метаморфóз

«Я — творец, а не убийца», — так сказал Мунчжо. И он сотворил что-то действительно прекрасное и ужасающее, выходящее из ряда вон. Глядя на своё творение, Со чётко осознал, что превзошёл собственные ожидания, а его лучшее произведение превзошло его самого. Они действительно были очень похожи, думали об одинаковых вещах, будто составляли единое, неразрывное, кровавое тело. Этакий сгусток крови, исполненный грации и надменного понимания своего превосходства. Оба теперь бледны, кожа их фарфоровая, только у Чону она скорее молочная, сладкая, а Мунчжо бел, как выточенный ножом мел. Ю Чону у Со под кожей застрял, впился и весь растворился в нём, что все мысли приводили к нему, к этому юноше с кукольными глазами, полными неподвижной ненависти. Вся та пролившаяся кровь была исключительно за него, за мальчика с огромным потенциалом. В конце концов, оба знали, что убийство — это всего лишь символ к большим, крепким мыслям, застывшим в их холодных душах. Убийство — это метафора, некая граница к пути на открытие совершенно нового, неизведанного и запретного. «Лучше говорить то, что ты хочешь: делать, что хочешь, а не сходить с ума от ярости. Нормальные люди так и поступают», — так сказал Мунчжо. И он был прав. Чону понял это через некоторое время, когда его психика стала немного устойчивее прежнего, но всё ещё сохранившая неподдельный ужас и вместе с тем высшую форму удовольствия, особое, поистине особое наслаждение. В этих словах и кроется самый смысл. Они сказаны не только для того были, чтобы треснул тонкий лёд внутри Ю, эти слова теперь их общее значение всего. Чону всегда был удобным, хорошим, законопослушным гражданином. Он вырос в семье, где его воспитали с моральными устоями, какими-никакими принципами и с твёрдым убеждением, что к людям надо относится хорошо. Нельзя лгать, нельзя выплёскивать на других свои эмоции, потому что они не виноваты в этом. Нельзя делать плохо тем, кто делал плохо тебе. Да, Чону, всё будет отлично, если ты просто отпустишь и завтра проснёшься с мыслью, что тебя это никак не тронуло. Ты не должен об этом думать, а другие похвалят тебя за твои выдержку и терпение. Ты продолжишь жить, как ни в чём не бывало, на небе будет светить всё тот же белый шар по утрам, а ночью взойдёт луна. Но Ю так не хочет. В Ю говорит животная ярость, которая требует крови, будь то солнце или луна, ночь или день, хорошее или плохое. Нет, Чону не может проснуться с мыслью, что всё в порядке, пока не ощутить покалывающее чувство в груди от того, что чем-то твёрдым проткнул плоть обидчика. Или даже не обидчика. Просто не нужно мешать, ведь родители правильно говорили, что не надо делать людям плохо, а если и сделал, то неси за это ответственность. Когда начальник на новой работе уже второй раз попускает Чону, заставляя его таскать сотрудникам кофе и скидывая всю «лишнюю» работу на него, Ю задумывается над тем, что придётся преподать некомпетентному начальнику урок. Нужно проучить. Нужно унять свою ярость густой красной кровью ненавистного, тогда не будет никаких проблем со сном и лишних мыслей о том, что завтра снова на работе нужно встретиться с начальником, который делает из тебя мусор. Просто убей этого человека и успокойся. Так научил его Мунчжо. И он оказался прав, как всегда. Жизнь в общежитие «Эдем» ещё в той поре, когда Чону только переехал в Сеул казалась наказанием для ребёнка, который через пару лет вырастает и говорит «спасибо» родителям за то, что они так поступили с ним когда-то. Так и сейчас Ю готов благодарить Со за его прекрасную возможность быть тем, кто он есть. «Не надо бояться и не надо считать запретным ничего, чего желает наша душа» писал Герман Гессе в своей книге «Демиан» и, однако, тоже был прав. Со когда-то давно понял эту простую истину и теперь создаёт такие шедевры, как Чону, чтобы был хотя бы один человек, понимающий его в этом мире. Но Ю действительно особенной. Таких, как он, больше не будет. Никогда. Чону не только особенный, но и единственный. Любимый, сахарный Чону. Полицейских Ю убедил, что сжёг полностью весь верхний этаж, на котором они с Мунчжо боролись. Сгорело всё, кроме него самого. Погибли с жестоком пламенном огне и его девушка Джиын, и серийный убийца стоматолог. Трупы, улики, кости — всё стёрлось напрочь. Если смотреть на здание «Эдем» со стороны, то может показаться страшной чёрная дыра в нём и обломки, падающие вниз с глухим стуком. Поджигали этаж явно не один раз. Возможно, подливали бензина и ещё, и ещё, и ещё. Так велика была ненависть травмированного Чону, который приехал в этот ад, чтобы спасти свою девушку, а в итоге убил её вместе с тем психом в одной комнате. Долго скорбил — по виду — и рассматривал фотографии с изображением покойной Джиын, но думал на самом деле о том, что нужно было сжечь всё. Сжечь всё до единого и скрыться, исчезнуть, как дым, чтобы встретиться в нём со своим исчадием ада, героем всех его кошмаров, взять за руку и сказать: — Поедим мясо? «Как хорошо становится на душе, когда говоришь, всё как есть. Проявляй ненависть к ненавистным тебе людям. Матерись на всех, кто это заслуживает. Убивай всех, кого хочешь прикончить. Вот что значит смелость», — так сказал Мунчжо. *** Полицейская Со Чжонхва написывает настойчиво на мобильный, забытый уже как несколько дней на рабочем столе. Она просит встречи, приглашает в кафе в районе Ю, чтобы тому было удобно перебиратьс и хочет поговорить о его состоянии, кошмарах, ранениях. Всё ли у Чону хорошо? Нашёл ли Чону работу? Любопытная полицейская всё никак не отцепится, не хочет таки просто уйти, не мешая Ю проводить время со своим учителем. Чжонхва вдруг пишет, всё ли с ним в порядке сейчас и где он находится, чтобы в случае беды приехать и спасти. Прямо как принцесса на белом коне. Только она единственная до конца не верит тому, что Мунчжо в самом деле погиб тогда при пожаре, потому что остатки Джиын нашли, но от Со не осталось ничего. Он испарился так, будто его вовсе никогда и не было, что настораживает догадливую полицейскую. Она столь приветлива с Чону, когда случайно встречается с ним при патрулировании, мило улыбается и всегда спрашивает про его кошмары, которые для неё почему-то имеют особое значение. Ю всегда рассказывает, несмотря на то, что он спит спокойным сном каждую ночь, живя под крышей с Мунчжо. Ему ничего не снится, абсолютно ничего, но каждый раз он старательно придумывает для Чжонхва новую жуткую историю с реками крови, горами трупов и жутким адом под названием общежитие «Эдем». Полицейская утешает Чону, даже если у самой под ногтями скрипит, а кожа налилась мурашками. Вероятно, она хочет занять место мёртвой Джиын, раз продолжает врываться в жизнь Ю, вороша прошлое. У Чону она не вызывала ровно никаких эмоций, быть может, именно поэтому он не предпринимал мер. Редко отвечал на сообщения, рассказывал о так называемых кошмарах, когда было на то настроение и сухо здоровался, видя махающую руку полицейской вдалеке. У Ю были другие проблемы, дела. Нужно было устраивать быт в новом доме, найти общий язык с коллегами на новоиспечённой работе, подкармливать бездомных котов. Жизнь продолжалась у Чону, который живёт в социуме и не хочет сдохнуть от голода на новеньком, дорогом диване в квартире, а внутри Чону жизнь остановилась. Он медленно, лениво улыбался, когда ситуация требовала, смотрел взглядом, напоминающим больше серую стену. Потупленный, безрадостный, пустой, тихий, немного болезненный. В нём ничего не читается, потому что Ю мастерски скрывает то, о чём думает даже при своей внешней эмоциональности. Никто не должен узнать, что открылось Чону с того момента, как он встретился с Мунчжо. В Ю словно появилось второе дно. Он такой же обычный парень, каким и был раньше, только глубокая, горячая ярость внутри него нашла для себя достойный выход. А Со сидел на диване, чуть покачивая своё тело, улыбался улыбкой холодной и немного радостной. В руке помещалась маленькая книжонка «Превращение» Франца Кафки. Мунчжо любил её до того, что перечитывал каждый вечер, сидя поодаль от Ю на широком кресле. Эта книга напоминала ему о Чону всегда, о прекрасных деньках в общежитие «Эдем», о том времени, когда вытачивал из Ю желаемое. Кусочек за кусочком лепил глину из мяса и жира, втирая её в мягкую, раскрытую душу Чону. Было приятно. Было хорошо. Но теперь Ю полностью его, теперь они могут спать в одной комнате под одной крыше и есть одно и то же мясо на ужин. Мунчжо до холодной истерики любит своего мальчика Чону, который стал для него всегдашним спутником жизни. Теперь он никогда не уйдёт, а если попробует — умрёт. И тогда они обязательно встретятся на небесах в аду. Со устроит всё для их совместной жизни, неважно — на земле или небесах. Что испытывает Ю к своему персональному дьяволу, глядя на то, как Мунчжо читает книгу в их общей гостиной? Почему он спит спокойно, зная, что в одной комнате с ним продолжает сидеть Со, внимательно разглядывая его лицо? Чону думает, что Мунчжо правильный человек, убеждения его нравятся Ю, как и образ жизни, который он ведёт. Но Чону ненавидит Со бесконечно сильно и испытывает к нему располагающую нежность столько же. Разве он может не восхищаться Мунчжо, если тот указал ему на путь, на тот путь, который он подсознательно так долго искал? Ю тонет в непроглядной тьме чужих глаз, однако не видит в них опасности, потому спокойно ступает в вязкое болото тёмного взгляда, где его окутывает приятная влага и экстаз. Чону не знает, что чувствует, когда Со отвлекается от чтения и смотрит на него другим взглядом, не таким, каким он обычно смотрит на людей. Только на Ю он так смотрит. Одержимо, по-доброму, желанно. Возможно, Мунчжо всё так же мало того, что он забрал Чону. Возможно, ему хочется больше. Всё больше и больше. Больше и больше. — Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое, — неторопливо и мелодично распространялся баархатный голос Со по гостиной. — Лёжа на панцирно-твёрдой спине, он видел, стоило ему приподнять голову, свой коричневый, выпуклый, разделённый дугообразными чешуйками живот… Ю внимательно слушал, будто впервые знакомится со строками давно изученной книги. Мунчжо читает каждый вечер, успокаивая голосом ровным, приятным, внушающим некий покой, несмотря на то, что именно этот голос Чону когда-то хотел вырвать из своего сознания, не спать, лишь бы не услышать Со. Теперь всё изменилось. Определённо, всё стало совершенно по-другому. Порой кажется, что сидящий перед ним Мунчжо только галлюцинация, смех его изуродованного разума, шестерёнки которого уже ничем не смажешь и не заставишь работать как надо. Они скрипят и туго натягиваются, некоторые вовсе вылетают, но всё не так плохо, ведь Чону не совсем сумасшедший. Он понимает, что такое действительность, но всё ещё никак не может понять картину перед собой и читающего вслух Со. — ...на верхушке которого еле держалось готовое вот-вот окончательно сползти одеяло. Его многочисленные, убого тонкие по сравнению с остальным телом ножки беспомощно копошились у него перед глазами. Мунчжо, чёрт возьми, красивый, особенно в профиль. Выразительного вида губы, худое лицо, нежно-бледная кожа, нос с маленькой горбинкой. В красоте Со Ю находил что-то обречённое, как писатель и ценитель всего прекрасного. В лице Мунчжо таилось жемчужное сияние, внутри глаз — огромная темень. Со завораживал, им невольно подпитываешься, беря его в свою голову. Такие внешние данные не забудешь, такую улыбку с показом крепких белых зубов тоже. Мунчжо, как яд, остаётся в теле, отравляет душу, внушает неподдельный, настолько мерзкий, противный страх, что ты застываешь. Не знаешь, куда бежать, лишь бы не столкнуться с бездонностью тёмно-карих глаз. Со поистине страшный человек. — Почему ты читаешь это снова? — с толикой безразличия спрашивает Чону, словно сделал это из вежливости. — Мне казалось, тебе нравилось, когда я читаю, — спокойно и тихо отвечает Мунчжо, снова улыбаясь и сверкая верхним рядом зубов, — а что? Если ты не хочешь, я не буду читать. Подумал, что стоит разнообразить наши вечера, ведь у нас даже нет телевизора. Ю какое-то время думает, но на самом деле просто тянет время и не хочет спешить отвечать. Сам не понимает, зачем спросил, ему в любом случае как-то всё равно, будет ли Со читать или нет. Отрицательно покачав головой, Чону уставился в пустоту, как делал это обычно, если чувствовал, что напряжение между ними становится давящим. Мунчжо с той же улыбкой на лице аккуратно сложил развёрнутую книгу около себя и как бы мечтательно посмотрел на потолок, будто на нём написаны все ответы на его вопросы. — А знаешь, милый, эта книга напоминает мне о тебе очень сильно. Помнишь наши разговоры на крыше, когда ты только переехал в общежитие? Было так хорошо рядом с тобой в те прохладные вечера. Чону, ты помнишь это прекрасное время? — Со весь поддался вперёд, сложив предплечья на свои колени. — Сейчас ты другой по моей вине, но разве это не искусство? Ты мне нравишься, Чону, а знаешь почему? Потому что в тебе всегда сидело нечто, что есть и во мне. Я выбрал тебя, дорогой, именно тебя за то, что ты такой же творец, как и я. Теперь мы вместе скульпторы этого мира, мы вдвоём с тобой Боги. Мне нужно было только раскрыть в тебе это «нечто», чтобы ты наконец стал собой. Я думаю, ты должен быть мне благодарен. Мунчжо говорил с неумолимым одушевлением, какового у него никто никогда не видел. Неудивительно, ведь он впечатлён своей работой до глубины души и сейчас она сидит перед ним, вся пронизанная смыслом. Пусть Ю молчит, пусть ничего не говорит, но его взгляд, устремлённый далеко-далеко в ад, говорит за себя. Чону всё понимает, но не хочет отвечать. Подобные разговоры со стороны Со немного ломают. Не так-то просто открывать в себе потайные двери, к тому же приходится ради этого чем-то жертвовать, вырывая из себя куски мяса, а тут Мунчжо говорит о болезненном, но его можно понять. Он одержим своей радостью и не может не поделиться ею с единственным своим собеседником. Всё-таки сам Со тоже многим пожертвовал ради Ю и всё не зря. Теперь он до конца своей жизни заперт и скрыт, но если с Чону, то ничего страшного. С Чону хорошо. — Чону, — звонко и с неким зовом обращается Мунчжо к Ю, от чего тот поворачивает голову и прямо смотрит на зовущего, — помнишь, что я сказал тебе, когда ты собирался убить меня? «Теперь мы с тобой будем вместе всегда. Вместе, несмотря ни на что». — Помню, — отчётливо резко ответил Чону. Вскинув брови от внезапности ответа Ю, Со некоторое время внимательно смотрел на него, быть может, пытаясь вычитать на его окаменевшем и равнодушном лице признаки эмоций, что пожирают его сейчас. Бледная кожа Мунчжо сияла в тусклом свету тёмной комнаты. Чону оставался всё так же молчалив, но пусть Со этого не заметил, Ю слабо показал приподнятые уголки губ. All you are to me a bleak obsession I am the mark intent on burning the street. Утро-убийца. «От этого раннего вставания можно совсем обезуметь. Человек должен высыпаться», — писал Кафка. Вспоминая прочитанные бледными губами Мунчжо строки, Чону с ними безоговорочно согласился. Как и всегда, Со сидел в кресле в противоположной стороне комнаты, глядя чёрными глазами-стёклами в самую душу Ю. И всё-таки к таким глазам невозможно привыкнуть. Чону с зажатыми губами отрывисто переводит взгляд на тумбочку, где покоилась беспечно чашка дымящегося кофе и чуть дальше наполовину полный (или наполовину пустой?) стакан с водой, несколько белых и жёлтых таблеток. Со, будто кукла, застыл, омертвел, заставляя все внутренности дрогнуть. Видимо, ночь выдалась у него не совсем хорошей, но Ю до этого нет дела. Он глотает горсть таблеток за раз, запивая всё водой, а кофе оставляет на тумбочке остывать. Даже не тронул. И когда Чону поднялся со своей постели, пройдя босыми ногами по холодному полу, в Мунчжо ничего не отозвалось. Казалось, все его физические данные понизились, и сердце застыло, сжалось. В мозгу у Со происходили какие-то неполадки, словно важную деталь из него выбили. Бледный и мрачный, он сидел с полным отсутствием какого-либо выражения на лице. Чону подошёл. Чону дрожащей рукой огладил ледяную щёку, не чувствуя, как Мунчжо дышит, но если уж умрёт, Ю от этого ничего не будет. По крайне мере он так думал. Со всё ещё не шевелится, окутанный своей бездной, в которую вовлекает и Чону, а тому нравится прикасаться к белой коже, трогать это красивое лицо своими руками нежно, невесомо, будто в любую секунду из неё могут вырасти шипы. Ю предельно аккуратно спустил свою ладонь к горлу застывшего. Вся сонливость улетучилась. Чону видел всё так чётко, будто проглядывал сквозь. Все вещи ему казались слишком реальными, кроме лебединой шеи в его руке. Мунчжо наконец усмехается в своей обычной манере, но не двигается, наслаждаясь теплом чужой ладони на своей кожи. Тепло это отзывается где-то внутри, от него тошнит. Внутренности вот-вот вылезут наружу, а всё же Со нравится, что с каждой секундой хватка становится крепче, сильнее, болезненнее. Никогда он не был таким уязвимым даже предположительно. Оказывается, тело может слабеть. Интересно, Ю убьёт его? Воспользуется возможностью? Кислород в лёгких резко сократился до минимума. На такой аккуратной, белой шее точно останутся синяки после подобного удушья. Мунчжо улыбается, он уже готов драться, но с досадой замечает, что Чону скрывается за дверью спальни и не намерен продолжать свою шалость. Очень хотелось поиграться с котёнком, однако тот только выпустил когти и сбежал. Зато о себе Со узнал что-то новое. Впервые почувствовал смерть на своём теле, как она близка и дыхание её гулкое. Стало даже немного волнительно, азартно. Только Ю такое позволено, только Ю особенный и может стоять с ним на равных, может сжимать его шею в своей ладони, наслаждаясь властью над психопатом. С кухни доносится охрипший голос Чону, в чьём тоне Мунчжо слышит злость. Именно ту злость, которая привела их к нынешнему времени. Со торопится поскорее оказаться рядом, увидеть, как Ю потихоньку воспламеняется и в нём поднимается «нечто». Кто обидел лапулю Чону? — Босс, но вы не говорили мне о том, что сегодня я должен был прийти на работу раньше. Меня вообще никто об этом не уведомлял, ни один из коллег, поймите. На той стороне трубки слышится брань, крик, злой голос начальника, которому всё это время так нравилось пользоваться Ю, как удобной вещью для всей компании. Чону хочется его убить. С желудка поднимается противное чувство, обрамляющее всё тело Чону, будто иголки в каждый сантиметр кожи втыкают. Ю убьёт этого ублюдка, чтобы тот раз и навсегда понял, что нельзя браниться на своих сотрудников и решать недоразумения криками. Убьёт. Убьёт ублюдка. Обязательно Чону его прикончит. Он использует для этого большой молоток с заострённым концом и уж постарается, чтобы тот его раскромсал черепушку. Трубку уже спустили, а Ю до сих пор жмёт телефон в руках до покраснения и уже смеётся, представляя своё довольное лицо, когда увидит, что в тупой голове его начальника мозгов ни черта не окажется. Искренне Чону надеется, что его кровь будет тёплой, потому что в последнее время он жутко мёрзнет в своей комнате. — Милый, — шепчет Мунчжо, ступая к сахарному мальчику ближе, — милый… Ты не должен таким быть, — Со кладёт свои руки Ю на плечи, приобнимая и голову оставляет на чужом остром плече. — Мы позаботимся об этом вместе. Ты уже знаешь, как убьём его? Ты молодец. Нельзя копить ярость в себе. Убийственно нежными движениями Мунчжо обнимает своего Чону, которому становится вдруг совершенно покойно. Красивые, тонкие пальцы очерчивают тело, и Ю закрывает глаза, представляя, как они пойдут туда вместе. Со все рёбра Чону любовно пересчитывает через ткань пижамы, практически задыхаясь от своей сумасшедшей любви к его прекрасному творению. Ю так хорош. Ю так мил в своей злости. Он даже не сопротивляется таким касаниям, а всё продолжает фантазировать, уходя вглубь своей израненной психики. Чону для Мунчжо идеальный абсолютно.