Позови меня с собой

      Я словно плескался в тормозной жидкости, как в мареве. Ещё было ощущение, что меня укутали в ватное одеяло. Нет, скорее моё тело было ватным одеялом. Сил пошевелиться не было, да и вынырнуть из остатков небытия желания тоже не было ни малейшего. Ведь на поверхности меня ждала реальность, а в безопасном коконе без мыслей и чувств мне было куда лучше.       Постепенно тяжесть, разлившаяся в теле, улетучивалась, я осознал себя лежащим где-то. Я лежу, значит я спал. Почему я так себя чувствую? Неужели я всё-таки пил? Алкоголя же совсем не было… Воспоминания всплывали в голове какими-то обрывками: день рождения, искажённое злобой лицо Миши, Артур на руках у Димы… Артур…       Я ожидал, что меня полоснёт болью в груди, что я разревусь, хоть что-нибудь, но я просто отупело пялился в потолок, все внутренности словно стали бутафорскими. Кажется, мне вкололи что-то, успокоительное, наверное, это из-за него я даже моргал с трудом.       — Кирюша, проснулся?       Я медленно перевёл взгляд на говорившего. Бабушка погладила меня по волосам, поправила покрывало, которым я был укрыт. Я дома.       — Хочешь кушать? Ты скажи, что хочешь, я приготовлю.       Я прикрыл глаза, мне хотелось заснуть обратно. Диван скрипнул, рядом больше никто не сидел.       Когда я снова проснулся, телу вернулся контроль, только по конечностям до сих пор растекалась какая-то невероятная лень, вместо мозга была вата. Мочевой пузырь молил о том, чтобы я сходил в туалет. Мне, как бы я не пытался отрицать реальность, пришлось сползти с дивана и добрести до толчка.       Когда я закончил и вышел, бабушка караулила меня у двери, сразу набросившись с вопросами:       — Ты как? Лучше? Покушаешь уже что-нибудь? Хотя бы чаю?       Меня замутило от её напора, хотелось свернуться в комок и закрыться от внешнего мира, он был какой-то мучительно резкий. Я только помотал головой, мысли спутались. Она довела меня до дивана, я снова лёг. То ли очень скоро, то ли через вечность, она принесла мне кружку. Я как-то на автомате отпил тёплую сладкую жидкость. Оказывается, у меня всё внутри чуть ли не ссохлось от жажды, я выпил всё до конца. Физически стало получше.       Мозг, вслед за телом, постепенно сбрасывал отупение, я начал осознавать произошедшее. В груди всё больше нарастало давление, вина горечью застряла в горле. В этом был виноват только я. Чем я думал, когда полез к нему целоваться прям на улице? Какая разница — ночь или день? Ночью тоже люди ходят! И без разницы, Миша это был бы или другой левый мужик…       Почему это опять произошло со мной? Почему все, кого я люблю, уходят?       Другой противный голос нашёптывал: «Артур тебя предупреждал! И ты знал, что он не врёт, но нафантазировал себе не пойми чего! Ты сам виноват! И из-за тебя ты его больше никогда не увидишь, и он больше не прикоснётся к тебе, не поцелует, из-за тебя!»       Я сжался под назойливыми мыслями, всё внутри раздирало, но хотя бы прослезиться у меня не получалось.       Бабушка постоянно заходила ко мне, но я её игнорировал, отвернувшись к стене. Когда в комнате потемнело, она включила свет. В дверь позвонили, послышался мужской голос, бабушка отвечала ему. Потом кто-то сел рядом.       — Кирюш, привет, — Дима невесомо погладил меня по затылку, — Татьяна Григорьевна говорит, ты совсем не ешь. Так нельзя, Артур бы очень расстроился.       Я зажмурился, всё тело напряглось. Я не хотел, чтобы меня кто-либо трогал, чтобы говорил со мной, почему они не оставят меня одного? И откуда ему знать, расстроился бы Артур или нет? Меня разъела мысль, что Артур больше никогда ни расстроится, ни обрадуется, он уже никогда ничего не почувствует.       — Кирюш, пожалуйста, — Дима убрал руку, — Бабушка очень беспокоится о тебе, и я тоже.       От его мягкого голоса мне стало ещё больнее. Было всё сложнее выносить напряжение, скопившееся в теле, мне казалось, что ещё секунда, и меня разорвёт.       — Она сделала твоё любимое пюре с жареной курицей, поешь немного? Ради Артура.       Меня затрясло, я начал задыхаться, но, наконец, из глаз брызнули слёзы.       — Выплакайся, тебе станет полегче… — Дима снова начал гладить меня по волосам, по плечу, мне уже было всё равно на это. Не знаю, как долго я ревел, но под конец я начал икать, голова раскалывалась, а глаза опухли так, что стали щёлочками. Из груди словно всё вытекло, оставив пустоту, я жутко устал.       Когда меня снова начали упрашивать хотя бы попить, я покорно выпил весь стакан, всё ещё отрывисто вздыхая. Потом, словно по инерции, проглотил какую-то еду. Они о чём-то тихо переговаривались, я обессиленно лёг обратно, почти мгновенно проваливаясь в сон.       На следующее утро я проснулся с тяжёлой головой и с отрешённой мыслью о том, что сегодня первое сентября. Надо было вчера погладить рубашку с брюками и купить букет классухе. Ещё вчера должен был приехать папа за Мишей. Они, наверное, уже уехали вместе, а я его даже не увидел. Да и какая разница, я его всё равно, можно сказать, не знал…       Абсолютно всё стало казаться мне таким далёким и ненужным. Папа, школа, еда, само моё существование. Почему я ещё дышу и думаю, когда он уже нет? Почему нельзя перестать существовать просто захотев этого? Закрыть глаза и пропасть? Отправиться вслед за ним, где бы он сейчас ни был.       У меня в голове поселилась одна единственная мысль, навязчивая, крутящаяся по кругу, наслаивающаяся сама на себя. Где-то слабо трепыхалось «А как же бабушка?..», но оно было столь маленьким, по сравнению с громким «Сделай это, всего секунда боли и ты свободен, наступит желанное облегчение, прямо сейчас, сделай это! К тому же ты определённо это заслужил! Без него ты никто, так какой смысл продолжать? Сделай это! Ну же!».       Я ухватился за первое, что пришло в голову и что показалось мне самым простым. Нож. Нужно было только пойти на кухню, взять его из ящика стола и отнести в ванную. Но на кухне была бабушка, я слышал, как она брякнула посудой. Да ещё дурацкий организм снова напомнил о своих потребностях, первым делом я пошёл в туалет. Голода я не испытывал, но всё равно после пошёл на кухню, надеясь, что смогу подгадать момент.       — Кирюша! — бабушка радостно улыбнулась мне, стоя у плиты, — Я блинов нажарила, с вареньем, со сгущёнкой, Дима вчера пасты какой-то шоколадной принёс тебе.       — Я не хочу есть, спасибо, — мне мой голос показался похожим на хрип какого-то алкаша, — Только чаю попью.       Бабушка тут же засуетилась, поставила чайник, ловко перевернула блин на сковороде. Меня от сладковатого запаха жареного теста замутило. От чая тоже было дурно, но я отпил немного, ожидая, когда бабушка закончит с блинами и оставит меня одного. Наконец, она вылила остатки теста из миски, сполоснула её, пожарила последний блин, поставила тарелку с блинной стопкой передо мной, наверное пытаясь соблазнить на поесть. Я помотал головой. Она вздохнула.       — Ну хотя бы попробуй один, пока горяченькие.       — Меня что-то подташнивает, не могу, может позже, — я опустил взгляд в кружку, она опять вздохнула и вышла из кухни. Я сразу потянул за ручку ящика, который был встроен под кухонным столом, и достал небольшой нож, которым мы резали хлеб. Бабушка сама натачивала наши ножи об специальный брусок и они всегда были острые.       Сердце гулко застучало в висках, когда я пошёл на выход из кухни, держа нож вдоль ноги, в тот же момент в дверь позвонили и бабушка вышла из комнаты, словно была наготове, я застыл, не зная, то ли зайти обратно в кухню, то ли незаметно пройти в ванную, пока она открывает дверь. Бабушка глянула в глазок и открыла, не спрашивая. Зашёл Дима, он сразу мне мягко улыбнулся, я спрятал руку за спиной.       — Привет, тебе сегодня получше? Я подумал, ты захочешь с ним попрощаться, его родители не против, что мы приедем.       У меня кольнуло в груди, стоило мне представить Артура в гробу. Ни за что! Я не хочу видеть его таким!       Я замотал головой, не в силах произнести это вслух.       — Ну как хочешь… Я всё равно отгул взял, составлю тебе компанию, — он разулся, даже не спросив, хочу ли я этого.       — Спасибо, Дима! Что бы я без тебя делала, — бабушка, наоборот, надела сандалии, похлопала Диму по предплечью, подхватила сумку с пуфика, — Кирюш, я ненадолго, ключи от квартиры новым владельцам передать надо, в банк ещё сходить.       Она вышла за дверь, Дима остался, а я так и торчал в дверном проёме кухни, не зная, что теперь делать.       — Ты уже завтракал? Как вообще себя чувствуешь? Если хочешь поговорить, я всё выслушаю, — Дима навис надо мной, а я хотел только, чтобы он тоже ушёл.       — Да, завтракал, теперь в туалет хочу, — я уставился куда-то сквозь него, врать я вообще плохо умел, но надеялся, что он этого не поймёт. Я попытался пройти мимо него, незаметно переложив нож из одной руки в другую, но он неожиданно резко сжал мне запястье, вытянув его из-за моей спины:       — Это что такое? — он спросил строго, я весь застыл, внутренне сжавшись. Я молчал. Его сильные пальцы без труда разжали мои, забрали, нож брякнулся в раковину, — Кир, так же нельзя…       Дима сказал без укора, без обвинения, но я заплакал от обиды. Ну почему он не пришёл хотя бы на минуту попозже? Он сгрёб меня в охапку, я уткнулся в него лицом, меня душил его запах, его прикосновения, его утешающие слова. Мне всё это было не нужно, мне был нужен Артур.       К тому времени, как вернулась бабушка, Дима собрал по дому все ножи и всё, что было хоть немного на них похоже, вплоть до старых тупых канцелярских ножниц. Порывшись на антресолях в прихожей, он нашёл ещё и ящик с инструментами. Выкрутив в ванной и в туалете шпингалеты, он ещё приделал на гвозди к подоконникам какие-то железки. Когда он нашёл коробку, которая служила нам аптечкой, я совсем поник. Я тупо пялился на его манипуляции, иногда просто слыша, что он делает, сидя на своём диване. У меня периодически опять начинали течь слёзы от безысходности. Он же забрал у меня единственный выход.       Я слышал, как они говорят в прихожей, даже понимая, что они обсуждают меня, но я отвернулся к стене, обхватив колени руками. Я понял, что у меня ещё есть шанс. Есть же они меня не заставят?       Они стали буквально следить за мной. Выходные прошли в бабушкиных мольбах, иногда она плакала. Мне было её жалко, но я упорно отказывался от воды и еды. Дима был настойчивее, но и у него не получилось.       В понедельник пришла какая-то женщина. Она была в обычной одежде, но я понял, что она врач. Они сначала говорили с бабушкой. Потом она пыталась меня разговорить. Я ей не сказал ни слова, пялясь в сторону.       Позже бабушка уболтала меня выпить таблетку. Типа если я этого не сделаю, то меня заберут в больницу. Я в больницу не хотел. Ещё у меня созрел план — если сделать вид, что у меня всё в порядке, то они перестанут следить. Я даже поел, правда мне потом было не очень хорошо, ещё я странно себя чувствовал, но это было не от того, что я три дня ничего не ел. Напряжение из тела улетучилось, меня совсем разморило и словно опять укутало в одеяло, навязчивые мысли затихли. Я и до этого лежал целый день, но теперь я большую часть времени дремал, а не разрывался внутри от боли. Я думал, что мне до этого было всё равно, но теперь мне стало окончательно всё равно.       Сам по себе я не делал ничего, но когда просили, я послушно ел и мылся. Сколько прошло дней я не знал.       Опять пришёл Дима. Может это означало, что уже суббота? У меня с таблеток кружилась голова, но я сел и сбросил покрывало, ожидая, что же он скажет.       — Привет, как ты? — он присел с краю дивана и заглянул мне в лицо.       — Нормально, — я с трудом сфокусировал на нём взгляд, — Я правда больше не буду этого делать, не нужно тратить на меня время.       — Ты не тратишь моё время, Кирюш, — он вздохнул, — Я обещал ему, что буду за тобой присматривать, когда это случится. Я и сам хочу это делать. Я не смогу его заменить, но я буду рядом. Буду другом. Буду ждать тебя столько, сколько потребуется, котёнок.       Он неспешно протянул руку и погладил меня по волосам, я опустил взгляд, отстраняясь.       — Я никогда больше не полюблю, — я бы хотел заплакать, но от таблеток я не мог сделать даже этого, мои чувства совсем отупели.       — Я всё равно тебя не брошу.