Дети Долгого Лета (продолжение фанфика "Дорнийская жена")

В тот день, когда они миновали серый город Мантарис, к ней явился Эшлин. Она выбралась на прогулку, неся на руках малышей, и, погуляв вдоль стоянки, села, нежась на неярком солнце, слушая пение птиц в кедровой роще. Джейме ушел, чтобы вместе с дядюшкой пересчитать воинов и запасы и разделить их на два пути: часть отрядов спускалась к югу, другие же должны были проехать дорогой демонов дальше, чтобы убедиться в безопасности пути для остальных. Сюрпризов от Мазздо больше никто не хотел. Мантарис был мрачным местом, где нищие протягивали путникам изуродованных детей, закутанных в тряпье, выпрашивая монетки. Лорд Герион, будто поняв ее страхи, велел всему отряду двигаться как можно быстрее – и вскоре они оставили позади жалкие развалины, но на душе у Бриенны стало неспокойно. Хотя Герион несколько раз в красках описывал ей деревушку в Летнем Заливе, спокойную, состоящую из нескольких больших вилл и приятных садов, ей представилось, что они направляются в самое сердце несчастья, пепла и смрада, каковыми стали эти земли после Рока Валирии. Посулы Гериона были весьма соблазнительны: а потому веры им не было никакой. - Доброе утро, - проворковал Эшлин, и Бриенна подняла глаза. – Суровый городишко, правда? Она уставилась в лицо безликого, размышляя, как бы повежливее его прогнать. - Человек тебе не по душе, - сказал он с кривой ухмылочкой. В руках у него был какой-то сверток, несколько шалей, словно он держал спеленатого младенца. Это Бриенне тоже ужасно не понравилось. Она поглядела на меч, лежавший рядом с ней на узенькой скамье под навесом. Поглядел на него и Эшлин. Бриенна не выдержала первой: - Что у тебя в руках? Неужели новая добыча для браавосского бога? Эшлин лениво повел плечом: - Для бога без лица любой из них так же хорош, как ты или я. - Ясно. - Но нет. Человек никого не забирал у несчастных. Где же твой муж? - Он скоро придет, - соврала она. - Он очень занят, - скучающим тоном сообщил убийца. – Придет не скоро. - Мне не нравится, что ты со мной говоришь, - выпалила она. – Возможно, тебе пора отправляться восвояси. - Именно это человек и делает. Бриенна сощурилась. Эшлин в ответ на ее молчаливое «так какого же Пекла» выпятил губы, качнулся с пятки на носок и вдруг сказал: - Человек рос в Лорате. Очень скучное место. После долгого молчания Бриенна невежливо отозвалась: - Возможно. Так что? - Много детей хотели оттуда сбежать, иногда детей продавали, иногда приходили люди, чтобы взять себе в ученики или просто попробовать на них свои умения. У человека была сестрица, имя ее Ян-даар. Однажды матушка разозлилась на нее за то, что сестрица пролила дорогую пурпурную краску, которой мы красили бархатные плащи для продажи. Матушка была так зла на нее, что Ян-даар очутилась в подручных безликого. Тот был молод и не многое еще изучил, но ему нужно было оттачивать свое умение. Он провел много времени, потроша сестрицу, изучая ее, а перед тем убивал ее дюжину дней, чтобы испробовать разные способы и понять, какие из них лучше всего. Человек, - Эшлин коснулся своей груди над свертком, - тогда мальчик. Нашел ее выпотрошенной. Человек долго смотрел на развешанные по веревкам внутренности, не понимая, как все это могло быть сестрицей. Рядом с мальчиком сидел его кот, и, когда мальчик, поддавшись слабости, заплакал, кот стал лизать его щеку. Словно бы он говорил ему: не будь слабым, не то и тебя развесят по частям на заднем дворе заброшенной хижины, не будь же таким, Эш Лиин. Вернулся слуга безликого бога и, увидев плачущего мальчика, подозвал к себе. Тогда кот прыгнул и вцепился ему в лицо. Мальчик убежал. Безликий замолчал и уставился куда-то далеко взглядом равнодушным и темным, как вся история. - Несколько лет спустя отыскал того человека и даровал ему милость безликого бога, хотя при том и поддался гневу. Но человеку вовсе не стало легче. Человек желал бы отыскать своего кота. Тут безликий издал звук, которого менее всего Бриенна ожидала: он вздохнул. Тотчас взяв себя в руки, с тем же надменным бесстрастием он закончил: - Позже встретил одного человека, что хвастался любовью к сестре, точно это было особым подвигом… А еще немного лун спустя встретил женщину, что первым делом спросила у двух убийц: где моя кошка?.. Бриенна изумленно моргала, и вдруг Эшлин рассмеялся: - Женщина права. Человеку пора возвращаться. Мы больше не встретимся, ибо путь лежит на Лорат. А путь этого воинства – совсем в другую сторону. Но вот чего человек не мог забыть. То, как женщина спрашивала о кошке. - Послушай-ка, Эшлин, если рассказанное тобою правда, то… Мне довелось встретить девушку, воспитанную в Храме Безликого в Браавосе, она также была одержима и местью, и гневом, но… Эшлин наклонил голову к плечу, словно готовился выслушать ее с большим интересом. Тогда Бриенна поняла, что слова ее вовсе не касаются ни единой струны в его душе, и что он совершенно глух к ней, как глух ко всему миру, к его мольбам и резонам, к разговорам о верности, любви и благородстве. Единственное, что он слушал теперь и единственное, что слышал – приказы жестокого бога. - Прежде, чем я отдам эту ношу, женщина должна узнать: муж женщины, воин без руки, схожий с Тайлером Златолюбивым, вернулся за ней, человек его видел. Но ее уже не было там, где он искал ее, бродил и звал. Он был опечален и даже имел на своих глазах слезы, что выдает в нем слабую душу и никчемное создание. Человек успел раньше, - сказал он беспечным и равнодушным тоном. – Она потеряла кусочек уха. Ходят слухи, будто большая женщина, подобно животному, львице или кому-то еще, кормит грудью и своих детей, и брошенных котят. Человек думает, такая женщина сможет о ней позаботиться. С этими словами Эшлин шагнул к Бриенне и развернул свой кулечек с тряпьем. Она увидела рыжее ухо, бело-рыжую мордочку, запекшуюся корочку крови вокруг обрывка другого уха. И вскрикнула. Мясник Ринд, явившийся на ее охи и ахи, увидел кошку и оторопел. Она рассказала ему о бегстве Эшлина, но того известие отнюдь не взволновало. - Пускай убирается, - только и проворчал он. – У меня от этого гаденыша бегут по спине мурашки размером с кулак. - У тебя-то, - засмеялась она. Ринд осмотрел Царапку, ласково приговаривая что-то на своем языке. Несмотря на страшные шрамы и зловещее прозвище, как Бриенна уже давно поняла, он оказался человеком простодушным и безобидным. - Похоже, ее рана затянулась, - сказал он, показав Бриенне на плечо кошки. – Она бодра как любая кошка и такая же вредина! В ответ на это Царапка изогнулась, злобно мявкнула, прикусила его толстое запястье. Ринд восхищенно засмеялся. В конце концов он отпустил бедняжку, и она, подчиняясь какому-то странному притяжению (а может, вовсе не странному) побежала в карету, где уже пищали ее встревоженные дети. - Может быть, Эшлин ее вылечил? Похоже, он любит котов. - Не похоже, чтобы он вообще кого-то любил. К тому же, - Ринд поднял палец и поводил им перед носом у Бриенны, - предатель. В мире по эту сторону Узкого моря каждый успевает побывать и жертвой, и предателем, подумала Бриенна, но благоразумно промолчала. Ринд помог ей переодеть Эдвина, а затем и Герольда, которые уже хныкали в мокрых пеленках. - Какие маленькие, - сказал он с огорчением. – Не выросли бы они в отца. - Что ты имеешь в виду? - Он совсем неказист. Мать вот – красавица. Им бы твой рост и твою силу… И, конечно, твою красу. - Джейме высокий и очень хорош собою. - Это тебе кажется, - снисходительно сообщил Ринд. Вид у него был такой, словно разговаривал со слабоумной. – Эй. Хочешь сливовых трубочек? И он угостил ее сладостью, изготовленной из растертых слив и меда, вываренных до такой степени, что они стали плоскими и сухими, как листы бумаги, и их свернули наподобие пергаментных свитков. Когда Джейме вернулся, то остановился в изумлении, глядя на открывшуюся перед ним картину: Ринд приплясывал с младенцем на руках и корчил рожи другому, лежавшему на локте у Бриенны. Оба ребенка пыхтели, сопели и издавали всевозможные звуки одобрения, а Ринд от этого старался пуще прежнего. В конце концов Герольд – тот, что был у мясника на локте – уснул. Почти тотчас уснул и Эдвин. Довольный своим успехом, Ринд протянул малыша Бриенне, а она посмотрела поверх его могучего плеча. - Все хорошо? – спросила она у Джейме. Тот принужденно улыбнулся, будто вернулся после какого-то изнурительного спора. Бриенна решила, что вытащит из него признания потом. Ей хотелось поделиться с мужем радостью: - Загляни-ка в карету. У нас гость. - Кто это? – нахмурился Джейме. - Ты будешь рад ее встретить. Лицо его вытянулось и даже побледнело, и Бриенне стало жаль его и расхотелось шутить. Она уже собралась объяснить, но Джейме прошел несколько быстрых шагов и открыл дверь. Потом раздался потрясенный, радостный вскрик, и Ринд с Бриенной переглянулись. Хотя чудесное возвращение его кошки и привело Джейме к нескольким дням счастливого довольства, когда он был веселее и беспечней обычного, и подтрунивал над женой, и играл с детьми, и перебрасывался ловкими шутками с воинами Гериона – но вскоре тревоги, которые всколыхнул Мантарис, вернулись вновь. Они двигались по узкой каменистой дороге, осыпавшейся с одного края, прижатой к скале с другой. Внизу, в пропасти, стоял туман, пахнувший болотом, стоячей водой и мокрой гарью. Небо затянуло свинцовыми плотными тучами, и пейзаж вокруг потерял все краски. Ближе к вечеру на дорогу спустились свинцовые, мрачные сумерки, в этой серой тишине отряды ехали в полном молчании. Бриенна выглянула в окно кареты и заметила, что лица всадников, сопровождавших повозку с драгоценным (по уверениям дядюшки Гери) грузом, стали серьезны и напряжены. Она прижала детей к груди, и вдруг услышала раздраженное шипение из-под груды тряпья. Это Царапка подала свой голос, и в голосе ее слышался ужас матери, передавшийся Бриенне, а, быть может, и кошке – от нее. Воздух как будто сгустился и задрожал. Сердце ее забилось сильнее, а потом застыло: она услышала тихое и нежное воркование сыновей. Эдвин и Герольд, как по команде, подняв личики к дырявому потолку, агукали и улыбались, пуская пузыри, точно над ними склонилось лицо отца. Джейме, однако же, поблизости вовсе не было. За стенами кареты испуганно загалдели, на мгновение сумерки сменились темнотой. Она исчезла так же быстро, как опустилась. Бриенна в панике выглянула и увидела, что воины перекрикиваются, указывая на небо. Ей показалось, что серое облако-тень движется куда быстрее других, и она застыла, пригвожденная к скамье каким-то необъяснимым ужасом, страхом того рода, что ведом лишь диким людям, которым негде укрыться от подступающего урагана. Откуда-то донеслась песнь, похожая на молитву, и, подхваченная многими из воинов Гериона, разлилась по конным рядам. И тогда раздался властный окрик, один и второй. Дядя Гери проехал мимо кареты, раздраженно пришпоривая испуганно замиравшего коня, затем обернулся и вновь что-то выкрикнул на чужом языке. Воины смущенно переглядывались. Другие смотрели на него с испугом и вызовом. Песня смолкла. Бриенна ударила ладонью по стеклу. Герион, к счастью, это услышал. Он махнул рукой, давая всем знак остановиться. Когда Бриенна вышла, прижимая детей к себе, старший Ланнистер спрыгнул из седла и направился к ней, будто стремясь перегородить ей дорогу. - Куда, скажи на милость, ты собралась? - Что это было? – потребовала она. - Что? Бриенна кивнула на низкие облака: - Вы видели. Ваши воины тоже видели. - Не знаю, о чем ты толкуешь, девочка… - Прекрасно знаете, - оборвала она его, и дядя Герион уставился куда-то за ее спину, пряча взгляд. – Где Джейме? - Замыкает отряды. - Почему они принялись молиться? Герион вздохнул, фыркнул и сплюнул себе под ноги: - Потому что многие из моих ребят, хоть и умны, и прекрасно сражаются, при всем том суеверные дураки. Вот почему. Она молчала, ожидая продолжения. Герион нетерпеливо потряс головой: - Оставим это для разговоров за ужином, Бриенна. Мы скоро будем дома. Возвратись в карету, прошу тебя. - Нет, объясните теперь. И я не хочу больше сидеть в этой проклятой повозке, когда я не вижу ничего, что творится вокруг. Мне от этого лишь тревожнее. Он долго отнекивался и увиливал, проявляя все черты фамильной ланнистерской упертости, и наконец, пробубнив что-то вроде «упрямая баба!», кивнул нескольким воинам. Забрав к себе Эдвина, Герион следил, чтобы Бриенне помогли забраться в седло. Они поехали рядом, слушая, как по рядам катятся приглушенные разговоры, вобравшие в себя, казалось, все языки Эссоса. - Многие из них верят, будто в этих горах поселился призрак дракона, - без всякой охоты, в конце концов, буркнул Герион. – Чепуха! Облака бегут быстрее обычного, только и всего. Так случается, если ветер из долин поднимается сюда, к ущельям. - Хотите сказать, это было облаком? - Да, облако. Коих, как видишь, тут во множестве. Я сам видал и не такое. И дракона тоже видал. Это совершенно на него не похоже. - Вы встречали дракона?.. - Из тех, что пробудила маленькая шваль Таргариен, - сумрачно заявил Герион. – Немало ужаса наводили они по ту сторону гор, выжигая поселения бедолаг, и без того проклятых ужаснейшей из хворей. - И вы об этом знали? - Скажем так, я слышал. Узрел же тварь всего лишь раз, и то весьма издалека. Бриенна задумалась. - Я видела драконов вблизи, - сказала она после паузы. – Мы оба видели. Джейме даже сражался с ними. - Тогда ты и сама можешь… - Нет, не могу. Туча не движется столь стремительно. - Все это полный вздор. Эдвин на руках у дядюшки Гери возмущенно фыркнул и плюнул, слегка не достав плевком до серебряной бороды. Герольд же заворчал и начал вертеться на руках у Бриенны. - Какие прелестные малыши, - восхищенно сообщил ей Герион. – Их вовсе не напугать какой-то чепухой, правда же? Ты не испуган, ты, скорее, смеешься! Смотри, смотри. Он правда улыбается мне! Бриенна покачала головой. Однако спорить с тем, что малыши проявляли самое искреннее расположение к старику, было невозможно. Видать, они находят какие-то похожие черты между Герионом и их отцом, решила она. Ланнистеры в этой линии были до странности схожи между собой: улыбками, ужимками, всеми мелкими движениями лица. - Так, вы не верите в дракона? Один из них улетел из Королевской Гавани и больше его никто не видел. - Не видел и я, - раздраженно бросил Герион. – Может, он издох вслед за своей матерью. - Не слишком-то вы уважительны к Таргариенам. - Мне не за что их уважать, - отрезал старик. – Я повидал немало бед, и, слышал, вы тоже немало претерпели из-за властолюбия мерзавки Дени. - Все это гораздо сложнее, - озадаченно протянула Бриенна. – В какой-то момент мы сражались с нею плечом к плечу, если так можно сказать, и я… Я не могу говорить о ней с ненавистью. - Тогда можем просто помолчать, - великодушно разрешил старик. – Ты молода и во многом наивна, Бриенна. - Это вам Джейме сказал? - Я сам это вижу, девочка. - Не так уж вы проницательны. - Но чистое сердце и светлый ум мне заметны, уж поверь. И я сказал не для того, чтобы тебя задеть. Просто пойми: те, кто сеет войну, пожинают горькие плоды, а боги не успокоятся, покуда не заставят таких людей сожрать их все до конца. Многие давятся, многие отрекаются, но никто еще не ушел с этого пира не накормленным… и живым. - Вы говорите об ошибках, но говорите так, словно это злонамеренное коварство. - Таргариены наполовину состояли из коварства, наполовину – из злых намерений. Не встречал ни одного, по крайней мере на троне или из рвавшихся к нему, кто проявил бы себя иначе. - И Рейгар? - Этот несчастный, как и многие отпрыски белобрысых кровосмесителей, пал жертвой собственного урожая беды. Он завел любовницу из Старков. Это было жестоко, неосмотрительно, попросту глупо. Остальное ты знаешь, я уверен: ныне бастард Рейгара бродит по Семи Королевствам, отвергнутый всеми. Впрочем, дорогая моя девочка, ежели спросишь меня, так я скажу – и поделом. Белобрысые кровосмесители, подумала она. Дядя Герион явно не был в восторге от прежних правителей Вестероса, но, решила Бриенна, в вину им вменял совершенно не то, о чем следовало бы в первую очередь печалиться. Таковы Ланнистеры. Многое из того, что кажется ей, Бриенне, важным, они не замечают. А то, о чем она перестала бы думать в первую же минуту, кажется им невозможно значительным. - Джон был в ужасе, узнав о тайне своего происхождения, - сказала она, только чтобы сбить со старика эту ворчливую спесь. - О, не сомневаюсь. - И он… Ему было трудно принять все остальное. - И в этом сомнений нет. Старки всегда были уважаемым, благочестивым Домом… - А Ланнистеры? – вырвалось у нее. – По правде сказать, вы первый из знакомых мне Ланнистеров, кто сказал нечто доброе о Старках. - В самом деле? – Герион грустно усмехнулся, подняв бровь. – Да, было время, мы сражались на одной стороне. Нас рассорил мерзавец Эйрис, и то лишь ближе к своему бесславному концу. Что ж, Ланнистеры… Да, мы, разумеется, ничем не хуже северян, а во многом и лучше. Немало было среди нас людей благороднейших поступков, доблести, высокого ума и, как ты наверняка отметила, сиятельной красы. Она покосилась на старика и увидела лукавую улыбку. Невольно усмехнулась в ответ: - Трудно не заметить, лорд Герион. - Так я и подумал. Джейме всегда был отменно красив. Даже теперь, с этой золотой ладонью, верно? - Да, - искренне кивнула она и на том и заткнулась, слишком поздно сообразив, что старик ее попросту проверяет. Ей стало тревожно и холодно, она поежилась. - Не обижайся, девочка, - заметив, что Бриенна притихла и отвернулась, сказал Герион. – Я знаю, что ты любишь его. Но ты… Ах, Пекло. Ты так молода еще, так… Я бы сказал – невинна, если так можно сказать о матери двух эдаких бутузов и жене двух мужей. И все же ты кажешься мне молодой и полной силы, словно та богиня, которой молятся в иных поселениях на востоке Моря Травы. Знаешь, высоченная, мощная женщина, что сходит на их поля каждую весну. Они представляют ее огромной, сильной, неукротимой и прекрасной, вечно молодой, всегда имеющей у груди младенца, а во чреве – следующего. И так она ступает по плодородным холмам, даруя справедливость, урожай, порядок, чистоту… Да. Глядя на тебя, я думаю о том, как ты расцветаешь. Глядя же на Джейме, я… Узнаю себя в ту пору, когда еще не желал смириться с тем, что время неумолимо. Так витиевато о разнице в годах с Джейме ей еще никто не сообщал, решила Бриенна, но в ответ лишь коротко кивнула. Сказать ей на эти речи было нечего, кроме как уверить старика в том, что на ее красоту нет желающих позариться, как и на ее мнимую свежесть и прочие сомнительные (и всегда-то бывшие таковыми) достоинства, что и доказал проклятый принц Манфри. Разумеется, она никогда не верила до конца, что он ее любит или хотя бы мимолетно влюблен, но поначалу верила, что он уважает ее, понимает и ценит. Его дикие выходки и жестокие слова быстро разбили эту – последнюю, пожалуй – иллюзию насчет себя у Бриенны Тарт. О Тормунде же думать не хотелось. Ей было неприятно вспоминать, что он вожделел ее, не смущаясь ни себя, ни Бриенны. Однако отвращение мешалось с благодарностью и странной, необъяснимой, тихой нежностью к нему, каковая, в первое время, рождалась в ней к Подрику Пейну. Так жалеют непослушного юнца, сквайра бестолкового, но при том искреннего в своем служении. Может быть, я все-таки немного тщеславна, подумала она, вспоминая укоры от септы Роэллы. Старую ворчунью почему-то особенно возмущало наличие у Бриенны мнимой гордости и даже гордыни, не подходящей к ее чудовищному уродству. И все же Джейме любит меня, упрямо решила она. Он любит меня, ему вовсе неважно, сколько мне лет и какая меж нами разница. Он любит меня не как какую-то придуманную дикарями богиню и не как первую красавицу королевств, и не как первую уродину в них же, а просто за то, что я – это я. И любит меня всем сердцем, просто потому что он – это он. Она улыбнулась этой мысли. - Что же касается моего племянника, девочка, - будто прочитав ее мысли, нараспев и негромко проговорил лорд Герион, - я прежде лишь раз видел такую степень любви. Лицо его светлеет, стоит ему увидеть тебя, и он каждый раз, когда ты рядом, поворачивается к тебе, глядит лишь на тебя, как будто цветок следит за солнцем. - О, - смущенно выдавила она. - Да, и я льщу себя надеждой, что когда-нибудь вы станете подобны тому союзу, что я встретил там, на той земле… И что никакие беды, постигшие их, вас не коснутся. - Вы говорите о…? - О нашей прекрасной Джоанне, - грустно сказал старик. – Джейме походит на нее, как, говорят, был некогда похож и я, и даже мой бедный Тайлер. В детстве, в игре поменявшись одеждой и спрятав ее косы, мы с нею могли обмануть даже старых и самых преданных слуг, так были схожи. Но выбрала она не меня, чему, конечно, я не был удивлен: я был ее другом по играм, спорам и шалостям. Я был тем, кто всегда в тени, и полюбила она лишь одного из нас. Любовь к ней была велика в Тайвине, а что ценнее всего - родилась она не тотчас, чтобы вскорости и погаснуть, а крепла от года к году. Гм. В этом Джейме повторяет Тайвина. Он умеет любить крепко, любить сильно, любить свою женщину всей душой. Джоанна была необыкновенна. Ты напоминаешь мне ее, пусть не красотой: но статью, силой и тем, как ты умеешь подчинить себе мужа. Ум у вас обоих светел и чист, и советы ваши, и даже требования, и приказы, и просьбы, к которым от иной бабы и прислушаться-то грех, разумны и прямодушны. Мой брат совершал много поступков, на которые бы, наверное, и не решился, не будь ее рядом… Гм. Впрочем, все грязные сплетни я оставил позади и не желаю о них думать. - Сплетни? - Ах, женское любопытство. - Нет, нет, я вовсе не… Я не хочу этого знать, - Бриенна покраснела. – Простите, лорд Герион. - Прощаю, - великодушно протянул старик. – Ты не виновата, и никто не виноват, кроме мерзейшего из Таргариенов. Это он разрушил прекраснейший из союзов. К счастью, теперь на земле больше нет Таргариенов, и никто не сможет сказать, что мы повторяем ошибки прошлого. Если и повторяем, - он вдруг хохотнул, странно холодным и злым смешком. – Если и повторим, то будем в выигрыше. Ланнистеры всегда платят долги. Бриенна решила, что не стоит даже пытаться выпытать, о чем бормочет лорд Герион. Может, он и сам не знает, о чем, подумала она не без грусти. Старик выглядел человеком, погрузившимся в собственное невеселое прошлое, заплутавшим в лабиринте из чужих и собственных долгов и кредитов, и ей не хотелось его тревожить. Дорога начала спускаться, и туман постепенно рассеивался. Вскоре отряды выравнялись, и Гериона с Бриенной догнал Джейме. Он забрал у старика дремавшего малыша, подвел лошадь к Бриенне и кивнул ей: поедем вперед. - Ступайте, - прогремел голос позади них, оба испуганно обернулись, - теперь это безопасно. Побудьте вдвоем, раз уж так соскучились. И первыми из нас узрите берег Вечного Лета! Мы почти дома, мой мальчик! И Герион загоготал, а потом поднял руку и что-то крикнул на валирийском. Его клич подхватили солдаты, обрадованные близостью отдыха. Джейме отвернулся и пришпорил лошадь, и вскоре они очутились впереди всех на узкой, но ровной тропе, что вилась между можжевеловыми и терновыми зарослями.