — Помедлив, я всё же киваю. — Ну понятно, первый раз. Когда я приехал с друганами к Локонову, ты сама ко мне подошла и присела на уши жалобами на бывшего. Что пришла потусить, развлечься, а он припёрся и стал заёбывать тем, чтобы вернуть отношения. А потом сама меня засосала, чтобы чел увидел, что тебе на него похуй. Ну что, припоминаешь?       Я нервно сглатываю вязку слюну и прижимаю пакет с хлебом к груди. Неужели я правда это сделала? Это же совсем на меня непохоже...       — И что было дальше?       — О, это самое интересное, — усмехается Рауль. — Мы пошли в спальню, чтобы поебаться, а потом залетел твой ебанутый футболист и втащил мне по лицу. — Он поворачивает голову и демонстрирует синяк на щеке. — Я, конечно, в долгу не остался, но в итоге он тебя увёл. А что там было дальше — хуй знает. Ты проверься, мало ли, вдруг он тебя позже выебал.       — Не было этого, — отрезаю я.       — Как скажешь, — пожимает парень плечами. — В любом случае, если думаешь, что тебя накачали таблами, спроси у бывшего. Он, если между нами, выглядел как поехавший, который надеялся, что ты повиснешь на нём, но проебался. Знаешь, бывшие — они такие. Мстительные.       Я не понимаю, что ответить. Слова Кудинова ядом всасываются в мою кровь и отравляют мысли о Вале сомнениями. Целый день я слышу одно и то же: а вдруг это был Святов? И, если с утра я была уверена, что он не мог так со мной поступить, теперь уверенность куда-то улетучилась.       Раздражает, что я стою и слушаю это говно от ёбыря-террориста. Может ли он врать? Сто процентов. Но врёт ли на самом деле? Ответ на этот вопрос в голову не приходит. Я запуталась и совершенно ничего не понимаю. Надо поговорить с девочками и всё осмыслить. А затем прийти и потребовать правду от Вали. В лоб. Чтобы не было возможности отвертеться.       — М-да, — тянет Кудинов и, выпрямившись, берёт в руки шлем, — вижу, подгрузил я тебя. Ладно, как родишь — звякни. Свожу тебя на свиданку, раз ты со своим хахалем разошлась. Хоть узнаешь, какого это — быть с нормальным челом.       Смысл его слов доходит лишь тогда, когда он заводит мотоцикл и, оттолкнувшись от земли, срывается с места, обдав меня лёгким облачком дорожной пыли. Отмахнувшись от танцующих в воздухе песчинок, я пялюсь Кудинову вслед.       Всё, о чём теперь я могу думать, — а остались ли вообще нормальные парни? Оглядевшись на прохожих, идущих по своим делам и не обращающих на меня внимания, я осознаю — тёплое чувство уверенности и безопасности, в котором я жила всю жизнь, растворилось без следа.