Шрамы

ПРОЛОГ

5 МАЯ 1998

ДОМ УИЗЛИ,

ЗА ЧАС ДО ПОЕЗДКИ НА КЛАДБИЩЕ СВЯТОГО ИЕРОНИМА

           ДЖОРДЖ УИЗЛИ                        Весь мир застыл. Парень сидел в своей комнате, вернее, бывшей его комнате – до тех пор пока они с братом не перебрались в квартиру получше и поближе к магазинчику, чтобы всегда быть на связи с покупателями и поставщиками. В этой комнате застыл весь их прежний мир – мир братьев, которые были преисполнены волшебством и постоянно генерировали новые идеи. Может, они были глупыми – в конце концов, тогда им было по 16. Сейчас Джорджу было 18. Через год ему будет 19. А Фред…Фред так навсегда и застыл в этом 18-летнем возрасте, уйдя слишком далеко, в иной мир, куда даже искусные волшебники не решаются заглядывать. Джордж поправил лацканы темного костюма – того самого, который они с братом покупали на Святочный бал. Некоторые ему говорили, что он зря это делает – продолжает окружать себя вещами погибшего брата. А как иначе? Брат был не просто частью его мира, как другие члены его семьи, пусть и близкой частью. Он был его второй цельной составляющей. Он был всем. Как можно отвернуться от всего этого? Лишить себя последней части? Как можно вообще даже подумать о том, что нужно продолжать дышать в этом мире, когда рядом не было части твоей души?            Резкий стук в дверь заставил Джорджа подскочить с кровати и наставить палочку на дверь. Только через три секунды он смог выдохнуть, вспоминая, что война кончена. А все Пожиратели Смерти ожидают поцелуя Дементора в отвратительных, затхлых камерах. Видимо, еще пройдет немало времени, чем война хотя бы немного начнет отступать из воспоминаний Чародеев и Чародеек.            - Джордж? Пора выходить.            В их…(то есть, ЕГО, ЕГО, ЕГО) комнату зашла Флер. Она, как всегда, была прекрасна – черное обтягивающее платье ниже колен с небольшим, едва заметным вырезом на декольте, черная длинная вуаль с сеткой, которую она наверняка решила надеть, чтобы скрыть свои слезы. Волосы она заплела в длинную тугую косу, и смахнула ее на спину. Джордж знал, что после Битвы у Флер появилась новая мания – она возненавидела свои волосы. Хотя парень и подозревал, что в первую очередь это из-за Паркинсон, которая на несколько минут победила Флер и таскала ее за волосы по самой длинной лестнице в Хогвартсе. По крайней мере, теперь Панси была мертва. Лишь только запавшие скулы у Флер и опустевший взгляд выдавали истинную степень ее горя. - Я знаю, что…Нет, не буду ничего говорить. Ты и сам сегодня наслушаешься многого, чего бы ни хотел слышать. Так что, если ты решишь бежать: в любое время, в любое место – скажи мне. Я дам тебе ключи от Ракушки, сейчас там никого нет. Но нам правда нужно выходить. Флер произнесла последние слова с отчаянием, щипая свою ладонь левой руки пальцами правой.Её французский акцент становился все менее заметным, превращаясь в тягучий английский. Джордж поднял на девушку стеклянный взгляд, едва заметно кивнул, а затем неожиданно громко сказал: - Как Габриэль? Прекрасные глаза Флер цвета грозового неба наполнились слезами. Больше всего на свете она винила себя в том, что не смогла полностью уберечь сестру от всех ужасов войны. - Она не выходит из комнаты. Целитель смог спасти ее лицо, но…Бедняжка даже в зеркало на себя не смотрит. Она решила пойти на похороны, но решила закрыть свое лицо маской, одни глаза только видны. Тут девушку передернуло, и она добавила: - Но она никогда, никогда не забудет, что ты ее спас. Как и я. Джордж спас сестру Флер и потерял своего брата. Как иронично, должно быть, это звучало. Они оба были старшими (да, Джордж настаивал, что он старший, раз родился раньше на три минуты семнадцать секунд), они оба несли ответственность за младших. После войны Флер оказалась единственной, с кем мог говорить Джордж больше одного предложения, и поэтому сейчас он не начал кричать или морщиться. - Мне нужно помочь Молли с цветами, мы будем внизу. Ждем тебя. Флер с едва заметной горькой улыбкой повернулась к парню и слегка дотронулась до его плеча, а затем мгновенно, словно фурия, унеслась из кабинета. Буквально через несколько секунд она была уже внизу. Джордж сделал ровно пять выдохов, и окинул комнату прощальным взглядом. Он уже знал, что никогда больше не вернется сюда. Он уже знал, что скоро эта комната станет памятником Фреду, в котором места ему не будет. Останется лишь навещать его изредка, рассказывая истории, о которых его брат больше никогда не услышит. Еще взгляд – на стене висят разные колдографии: с матчей, вечеринок и с открытия их магазина. Моргает. Еще один взгляд: и видит, как на двери шкафа все еще висит толстовка с буквой Ф. Это кажется последним ударом, и Джордж, побледнев и в изнеможении покидает комнату. Он чувствует, как паника заполняет его горло и легкие, как он перестает дышать, и вдруг он натыкается на приоткрытую дверь: там сейчас временно живет сестра Флер. И оттуда раздаются звуки истерического плача. Он медленно выдыхает и тихо, практически не слышно приоткрывает дверь. Ему в глаза тут же бросается ее силуэт: Габриэль сидит на полу, в черном брючном костюме, окруженная еще десятком как минимум черной одежды. Девушка сидит, прижимая колени к голове. Ее светлые волосы блестят в золотистом свете солнца, который проникает в комнату сквозь большое окно. Джордж видит, как девушку бьет легкая дрожь и он решает не пугать ее. Подходит ближе, чтобы его шаги были ей слышны, и мягко произносит: - Нам пора, Габриэль. Девушка поднимает голову, и тут же натягивает на лицо маску, которая оставляет открытыми лишь ее глаза – гораздо светлее, чем у сестры, практически прозрачные, в обрамлении длинных черных ресниц и высокий лоб. Теперь она больше никогда не сможет показать свое истинное лицо. Габриэль выдыхает медленно и молча. А затем произносит: - Я сейчас выйду. Мне нужно всего пару минут. Сестра уже внизу? Джордж кивает, и девушка резво вскакивает. Она еще раз посмотрела на парня, теперь уже выразительно. Прекрасно понимая намеки, Уизли уходит, оставляя девушку в одиночестве. Ничего не говоря. Как и сказала Флер, сегодня все будут много говорить, так к чему разводить пустословные диалоги, когда не говорить, а выть хочется? Медленными шагами парень вышел из комнаты, а затем спустился вниз. Еще какой-то час, и он в последний раз увидит брата. И все закончится.             ГАБРИЭЛЬ ДЕЛАКУР            Она не хотела открывать глаза. Ни сегодня, ни вчера, ни завтра. Никогда больше. Габриэль знала, что за тем, как она проснется, раньше следовал ее любимый ритуал – она смотрела в зеркало и ухаживала за собой. Теперь она едва выносит собственное отражение. Но и не открывать нельзя было – каждую ночь ей снилось, как Долохов полосует ее тело, как она снова и снова падает на каменные ступени, как в спину ей врезаются острые камни. Она каждую ночь ощущает, как из ее лица вырывают куски. И никогда не снится, что ее спасли, и что война закончилась. Видимо, это и есть свойство кошмарных снов, о котором им как-то рассказывали на Астрономии. И, кажется, учили их бороться, только Габриэль сейчас не хотела этого делать. Кажется, она даже подсела на них и теперь была зависима, пытаясь вновь и вновь вызывать кошмарные ощущения и дикую боль.            Но открыть глаза нужно было. Сегодня, спустя три дня после окончания хаоса, был день Похорон. Каждая семья в Магической Британии потеряла родных, друзей и близких. Семья Уизли не стала исключением. Они потеряли своего сына. Габриэль иногда казалось, что он вот-вот выскочит на не из-за угла со своей доброй улыбкой и предложит что-нибудь для розыгрыша ее друзей, а девушка с высокомерной улыбкой и гордо поднятой головой, с достоинством откажется, считая это гораздо ниже ее умственных способностей, не зная, что он лишь забавлялся и считал ее "маленькой Габи".            Как бы ей хотелось, чтобы этого дня не было! Исключили из календаря, пропустили, забыли. Но прощание с близкими людьми – важная часть жизни людей. Хотя бы ради того, чтобы провести некоторое время в скорби, а затем начать двигаться понемногу дальше. Для выживших жизнь продолжалась, и, увы, на месте не застыла. В Министерстве вон уже вовсю занимали свои места чиновники и готовились к выбору нового Министра, а школы начинали восстанавливаться. Габриэль знала, что в ее горячо любимом Шармбатон уже не будет по прежнему: они уже восстанавливают школу, чтобы успеть к началу нового года, а от мадам Олимпии останется лишь памятная табличка у вхоже в школу. Ну и, возможно, когда-нибудь ей поставят памятник за проявленный героизм. - Это твое платье. Флер ворвалась в комнату, и небрежно бросила на кровать сестры черное, с синеватым оттенком шикарное платье. Габриэль тяжело вздохнуло и твердо ответила: - Я уже нашла себе костюм. По крайней мере, он прикрывал все ее шрамы на ногах и руках. И не нужно было думать, как и кто на нее посмотрит, вот даже как сейчас Флер – с болью и сочувствием. Девушка подсела к сестре на кровать и взяла ее за руки, а ее длинные локоны, заплетенные в тугую госы, касались плеча Габриэль. - Габриэль, моя милая маленькая сестричка…Ты не должна была видеть этого, ты не должна проходить через все это. Ты прекрасна, не смей даже думать обратное, и я…. - ПРЕКРАТИ! Истошно завопила Габриэль, с бешенством скидывая с себя руку сестры. Этот разговор был не первым. И даже не десятым. И младшая Делакур все понимала: что она остается симпатичной, что людям сейчас плевать, как она выглядит, что она должна благодарить Мерлина за то, что осталась жива и со всеми конечностями, только разве такое осознаешь вдруг по щелчку пальцев? В конце концов, Флер сама приложила руку к тому, чтобы ее сестра слишком пристально следила за своей внешностью. - Габи.. Глаза старшей сестры наполнились слезами и она отодвинулась, выдерживая дистанцию. Габи отодвинула одеяло, и заговорила спокойным, ледяным голосом, переходя на французский. - Дражайшая сестра, спасибо за беспокойство, но я в порядке. Гораздо лучше, чем Билл, который потерял брата. Не нужно обо мне беспокоиться – иди к мужу, прошу тебя. Я оденусь и ко времени выезда на кладбище буду полностью готова. Пожалуйста, Флер, уходи. Старшая сестра еще раз громко всхлипнула, и решила покинуть комнату, а младшая провожала ее следом уставшим взглядом с оттенком вины. Не нужно было на ней срываться, но она так больше не могла. Не могла заглушать боль молчанием. И, наверное, поэтому собралась очень быстро. Все эти механические рутинные вещи дарили ей какое-никакое, но успокоение. Поэтому она с каким-то остервенением взялась за укладку – чтобы ни один лишний волос не выглядывал из прически. Девушка быстро надела черные штаны, черную рубашку и черную мантию – все, чтобы не видеть своего тела. Потом наступил черед лица. Сначала она надела маску, но затем, словно в приступе самоуничтожения и мазохизма, подошла к зеркалу. Прикрыв глаза, она пыталась вызвать в памяти свой прошлый образ – изящные черты лица, пухлые губы, ровную кожу. А когда открыла глаза, перед ней предстал ужас во плоти: вся правя сторона лица была испещрена мелкими шрамами, а их всех пересекал огромный, сшитый (хотя и довольно аккуратно) шрам, шириной в два сантиметра. Он шел от горло и проходил через губы, нос и рассекал тонкую бровь. Увидев себя в отражении, Габи молчала от силы минуту, а затем, забывшись в приступе истерии, осела на полу.            Она обхватила ноги руками и начала качаться из стороны в сторону, издавая протяжные звуки, а затем укусила себя за руку, чтобы заглушить их. Лишь через несколько минут она поняла, что в комнате кто-то стоит. Это был Джордж Уизли. Впервые на ее памяти одет в черное, с уложенными (наверняка, миссис Уизли настояла) волосами. Габриэль уже через секунду натянула маску на свое лицо, хотя знала, что это было глупо. Но еще хуже было то, что она так и не поблагодарила его за спасение своей жизни. Но как, как можно сказать спасибо человеку, который спас тебя, а в это же время его брата убивали? - Я сейчас выйду. Мне нужно всего пару минут. Сестра уже внизу? Джордж кивает, и девушка смотрит на него умоляющим взглядом. Пусть он выйдет, пусть. Она не может смотреть на него, хочет вновь спрятаться в комнате. И он, кажется, понимает ее без слов и выходит из комнаты. Габриэль подходит к зеркалу, делает длинный выдох и теперь обещает себе пережить этот день. А об остальном она будет думать завтра.