Калейдоскоп

Найти свободное место в одном из постоялых дворов Надора труда не составило. Гостей, как отметил Лионель, в этом герцогстве было сравнительно немного. То ли попросту никто не рисковал соваться в это не самое приветливое место, то ли сказывались последствия бунта, прошедшего сравнительно недавно. Их приняли спокойно, без какого-либо лизоблюдства. Хозяйка и бровью не повела, когда Лионель затребовал одну комнату с двумя кроватями. Сдвинуть их проще, чем ловить возможные косые взгляды — о том, что в Надоре был силен эсператизм не знал только ленивый. А данное религиозное течение было не самым терпимым к многим вещам. Эмиль, невзирая на усталость — они за все это время позволили себе передохнуть только в Олларии, как раз сменив там лошадей, собирался вот непосредственно с утра начать поиски цветка. Он намеревался отправиться в горы сразу после завтрака. — Подожди, Миль, — Лионелю пришлось осадить брата, который рвался штурмовать местные вершины со страстностью норовистого жеребца. — Сначала осмотримся. «Ли!» — на возмущенный возглас в собственной голове старший старший Савиньяк никак не отреагировал. И не отвел взгляда, когда Эмиль попытался его переупрямить детской игрой в гляделки. В их ситуации рисковать было нельзя, а спешка вела именно к такому неучтенному риску. «Не спеши!» — еще раз повторил Лионель уже в комнате, где они обустраивались. Оплатили свое проживание они на неделю, так что в ближайшее время им предстояло привыкать, как минимум, к местной кухне. Судя по камину, который был уже подготовлен к хорошей топке, ночами здесь было не сильно тепло, даже летом. Или их сочли за южан, вот и решили прогреть спальню получше. Несколько шкур, которые лежали на кроватях должны были сохранять тепло. Во всем этом месте ощущалась основательность. Лионель коснулся рукой стены и удивленно дернул бровью, камень, даже на вид холодный, на ощупь таким не был. В Эпине и Придде подобные строения были стылыми и хороши были исключительно в летнюю жару. Здесь же были либо другие методы строительства, либо другие заговоры, во что верилось больше. Это на юге можно было позволить себе деревянный дом, в котором пожар может случиться исключительно по чьему-то злому умыслу. На севере же камень служил куда более надежной защитой от стужи. — Ли, что за интерес такой к стенам? — Эмиль отвлекся от изучения искусно обработанной шкуры черного волка и переключился на брата. Он думал заказать ужин непосредственно сюда, но Лионель покачал головой, отметив, что они спустятся в общий зал. — В разнице строительства, — несколько непонятно объяснил Лионель, отлепившись от стены. — Идем, нам стоит перекусить, прежде чем ложиться. В отличие от брата, который начинал свою службу в более теплых местах, Лионель провел три года в Надоре и Торке*. До сих пор больно кололо сердце, когда он вспоминал своего бывшего сеньора. Как же не понял раньше? Не предотвратил? Нахмурившись, старший старший Савиньяк встряхнул головой. Прошлого было не вернуть, а они прибыли сюда совсем не за тем, чтобы он предавался воспоминаниям. А вспомнить было что. Лионель возмущенно фыркал каждый раз, когда его вытаскивали на праздники. Одни гонки на собаках в Зимний Излом чего стоили. И ведь Эгмонт Окделл сам не гнушался, так и оруженосца своего научил такому способу передвижения. Лионель до сих пор помнил, как выбирать собак для упряжи, как их сбивать в стаю, отличать лидера или того, кто мог в потенциале стать ведущим упряжки. А еще в Зимний Излом здесь готовили вкуснейшее мясо из добытых зверей в местных лесах. Да и пироги тоже, хотя зерно-то явно докупали с других провинций Талига. В Надоре Лионель видел — и сам участвовал, — в хороводах возле больших костров. Их размер внушал опасение, ну а вдруг перекинется на одежду или на телеги многочисленных торговцев, съезжающихся сюда в это время года. Но нет, никогда ничего не происходило, разве что камни, окружавшие костер, весело потрескивали, не разрушаясь, впрочем, никогда. А вот цвет время от времени меняли — Эгмонт Окделл в такие минуты хитро щурился и ссылался на изломную магию. В эти же костры летели разноцветные письма с желаниями. Уж из какой бумаги они изготавливались, старший Савиньяк не знал, но запахи всегда были ошеломительными. В Надоре верили, что брошенные подобным образом письма доходят до Создателя, который их исполнит, если пожелает. Все зависело от человека, с какими помыслами он выполнял этот нехитрый ритуал. Надор был очень противоречивой землей. Эсператизм соседствовал с какими-то местными традициями, приметами и верованиями. Хозяйственность сочеталась с почти детской наивностью, доверчивостью. Вот только обманы надорцы обычно не прощали. «Легковерен и глуп как надорец», — говорили в Олларии. Жители столицы не давали себе труда разобраться в том, какими были обитатели этой провинции. Еще Эгмонт Окделл, будучи сеньором Лионеля, с грустью говорил, что именно по этой причине надорцы предпочитали практически не выезжать за пределы провинции. Их обида могла копиться годами, прежде чем вспыхнуть грозным пламенем, остановить которое было под силу немногим. Когда Лионель услышал, что Эгмонт Окделл принял участие в бунте, он напился до летающих кошек Леворукого.Потом пришлось спешно брать себя в руки, но Росио ему и слова не сказал за, мягко говоря, не самый бравый внешний вид. Росио, кстати, спас семью Эгмонта от участи лишения дворянства, согласившись на линию. А Лионель тогда не успел спросить бывшего монсеньора — какого ызарга тот полез в этот заведомо обреченный бунт? Зачем ему далась Талигойя? После тех событий Лионель и не думал, что придется снова оказаться здесь. И как он уговаривал Эмиля, ссылаясь, что все легенды — сказки, лучше бы верить в Росио и его лекарей. Но брат все-таки переупрямил его — как результат, они оказались в Надоре. Утром Лионель планировал погулять по городку, поспрашивать местных по поводу эдельвейса. Что-то и Эгмонт делал, когда Лионель ухитрился во время службы получить ранение. Он тогда неделю провалялся в замке Окделлов в беспамятстве, а очнулся уже полностью здоровым. Им тогда пришлось срочно мчаться в Торку, потому расспросить сеньора, как так вышло, Лионель не успел, потом забыл, а теперь и некого спрашивать. «Ли, ты чего?» — вопрос брата выдернул Лионеля из воспоминаний. Прошлое следовало отпустить, но здесь это получалось куда тяжелее, чем обычно. Три года жизни в этих краях не так-то легко было выбросить из памяти. «Отвлекся на воспоминания. Завтра поспрашиваем про цветок», — Лионель ел свою порцию, отмечая краем глаза, что в зале находились в основном старики, подростки и женщины. Похоже, бунт дорого обошелся Надору. * — это ветка событий, в которой Лионель был оруженосцем Эгмонта, пошедшая трагическим путем. Возможно, будет ветка с более благополучным развитием событий.