Scio me nihil scīre

Кровь. Крови было много. Сейчас это ещё его кровь. Она липкой лужицей растеклась по полу. Она замарала его рубашку и белый гипс на руке. Первый вздох, после долгой регенерации был сложный, лёгкие будто слиплись, сжались в один ком, отказываясь пускать в себя воздух. Второй вдох был полегче, за ним последовали третий, четвёртый и так далее. Он дышал, вновь дышал. Пока ещё скомкано, но уже хоть что-то. Он не умер, он живёт. Голод. Он будто бы проснулся раньше, чем его сознание, будто голод и был сознанием. Голод поднял его с пола и заставил искать. Искать добычу, искать еду. Запах множества людей дурманил, заставлял идти к ним, искать еду. И он нашёл, нашёл какого-то парня, что видимо искал туалет. Голод был сильнее всего, а сознание, кажется, до сих пор находилось в отключке. Бросок был совершён неумело, смазано, но никто и не собирался от него бежать. Сознание. Так странно осознавать, что с тобой случилось, что ты умер, а после найти своё тело, пожирающее какие-то куски мяса, на человека это уже так-то и не походило. Сознание наконец пробилось сквозь голод, и заставило его отступить. Отступать пришлось и Рико, сломя голову пришлось бежать в комнату, молясь не встретить никого по пути. Он не сдержит голод, не сможет пройти мимо еды. Нужно бежать, хотя бы туда, где можно переодеться, где можно отдохнуть, откуда можно будет безопасно выбраться наружу. Кровь. Крови было много. Кровь уже не его, она принадлежит тому бедолаге, который так не кстати подвернулся ему на пути. Вода смывала кровь в канализацию, оставляя красные дорожки на бледном худом теле. Кровь была везде, чужая кровь перемешалась с его собственной. Он смывал кровь с себя, стараясь не оставить ни пятнышка на своём теле. Сознание. Осознание содеянного разорвало его на мелкие кусочки, разбило на миллиард мелких стекляшек. Он совершил ужасное уже во второй раз, уже во второй раз голод взял над ним верх. В шестнадцать он забился в угол, боясь наказания, сейчас он, дрожа складывает вещи, пару рубашек и столько же футболок, ему хватит. Джинсы, толстовка и пара кроссовок и ему хватит. Он убежит, куда не знает, но убежит, далеко, так что бы его не нашли, так что бы его забыли, а лучше даже не знали. Он выходит из комнаты, направляясь прямиком к выходу, но вдруг слышит, слышит голоса, слышит дядю, что орёт на кого-то, слышит людей в панике, слышит холодный и расчётливый голос брата, слышит, как бьются сердца, слышит запах крови. Паника давит на мозг, и он быстро бежит, бежит к выходу, бежит из гнезда, бежит из самого безопасного места. «Пока ты в гнезде, ты относишься к клану, но за его пределами, ты одиночка» - слова дяди давят ещё сильнее. Он бежит, бежит по городу, бежит куда глаза глядят, бежит туда, где никогда не сможет жить как раньше.

***

Разорванные куски человеческой плоти валяются в разных частях коридора, кровь залила стены и потолок. Место убийства? Или же место трапезы? Скорее второе. Вампир? Оборотень? Кто? Какая тварь могла сделать это? Какая поскуда могла сделать это на его территории? Кто не сдержал голод? Он морщит лицо в отвращении. Мерзость. Такая, что хочется прямо здесь опустошить желудок. Он уже видел такое, такое же отвратное зрелище. Он вновь вернулся в то утро, утро, когда в подворотне он видел точно такую же картину. – Это опять он? Опять эта псина? – холодный, надменный, с нотками отвращения голос молодого лорда мафии заглушает крики и вопли людей. Всё его тело напряжено, весь он источает ненависть и презрение. Вампиры издавна ненавидят оборотней, этих грязных псин, что не могут сдержать голод в полнолуние. – Приберитесь здесь, и то отродье уберите, хватит ему гнить там. – он уходит, разворачивается и уходит, оставляя нескольких людей и смотрителя, недовампира, своего дядю, разбираться с этой чёртовой псиной. Кровь. Это место будто пропиталось её запахом насквозь. Он пытается отследить запах, запах крови, но он повсюду, он будто въелся в стены, в людей, в его одежду. Он останавливается, принюхивается. Кровь, кровь, кровь повсюду… Вычленить запахи не получается, даже запах псины не ощущается. Он хрустит шеей и открывает глаза. Они краснеют, наливаются кровью. Голод…

***

Он бежит, бежит долго, бежит без остановок. Бежит, пока не падает, пока не начинает жадно глотать воздух, не в силах даже перевернуться на спину. Страх, всё это время его подгонял страх, страх за жизнь, которую он почти потерял, которую потерял бы, если бы не тот инцидент, потерял бы, если бы, как и дядя, всю жизнь давил голод жестокостью. Лёгкие разрывало от бега, от страха, от воздуха, от… запаха крови… Глаза округлились, он поднял голову от земли, громко сглотнул и принюхался. Кровь, пахнет кровью, пахнет едой и псиной… пахнет оборотнем. Он быстро подрывается с земли и начинает пятится, принюхиваться. Он забежал на территорию стаи? Или это одиночка? Разницы не много, всё равно нужно уйти, убежать, скрыться, исчезнуть, желательно вместе со своим запахом. Он глубоко вдыхает и вновь бросается в бега, намного медленнее чем раньше, намного голоднее. Кровь, её запах стоял в носу, её привкус ощущался на губах, её вид стоял перед глазами. Он кусал и облизывал губы и бежал, бежал и надеялся, что там, куда он бежит, он будет хоть немного в безопасности. Безопасность… Безопасно было в гнезде, безопасно было давить в себе постоянный голод, безопасно было быть жестоким, безопасно было быть причисленным к семье, безопасно было бы быть мёртвым. Он захлёбывался воздухом, захлёбывался запахом крови, но чем дальше он убегал, тем запах становился более неуловимым. Мотель. Мотель возник перед ним как-то совсем неожиданно, он совсем не заметил, как оказался на окраине какого-то города. Вокруг пахло людьми, пахло едой. Он слышал их сердца, то, как они бились. Тук-тук-тук. Натянув капюшон толстовки настолько, насколько это было возможным, он поплёлся к мотелю, оглядываясь на каждого прохожего. Он часто сглатывал и кусал губы, голод разгулялся не на шутку. – Одну комнату – он громко сглатывает, прислушиваясь к сердцебиению парня за стойкой. Тук-тук-тук. Размеренный стук сердца манил, манила и тонкая, ничем не прикрытая, бледная шея – Можно, пожалуйста, одну комнату – он облизывает губы и громко сглатывает. – Ещё один нарик… - негромко бубнит парень. – На сколько? Деньги хоть есть? – Е-есть… – сердце парня начинает биться сильнее, чаще, его кровь такая сладкая, такая манящая. – На… на… на сколько денег хватит… - он дышит глубоко, часто, принюхиваясь. – Тридцатка за ночь, у тебя хотя бы столько есть? – надменно спрашивает парень, уже готовясь выпроводить этого наркомана. Его сердце начинает биться сильнее, он начинает волноваться. – Не знаю… не уверен… - он выгребает всё, всё что есть в карманах джинсов, всё что смог найти в комнате. Он достаёт и отходит подальше, ведь парень наклоняется, пересчитывая и расправляя деньги, что странный парень вывалил на стойку. – Хватит на две недели, берёшь? – как-то недоверчиво спрашивает парень, пристально смотря на странного нарика. – М-много, четыре дня, не больше… - он громко сглатывает, сердце парня бьётся всё сильнее. Он не может больше тут стоять, ему нужно уйти, он может сорваться, может не сдержать голод. – Есть удостоверение личности? – спрашивает парень, заполняя какую-то бумажку. Стук его сердца отдаёт в ушах, заставляя облизывать и кусать губы, его кровь манит. – На чьё имя номер? – Р… Р… – голос сорвался на рык, он облизнул губы, стараясь утихомирить город. Спустя несколько тяжёлых рваных вдохов, он всё-таки произносит – Джеффри… – Номер одиннадцать, вот ключ, хорошего отдыха. – проговаривает скрипт парень, стараясь скорее прогнать этого чёртового нарика со своих глаз. Он громко дышит, слишком громко. Его губы в его собственной крови, он слизывает с них кровь, пытаясь подавить голод, что усиливался с каждой минутой, секундой, мгновением. Сгребая оставшиеся деньги и ключи себе в карманы, он спешно выбегает на улицу, пытаясь не сойти с ума, пытаясь не отдать голоду власть над телом и сознанием. Голод. На улице слишком много людей. Раннее утро. Мимо пробегают дети, проходят взрослые и старики. Их сердца, их стук сливаются в одну какофонию, странную мелодию, что раззадоривают голод ещё сильнее. Он проговаривает номер про себя, медленно плетясь до нужной двери. Вокруг слишком много людей, люди находятся в номерах, на улице, повсюду. Одиннадцать. Он стоит перед дверью с двумя единицами. Он ищет в карманах ключ, а потом долго пытается вставить его в замочную скважину. Он облизывает губы и заходит в комнату. Она пахнет людьми, парнями, девушками, детьми, стариками. Комнату убирали слишком плохо, в ней осталось слишком много грязи, слишком много запахов людей, слишком много запахов еды. Он закрывает дверь, оставляя в ней ключ и ложится на кровать. Сворачиваясь на кровати, он старается заснуть, заглушить голод сном, заглушить страх сном, заглушить сном себя.