Калейдоскоп

Дик вжимался в камень, вздрагивая всем телом. Всхлипывания потихоньку сходили на нет, но вот озноб лишь усилился. Пальцы скорее инстинктивно цеплялись за камень, на котором он лежал. «За что матушка так?» — мысль стучала в голове маленькими молоточками. Дик решительно не понимал, чем заслужил столь жуткое место для «дальнейшего осмысления собственного поведения». Мало было того, что здесь было высоко, впору какому-нибудь Повелителю Ветра. И то, едва ли даже тот, хорошо знакомый со своей стихией, здесь бы хорошо себя чувствовал. И все регалии бы не помогли ощущать себя на такой высоте с комфортом. Дик снова обиженно шмыгнул носом, скорее заставляя себя разлепить глаза, чтобы рассмотреть уютный монолит моста. Несмотря на всю свою узость, он все еще казался надежным. В принципе, если бы не замурованный вход на другой стороне, можно было бы попробовать до него добраться. Вот только на другой башне от входа давно не осталось и следа. А проходить сквозь камень Дик не то что не умел, он искренне считал подобные способности не более чем легендами, о которых даже спрашивать не следовало. Матушка точно не одобрит. «И отправит меня еще куда-нибудь, в место, где еще страшнее», — Дик шмыгнул носом, пытаясь хоть немного прийти в себя. По-прежнему было страшно. Ветер то усиливался, то стихал, но облегчения не приносил — Дик не принадлежал к нему. А глухой, недовольный гул, раздававшийся с разных сторон казался ребенку слабым отзвуком собственных эмоций. И становилось страшно и жутко от мысли, что своей недавней паникой Дик мог ненароком причинить беспокойство ни в чем не повинным людям. Шмыгнув носом, Дик завозился, устраиваясь поудобнее. Было холодно, одежда была слишком тонкой для того, чтобы сидеть тут долго. А уж на сколько матушке вздумалось запереть его, только ей одной и ведомо. Дик от всей души надеялся, что это наказание не продлится дольше нескольких часов. Становилось все холоднее, хотя возможно ему так казалось? Он и сам не понимал, но потихоньку дул на озябшие пальцы, пытаясь хоть так дать себе хоть немного тепла. Получалось, откровенно говоря, с трудом. Мальчик вспомнил зеркало и разговор с Рокэ Алвой. Было очень неожиданно узнать нехитрый факт — прежде Повелители общались между собой куда чаще. И далеко не всегда, судя по всему, просто согласовывали визиты или уточняли еще какие-то детали, разговаривали вполне по-дружески. Но то осталось в прошлом. «Отец, наверно, с кем-то из Эпине разговаривал, когда был в кабинете в последний раз», — Дик не удержался и чихнул, после чего зябко передернул плечами. Он вполне мог представить разговор отца, вероятно, со старшим на тот момент Повелителем Молний. Церемонии бы наверняка оставили и обсуждали то, что казалось важным. Подготовку к восстанию, например. Или еще какие-то общие дела. Вряд ли вызовы проходили для того, чтобы поговорить, как это случайно вышло у самого Дика. Сейчас, вжимаясь в камень моста, Дик поймал себя на абсолютно крамольной мысли — а так ли было необходимо восстание? В конце концов, Оллары на троне были не первый год, а что там с настоящими Раканами поди разбери. Вон, у Приддов тоже что-то невнятное в генеалогии проходило, ему ментор это даже объяснять отказался, сославшись на непроверенные факты и нежелание оскорблять Повелителей Волн. «Ветер на меня странно влияет», — Дик передернул плечами, прикусил на боли губу, чтобы немного встряхнуться. Он уже чувствовал сильнейшую усталость, вызванную, вероятно, недавней истерикой. А еще остро хотелось есть и в тепло, хотя бы в не топленную собственную комнату. Там можно было завернуться в одеяла, а то и тихонько попросить принести пару шкур — слуги не отказывали в таком, ведь прямого запрета герцогини не было. Скрип открывающейся двери стал для Дика полной неожиданностью. Погрузившись в мысли обо всем разом, он и не заметил, как прошло время, определенное герцогиней Окделл как достаточное для завершения наказания. Мальчишка с трудом перебрался с моста внутрь башни, его трясло от холода и пережитого страха. Он слушал краткую воспитательную речь матушки и мечтал хоть о чем-то теплом. Новость о сне без ужина, заставила Дикона тяжело вздохнуть. Опустив плечи, на подгибающихся ногах он покорно направился в собственную комнату. Айрис видно не было, но это как раз юного герцога не удивило — сестра хорошо знала, когда было необходимо спрятаться, чтобы пережить гнев матушки. Добравшись до кровати Дик упал на нее, не в силах даже переодеться. Разве что обувь была сброшена, после чего ребенок укутался плотнее в доступные ему одеяла. Когда утром Мирабелле Окделл сообщили о лихорадке у сына, она только поджала губы, но все-таки лично проверила, в чем дело. И если Ричард решил притвориться, то вчерашнее наказание удлинилось бы еще на несколько часов. Дик об этих планах матушки ничего не знал. Его трясло от озноба, хотелось спать и хоть немного забыться от всех недавних переживаний. Когда матушка тряхнула за плечо, Дик только сердито буркнул что-то невнятное, пытаясь зарыться в тепло одеял. Короткий приказ давать обильное питье и наблюдать за состоянием, в случае ухудшения, молиться Создателю, Дик уже не слышал, провалившись в зябкий стылый сон. Там пели камни, сверкая яркими гранями. Дик старательно слушал, погружаясь в непривычный ему мир. Звуки становились то сильнее, то тише. Иногда, впрочем, мальчику казалось, что он видел силуэты наблюдающих за ним людей, но стоило попытаться повернуться они рассыпались, исчезали в темноте, которая по какой-то причине не пугала, а убаюкивала, показывая сколько же в ней граней. «В Ожерелье много бусин, юный Повелитель», — шептали камни, прерывая песни. Дик старательно вглядывался, но темнота внезапно уходила, он снова оказывался в постели, с сухим компрессом на лбу. В полумраке комнаты, конечно, никого не было. Дик обиженно шмыгнул носом, пить хотелось невыносимо. А в ушах все еще стояла странная песня. Дик поймал себя на мысли, что очень хотелось откликнуться, чтобы уйти посмотреть другие бусины. Здесь он все равно никому не нужен. А Надор примет другого, еще не родившегося, ведь Айрис еще маленькая, научит себя слышать. Появившаяся служанка отвлекла от тяжелых размышлений, осторожно напоив больного герцога каким-то отваром. Дик старательно не смотрел на нее, не в силах выдержать очередной сочувствующе-отстраненный взгляд — сидеть с ним было лишь частью ее обязанностей, не более. Дик уже не был совсем ребенком, все понимал и не пытался найти ни у кого подобие заботы. А сейчас ему и вовсе было не до чего, песни в темноте звучали так, что к ним хотелось вернуться. В отличие от стылой комнаты родного дома.